Текст книги "Отчаяние"

Когда нашедший разглядел это, его горло сжало коротким спазмом отвращения и он чуть было не отшвырнул пластину, но тут же заставил себя мыслить более здраво. Какое-никакое, а оружие… причем он, очевидно, был не первым, кому пришла в голову эта мысль. Один из углов пластины был остро заточен.

Человек принялся ногтями отскребать находку от крови. Пальцы почти сразу ощутили бороздки на одной из сторон. Кажется, на пластине была выдавлена некая надпись.

Наконец предмет был очищен целиком. Это оказалась табличка из золотистого металла (но явно не из золота, судя по весу). Надпись, сделанная определенно не вручную, состояла из единственного слова: «ГИПЕРИОН».

Он попытался вспомнить, что значит это слово. Поначалу сознание упиралось все в ту же глухую стену. Гиперион… гипер… гипер… кажется, это какой-то персонаж из греческой мифологии. (Минуту назад он не подозревал о самом существовании греческой мифологии.) Но это объяснение не удовлетворило его. Оно возникло слишком поспешно, словно пытаясь заслонить его от непонятного страха, плеснувшего со дна сознания. Страха перед чем-то, что едва ли имело отношение к Древней Греции.

Да и место, где он находился, могло быть чем угодно, только не музеем Античности.

Впереди сверкнула очередная вспышка, выхватив из мрака лежащее на полу тело.

Живой с опаской подошел к мертвому. В том, что лежавший был мертв, не было никаких сомнений – как и в том, что это именно он оставлял кровавые следы. Тело скорчилось в теперь уже засохшей луже крови, спиной вверх, с подсунутыми под живот руками. Вероятно, пытался зажать рану…

Но не это произвело самое тяжелое впечатление на потерявшего память. Человек на полу был практически голый – единственную его одежду составляла импровизированная юбка, свернутая из чего-то вроде грязной клеенки.

Точно такой же. Возможно даже, это и была вторая половина той самой.

«Значит… значит, он очнулся в той же комнате и пошел… я пошел по кольцу направо, а он, видимо, налево… и там с ним сделали это…»

Ледяной холод пронзил внутренности того, кто был еще жив, словно лезвие, располосовавшее живот его предшественника. Одна маленькая ошибка, стоило ему свернуть не в ту сторону… Кстати, сообразил он, и тот необязательно пошел налево. Он мог также пойти направо, но не свернуть в проход, а двинуться дальше по кольцу…

К горлу подступала тошнота, а резко вспыхивающий и гаснущий свет отнюдь не способствовал осмотру – но все же нужно было обследовать труп. Если он надеется получить хоть какие-то ответы и, главное, избежать такой же судьбы… если ее, конечно, вообще можно здесь избежать.

Он попытался перевернуть мертвое тело, но то словно сопротивлялось его усилиям. Он сообразил, что окровавленная кожа прилипла к полу, и потянул сильнее. С влажным треском труп отклеился от пола и повернулся на бок, а затем вяло перевалился на спину.

Живот был распорот практически от солнечного сплетения до паха. Липко блестящие внутренности жирно колыхнулись, вываливаясь из раны; какая-то черная слизь полилась на и без того изгаженный пол. Живой не выдержал и согнулся в приступе рвоты. Впрочем, настоящей рвоты у него так и не получилось. Мучительные спазмы сотрясали и выворачивали его тело, но изо рта у него вышла лишь тонкая нитка кислой слюны.

«Сколько же времени я ничего не ел?» – мелькнуло в его сознании. Впрочем, голода он не чувствовал. Напротив, сама мысль о еде в таком месте чуть не вызвала новую серию спазмов.

Отдышавшись, он заставил себя вновь посмотреть на труп, то с беспощадной яркостью озаряемый очередной вспышкой, то снова становящийся едва различимым силуэтом во мраке. Вспыхивающий плафон каждый раз жутко отражался в вытаращенных глазах искаженного смертной мукой лица. И лицо, и грудь были перепачканы кровью, но, не ощупывая, трудно было понять, есть ли там раны. Однако, присмотревшись, потерявший память понял, что по крайней мере раньше они там были. На мертвеце тоже были присохшие повязки, как и на нем самом…

Но главную рану никто перевязывать не пытался – да и невозможно было бы сделать это, не зашивая. Он снова посмотрел на распоротый живот. Как же этот бедолага умудрился идти в таком состоянии?! Разве что потому, что поддерживал клубок вываливающихся кишок руками…

Очередная вспышка озарила эти багровые руки со слипшимися пальцами, и новая мысль пронзила мозг потерявшего память. Нет, непохоже, чтобы этот несчастный пытался по возможности зажать и закрыть свою рану. Его скрюченные пальцы стискивали слизистые петли собственных кишок, впивались в них ногтями… Этот человек должен был причинять себе адскую боль. Но почему?! Совсем утратил разум на почве мучений, не контролировал себя в агонии? Однако реакция на боль – это уровень безусловных рефлексов, даже вцепившись в собственные потроха случайно, он должен был тут же отдернуть руку…

Внезапно в багровом месиве что-то дернулось и зашевелилось. Выживший подумал, что сейчас он точно сойдет с ума, если уже не сошел; ему показалось, что кишки мертвеца зажили собственной жизнью и вылезают наружу. В этот миг снова погас свет.

Человек в ужасе отшатнулся, готовый бежать, не разбирая дороги, и налетел на стену коридора. Внезапность этого удара едва не свалила его с ног. Он удержал равновесие, схватившись за стену (плечо заныло от боли), и, развернувшись лицом в сторону неведомой опасности, на миг застыл. В наступившей тишине он услышал мерзкий влажно-липкий звук, словно кто-то лизал грязный пол большим клейким языком.

Опять вспыхнул свет. Мертвец лежал на прежнем месте без всякого движения, как и подобает мертвецу. Звук издавало нечто, извивавшееся на полу неподалеку от трупа. В первый миг и впрямь могло показаться, что это вылезшая кишка, зажившая своей жизнью. Но это была какая-то червеобразная тварь длиной примерно с предплечье; ее черное кольчатое тело жирно блестело и оставляло на полу кровавые следы. При первой вспышке человеку показалось, что тварь ползет прямо на него; он беспомощно вжался в стену, хотя, вероятно, мог бы раздавить и это существо одной ногой. Свет снова погас, но когда он опять зажегся, стало ясно, что тварь спокойно ползет мимо, не обращая внимания на охваченного паникой человека. Насколько он смог разглядеть, у нее не было ни глаз, ни рта.

Вот в чем дело, подумал он. Эта гадина завелась у того парня в кишках, и он… возможно, он даже сам располосовал собственный живот, пытаясь от нее избавиться. Углом вот этой самой пластинки с надписью «Гиперион»… Человека передернуло при мысли об этом; на какой-то миг он очень живо представил себе, как проделывает это сам. Безумие, конечно… безумие пытаться оказать себе такую «помощь» и пытаться выдрать тварь из собственных внутренностей, а потом еще и куда-то идти… но, наверное, муки, причиняемые ползающим в кишках гадом, были совершенно невыносимы. Как оно попало внутрь? Заползло через рот? Через задницу?.. Смех был совсем неуместен, но он нервно хихикнул. Нет, скорее всего, как и всякий паразит, проникло в пищевод в виде крохотной незаметной личинки… Это еще более утвердило его в мысли, что даже если здесь и обнаружится какая-то еда, притрагиваться к ней нельзя. Впрочем (еще одно прорвавшееся воспоминание), кажется, есть какие-то микроскопические глисты, способные проникать в человека прямо сквозь кожу…

«Убей себя сейчас». Убей себя легким способом, пока с тобой не случилось вот такое… Это даже больше похоже на правду, чем версия с радиацией.

Но куда «легкий способ» девался потом? Почему этот человек не попытался, к примеру, просто вскрыть себе вены? Слишком медленно? Но так он наверняка промучился еще дольше… Все же надеялся остаться в живых? Или просто боль совсем лишила его способности мыслить здраво?

Потому что все бесполезно, пришла откуда-то (из-за стены?) невероятно тоскливо-усталая мысль. Мысль, показавшаяся древней, как само время. Все… бесполезно… отсюда нет выхода… даже такого… и следом накатывающей, нарастающей темной волной – отчаяние, отчаяние, ОТЧАЯНИЕ!!!

Человек хлестнул себя по щеке, дабы привести в чувство. Впился зубами в губу, пока не почувствовал соленый вкус крови. Спокойно, приказал он себе. Надо просто сохранять голову на плечах и рассуждать логически… Почему-то именно эта здравая мысль отозвалась новым всплеском ледяного ужаса у него в животе. Но он заставил себя задавить иррациональный страх и продолжил: «Об одной опасности я теперь знаю точно – членистые паразиты. Единственная ли она? Вполне возможно, что и тот тип в ванне, и женщина в коридоре – или это все-таки был парень с длинными волосами? – умерли от той же причины. Откуда взялись эти твари? Все-таки биологический эксперимент? И мы… едва ли мы его организаторы, раз мы все оказались тут без одежды. Но отсюда еще не следует, что наше положение было одинаковым. Может быть, не все потеряли память. Этот человек, так упорно шагавший куда-то с распоротым животом… скорее всего, он все-таки знал, куда идет, и надеялся получить там помощь».

Обойдя труп, он зашагал в прежнем направлении и вскоре достиг, судя по всему, центра кольца. Здесь коридор разветвлялся, огибая толстую колонну, пронзающую пол и потолок. Подойдя ближе, человек увидел в этой колонне закрытую дверь и две треугольные кнопки рядом. Лифт? Очень может быть… но связываться с лифтом при полудохлом электропитании было глупо. К счастью, двинувшись в обход колонны по левому коридору, человек обнаружил выход на лестницу. Лестница оказалась винтовой; она обвивала гигантский цилиндр, внутри которого была заключена и лифтовая колонна, и огибающие ее проходы. Этот цилиндр, очевидно, был заключен в еще больший, судя по форме внешней стены; никаких окон не было и здесь, освещение – те же плафоны, на сей раз вертикально расположенные на внешней стене. В эту стену, умещаясь между витками лестницы, уходил коридор, по которому он только что пришел и который наблюдал теперь снаружи. Странная архитектура… Плафоны и здесь горели тускло, но не белым, а красноватым светом, что делало картину еще более угрюмой.

Куда же теперь? Витки лестницы полностью перекрывали пространство между внутренней и внешней стенами, не позволяя, таким образом, увидеть, как далеко вверх и вниз тянется эта «резьба». Обычный опыт, не затронутый амнезией, подсказывал, что выход из здания, каким бы причудливым оно ни было, должен быть внизу, и человек уже сделал несколько уверенных шагов по ступенькам, но затем остановился. Что, если весь этот комплекс находится под землей? Отсутствие окон как раз наводило на такую мысль… особенно если речь о каком-то опасном и секретном проекте…

Он остановился, в нерешительности повернулся. И увидел на первой из ступеней, ведущих от площадки наверх, очередную кровавую надпись:

«НЕ ХОДИ ТУДА!»

Теперь у него уже не было прежней уверенности, что эти надписи оставляет некто, враждебный ему. Скорее всего – такие же жертвы неведомых экспериментаторов или же постигшей их катастрофы… что, впрочем, логично напомнил он себе, еще отнюдь не означает, что им следует безоговорочно доверять. Эти люди (жив ли кто-нибудь из них до сих пор?) могли ошибаться, могли, наконец, быть просто безумны… кто-то ведь крушил с остервенелой яростью приборы? И что там, кстати, было написано в разгромленной лаборатории – какая-то явная бессмыслица на тему тьмы и света…

Тем не менее он вновь развернулся и пошел вниз. Чуть было не побежал, тем более что лестница была достаточно крутой, но решил, что здесь надо все делать с осторожностью.

Лестница была такой же грязной и заброшенной, как и все в этом жутком месте. Может быть, даже еще грязнее – скорее всего в те времена, когда здесь все работало, персонал пользовался лифтом, а лестница предназначалась лишь для аварийных случаев. Оттого и освещение имело такой оттенок.

Он миновал несколько площадок с выходами (каждый раз замирая и прислушиваясь, прежде чем пройти мимо очередной двери), но решил дойти до самого низа. Если внизу окажется подвал, тогда он поднимется на уровень выше… Откуда-то возникла дурацкая мысль, что этот спуск неведомо куда по грязной лестнице сквозь зловещий красный полумрак напоминает сошествие в ад. Да, стало быть, концепцию ада он тоже вспомнил. Как, впрочем, и то, что никогда в нее не верил. «Чушь, – сказал он себе и на этот раз. – Здесь все совершенно материально. Даже эти чертовы твари-мутанты». М-да, «чертовы»… Впрочем, для адских демонов и неправильные членистоногие, и даже поселяющиеся в кишках членистые черви как-то мелковаты.

Наконец он достиг самого низа. Последняя площадка упиралась в полуоткрытые створки высокой раздвижной двери, ведшей не внутрь цилиндра, а вовне. Должно быть, дверной механизм заклинило в таком положении, или же дело было опять-таки в дефиците энергии. Однако оставшаяся щель была достаточно широкой, чтобы в нее пролезть. За дверью было абсолютно темно.

А на правой половине двери красовалась еще одна надпись, сделанная тем же способом в той же манере: «НЕ ДУМАЙ». О чем именно предлагалось не думать, осталось загадкой, так как часть двери ушла в стену. Человек попробовал сдвинуть с места тяжелую створку, но с тем же успехом он мог бы дергать скалу. Ладно. В конце концов, как известно, призывы не думать о чем-то конкретном на практике ведут к прямо противоположному результату.

Он постоял, прислушиваясь, потянул носом – никакого свежего дуновения, та же затхлая мерзость запустения, что и повсюду здесь. Наконец, набравшись храбрости и сжимая в руке свое единственное оружие – табличку с острым углом, – он протиснулся во тьму.

Слабая надежда на то, что какая-нибудь автоматика включит свет, не оправдалась. Если такая автоматика здесь и была, то не работала. Вернуться и поискать другого пути наружу? Но кто сказал, что такой путь есть или что он более безопасен?

Он постоял еще немного, слыша в темноте лишь быстрые испуганные удары собственного сердца, а затем, вытянув левую руку и ощупывая пол босыми ногами, все-таки двинулся вперед.

Через несколько… мгновений? минут? он не поручился бы, что правильно определяет время в таких условиях, хотя уже понял, что оказался в действительно большом помещении – пальцы его руки коснулись стены. Стена была пыльной, но под пылью чувствовалась гладкость пластика или какого-то подобного материала. Он двинулся вправо, ведя по стене рукой, наткнулся на какую-то вертикальную металлическую штангу, обошел ее, и рука снова провалилась в пустоту. Он пошел туда, пока не уперся в очередное препятствие…

Поначалу ему казалось, что он соблюдает направление, но, в какой-то момент обернувшись, он не увидел щели в дверях, через которую должен был сочиться свет с лестницы. Ни там, где рассчитывал увидеть, ни вообще где-либо. С растущим ужасом он понял, что блуждает по лабиринту и забрел уже далеко от входа… а может быть, теперь окончательно погасло и аварийное освещение. Да что ж это за проклятое место?! Кому понадобилось строить здесь еще и лабиринт?!

Он снова попытался усилием воли задавить панику. Из любого лабиринта можно найти выход, нужно лишь все время идти вдоль правой стены… или вдоль левой, главное – раз решив, уже не менять это решение. Но стоило ему попытаться последовать этому принципу, как он убедился, что ходит вокруг огромного куба. Принцип работает только для топологически связного лабиринта… если он верно вспомнил, что такое топологическая связность…

В отчаянии он рванулся вперед, налетел в темноте на очередную стену и принялся бить по ней кулаком. Судя по звуку, стена была совсем тонкой (она даже слегка прогибалась под ударами), а за ней было пусто. Он попытался взрезать стенку углом таблички, но преграда, хотя и тонкая, оказалась слишком прочной.

«Это не лабиринт, – сообразил он. – Это какой-то склад, а я блуждаю между контейнерами!»

Впрочем, это открытие не сильно облегчило его положение. Он по-прежнему не имел понятия, как выбраться отсюда в полной темноте – хотя бы снова на лестницу, не говоря уже о том, чтобы наружу. Он попытался сдвинуть очередной контейнер, вставший у него на пути, но тот, конечно, оказался слишком тяжелым. А может, дело было в металлических штангах, на которые он периодически натыкался – кажется, они служили для того, чтобы фиксировать контейнеры на месте… Сообразил он это или вспомнил? Неважно! Штанги! Склад явно был заставлен не под завязку, причем контейнеры, судя по всему, не были размещены в строгом порядке – но вот штанги должны идти через равные промежутки и, скорее всего, образуют прямоугольную сетку. Значит, если идти от одной штанги до другой, отсчитывая их при этом…

Внезапно что-то круглое подвернулось ему под ногу, и он едва не упал. Было слышно, как этот предмет, вывернувшись из-под ноги, покатился по полу в противоположную сторону. Что это было? Какой-то небольшой цилиндр… может быть, просто мусор… Все же человек сделал несколько шагов туда, куда ему подсказывал звук, затем опустился на четвереньки, положил на миг свою табличку и принялся шарить руками по полу – осторожно, чтобы снова не отфутболить эту штуку. Да куда ж ты, гад, закатился… ага, вот!

Он ощупал находку. Гладкий круг на одном конце, а на боковой стенке вроде кнопка… Неужели фонарик?! Он нажал кнопку, и в руке у него вспыхнул неяркий свет, озарив подозрительные темные пятна на полу и стенку соседнего контейнера с каким-то многозначным номером. Повезло, наконец-то повезло!

Человек радостно вскочил и в тот же миг получил удар чем-то длинным и твердым по голове. Перед глазами сверкнула вспышка, и он бессильно повалился на загаженный пол.

Придя в себя, он несколько секунд лежал, тупо глядя на валяющийся рядом и продолжающий светить фонарик. Луч, практически параллельный полу, особенно рельефно подчеркивал всю грязь и пыль. Макушка болела, и человек подумал, что теперь наверняка будет преизрядная шишка. Затем его словно дернуло током: не о шишках надо думать, а о том, кто его ударил! Но все было по-прежнему тихо и, кажется, никто не собирался снова на него нападать. Человек очень осторожно повернул голову и увидел почти что прямо над собой какие-то трубы. Не слишком толстые, сантиметров пять в диаметре, одним концом они уходили в стенку ближайшего контейнера – кажется, эта стенка была не сплошной, а дырчатой… Человек взял фонарик – ему по-прежнему никто не препятствовал – и, посветив на контейнер, убедился, что это в самом деле так. Затем он сел на полу и перевел взгляд и луч света в противоположную сторону, желая понять, куда ведут трубы.

В тот же миг у него перехватило дыхание от ужаса.

Луч выхватил из темноты безмолвную фигуру, стоявшую менее чем в паре метров от него. Фигура была облачена в (саван, показалось ему в первый миг) когда-то белый лабораторный халат (причем, кажется, это было ее единственное одеяние) и стояла недвижно, под неестественно большим углом наклонив голову к левому плечу; длинные черные волосы полностью скрывали лицо. Руки были бессильно опущены, на мертвенно-бледных голых ногах засохли протянувшиеся из-под халата струйки крови.

Казалось, что она (она, понял потерявший память, это женщина) молча разглядывает непрошеного гостя, улыбаясь под занавесом своих волос ничего хорошего не сулящей улыбкой. Сидевший на полу закричал бы под этим невидимым взглядом, но у него перехватило горло. Пальцы судорожно зашарили по полу в поисках оставленной где-то таблички. Но уже в следующий миг он понял, что его ужас и оторопь вызваны лишь неожиданностью. Едва ли эта женщина могла быть тем, кто его ударил.

Ибо он наконец обратил внимание на трубы, в нескольких местах вонзавшиеся сквозь халат ей в грудь и солнечное сплетение. Она была насажена на эти трубы, словно насекомое сразу на несколько булавок.

Тут же потерявший память сообразил, что никто не бил его по голове. Он ударился об эти трубы сам, когда вскочил, будучи прямо под ними.

Теперь он встал и подошел к мертвой женщине. Свободные концы труб, бурые от крови, торчали из ее спины не меньше чем на метр; на пол из них натекла лужа. Сзади халат был запачкан красным гораздо сильнее, чем спереди, и человек отказался от идеи надеть эти пропитанные кровью тряпки (для чего, конечно, пришлось бы сначала снять с труб тело). Однако ему пришла в голову резонная мысль обыскать карманы халата.

Их было лишь два. Правый оказался пустым, зато в левом обнаружился сложенный листок. Человек развернул его и поднес к фонарику. Это был какой-то список, составленный от руки (к счастью, на сей раз не кровью):

д-р Калкрин – сам.

д-р Харт – инфаркт

проф. Поплавска – сумасшествие

д-р Зильбершмид – сам.

д-р Накамура – сам.

д-р Лебрюн – кома

проф. Вард – пожар в лаборатории, предпол. сам.

проф. Штрайхер – пок. с собой в псих. клинике

д-р Жирольдини – смерть в ДТП, предпол. сам.

д-р Вонг – инсульт

проф. Ковалева – ушла в монастырь, прин. обет молчания

Потерявший память вертел бумагу в руке. Загадочное «сам.», надо полагать, означало самоубийство («Убей себя сейчас!»). Но что значил весь этот список погибших ученых? Не все из них, правда, умерли физически, но, во всяком случае, погибли для науки… Возможно ли, что все эти трупы, которые он здесь видел, – это они и есть? А он сам в таком случае – один из выживших? Скажем, профессор Поплавска… хотя нет, это, кажется, женская фамилия (он вновь посмотрел на стоявшую рядом с ним мертвую). Тогда, возможно, Лебрюн, очнувшийся от комы… хотя это место меньше всего похоже на действующий госпиталь… да-да, он уже об этом думал… но возможен ли некий гибрид комы с летаргией, при котором брошенный всеми на несколько месяцев пациент не только не умирает, но и способен самостоятельно прийти в себя? Кажется, это чистая фантастика… хотя он ведь до сих пор не знает, в чем заключался эксперимент – если это был эксперимент…

И остальные. Пожар в лаборатории, дорожная авария – как-то это мало похоже на то, что он здесь видел. Хотя он видел лишь четверых… точнее, троих, на четвертую он только наступил. Но если о смерти ученых известно, почему тела бросили здесь? А может, то, что написано в этой бумажке, отражает лишь официальную версию?

А может быть, все здесь заброшено именно потому, что все люди, знавшие об этом месте, умерли, сошли с ума, впали в кому? Да ну, чепуха, не может такое огромное здание быть инициативой небольшой группы лиц, не отраженной в правительственных или корпоративных документах… Хотя – что он может сказать наверняка? Он, не помнящий даже, как его зовут?

Он пошарил лучом по полу в поисках брошенной таблички, нашел, постоял, не зная, что делать с бумагой. За неимением карманов, нести в руках три предмета было неудобно. Может, заучить этот список наизусть? Есть ли в нем какая-то ценность? Единственный предмет в кармане женщины, умершей страшной смертью… Может быть, именно эта информация стоила ей жизни? С другой стороны, убийца эту бумагу не тронул…

Но был ли вообще убийца? Не похоже было, что жертва сопротивлялась: ее ноги стояли на полу, а не были подогнуты, как вышло бы, если бы ее, уже умирающую, толкали вперед, насаживая на трубы все дальше и дальше. А главное – как должен был располагаться убийца, чтобы трубы не помешали ему сделать то, что он сделал? Они бы уперлись в его собственную грудь…

Но еще сложнее представить себе, что она сделала это сама. Сама, прилагая немалую силу, насадила себя на трубы и шла вперед, скользя по пропоровшему ее тело металлу, пока хватало сил… Какую же чудовищную боль она должна была испытывать! Неужели на свете существует нечто, способное заставить человека поступить таким образом?! Даже червь в кишках не казался достаточной причиной…

Однако этот фонарик – не она ли его выронила? Ведь убийца едва ли бросил бы его здесь, вдали от выхода!

Но мертвое тело уже ничего не могло прояснить. Возможно, будь он… как же это называется? патологоанатомом! – и имей при себе инструменты… Но он, хотя все еще не знал, кто он такой, почему-то был уверен, что точно не медик.

В конце концов он обмотал листок вокруг рукоятки фонаря и подобрал с пола табличку. Затем отправился на поиски выхода.

Фонарик светил тускло – как видно, его аккумулятор тоже был практически разряжен, так что с поисками определенно следовало поторопиться. Но все же хотя бы с таким источником света склад уже не казался чем-то вроде заколдованного леса. Контейнеры не были специально расставлены так, чтобы запутать оказавшегося здесь человека, так что он довольно быстро отыскал выход обратно на лестницу. Это его, впрочем, уже не устраивало, и он двинулся вдоль стены в поисках выхода наружу. Но, к своему удивлению, обойдя весь склад по периметру, так и не нашел больше никаких дверей. Некоторое время он стоял в недоумении – некоторые контейнеры были слишком велики, чтобы протащить их по уже знакомой ему винтовой лестнице. Как же они здесь оказались? Он с сомнением поглядел на тускнеющий фонарик и все-таки снова двинулся в глубь склада.

Мелькнувшая у него мысль оправдалась – через некоторое время он нашел их. Большие квадратные люки в полу – точнее, даже не люки, а площадки подъемников, посредством которых грузы поднимались откуда-то снизу. Значит, это все-таки не нижний уровень подземелья? Хотя, возможно, под зданием проходят туннели… Так или иначе, попасть туда он не мог. Никаких кнопок, приводящих в действие механизм подъемников, он не обнаружил. Попытки вскрыть на пробу несколько контейнеров тоже успехом не увенчались. Пришлось ни с чем возвратиться на лестницу.

Как и планировал, он поднялся на следующий уровень и вошел в проход, ведущий внутрь цилиндра. Здесь тоже было совсем темно, однако стоило ему сделать пару шагов, с натужным щелчком зажегся свет, причем более яркий, чем прежде, – это было так неожиданно, что он вздрогнул, но тут же понял, что просто кое-где еще работает автоматика. Желая поберечь батарею, он погасил фонарь.

Обогнув шахту лифта, он оказался в коридоре. Здесь тоже щелкнуло, но свет не зажегся. «Может быть, в следующей секции сработает», – подумал человек и сделал несколько осторожных шагов вперед. Повод для осторожности, похоже, имелся. Пол под ногами был не просто грязный – он оказался какой-то жирный, местами скользкий. Это не была кровь – ни засохшая, ни даже свежая. Это было нечто иное. И запах. К общей атмосфере затхлости и запустения здесь примешивалось что-то еще. Что-то тяжелое и неприятное. Не запах разложения, нет. Скорее так могло пахнуть нечто живое… нечто, что даже самый экзальтированный любитель природы не захотел бы видеть своим питомцем. Точнее, не захотел бы видеть вообще.

Человек остановился в нерешительности. Теперь он услышал и звуки. Тихие, едва различимые. Влажные. Скребуще-шевелящиеся.

Он поднял фонарь, держа его как рукоять меча. Но не включил – сделал еще один шаг, зная (откуда-то вынырнуло это знание), что окажется в зоне досягаемости датчика, отвечающего за освещение следующей секции. Эта надежда оправдалась. Щелкнуло, а затем зажегся свет.

Свет озарил коридор, выглядевший совсем не так, как другие помещения этого странного здания. То есть изначально, очевидно, он был выстроен и отделан в той же манере. Но если в прочих местах за время запустения скопились лишь пыль и сор, то здесь все выглядело гораздо хуже. С потолка там и сям свисали какие-то бахромчатые сопли, лохмы чего-то вроде пыльной паутины и бледно-мясистые сосульки; на стенах жирно блестели студенистые потеки и мохнатились кляксы плесени; на полу, усыпанном мертвыми насекомыми, кое-где вспучив и разорвав искусственное покрытие, топорщились уродливые, покрытые слизью грибы, похожие на куски абортированных эмбрионов. Но не это было самым скверным. О нет, это был всего лишь фон, почти не отложившийся в сознании потерявшего память. Ибо тот, парализованный ужасом и отвращением, таращился на то, во что в темноте едва не уткнулся носом.

В каком-нибудь метре от его лица поперек коридора висел распятый труп. Конечно, это был уже не первый мертвец, увиденный им за этот день, – но предыдущим, какой бы жуткой ни была их гибель, сильно повезло по сравнению с тем, что должен был испытать перед смертью этот несчастный. Точнее, несчастная: хотя никакой одежды на теле не было, потерявший память не сразу понял, что это женщина. Кожу с нее содрали почти полностью, лишь в нижней части тела с багрового мяса кое-где свисали полуоторванные лоскуты – может быть, истязателю не хватило времени или его что-то отвлекло. Но особенно жутко выглядела круглая голова с выкаченными шарами лишенных век глаз и оскаленными в последнем крике безгубыми челюстями. Ног не было вовсе – от бедер осталось лишь месиво кровавых, в потеках жира лохмотьев, из которых торчали желтоватые кости, а все, что ниже, было, похоже, даже не отрублено, а попросту выломано из коленных суставов. Живот мученицы был вспорот, и кишки, вывалившись в разрез, свисали наподобие безобразного бугристого вымени. В ее растянутые в стороны руки впивалась тонкая, но, очевидно, прочная проволока, взрезавшая запястья практически до кости; левая была привязана таким образом к кронштейну, на котором, возможно, когда-то была установлена камера наблюдения, а правая – к вентиляционной решетке в противоположной стене. Вентиляция здесь, кстати, не работала, как, похоже, и во всем здании.

Трудно сказать, сколько продлилась ее агония; но теперь в этом истерзанном и изувеченном теле вновь обреталась жизнь. Багрово-блестящая ободранная плоть местами уже обросла какой-то губчатой дрянью, но главное – вся была изрыта, изъедена мелкими дырками, точнее, прогрызенными ходами; из этих ходов вылезали, ползали по мертвому телу и вновь скрывались внутри многочисленные твари, похожие на помесь червяка с насекомым. У них были треугольные головы, членистые передние лапки – всего одна пара – и мягкие извивающиеся тельца. В длину они не превосходили трех сантиметров, но на трупе (и тем более, очевидно, внутри его) их было множество, и именно их копошение производило тот звук, который насторожил потерявшего память. В отличие от муравьев или термитов, они двигались вяло и неуклюже, нередко срываясь с мертвой плоти и шлепаясь на пол. Под их ужасным гнездом уже скопилась целая куча дохлых тварей; еще живые скреблись и извивались среди трупов товарищей.

Коридор был не настолько узок, чтобы распятый труп нельзя было обойти, но трудно было представить себе более наглядный знак, что дальше идти не стоит. Потерявший память попятился. Из открытого рта мертвой женщины вывалились сразу несколько членистоногих червей и, словно почуяв материал для нового гнезда, довольно шустро, насколько позволяло их уродливое строение, поползли в его сторону. Это стало последней каплей – он повернулся и бросился бежать. Бесстрастная автоматика определила, что свет в этой секции больше не нужен, и тьма снова скрыла оставшийся за его спиной ужас.