Текст книги "Как перевирают историю Великой Отечественной. Нам «промывают мозги»!"

Соотношение убитых и раненых почти два к одному реально лишь при полном разгроме немцев, а разбили как раз поляков. Более того, даже 1 августа, когда в нескольких местах тыловые части оккупантов всё же удалось захватить врасплох, поляки потеряли вчетверо больше, а согласно отчёту командующего гитлеровскими войсками в Варшаве Бах-Зелевского от октября, его группа потеряла всего 1 70 человек убитыми. Если добавить умерших от ран после октября и вычесть павших при отражении атаки через Вислу подразделений 1-ой польско-советской армии, а также уничтоженных советской артиллерией и авиацией, получится ещё меньше. Так в чём же дело?

Из отчёта Колоса известно, что восставшие убивали украинцев и евреев. С другой стороны, ещё в 1939 году поляки перебили хоть и не 8 тысяч, как утверждал Геббельс, но всё же порядка 2 тысяч своих граждан немецкой национальности, лишь некоторая часть которых выступила на стороне Гитлера. Наконец, губернатор Варшавского округа Фишер, будучи не в курсе закулисных переговоров Коморовского с Фухсом, воспринял предпринятые военными властями меры безопасности в штыки и даже обвинил их в паникёрстве…

Вот поневоле и закрадывается мыслишка: а не перебили ли достопочтенные соратники Коморовского несколько тысяч гражданских немцев, успокоенных герром Фишером? Может, и вправду прикончили да задним числом и превратили в военных? Учитывая всё вышеизложенное – вполне возможно. Если оно действительно так, я, конечно, аковцев не осуждаю – герров и фрау в чужую столицу никто не звал. Но вот считать их трупы за побитых врагов всё же не стоит. Тем более, что к гибели значительной части немцев повстанцы ни малейшего отношения не имели.

Согласно официальной польской версии, Красная Армия, выйдя в начале августа к окрестностям Варшавы, получили приказ Сталина остановиться и затем два месяца хладнокровно наблюдали мучения несчастных аковцев. Отечественные историки в ответ оправдывались: мол, рады были помочь, да выдохлись после 600-километрового наступления от Витебска и Бобруйска. В последнее время всё чаще высказывается здравая идея, что, учитывая отношения между лондонскими поляками и Кремлём, восставших разумно предоставили самим себе. Ибо расплачиваться своей кровью за их дурость никто не обязан.

На самом деле советские войска действительно изрядно вымотались после боёв в Белоруссии, но ни о какой остановке речь не шла. Хотя сил для нового рывка вперёд оставалось мало, готовить его приходилось немедленно. Без надёжных плацдармов за Вислой окончательно занять Польшу и выйти на подступы к Берлину было невозможно. Поэтому ещё до восстания советские войска начали форсировать Вислу сразу в нескольких местах, а углядевшие угрозу немцы стали изо всех сил скидывать их обратно.

У Магнушева за вражеский берег зацепились 8-я гвардейская армия, 16-й танковый корпус 2-й гвардейской танковой армии, а также подкрепившие их 3-я пехотная дивизия и танковая бригада 1-й советско-польской армии. С 28 июля по 1 августа 69-я армия и 11-й танковый корпус захватили три пятачка у Пулав, постепенно соединив их в один участок побольше. Самый крупный плацдарм удалось создать после переправы 29 июля под Сандомиром. Здесь гитлеровцы дрались особо свирепо, впервые пустив в ход новейшие сверхтяжёлые танки «Королевский тигр». Но и с советской стороны через Вислу пошли огромные силы – 13-я, 3-я и 5-я гвардейские общевойсковые, 4-я, 1-я и 3-я гвардейские танковые армии и большое количество отдельных частей и соединений.

«За три года войны мне пришлось побывать и под Дубно в 1941 году, и на Курской дуге, которые считаются местами величайших танковых сражений, – писал участвовавший в Сандомирской битве член военного совета 1-й гвардейской танковой армии Николай Попель. – Но такого количества трупов на таком малом кусочке земли, как под Сандомиром, не было, пожалуй, и там» («Впереди – Берлин!»).

Ожесточённые сражения, в которых участвовали десятки советских и германских дивизий, продолжались до конца августа. Потери обеих сторон были огромны, но плацдармы удалось удержать, и роль их в январском наступлении трудно переоценить. Сравнивая их с Варшавским восстанием, один из исследователей нашёл яркий образ: два здоровенных мужика сцепились в смертельной схватке, каждый держит в правой руке нож и пытается пырнуть врага, а левой удерживает его вооружённую руку. В этот момент на задницу одного из борющихся садится слепень и начинает со вкусом сосать кровь. Наглое насекомое можно прихлопнуть одним махом, но тогда противник выпустит кишки. Приходится терпеть. Вот и терпели, тем более что занятые поляками районы находились вне основных стратегических пунктов города, а теперь наследники в итоге прихлопнутого слепня возмущаются, что спасение насекомого не стало главной задачей драки.

Если следовать польской логике, Красной Армии следовало оставить уже занятые плацдармы и бросить все силы на помощь опереточной гоп-компании с 3 тысячами автоматов, пистолетов и винтовок да 2 спрятанными в подвалах старыми пушками. Вы бы на это пошли, зная, что оная компания видит вас исключительно в гробу и в белых тапках? Да ещё и о своём безумном путче даже предупредить не соизволила?

Здесь возможны три варианта ответа: посылка в…, на… и к…ой матери. Обстановка под Варшавой этому полностью соответствовала. Вышедшие к польской столице два корпуса 2-ой танковой армии опасно оторвались от главных сил и 1 августа в 4 часа 10 минут, то есть за 13 часов до начала восстания им был отдан приказ перейти к обороне. Приказ несколько запоздал, поскольку оба корпуса к тому времени уже были обложены с трёх сторон пятью танковыми дивизиями немцев, включая 3-ю дивизию СС «Мёртвая голова» и 5-ю дивизию СС «Викинг». Атакованные превосходящими силами противника, танкисты были вынуждены отступить. Четырёхдневное сражение у Воломина стоило им 284 боевых машин из 420 имеющихся на 2 августа. Перед советскими военачальниками явственно замаячил призрак покойного маршала Михаила Тухачевского, которого поляки разбили точно в этих местах и как раз в августе, а советские историки впоследствии, замалчивали поражение, предпочитали невнятно бормотать про приостановку наступления исключительно из-за растянутости коммуникаций и переутомления войск.

Поляки и подпевающие им российские либералы тоже делали вид, что никакого разгрома 2-й танковой армии под Варшавой не было, а Красная Армия остановилась исключительно из-за коварства Сталина. Сейчас они изменили тактику и говорят о бездействии советских войск с середины августа. Мол, немецкие танковые дивизии тогда убыли на другие участки, а 1-й Белорусский по указанию усатого тирана не воспользовался моментом. Но и здесь налицо откровенный подлог. Когда сменившие выведенных в тыл танкистов 47-я и 70-я армии, усиленные частью 1-й советско-польской армии, двинулись к Праге, они обнаружили, что ушли далеко не все, а среди прочих остался на месте 4-й танковый корпус СС. Первое наступление советских войск длилось с 14 по 20 августа и закончилось неудачей.

«Обе дивизии СС были хорошо подготовлены к русскому наступлению, которое началось 14 августа, – гласит военный дневник 9-ой армии. – Семь дней “Мёртвая голова” и “Викинг” удерживали наступление пятнадцати дивизий пехоты и двух бригад танков…»

Лишь после тщательной подготовки новый удар 26 августа завершился отходом 3-й танковой дивизии СС «Мёртвая голова». Прагу 47-я и 1-я армии сумели очистить только к 14 сентября, причём её северные окраины панцер-гренадеры «Мёртвой головы» удерживали и позже.

Таким образом, никакой остановки Красной Армии под Варшавой вообще не было. Наоборот, имели место три ожесточённых сражения на восточных подступах к городу и его окраинах: 2– августа, 14–20 августа и 26 августа – 23 сентября. Успеха советские войска достигли лишь с третьей попытки, а очистив Прагу, немедленно двинулись на западный берег Вислы. Шесть пехотных батальонов высадились в варшавском районе Черняхув. Высадку десанта обеспечивали 274-й батальон плавающих автомобилей и четыре понтонно-мостовых батальона. Для огневой поддержки командование 1-го Белорусского фронта выделило три артиллерийских бригады и полк «Катюш». Одновременно Коморовский, наконец, соизволил выслать в расположение советских войск связных, после чего наши артиллерия и авиация нанесли по заявкам повстанцев несколько мощных ударов.

Казалось, уж теперь-то аковское руководство должно всеми силами ударить по тылам немцам, сдерживающим высадившиеся в Черняхуве батальоны, но генерал и здесь остался верен себе. Повстанцы даже не пошевелились, и к 23 сентября подразделениям 1-й армии пришлось вернуться в Прагу, потеряв почти 1987 человек только убитыми и пропавшими без вести, но и потери противника были велики. Именно бои в Праге и на Черняхувском плацдарме, а также удары артиллерии и авиации Красной Армии отправили на тот свет основную часть уничтоженных в Варшаве гитлеровцах.

Как, разумеется, и в других районах Польши, где вместо использования провинциальных партизанских отрядов для помощи советским войскам на левобережных плацдармах или для ударов по вражеским коммуникациям, Коморовский приказал им прорываться в Варшаву. Полторы тысячи боевиков из Кампиносских лесов на свою голову послушались, однако у большинства полевых командиров хватило ума не соваться в мышеловку. Под Сандомиром несколько отрядов Армии Крайовой даже согласились на предложение коммунистов атаковать совместно с советским авангардом, но подобное взаимодействие было редкостью, в отличие от постоянных нападений аковцев на тыловые подразделения Красной Армии.

Так что предательство действительно налицо. Но не советское командование предало отважно сражавшихся повстанцев, а их собственные главари сделали всё, чтобы сорвать форсирование Вислы войсками маршала Георгия Жукова. Заодно коморовская камарилья подставила и собственных бойцов, обрекая их на бессмысленную гибель в варшавской крысоловке. И для жертв этих махинаций всё равно, погубило ли их откровенное предательство или тупой шляхетский гонор.

Однако сторонники теории коварного кремлёвского заговора не унимаются. Самым несокрушимым их бастионом долгое время являлся отказ Сталина содействовать челночным рейсам британской и американской авиации, везущей оружие для Варшавы. Здесь, на первый взгляд, крыть действительно нечем. Советский лидер и вправду долго не желал предоставить свои аэродромы для посадки американских бомбовозов и дал добро лишь в сентябре. Но насколько эффективна оказалась переброска грузов с помощью тяжёлых бомбардировщиков?

Для снабжения восставшей Варшавы оружием «небесный тихоход» По-2 (внизу) оказался полезнее американской «Летающей крепости» (вверху)

Первый полёт британские самолёты с польскими экипажами совершили 4 августа. Из 13 вылетевших самолётов со 1 6 десантными контейнерами сбила зенитная артиллерия, 6 вернулись с полдороги, и лишь 2 сбросили груз на Варшаву, причём половина добра досталась немцам. Через десять дней с итальянских аэродромов вылетели ещё 4 самолёта. Из них немцы завалили 11, а до места добралось 22, опять поделив гостинцы между поляками и немцами.

Наконец, 18 сентября состоялся торжественный рейс целой сотни американских «летающих крепостей», получивших разрешение приземлиться под Полтавой. Щедрые янки сбросили почти тысячу контейнеров, из которых гитлеровцам досталось более 900, а повстанцам два десятка. Опасаясь зенитного огня и скидывая подарочки с четырёхкилометровой высоты, трудно ожидать другого эффекта. Поэтому Сталин совершенно правильно не желал снабжать противостоящие ему части штатовским оружием, а Черчилль с Рузвельтом не стали отправлять к Варшаве польскую парашютную бригаду, которую неминуемо расстреляли бы ещё в воздухе.

Пока 600-мм мортира «Тюр» обстреливала восставшую Варшаву, а войска обергруппенфюрера СС Эриха фон дем Бах-Зелевского истребляли защитников польской столицы…

Куда эффективнее оказалась помощь советской авиации, сбрасывавшей оружие и боеприпасы с действующих на бреющем полёте «кукурузников». Ориентируясь на сигналы с земли, «небесные тихоходы» работали на высоте всего 100–200 метров, перевозя всё необходимое с исключительной точностью. Всего же Советский Союз отправил повстанцам 2667 единиц стрелкового оружия, 1 6 миномётов, 3 миллиона патронов, 100 тысяч мин и гранат, а также 113 тонн продовольствия (союзники, соответственно, 80, 13, 2.7 миллиона, 13 тысяч и 22 тонны). Если учесть точность сброса, объём помощи с нашей и англо-американской стороны сравнивать просто смешно.

…герр обергруппенфюрер (справа) мирно выпивал с командующим повстанцами генералом Тадеушем Коморовским (слева).

Почти демонстративный отказ аковцев от взаимодействия с советскими войсками выглядит ещё более циничным, когда узнаёшь, что 7 сентября Лондонское правительство разрешило повстанцам начать переговоры о капитуляции. В тот же день к немцам прибыла посланница Коморовского очаровательная графиня Тарковская, и высокие договаривающиеся стороны принялись обсуждать условия сдачи в плен. С этого момента польское командование начало сворачивать боевые действия, а каратели, по данным Колоса, в свою очередь отказались от обстрела штаба Коморовского, расположение которого они прекрасно знали. Обсуждались, в основном, условия плена польских офицеров, качество их питания и особо право гонористых шляхтичей сохранить при себе сабли.

Атмосфера переговоров отличалась исключительной задушевностью. Казалось, обе стороны их затягивают специально, дабы 380-мм и 600-мм орудия с гарантией разнесли город по кирпичикам. Периодически паны и герры даже устраивали недурные банкеты, на одном из которых польский полковник Иранек-Осмец-кий от всей души провозгласил тост за немецкого главкома Бах-Зелевского.

Особое умиление у польских военачальников вызвало признание германского коллеги насчёт польского происхождения его матушки. Когда же в ходе сложных генеалогических изысканий выяснилось, что предков обоих благородных командующих одновременно посвятил в шляхтичи сам Ян Собесский, генералы едва не бросились друг другу в объятия. Думаю, самые ярые борцы с большевизмом не смогут представить подобную сцену на подступах к Ленинграду, где вместо Коморовского окажется не то что маршал Жуков, но даже ненавистный прогрессивной интеллигенции лидер ленинградских коммунистов Андрей Жданов.

Трогательно заботясь о своих желудках, варшавский генералитет откровенно плевал на положение жителей контролируемых повстанцами районов, и десятки тысяч варшавян оказались на грани голодной смерти. Энтузиазм населения сменился подавленностью, аковцев обвиняли в авантюризме, а кое-где даже обстреливали. Участились и переходы отдельных групп Армии Крайовой к коммунистам.

От окончательного разложения восставших спасла подписанная 2 октября капитуляция. В плен попало свыше 17 тысяч человек, и ещё тысяч раненых остались в госпиталях. Немцам сдали около 3,6 тысяч винтовок, автоматов и пистолетов, 174 пулемёта и орудий. В качестве компенсации щедрый Коморовский присвоил шестёрке ближайших соратников генеральские звания, а победителей любезно заверил, что в будущем немецкое командование не будет иметь со стороны Армии Крайовой особых трудностей.

«Комаровский был знакомым Фегелейна, – отмечал в своих мемуарах Гудериан. – Они неоднократно встречались на международных турнирах. Фегелейн о нём позаботился». («Воспоминания солдата»).

Поскольку Герман Фегелейн – не только группенфюрер СС, но и муж сестры Евы Браун, то есть свояк самого фюрера, пан Тадеуш содержался в плену с полным комфортом. Эмигрантское же правительство резонно сочло, что любые претензии к Коморовскому, помешают созданию мифа о восстании, подавленном исключительно из-за коварства москалей. Поэтому оно не стало заострять вопрос на переговорах с Фухсом и банкетах с Бах-Зелевским, а удостоило главкома высшей воинской награды – ордена «Виртути Милитари». Ну, а восстание в целом отныне было официально вбито в скрижали мирового сообщества как символ польского героизма и москальской подлости, обрастая мифами, как утонувший корабль ракушками.

Алые маки под Монте-Кассино, баррикады Варшавы и прочие символы польских воинских подвигов постоянно вдохновляли и музу фрондирующей советской интеллигенции. Иосиф Бродский, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Борис Слуцкий и множество менее известных поэтов, в отличие от злоязычного Гейне, писали на темы польского воинства исключительно в возвышенных тонах. А уж сколько проникновенных стихов было написано про бездушное стояние Красной Армии на Висле на виду гибнущей Варшавы!

Самые оголтелые полонофилы пошли ещё дальше и решили свалить на СССР подавление восстания в Варшавском гетто 19 апреля – 16 мая 1943 года, участники которого были перебиты при полном пофигизме руководства Армии Крайовой, за исключением отдельных добросердечных командиров нижнего звена. Так, бывший диссидент Григорий Свирский поставил Кремлю в вину «предательство Варшавского восстания в 1943 году». («На лобном месте»). «Вот в Варшавском гетто в 1944 году – какое было восстание! – восхищался бывший комсомольский работник и экстрасенс Сергей Заграевский. – Пусть потопленное в крови (товарищ Сталин специально остановил войска, чтобы дать геноссе Гитлеру это сделать), но это всё-таки были герои!» («Мой ХХ век»).

Я не знаю, дойдёт ли дело до обвинений клятых москалей в уничтожении заключённых Освенцима и поголовном изнасиловании всего женского населения, включая рогатый скот. Учитывая общее направление исторических изысканий варшавского истэблишмента и его прихлебателей – запросто. Но и сейчас за всем этим визгом очень удобно скрывать разные неприглядные факты и неприятные цифры, типа польских потерь по обе стороны фронта.

Учитывая обычное для вермахта соотношение погибших и пленных, количество павших во имя фюрера граждан Второй Речи Посполитой можно определить в 120 тысяч из полумиллиона. Для сравнения подсчитаем потери по другую сторону фронта. Польская армия в 1939 году потеряла 66 тысяч человек из 1 миллиона с небольшим. Контингенты эмигрантского правительства в 1940–1945 гг. – 10 тысяч из почти 300 тысяч. Польские войска в составе Красной Армии официально потеряли свыше 24 тысяч из 400 тысяч, но более 10 тысяч приходится на включённых в их состав советских граждан. Наконец, потери партизан и подпольщиков до Варшавского восстания составили 20 тысяч, из 4 0 тысяч, а во время него и после примерно столько же. Учитывая, что сотни тысяч солдат разгромленной армии 1939 года числились и в подполье, и дивизиях на Востоке и Западе, получим менее 2 миллионов, изрядная доля которых не сделала по врагу ни единого выстрела, а часть из 130 тысяч погибших, пала в боях с советскими партизанами, украинскими националистами и Красной Армией. То есть за вычетом уроженцев Западной Украины, Западной Белоруссии и Вильно с окрестностями в составе Красной Армии, вклад Польши в боевую работу Третьего Рейха и Антигитлеровской коалиции примерно одинаков. С тем же успехом Вторая Речь Посполита западнее брестского меридиана могла бы 1 сентября 1939 года перенестись на Марс. На ход войны это не повлияло бы никак.

Глава 4
Хихикал мерзко Варндский лес

Если произошедшее в Польше всё же напоминало боевые действия (хотя бы и одной из сторон), то на Западе в это время наблюдались исключительно тишь, гладь да Божья благодать. Объявив 3 сентября войну Германии, Англия и Франция повели себя словно медведи, впавшие в зимнюю спячку. До самого 10 мая 1940 года, когда немецкие войска начали наступление на западе, там продолжалась непонятное действо, прозванное французским писателем и журналистом Роланом Доржелесом «странной», а германскими солдатами «сидячей войной» или зитцкригом. За восемь месяцев французы потеряли 1433 человека убитыми и пропавшими без вести, немцы – 696, а британцы всего троих. Между тем численность армий обеих сторон к концу столь малокровного противостояния превысила 6 миллионов солдат и офицеров. Проводи будущие партнёры по НАТО учения того же масштаба, они от несчастных случаев и отравлений тухлыми консервами потеряли бы не меньше!

Кто должен нести ответственность за эту нелепую пародию на реальную войну? В советские времена, когда поляки являлись братками, а французы и британцы оплотом развратного империализма, их величали исключительно коварными предателями, бесчувственно взиравшими на страдания невинной девицы Варшавы. С переходом же нежного создания в вышеупомянутый бордель популярность получила альтернативная точка зрения, ярче всего представленная Юрием Мухиным. Мухин указывает, что, согласно франко-польскому договору от 19 мая 1939 года, французы должны были начать наступление на пятнадцатый день от начала мобилизации. А поскольку к 1 сентября польская армия уже разбегалась, а Рыдз-Смиглы с компанией драпали впереди всех к румынской границе, Франция автоматически освобождалась от обязательств перед столь трусливыми союзниками.

На первый взгляд, выглядит вполне убедительно. Но, согласно тому же договору, в случае нападения Германии на Польшу на немецкие военные объекты должны были немедленно обрушиться армады союзных бомбардировщиков. В реальности же союзные соколы думали о чём угодно, кроме собственно боевых действий. Особенно хорошо это видно из воспоминаний аса английской бомбардировочной авиации Гая Гибсона «Впереди вражеский берег».

Гибсон подробнейшим образом повествует о том, как у него ничего не вышло с Барбарой, но отлично получилось с Евой. Предостерегает от смешивания джина с пивом и рома с виски, а также от просмотра халтурного фильма «Девушки в армии». С особой гордостью пишет отважный лётчик о своём первом боевом ранении. Злющий чёрный лабрадор Симба прокусил ему руку, но покарать гадкую псину не удалось, поскольку соплеменник суки Путина принадлежал полковнику…

Немцев гибсоновский «Хэмпден» первый раз полетел бомбить в день объявления войны, но боезапас сбросил в воду, так как подлые фрицы, оказывается, стреляют. Далее последовал перерыв в семь с половиной месяцев, и лишь 19 апреля 1940 года Гибсон сподобился на второй вылет! Вот такой экстремальный отпуск благородного джентльмена на Британских островах тогда и назывался войной!

Атаковали английские самолёты почти исключительно морские цели. Об ударах по расположению сухопутных сил Рейха никто и не заикался, а мысли о бомбах, сброшенных на промышленные предприятия Германии, казались просто кощунством. Когда британскому министру авиации Кингсли Вуду предложили скинуть несколько зажигательных бомб на леса Шварцвальда, древесину которых немцы использовали в военных целях, тот в гневе отказался. «Это же частная собственность, – искренне возмутился сэр Кингсли, являвшийся по основной специальности правоведом. – Вы ещё попросите меня бомбить Рур». (Д.Мэйсон «Странная война. От Мюнхена до Токийского залива»). После чего открытым текстом заявил, что бомбёжки военных заводов восстановят против Великобритании «американскую общественность», которая владеет в Германии ну очень солидной частной собственностью!

Вуд был совершенно прав. Только с 1932 по 1939 год одна лишь американская компания «Дженерал моторс» вложила в германский химический концерн «И.Г.Фарбениндустри» 30 миллионов долларов и никак не собиралась терять свои доходы, как и фактический совладелец «Фарбениндустри», американская компания «Стандарт ойл».

Что оставалось делать авиаторам, начальство которых столь решительно отстаивало интересы неприятельской военной индустрии? Правильно – пить, снимать девочек и шляться по киношкам, чем Гибсон и занимался. Ещё союзные асы преуспели в приобщении гитлеровских агрессоров к демократическим ценностям. Десятки миллионов листовок, сброшенных на головы немецких военнослужащих, по циничному замечанию британского маршала авиации Артура Харриса, обеспечили потребности Европы в туалетной бумаге на пять лет. Особое впечатление производят прокламации, в которых немцев обвиняли в безнравственности и сурово выговаривали за измену западным ценностям через пакт с богомерзкими большевиками.

Немцы отвечали в том же духе, сделав ставку, главным образом, на разжигание розни между союзниками. Правда, геббельсовские листовки с напоминанием о страдавших в британском плену Наполеоне и Жанне д’Арк не имели особого успеха. Куда лучше шли листки, на которых французский солдат мёрз в окопе, в то время как английский союзник цинично лапал его жену. Французским солдатам африканского происхождения предназначались листовки, на которых их чернокожих жён насиловали белые колонизаторы.

Обмен информацией между англо-французами и поляками выглядел несколько по-иному. Обе стороны вдохновенно вешали друг другу на уши лапшу и прочие макаронные изделия. Поляки рассказывали о своём героическом сопротивлении и едва не взятом в плен лихими конниками Гитлере, а французы ободряли их байками насчёт успешного наступления по всему фронту главными силами!

«Больше половины наших активных дивизий Северо-Восточного фронта ведут бои, – с упоением врал полякам французский главнокомандующий Морис Гамелен. – После перехода нами границы немцы противопоставили нам сильное сопротивление. Тем не менее, мы продвинулись вперёд. Но мы завязли в позиционной войне, имея против себя приготовившегося к обороне противника, и я ещё не располагаю всей необходимой артиллерией. Военно-воздушные силы для участия в позиционных операциях. Мы полагаем, что имеем против себя значительную часть немецкой авиации. Поэтому я раньше срока выполнил своё обещание начать наступление мощными главными силами на 1-й день после объявления французской мобилизации». (В. Дашичев «Банкротство стратегии германского фашизма»).

По данным французских военных, наступление развернулось на 160-километровом фронте, войска Гамелена окружают Саарбрюккен с востока и запада, а немцы ожесточённо контратакуют при поддержке 70-тонных танков.

На самом деле французы вели наступление на 32-километровом фронте и продвинулись едва на 6–8 километров, а немцы на западной границе танков вообще не имели. Танки 2С, весившие около 70 тонн, состояли на вооружении французской армии, но ни один из этих монстров не сделал по немцам ни единого выстрела. Сухопутные силы Франции провели лишь одну операцию, которую, впрочем, можно назвать разве что карикатурой на наступление. С 7 по 11 сентября, двигаясь со средней скоростью полтора километра в сутки, части 11 французских дивизий перешли границу, и вышли в предполье германских укреплений. Поскольку Гамелен строго запретил солдатам приближаться к германским траншеям ближе, чем на километр, успехи наступающих ограничились захватом полутора десятков пустых деревень и приграничного Варндского леса.

Затем до Парижа дошли сведения о сигающих через румынскую границу поляках, и они, решив больше не рисковать, сперва остановились, а к 4 октября вернулись восвояси. За месяц столь грандиозной операции французы потеряли 27 человек убитыми, 22 ранеными и 28 пропавшими без вести, пленными и дезертировавшими.

После этого на всём Западном фронте окончательно установилась сплошная идиллия, а чтобы её не нарушать, у передовых частей даже изъяли большую часть боевых патронов. Предварительно вывесив плакаты: «Мы первыми не стреляем», народ с обеих сторон встречался на нейтральной полосе, обменивался сувенирами и выпивкой и чувствовал себя как на курорте.

Посему на вопрос: французы ли надули поляков в сентябре 1939-го или наоборот, можно с чистой совестью ответить: все надули всех! Больше всего тогдашние разборки между союзниками напоминают эпизод из французской кинокомедии «Игра в четыре руки» с Жаном-Полем Бельмондо в главной роли. Сыгранный им обаятельный жулик купил у очаровательной мошенницы стеклянные «брильянты», а сам щедро расплатился с ней фальшивыми купюрами.

Французскому командованию даже пришлось задуматься о специальных мерах, дабы войска не скучали, а солдаты не толстели. Выход был найден в срочной доставке к передовой десяти тысяч футбольных мячей и ещё большего количества колод игральных карт, а также в изрядных послаблениях по части употребления на боевых позициях спиртного. Пьянство на переднем крае приняло такие размеры, что в гарнизонах и на крупных железнодорожных станциях пришлось организовать специальные вытрезвители.

Но, может, у союзников просто не было достаточных сил для наступления? К 10 сентября немцы имели на Западе 44 пехотные дивизии, которым хронически не хватало боеприпасов (их хватило бы на считанные дни активных боевых действий). Подкрепления подходили крайне медленно, и даже к 16 октября, спустя десять дней после капитуляции последних польских частей, на границе с Францией находилось всего 7 дивизий, среди которых не было ни одной танковой.

Франция начала мобилизацию уже 23 августа, а некоторые части довели до штатов военного времени, ещё раньше. К концу сентября против Германии было сосредоточено 70 пехотных, 7 мотопехотных, 2 механизированные и 3 кавалерийские (реально – конно-механизированные) дивизии, усиленные 0 танковыми и 20 разведывательными батальонами, а в октябре к границе выдвинулись 4 британские мотопехотные дивизии.

Большинству французских соединений ничто не мешало перейти в наступление уже в первую неделю войны. По общей численности немцы здесь уступали примерно вдвое, по боевым самолётам всех типов – почти втрое, против почти 3 тысяч неприятельских танков у Гитлера не имелось ни одного, а тяжёлые французские танки В-1 с 60 миллиметровой бронёй были неуязвимы для немецких противотанковых пушек. На западе союзники имели куда больший перевес над немцами, чем те на востоке над поляками.

Обосновывая своё бездействие, французское командование не раз утверждало, что подавляющее преимущество союзных войск компенсировались мощными немецкими пограничными укреплениями, входящими в знаменитую Линию Зигфрида. Однако на возглавлявшего одну из занимавших эту оборонительную систему дивизий генерала Зигфрида Вестфаля распиаренная Геббельсом «линия» произвела чрезвычайно тяжкое впечатление. По словам Вестфаля, полностью укрепления были достроены лишь в нескольких местах, а укрытий для полевых войск, призванных оборонять подступы к долговременным огневым сооружениям, не имелось почти нигде.

Ещё более категорично охарактеризовал немецкие пограничные укрепления будущий начальник штаба 5– й танковой армии Фридрих Меллентин.

Французские танки B-1bis имели 60-мм броню и были неуязвимы для немецкой противотанковой артиллерии, но на штурм Линии Зигфрида так и не пошли