Текст книги "Генерал-фельдмаршалы в истории России"

Горшельт. Представление плененного Шамиля князю А.И. Барятинскому 25 августа 1859 г. под Ведено.

А то, что затем произошло, не укладывалось ни в какие прежние представления имама о многолетнем противнике. Завидев ожидавшего его Барятинского, Шамиль готов был услышать в ответ на предыдущий отказ от капитуляции: «А что, донгуз (свинья), где твоя шашка, которую ты предлагал мне взять самому?» – и тут же заколоть себя, тем избегая позора. Но к великому изумлению ему были оказаны почести, подобающие главе государства, пусть и побежденного. А с Барятинским его потом надолго связала личная дружба.

О завершении войны наместник на Кавказе объявил лаконичным приказом 22 августа 1859 г.: «Воины Кавказа! В день моего приезда в край я призывал вас к стяжанию великой славы Государю, и вы исполнили надежду мою… Шамиль взят – поздравляю Кавказскую армию»[16]16
  Кухарук А. Барятинский // Родина, 2000, № 1–2. С. 118.


[Закрыть].

Александр II по достоинству наградил полководца: к ордену Св. Георгия 2-й степени за успехи в Дагестане добавились орден Св. Андрея Первозванного за Гуниб, назначение шефом Кабардинского полка и, наконец, производство в генерал-фельдмаршалы. Войска встретили эту новость ликованием, не без оснований считая ее «наградой всему Кавказу».

За тот короткий срок, в течение которого расстроенное здоровье еще позволило Барятинскому заниматься военно-административными и хозяйственными преобразованиями края, им было сделано немало. Из бывших Черноморского и Линейного казачьих войск были образованы Кубанское и Терское войска, сформированы Дагестанский конно-иррегулярный полк и Дагестанская постоянная милиция. На Кубани заложен ряд новых укреплений и станиц, открыты Сухумская и Константиновская морские станции, учреждены военные училища. На карте империи появилась Бакинская губерния.

Планов строилось еще больше, но уже в 1862 г. Барятинский вынужден был просить государя об отставке по болезни. Сохранив за собой членство в Государственном совете, Александр Иванович жил потом у себя в имении в Варшавской губернии и оставался как бы в тени. Появляться на людях заставляла его только очередная опасность для России извне.

Так, накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. возникла мысль о назначении его главнокомандующим. Она, правда, не была реализована. Но с окончанием войны, будучи недовольным решениями Берлинского конгресса, унижавшими Россию, фельдмаршал уже сам предложил свои услуги в предвидении возможных международных осложнений. С его участием в Петербурге даже обсуждался план предполагаемых военных действий.

Нельзя умолчать еще об одной странице в биографии князя. Когда в 60-е годы под руководством военного министра Д.А. Милютина, его бывшего подчиненного, развернулись военные реформы, Александр Иванович выступил резким противником (см. очерк о Д.А. Милютине). Военачальники разошлись во взглядах на пути реформирования: А.И. Барятинский считал наиболее подходящим прусский вариант, при котором руководство армии формально принадлежало императору, а фактически – начальнику Генштаба. Однако национальная традиция, испытанная десятилетиями, ратовала за концентрацию всей полноты управления военной организацией государства в руках военного министра. И последующая история подтвердила правоту Милютина.

Земной путь Барятинского пресекся в марте 1879 г. Три дня по указу императора российская армия носила траур по своему фельдмаршалу «в ознаменование памяти к доблестным заслугам его престолу и отечеству». 80-му пехотному Кабардинскому полку было дано имя князя Барятинского, и сам Александр II принял на себя звание шефа полка.

При всей скромности и величии души наш герой вовсе не был склонен приуменьшать свою роль в истории. Когда 25 августа 1859 г. закончился штурм Гуниба, и на склоне горы показался спускающийся к своим победителям Шамиль, Барятинский, как вспоминал Милютин, сказал ему: «Знаете ли, Дмитрий Алексеевич, о чем думал я теперь? Я вообразил себе, как со временем, лет чрез 50, чрез 100, будет представляться то, что произошло сегодня; какой это богатый сюжет для исторического романа, для драмы, даже для оперы! Нас всех выведут на сцену, в блестящих костюмах; я буду, конечно, главным героем пьесы, – первый тенор, в латах, в золотой каске с красным плюмажем; вы будете моим наперсником, вторым тенором; Шамиль – basso profundo (глубокий бас. – Ю.Р.)…»[17]17
  Милютин Д. Гуниб. Пленение Шамиля (9–28 августа 1859) // Родина, 2000, № 1–2. С. 132.


[Закрыть]. Сказано вроде бы в шутку, но, представляется, в этих словах был затаен большой смысл.

Граф Федор Федорович Берг (1790–1874)

Неман еще нес по волнам бревна, солому, разбитые обозные ящики и прочие следы переправы наполеоновской армады, вторгшейся в Россию, а по дороге из Вильно в Ковно босой, с котомкой за плечами и сапогами на палке споро шагал невысокий юноша. Федор Берг, слушатель университета в Дерпте (так тогда назывался Таллин), сорвался с места, лишь только стало известно о наступлении французов. Денег, правда, было в обрез (Берг происходил из небогатой дворянской семьи Лифляндской губернии), хватило их лишь до Вильно, и дальнейший путь преодолевался уже пешком.

В Ковно юношу определили в Калужский пехотный полк. Его репутация прекрасно образованного, со знанием нескольких иностранных языков, человека очень скоро сыграла свою роль: юнкером он был прикомандирован к квартирмейстерской части. За отличия в боях при Далленкирхене в июле 1812 г. Берг был произведен в офицерский чин и вскоре переведен в свиту его императорского величества по квартирмейстерской части.

В ходе заграничного похода в составе партизанских формирований участвовал в занятии Кенигсберга и Берлина, во вступлении в Гамбург. Полтора десятка сражений записал Федор Федорович на свой боевой счет, пока русские войска наступали на Дрезден, а затем Лейпциг и преследовали противника до Рейна. Переведенный в Гвардейский генеральный штаб, он находился в действующей армии вплоть до вступления союзных войск в Париж, был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость» и орденом Св. Анны 2-й степени.

В 1820 г. Берг был произведен в полковники, но вскоре на два с половиной года оказался оторванным от военной карьеры, будучи направлен в Европу на дипломатическую службу: он состоял при российских посольствах в Мюнхене, Риме и Неаполе.

Его всесторонняя подготовка была востребована, когда в 1822 г. Федор Федорович вернулся в военное ведомство. Зачисленный в квартирмейстерскую часть, он на три года был командирован в Среднюю Азию. Здесь он не только уничтожил шайки киргиз-кайсаков, наносившие вред торговле с Дальним Востоком, но и провел картографирование района между Аральским и Каспийским морями и впервые составил военно-топографическое описание Аральского моря.

Открытие военных действий в начавшейся русско-турецкой войне 1828–1829 гг. Берг встретил генерал-майором генерального штаба, зачисленным в свиту его императорского величества. В качестве генерал-квартирмейстера 2-й армии он деятельно участвовал в сражениях за Браилов, Шумлу и Силистрию. Одновременно руководил топографическими съемками отдельных районов театра военных действий – северо-восточной части Болгарии, Румынии, Балканских гор. За эту кампанию генерал был удостоен трех орденов, в том числе – Св. Георгия 3-й степени.

Следующим театром стала для него Польша, где в 1830 г. вспыхнуло национальное восстание. Варшавское герцогство, присоединенное к России в 1815 г. по решению Венского конгресса, вместе с литовскими областями составило Царство Польское, которое имело свою конституцию, национальную администрацию, армию, денежную систему. Тем не менее, польское дворянство не было удовлетворено существующим положением и преследовало цель восстановить государственную самостоятельность Польши в границах 1772 г., т. е. до ее первого раздела.

Антироссийскую направленность польского национального движения поддерживали Франция и другие западные страны. Именно к ним обращался А.С. Пушкин в знаменитом «Клеветникам России»:

 
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы.
Уже давно между собою
Враждуют эти племена;
Не раз клонилась под грозою
То их, то наша сторона.
Кто устоит в неравном споре:
Кичливый лях иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? Вот вопрос.
 

Во избежание вмешательства в польский вопрос внешних сил, Петербург стремился разрешить его в короткий срок. Между тем польская армия представляла собой, безусловно, равноценного противника, поскольку имела регулярные части общей численностью до 130 тысяч человек, солидную подготовку и опытных, воспитанных в наполеоновской армии командиров. Она к тому же была воодушевлена патриотическими чувствами. Русские ощутили ожесточенное сопротивление поляков с первых же боевых столкновений.

В некоторых из них Берг смог отличиться. 10 мая 1831 г. в бою при Нуре Федор Федорович, командуя тремя кирасирскими полками – Стародубовским, Военного ордена и Новгородским, решительно атаковал повстанцев. Историк назвал эту атаку «безумно смелой»[18]18
  Бартенев А. Граф Федор Федорович Берг // Военно-исторический сборник, 1913, № 2. С. 8.


[Закрыть]. Столь же высоко оценивались и действия Берга в сражении при Остроленке, когда руководимые им Екатеринославский гренадерский и 3-й карабинерный полки под сильным картечным огнем форсировали Нарев и в течение десяти часов удерживали захваченную позицию, отразив при этом шесть неприятельских атак. Вершиной его участия в польской кампании стало взятие Варшавы 26 августа, в годовщину Бородинского сражения.

Отличившемуся – награда: Берг был назначен к императору генерал-адъютантом, получил чин генерал-лейтенанта и орден Св. Анны 1-й степени, а также был назначен генерал-квартирмейстером действующей армии при главнокомандующем генерал-фельдмаршале И.Ф. Паскевиче-Эриванском.

В 1843 г., получив чин генерала от инфантерии, Берг вступил в должность генерал-квартирмейстера (т. е. фактического главы) Главного штаба. За пять лет, в течение которых он исполнял ее, удалось сделать немало: пополнить штаб квалифицированными специалистами, улучшить содержание офицерского корпуса, осуществить важнейшую работу по военно-статистическому описанию губерний. Им предпринято и частично выполнено составление военно-топографической трехверстной карты России.

«Быстрый, проницательный взгляд, никогда не отдыхавший язык, постоянно жестикулирующие руки свидетельствовали о внутреннем огне. Слова лились каскадом, и новые мысли и планы возникали ежеминутно. Работоспособностью Берг обладал невероятной», – так отзывался о нем современник[19]19
  Полководцы, военачальники и военные деятели России в «Военной энциклопедии» Сытина. Т. I. С. 185.


[Закрыть].

В 1849 г. Федор Федорович в связи с походом русской армии под командованием И.Ф. Паскевича в Венгрию, предпринятом для подавления восстания против австрийской короны, в течение восьми месяцев состоял при императоре Австрии (см. очерк о И.Ф. Паскевиче). Вероятно, ему удалось исполнить свою дипломатическую миссию как следует, коль скоро он был награжден золотой шпагой, украшенной алмазами, с надписью «За поход в Венгрию в 1849 году». С другой стороны, генерал был заподозрен – и не без основания – в том, что исподволь поддерживал интриги австрийцев против русского главнокомандующего. В результате вплоть до начала Крымской войны его отодвинули в тень.

В 1854 г. Берг был назначен командующим войсками в Эстляндии. В следующем году стал финляндским генерал-губернатором и командующим войсками, дислоцированными в крае. Его усилия были вознаграждены орденом Св. Андрея Первозванного с мечами и возведением в графское достоинство.

В марте 1863 г. в разгар польского национального восстания Ф.Ф. Берг был назначен помощником великого князя Константина Николаевича – наместника Царства Польского и главнокомандующего войсками. Брат императора в Варшаве был явно «не на высоте», это заметил даже министр внутренних дел П.А. Валуев. И прибавлял при этом: «Положение дел в Царстве Польском нетерпимо. Великий князь явно в руках предателей, или под влиянием страха за свою особу, или, что еще было бы хуже, под влиянием расчетов на возможность отделения Польши под его скипетр».

Обстановка в Польше и приграничных районах, прежде всего в Западном крае, становилась критической. Нужны были энергичные меры для исправления положения. 30 лет назад молодой офицер Берг здесь же, в Польше, с жаром участвовал в подавлении такого же восстания, но теперь его физические силы были уже не те. Тем не менее, когда в августе великий князь Константин был отозван Александром II в Петербург, 70-летнему Бергу пришлось взять на себя полномочия и ответственность наместника и главнокомандующего. После увольнения начальника гражданского управления маркиза А. Велепольского в руках Берга сосредоточилась вся власть в Царстве Польском. Выбор средств подавления восстания у него был небольшой – реформы или репрессии.

В этом отношении наместник выступил союзником виленского губернатора и командующего войсками Виленского военного округа генерала М.Н. Муравьева, получившего от современников «почетную» приставку к фамилии – «вешатель». К началу 1865 г. восстание в Царстве Польском, как и мятеж в Западном крае, были подавлены окончательно. Из 50 тысяч человек, участвовавших в борьбе с оружием в руках, погибло 20 тысяч, 18 – было сослано, 7 – эмигрировало[20]20
  Гетманский А.Э. Политика России в польском вопросе (60-е годы XIX в.) // Вопросы истории, 2004. С. 43.


[Закрыть]. Год спустя Царство Польское было лишено остатков автономии и трансформировано в Привисленский край.

Следует особо обратить внимание, что репрессивные меры по отношению к полякам осуждало в России далеко не все общество. Например, выразителем взглядов ее так называемой консервативной части выступил Ф.И. Тютчев. На отказ петербургского генерал-губернатора А.А. Суворова, внука великого полководца, подписать приветственный адрес М.Н. Муравьеву, он откликнулся следующими стихами:

 
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
 
 
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему, —
 
 
<…>
 
 
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим,
Назло врагам, их лжи и озлобленью,
Назло, увы, и пошлостям родным.
 

Подобные оценки, безусловно, разделял Александр II. В 1865 г. Муравьев был награжден орденом Св. Андрея Первозванного и возведен в графы.

Что касается Берга, то, учитывая его заслуги в умиротворении Польши, император пожаловал ему чин генерал-фельдмаршала. Военачальник был введен в состав Государственного совета, стал почетным президентом Николаевской военной академии Генерального штаба. Кроме этого, генерал-фельдмаршал Берг стал шефом четырех полков, в том числе 10-го пехотного Новоингерманландского, носившего его имя. Правда, преклонный возраст позволял выполнять все эти обязанности лишь номинально. Хотя надо отдать должное фельдмаршалу: до самой кончины, последовавшей в 1874 г., он сохранял большую подвижность и работоспособность.

Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин (1693–1766)

Путь к высшему военному чину из действительного тайного советника в генерал-фельдмаршалы у Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, ни дня не служившего на ратном поприще, оказался таковым по воле судьбы и императрицы Екатерины Великой. Даже для России, где приобретение власти, титулов и почестей очень часто не подчинялось никаким формальным правилам, такую коллизию не назовешь обычной.

Впервые будущий канцлер оказался за границей в 15-летнем возрасте. В 1708 г. вместе с такими же дворянскими недорослями повелением Петра I он был направлен на учебу в Копенгаген и Берлин. Завершив курс, путешествовал по Европе, совершенствовал знание языков и вникал в извивы европейской политики, после чего в 1712 г. был определен на дипломатическую службу.

Его становление прошло под опекой Б.И. Куракина, талантливого дипломата, возглавлявшего русское посольство в Голландии. Затем четверть века он представлял Россию в Дании, Голландии, Англии. Его работа за рубежом выпала на период дворцовых переворотов, когда периодическая смена правителей приводила к возвышению одних царедворцев и опале других. Бестужеву-Рюмину удалось избежать и взлетов, и падений, он лишь перебирался в новую страну, становясь все более искушенным в дипломатических и придворных интригах. Попутно ему удалось получить чин тайного советника и стать кавалером ордена Св. Александра Невского.

Знание тонкостей большой политики очень пригодилось ему, когда в 1740 г. он был вызван в Санкт-Петербург и из сравнительно тихой дипломатической заводи попал в водоворот борьбы за власть в окружении императрицы Анны Иоанновны. Всесильному фавориту Э. Бирону удалось свалить кабинет-министра А.П. Волынского и отправить того на эшафот. Освободившаяся должность была предложена Бестужеву-Рюмину. Поскольку Алексей Петрович не был ранее связан ни с какими группировками, Бирон, вероятно, надеялся опереться на него в борьбе против вице-канцлера А.И. Остермана, которого рассматривал как еще одного злейшего врага.

Но эти планы нарушила кончина Анны Иоанновны. Через непродолжительное время Бирон был смещен и отправлен в ссылку. С привлеченного к следствию по его делу Бестужева-Рюмина подозрения сняли быстро, но от службы отставили.

К активной внешнеполитической деятельности на самом высоком уровне его призвала Елизавета Петровна. «Дщерь Петрова» походила на своего венценосного отца еще и дальновидностью. Она хорошо понимала, какую роль может сыграть опытнейший чиновник, имевший в свои 48 лет тридцатилетний дипломатический стаж. Осенью 1741 г. Бестужев-Рюмин был приближен к особе новой императрицы и обласкан ею: удостоился ордена Св. Андрея Первозванного, получил место сенатора и пост вице-канцлера.

Утверждение Бестужева-Рюмина в качестве фактического руководителя российской дипломатии (канцлер А.М. Черкасский из-за возраста отошел от дел) совпало с обострением войны ряда европейских стран за «австрийское наследство». Поводом к ней стала смерть в октябре 1740 г. австрийского короля Карла VI Габсбурга, не имевшего сыновей. Это делало австрийскую корону неустойчивой, и Франция, Англия, Пруссия, Испания, Бавария, Саксония вступили в борьбу за влияние в Европе.

В первую очередь Бестужеву-Рюмину пришлось отражать попытки Версаля не допустить усиления роли и влияния России и Австрии, с которой у Санкт-Петербурга с 1726 г. существовал союзный договор, на европейскую политику. Французы сами стремились к гегемонии, поэтому в пику Петербургу поддержали Швецию, которая в 1741 г. развязала войну против России. Интриги французских дипломатов охотно поддерживал король Пруссии Фридрих II, рассчитывая, что российско-шведская война свяжет руки Санкт-Петербургу и не позволит ему вмешаться в войну за «австрийское наследство». А прусский король сам стремился прибрать это наследство к своим рукам.

Парадокс состоял в том, что Бестужев-Рюмин своим взлетом был во многом обязан т. н. «французской партии» в окружении Елизаветы, которой заправляли французский посланник И.-Ж. Шетарди и лейб-медик императрицы И.Г. Лесток. Последние были уверены, что сановник, подмочивший свою репутацию сотрудничеством с Бироном, будет игрушкой в их руках и сможет оказывать влияние на Елизавету в нужном для них направлении. Императрица и сама прислушивалась к Шетарди, сыгравшему немалую роль в ее воцарении. Прислушивалась, но не во всем. По крайней мере, она не пошла на поводу у француза, настаивавшего на том, что условием завершения войны со Швецией должен стать пересмотр Ништадтского мира 1721 г.

Эту линию отстаивал и Бестужев-Рюмин. Русское правительство пошло на открытие военных действий и не ошиблось: они закончились полным разгромом шведской армии. Новый договор, подписанный в Або в августе 1743 г., подтвердил условия Ништадтского мира. Кое-кто упрекал вице-канцлера в излишней умеренности (победитель по сути никаких территориальных приобретений не получил). Но здесь в полной мере проявилась дальновидность Бестужева-Рюмина: хорошо понимая, что ни Франция, ни Пруссия не оставят попыток вновь стравить Россию и Швецию, он предпочел не наносить дополнительных ударов по самолюбию шведов и тем обеспечить их нейтралитет в дальнейшем.

Итак, замысел Шетарди сорвался. В лице Алексея Петровича он получил не послушного исполнителя его воли, как хотелось бы, а сильного противника. Поэтому на протяжении следующих лет «французская партия» настойчиво стремилась к удалению Бестужева-Рюмина с его поста. Этого же добивался и Фридрих II, понимавший, что пока тот будет стоять за сохранение союзного договора с Австрией, его планам разгромить Австрию и прибрать к рукам ее владения не бывать. «Если мне придется иметь дело только с королевой венгерской (Марией-Терезией. – Ю.Р.), то перевес всегда будет на моей стороне, – писал он своему посланнику в Петербурге. – Главное условие… – это погубить Бестужева, ибо иначе ничего не будет достигнуто»[21]21
  Цит. по: Российская дипломатия в портретах. М., 1992. С. 56.


[Закрыть].

Французы и пруссаки, добиваясь своего, пустили в ход все – интриги, попытки подкупа, шантаж. Но дело разрешилось очень быстро и не в их пользу: Бестужев-Рюмин приказал перехватить переписку французского посланника с Версалем, в которой содержались, помимо всего прочего, нелестные отзывы о Елизавете. Ей и был представлен текст писем. Шетарди тут же выслали из российской столицы, а влияние «французской партии» при русском дворе сошло на нет.

Уже через месяц после этих событий Бестужев-Рюмин был назначен государственным канцлером и исполнял эти обязанности на протяжении долгих 14 лет. И это при том, что, как отмечает современный историк Е.В. Анисимов, между Елизаветой и канцлером никогда не было близости, и императрица с трудом переносила его общество. «Как и многие выдающиеся люди, Бестужев имел тяжелый и вздорный характер, а честолюбие его ограничивалось только боязнью потерять свое и без того высокое место. Резкий, порой необузданный и крутой, в отношениях с людьми он был деспотом и хамом, нередко пускавшим в ход кулаки. Кляузник и доносчик, он не останавливался ни перед чем, чтобы опорочить своих врагов»[22]22
  Анисимов Е.В. Указ. соч. С. 169–170.


[Закрыть].

Кто спорит: отталкивающий образ. Но в глазах Елизаветы эти свойства натуры Бестужева-Рюмина оказывались терпимыми благодаря его деловым качествам – колоссальной работоспособности, огромному опыту, политической мудрости. Главное, что их объединяло – единство взгляда на генеральный курс внешней политики России.

На посту канцлера Алексей Петрович проявил себя проводником линии Петра I, заключавшейся в том, чтобы строить союзнические отношения с теми государствами, у которых с Россией совпадали долговременные интересы. Это – морские державы Англия и Голландия, и сухопутные – Австрия, Саксония (курфюрст саксонский в качестве польского короля удерживал бы Речь Посполитую от антироссийских действий). Как явных противников, российский канцлер рассматривал Францию, Швецию, как скрытого, «потаенного» – Пруссию. О Фридрихе Бестужев-Рюмин отзывался, как о «натурально наиопаснейшем» соседе Российской империи, отличавшемся «непостоянным, захватчивым и возмутительным характером». События Семилетней войны 1756–1763 гг. с Пруссией подтвердили его прозорливость.

Вероятно, такая внешнеполитическая программа желала большей гибкости, но в целом она оказалась верной и была принята Елизаветой Петровной. Главным ее выражением стал оборонительный союз с Австрией 1746 г., заключенный на 25 лет и позволивший противостоять прусской экспансии в Европе.

Последний взлет в карьере Алексея Петровича был связан с привлечением его к работе Конференции при высочайшем дворе – совещательном органе из лиц, избранных Елизаветой Петровной для рассмотрения сложных государственных дел.

Во время Семилетней войны Бестужев-Рюмин был заподозрен в интригах и отставлен с поста канцлера. Его позиции в значительной мере подорвала переменчивость британского внешнеполитического курса. Алексей Петрович выступил за укрепление союза с Англией, Голландией и Австрией против Пруссии, с которой воевала Россия, а также Франции и Турции. Но Англия неожиданно заключила с Пруссией союз.

Были и серьезные личные мотивы к падению канцлера. В конце 1757 г. Елизавету поразила тяжелая болезнь. Бестужев-Рюмин уговаривал ее составить завещание в пользу не великого князя Петра Федоровича (будущего императора Петра III), который якобы мог омрачить славу ее царствования, а малолетнего Павла под опекунством его матери великой княгини Екатерины Алексеевны.

Одновременно канцлер отдал распоряжение о возвращении в Россию войск, находившихся в Пруссии (см. очерк о С.Ф. Апраксине). Полагают, что тем самым он хотел подкрепиться военной силой и обеспечить себе длительную карьеру, которая была бы невозможна при Петре Федоровиче, ненавидевшем Бестужева-Рюмина. Его планы простирались – в случае кончины императрицы – на руководство сразу тремя коллегиями – Военной, Адмиралтейской и иностранных дел.

Обстоятельства дела вскрылись, как только Елизавета Петровна выздоровела. Она велела арестовать канцлера, в феврале 1758 г. его лишили всех чинов и отдали под суд. Он был приговорен к отсечению головы, но императрица заменила казнь ссылкой в одну из фамильных деревень, дабы, как говорилось в манифесте о преступлениях Бестужева-Рюмина, «другие были охранены от уловления мерзкими ухищрениями состарившегося в них злодея».

В 1762 г. после вступления на престол Екатерины II он был возвращен ко двору, ему вернули все ордена и чины, но никакого серьезного влияния на политику уже не оказывал. Чтобы как-то загладить вину перед престарелым сановником, верно служившим Отечеству на протяжении полувека и полностью оправданным специально учрежденной комиссией, императрица в июле 1762 г. возвела Бестужева-Рюмина в генерал-фельдмаршалы, переименовав его из действительных тайных советников.

Современные историки оценивают А.П. Бестужева-Рюмина как «умного, проницательного политика и опытного дипломата», блестящие способности которого позволили ему победить в жесточайшей схватке с «французской партией». В то же время они не склонны идеализировать Алексея Петровича, который, считая, что цель оправдывает средства, «весьма часто пользовался далеко не честными методами, присущими придворным интриганам всех европейских государств, среди которых были и перлюстрация корреспонденции противника, и подкуп, а иногда и шантаж»[23]23
  Российская дипломатия в портретах. С. 49, 56.


[Закрыть].

И, наконец, о происхождении нашего героя. Составитель «Истории родов русского дворянства» П.Н. Петров опровергает версию относительно британских корней рода Бестужевых, приводимую, в частности, Д.Н. Бантыш-Каменским. Вероятнее всего, их предок был выходцем из Новгорода и имел прозвище Бесстуж, т. е. ничем не докучающий. Фамилия некогда писалась с двумя «с», но одно из них со временем было утрачено. Сын Бесстужи прозывался Яковом Рюмой.

Отцу Алексея Петровича, Петру Михайловичу, при Петре I в 1701 г. было дозволено вместе с ближайшими однородцами принять фамилию Бестужевы-Рюмины. В графское достоинство весь род был возведен одновременно в день коронования Елизаветы Петровны 25 апреля 1742 г. благодаря милости, оказанной императрицей именно Алексею Петровичу[24]24
  История родов русского дворянства. Кн. 2. С. 71–73.


[Закрыть].