Текст книги "Спасенному рая не будет. Трилогия. Книга третья. Грязное дело"

– Это всем известно, Кривова. Давай короче.

– Предлагаю назвать брошюру «Полезные советы и ответы на самые злободневные вопросы». Начать брошюру надо не с портрета нашего кандидата, а со списка необходимых для жителей телефонов муниципальных и областных служб. Затем опубликовать практические советы и рекомендации по домашнему хозяйству и садоводству. В середине брошюры поместим портрет Баскакова и его ответы на вопросы. В заключение – о нем самом. Судя по анкете, он воевал в Чечне. Наверняка, в его биографии найдется какой-нибудь героический эпизод. Олитературим его и опубликуем. Такую брошюру никто не выбросит.

– В твоей идее, Кривова, есть рациональное зерно, – ответил после паузы Шишмарев. – Только где мы наберем столько полезных советов?

– Моя бабушка их не меньше сотни знает. Да и в Интернете можно покопаться.

«Похоже, новый редактор не понадобится, – подумал Алексей. – А Валера Рязанцев заработает на брошюре дома. Скомпонует и отредактирует. Оно даже к лучшему, не измажется в нашей грязной канаве».

– Можно еще вопрос, Виктор Спартакович? – не унималась Кривова.

– Можно.

– Куда подевался наш шеф?

– Садись, Наталья, сейчас узнаешь. – Обвел взглядом фанфуриков и объявил:

– У меня поганая новость. Лубченкова я выгнал. Он оказался агентом наших конкурентов. Это выявила проверка на детекторе лжи. Начальник службы безопасности набил Лубченкову физиономию, так что ему потребуется амбулаторное лечение.

Шишмарев обвел подозрительным взглядом свое избирательное войско и грозно спросил:

– Всем понятно?

Непонятливых не оказалось.

– Мы не в бирюльки играем. В ближайшее время каждый из вас подвергнется процедуре проверки. У того, кто попадется, фейс будет испорчен надолго. – Шишмарев сделал паузу, обозрел подчиненных, словно выискивал того, кто может попасться. Затем произнес: – Кривова!

Та испуганно поднялась

– Назначаю тебя исполняющей обязанности начальника пресслужбы. Временно! Не пялься на меня, садись! У кого есть вопросы?

Вопросов не было…

– Ты зачем наврал, что Георгий набил морду Лубченкову? – спросил Шишмарева Алексей, когда они оказались вдвоем в кабинете:

– Чтобы другие боялись, Иван.

– Думаешь, испугаются?

– Я своих знаю, испугаются. Кулак в наше время – самый убедительный аргумент. Ты можешь ехать домой, а я еще погляжу, что Кривова настряпала.

«А есть ли у меня дом? – подумал Алексей. – Квартира на улице Вострухина – ночлежка. А сам я – скиталец, вечный бродяга»…

На улицу Вострухина он попал не сразу. На выходе его перехватила Соня Сахарова. В белом легком плаще, скрывавшем легкомысленный пирсинг, она выглядела вполне приличной дамой.

– Иван Сергеевич, – попросила, – вы не подбросите меня до дома? Моя машина в автосервисе, и я сегодня безлошадная.

Алексей уловил, что она врет насчет машины. И явно неспроста. Может, она заодно с Лубченковым? Дама ждала ответа, и он согласился ее подвезти, хотя и не было к тому желания.

Жила одесситка Соня на Волгоградском проспекте, так что было почти по пути. Попросила остановить у одного из подъездов кирпичной многоэтажки новой застройки.

– Вы торопитесь к семье, Иван Сергеевич?

– Нет.

– Приглашаю вас на кофе с коньяком. Если хотите, водителя можете отпустить.

– Я подожду здесь, – сказал Талгат.

– А если придется ждать до утра? – игриво спросила его Соня.

– Скажите номер квартиры!

– Зачем?

– Надо.

– Однако! Квартира 136. Идемте, Иван Сергеевич!

Подъездную дверь она открыла электронным ключом. В холле сказала:

– Ваш шофер – прямо сфинкс. Похоже, что на него возложены не только обязанности водителя. Так?

– Возможно. Хотя я не уверен.

Лифт бесшумно вознес их на тринадцатый этаж. Соня открыла обитую голубоватой кожей дверь в стальной раме. Неплохо, видимо, зарабатывали телевизионные менеджеры. Двухкомнатная квартира была не скудно обставлена и напичкана разной аппаратурой.

– Я поняла, что топики и пирсинги вам не нравятся, Иван Сергеевич. Потому я быстренько изменюсь, – и скрылась в спальне.

Появилась она минуты через две в простеньком ситцевом халатике, подчеркивающем маленькую, но крепенькую грудь.

– Так лучше? – спросила.

– Лучше, – согласился Алексей.

– Еду я дома не готовлю. Хотите, закажу в кафе? Доставят через десять минут.

– Не стоит.

– Дома есть красная икра, сыр, масло и белый хлеб. И, конечно, коньяк и кофе.

– Мне кофе без коньяка.

– Коньяк отдельно?

– Нет. Не употребляю алкоголь.

– А я употребляю. Не обессудьте.

Он съел два бутерброда с икрой. Цедил маленькими глотками прекрасно сваренный кофе. И пытался выудить из нее, с какой целью она затащила его домой, и даже готова лечь с ним в постель. Ради чего? Однако ничего уловить не смог, кроме чисто женского интереса.

– Странный вы человек, Иван Сергеевич, – задумчиво проговорила она. – Не такой, как другие. Чем-то вы похожи на одного человека, который мне когда-то очень нравился. Только он ниже вас ростом и никогда не носил бороды. Ему сейчас должно быть лет шестьдесят. У вас с ним есть что-то общее. В жестах, во взгляде. Я в то время закончила в Одессе школу и отправилась за счастьем в столицу, где и встретила его.

Нет, Алексей не насторожился. Он уже понял, что произошло редкостное совпадение, и хотел убедиться в этом.

– Кто же он такой, Соня?

– Военный журналист, писатель, его еще прозвали генштабовским скворцом, потому что писал об офицерах. Кстати, очень неплохо писал.

Так оно и есть. Алексей вспомнил худенькую евреечку, топтавшуюся у дверей Дома журналистов, где он, побывавший с первой группой газетчиков в Афганистане, должен был выступать. Тогда цензура только что разрешила слово «война». А до того война скрывалась за словами «учения с боевой стрельбой», которые проходят на территории Туркестанского военного округа. Весь мир писал о войне, а советская пресса – об учениях. Несусветная глупость, которая, наконец-то, дошла и до политбюро.

Сформировали группу из десяти журналистов из ведущих средств массовой информации. «Красную Звезду» представлял Алексей. Старшим назначили популярного телеобозревателя Александра Каверзнева. Выступать в доме журналистов должен был он. Но он еще в самолете начал терять сознание, и скорая помощь увезла его прямо с летного поля. Позже стало известно, что Каверзнева в Афганистане отравили, и он вскоре скончался.

Естественно, пишущая братия любопытствовала, что же там, в Афганистане, происходит на самом деле, и куда подевался бывший правитель страны Амин. В срочном порядке популярного тележурналиста заменили Алексеем, чтобы он, как человек военный, поделился впечатлениями перед коллегами, не нюхавшими пороха…

Соня молчала. Похоже, вспоминала что-то свое, глубоко личное. Алексею надо было, чтобы она снова заговорила, и он напомнил о себе:

– Как же вы познакомились с генштабовским скворцом?

– Я очень хотела стать журналисткой, – после паузы продолжила Соня. – Шла горбачевская перестройка: гласность, митинги, демонстрации. Всеобщее опьянение воздухом свободы. Я шаталась по Москве и мечтала попасть в Домжур, куда пускали только по членским билетам. Этот человек и провел меня. Он умел не только писать, но и выступать перед аудиторией. Помню, как все смеялись, когда он рассказывал про колхозницу из гарема.

Да, Алексей тогда к месту ввернул ту комическую историю. Мужиков при погонах в 40-й армии было навалом. А дам – «ограниченный контингент». Понятно, что мужички голодали.

Чтобы подбодрить рассказчицу, Алексей изобразил любопытство:

– Странное сочетание: колхозница и гарем.

– Гарем был у дяди короля Дауда. Или у самого короля, не помню. Наложниц у него было около трехсот. После переворота их властелин эмигрировал, и гарем остался без хозяина. Его превратили по советскому образцу в рисовый колхоз. Старший евнух-смотритель стал его председателем. Работать наложницы не привыкли. Потому стали разбредаться, кто куда. Евнух, дабы добро зря не пропадало, стал ими приторговывать. Продал одну даму двум прапорщикам. Вы слушаете, Иван Сергеевич?

– Любопытная история. Что дальше?

Он и в самом деле с любопытством слушал свой рассказ в изложении постороннего человека.

– Прапорщики поселили даму в своей общаге. Кормили, одевали и по очереди отдыхали от трудных военных дел в ее объятиях. Оголодавшая после бегства своего хозяина бывшая наложница отъелась, повеселела и даже освоила некоторые русские популярные обороты, имевшие прямое отношение к сексу. И все бы ничего, не стукни в хмельные головы прапорщиков идея: сдавать подругу на ночь в аренду. О предприимчивых прапорщиках узнал политотдел. Военная прокуратура завела дело о торговле живым товаром.

«Узнал не политотдел, а особый отдел, – мысленно уточнил Алексей. – Потому и дело завели. Прапорщики держались, как партизаны на допросе. Никого из арендаторов не выдали ни на следствии, ни на суде».

– Состоялся суд, – продолжала Соня. – Пострадавшей стороной была гаремная дама. Когда ей предоставили слово, она сложила руки на груди и заявила: «Я рада, что у нас народная власть. Она дала женщине права, как мужчине. Меня привезли в гарем из Курдистана. За три года мой господин только один раз взял меня на свое ложе. Теперь у женщины большие права. У меня два мужа – Саня и Ваня и много наложников. Это хорошо. Неужели русские хотят вернуть короля, чтобы отнять у меня такие права?».

Алексей вспомнил, как хохотал после ее выступления зал, и невольно заулыбался. Спросил:

– Какое же решение принял суд?

– Наложницу отправили назад в рисовый колхоз. А прапорщиков выпроводили в Советский Союз, – грустно ответила она и, помолчав, добавила:

– Бедная женщина! Я ее понимаю.

Соня кинула на Алексея вороватый взгляд, ожидая его реакции на последние свои слова. Он понимающе кивнул головой. Соня грустно улыбнулась.

– Вот так, Иван Сергеевич. Я ушиблась об этого человека. Потянулась к нему. Искала с ним встречи, узнала, где он живет, что у него есть семья. Дошло до того, что написала ему записку и предложила себя в любовницы. Но он или пожалел меня по малолетству, или я оказалась не в его вкусе, хотя слыл отчаянным бабником.

Соня замолчала, но долгой паузы не выдержала, спросила:

– Вам не интересно, Иван Сергеевич?

Прошлое осталось в прошлом, и интереса для Алексея теперь не представляло. Главное он выяснил: не было у Сони в отношении него, да и в отношении Баскакова черных мыслей. Она добросовестно отрабатывала свой гонорар. На контакт с ним ее толкнула примитивная ностальгия по любовному несостоявшемуся роману. Чтобы не оставлять ее вопрос без ответа, он сказал:

– Выходит, вы гораздо старше, чем выглядите. Горбачевской перестройке уже двадцать с лишним лет минуло.

– Стараюсь выглядеть моложе. Держу себя в жесткой форме.

– А что с мечтой о журналистике?

– Окончила журфак МГУ. Кстати, вместе с Лубченковым. Работала в муниципальной газете, затем вползла на телевидение. Поняла, что журналистика – далеко не золотое дно, и выбилась в рекламные чиновники, где и крутятся основные деньги. Вроде бы все при мне, а семьи нет. Даже постоянного любовника нет.

– Я, Соня, тоже не гожусь в постоянные любовники.

– Кто вы по профессии, Иван Сергеевич?

– Артиллерист.

– Я поняла, что в нашей кампании вы человек случайный. Больше напоминаете аналитика из какого-нибудь шпионского ведомства. Да и ваш сфинкс-водитель, наверняка, спецназовец.

Да, наблюдательная дама, в уме ей не откажешь, сделал вывод Алексей. Однако вопрос требовал уточняющего ответа.

– Недавно я вышел на пенсию, Соня.

– Не очень-то вы похожи на пенсионера.

– В армии так. Служил на крайнем севере и набрал льготный стаж.

Врать Алексею придется теперь постоянно. Такая уж ему выпала доля.

– Вам сорок с маленьким хвостиком? – спросила она.

– С большим хвостиком, – поправил он.

– Все равно разница в возрасте у нас небольшая, можем перейти на «ты».

– Согласен, на «ты».

Она замолчала. Ее бутерброд на блюдце так и остался нетронутым. Алексей больше не хотел копаться в ее мыслях. И без того было видно, что она хочет что-то сказать, но медлит. Наконец, решилась.

– Ты останешься сегодня у меня, Иван?

Он подспудно ожидал подобного предложения. И, в общем-то, не возражал провести с ней ночь. Женщиной она была привлекательной и в то же время во всем ее облике проглядывала незащищенность той юной евреечки. Тогда, двадцать лет назад, он ее пожалел. Теперь она страдала от одиночества, и пожалеть ее означало скрасить одиночество. Не только ее, но и свое.

– Останусь, – ответил Алексей…

Спать ему почти не пришлось. Она вела себя, как изголодавшаяся самка, нисколько не стесняясь в выборе поз. Великое дело – постельный опыт…

Утром, за кофе с бутербродами, Соня спросила:

– Как тебе, Иван, показался политолог Самойлов?

– Профессионал.

– Да, умом и хитростью Бог его не обидел. Нашему Шишмареву далеко до него. У Самойлова один недостаток – чрезмерно любит деньги.

В тот вечер политолог Самойлов задержался в офисе допоздна. Помощник и секретарша тоже оставались на своих местах. Так было заведено.

Ничего особого не произошло, но один прокол уже случился. Разоблачили завербованного в штабе Баскакова газетчика. Непрост оказался генерал. Военными технологиями воспользовался. Кто бы мог подумать, что он станет использовать полиграф!

Сам Самойлов не контачил с Лубченковым. Этим занимался его помощник по связям с общественностью – Шурик. Они работали вместе больше двенадцати лет, и тот ни разу его не подвел. Все переговоры, неважно – с друзьями или с недругами, помощник записывал на диктофон и пополнял свою фонотеку. Сегодняшний друг завтра может стать врагом, так что компромат всегда мог пригодиться. Записал он и разговор с незадачливым агентом.

Полтора часа назад тот заявился к Шурику и выложил все, что с ним произошло. Заодно сообщил о планах Шишмарева выпускать листовки, порочащие Заурбекова, от имени коммунистов.

Самойлов нажал кнопку диктофона и услышал голос агента:

– Возьмите меня в свою команду, Санч.

– Не могу, у нас полный комплект.

– Может, через своих знакомых коммунистам меня порекомендуете? Я бы вам от них информацию таскал.

«Это уже компра, – подумал Самойлов. – Дерьмовый человечишко, да еще и глупый. Но вдруг выплывет? Глупцов власть привечает. Тогда и компра пригодится».

– Мы за честные выборы, Лубченков. Грязные технологии не применяем.

– Тогда заплатите хотя бы за сегодняшнюю информацию.

– После вашего провала ей грош цена. Прощайте, Лубченков.

Самойлов отключил диктофон. Жаль, конечно, агента, но потеря не велика. Из сметы расходов его можно не убирать. Заурбекову не обязательно знать о такой мелочи. Но и прогонять его, как сделал Шурик, не следовало. Зачем плодить лишних врагов, в каком бы ранге они ни были?

Он нажал кнопку вызова помощника. Когда тот вошел, сказал:

– Поспешил ты, Шурик, распрощаться с Лубченковым. Человечек он, конечно, мелкий, но может пригодиться. Свяжись с ним и используй на черновой работе. Поручай ему, например, расклейку листовок и что-либо в этом роде.

– Бу сде.

– Вот и ладушки. Что нового у соперников?

– Все по плану. Жириновцу пришлось выдать аванс. Шикует майор. Подобраться к коммунистам пока не удалось.

– Компру ищи, Шурик. У каждого индивида есть потайное донышко. Формула проста: деньги, женщины, водка.

– Их Звоников – непьющий импотент. Довольствуется малым. Краснобайствует и сам собой любуется.

– Привлеки Джабраилова, пусть его джигиты аккуратно поводят его.

– Думаете, что-нибудь накопают?

– А вдруг? С «Мужской газетой» договорился?

– Да. Проплатил. Выстрелит первой и второй полосами перед выборами. Кроме издателя и редактора, никто ни о чем не знает.

– Ладушки, Шурик. Можешь ехать домой. Секретаршу тоже отпусти.

Оставшись в одиночестве, Самойлов еще раз проанализировал расклад сил. Оратор нашел неплохой ход. Недаром его рейтинг растет, как на дрожжах. И команда у него серьезнее, чем у генерала. Значит, коммунисты и есть – главные соперники. Непонятно только, почему Звоников отказался подписать обращение. По идее, не должен был этого делать. А, может, они убойный компромат накопали на Заурбекова?..

С жириновцами ясно. Их кандидат – непроходная пешка, хотя на людях и пыжится, щеголяет в полевой майорской форме и заявляет, что за ним стоит все русское офицерство. А того офицерства – человек пятнадцать, не больше. Перед выборами он снимет свою кандидатуру и призовет тех, кого сумел сагитировать, отдать голоса другу обездоленных граждан Илье Михайловичу Заурбекову.

Неглупый мужик – их кандидат. Догадался переиначить имя-отчество на русский лад. «Ильхам Махмудович» для выборов не годится из-за предвзятого отношения к кавказцам. Далеко пойдет Заурбеков, если не случится чего-либо непредвиденного. Не должно случиться!

 
                                           2
 

Что бы там ни было, но обращение «За честные выборы» было подписано. Листовки с портретами обоих кандидатов были расклеены повсюду: на афишных тумбах, в подъездах, на заборах. Фамилия Баскакова стояла первой. Шишмарев ходил, словно именинник.

Вся эта возня казалась Алексею детской забавой. Словно взрослые играли в прятки и хитрили, кто как умел. Бесхитростной выглядела только Наталья Кривова. Каждый раз к исходу дня она выкладывала Шишмареву на стол листок со своими соображениями и предложениями. Тот ухмылялся и снисходительно резюмировал:

– Есть рациональное зёрнышко. Но совсем маленькое. Шевели извилинами, дудыня!

Кривова не обижалась и напрягала свои извилины. Брошюра, которую она старательно наполняла полезными в домашнем хозяйстве советами, обещала и на самом деле стать полезной для обывателя. Шишмарев пребывал в радужном настроении, и даже появившаяся спустя несколько дней газета коммунистов «Искра» не повлияла на него.

Весь номер был насыщен компроматом в адрес соперников. Больше всего досталось Заурбекову. Читателя просветили, что его настоящее имя не Илья, а Ильхам, а отчество – не Михайлович, а Махмудович. Алексей прочел все материалы и с удивлением обнаружил в них факты, о которых он еще из Бобровки сообщал в письме на имя генерального прокурора.

В тексте статьи даже упоминался несгибаемый коммунист, неуловимый борец с преступностью по кличке Утопленник. Автор соизволил намекнуть, что редакции хорошо известен этот народный мститель. Судя по всему, коммунисты не терялись и тоже купили солидного информатора из прокурорских чиновников.

Однако шишки сыпались не только на Заурбекова. Досталось и генералу Баскакову. Для Алексея стало откровением, что, будучи в Чечне начальником особого отдела корпуса, Баскаков приказал расстрелять три семьи, из которых мужчины ушли в горы воевать против русских.

Прочитав газету, Шишмарев сказал:

– Этого, Иван, следовало ожидать. Баскаков и Заурбек – главные конкуренты коммунистов. Вот и поливают нас. Даже, если генерал приказал кого-то расстрелять, война есть война. У нее свои законы. Я знаю электорат, многие встанут на сторону Баскакова. Согласен?

Алексей неопределенно кивнул.

– Только напрасно они присочинили про мифического Утопленника, – продолжил Шишмарев. – Шито белыми нитками. Впрочем, электорат проглотит любую лабуду.

– А может, и не лабуда это вовсе? – нейтрально возразил Алексей.

– Вот видишь, даже тебя, военного человека, колебнули. А народ байку про народного мстителя проглотит, как стакан водки…

Соню Сахарову Алексей видел только на вечерних летучках. У нее не было регламентированного рабочего графика. Избирательная компания была лишь частью ее рекламной деятельности на телевидении, потому она появлялась в штабе Баскакова по мере надобности. Пирсинг исчез с ее пупка, Алексей убедился в этом, навестив ее через пару дней вновь. Впрочем, и пупок она тоже теперь не выставляла напоказ. Сменила молодежный топик на блузку с рюшечками и строгий лиловый костюм. Садилась рядом с Георгием на диван и время от времени взглядывала на Алексея.

Она и испортила настроение Шишмареву, принесла на вечернюю летучку очередной номер бюллетеня заурбековцев под названием «Другу-избирателю». Но сначала показала ее Алексею.

Это был ответ на публикацию «Искры». Доверительным тоном «другу-избирателю» доказывали, какой нехороший дядя – кандидат от коммунистов. Оказывается, он человек насквозь фальшивый. Перечислялись квартиры сыновей, двух сестер, тещи. Автор довольно прозрачно намекал, что на это пошли деньги партии, к которым соискатель депутатского мандата имел в свое время касательство как доверенный курьер, доставлявший валюту африканским компартиям.

Квартиры у родни – ничего необычного, подумал Алексей. А насчет курьера явно наврано. Не годился для такого серьезного дела кандидат-говорун. Да и было ему в те времена не больше пятнадцати лет.

Не обошел автор бюллетеня вниманием и личность Утопленника. Поведал читателям, что этот тип – международный террорист, за которым давно гоняется Интерпол.

Шишмарев читал бюллетень заурбековцев после летучки. Сначала довольно ухмылялся, затем помрачнел. В конце бюллетеня болезненный пинок получил генерал Баскаков. Со смаком описывалось, как, будучи еще капитаном, он травил инакомыслящих и определял их в психушку.

– Суки! – возмутился Шишмарев. – Это все Самойлов! Ну, мы им покажем!

Однако показывать было нечего. Баскакова стали долбать и заурбековцы, и коммунисты. Отмалчивался только штаб партии Жирика, которая выдвинула кандидатом в депутаты парламента молодого майора, представлявшегося руководителем союза русских офицеров. Ходил слушок, что этот русский офицер должен снять свою кандидатуру в пользу Заурбекова. Не бесплатно, конечно.

Избирательный штаб генерала Баскакова залихорадило. Фанфурики новых идей не предлагали. Шишмаревский генератор идей тоже заклинило. Рейтинг Баскакова покатился вниз, в то время как соперники набирали очки. Причем коммунист, хоть и медленно, но шаг за шагом приближался в смысле избирательских симпатий к беспартийному Заурбекову.

Законы, что принимают парламентарии, всего-навсего рамки, в которых позволено жить обывателю. Заурбеков считал, что главные законы диктуют реалии жизни. Он понимал также, что человеку невозможно жить в скорлупе вечно. Но кое-кому приходится, ему в том числе. Он чувствовал, что его скорлупа истончилась до предела.

Раньше напряжение снимали любовницы, теперь они его не интересовали. И жену-землячку он не навещал уже больше месяца, ночевал в офисной комнате отдыха, опасаясь Утопленника. Так и не смогли до него добраться ни джигиты, ни Контора. Утопленник – тень, ее ни ухватить, ни умертвить. Пока эта загадка не разгадана, из скорлупы не выбраться. А если она треснет сама, все пойдет прахом, все, чего он сумел добиться.

Ежедневно в семь вечера к Заурбекову приезжал Казбек Джабраилов для доклада и инструктажа. Он не сомневался в преданности своего сторожевого пса. Казбек был ему ближе и понятнее, чем начальник службы безопасности, которого джигиты прозвали «майор Сапог». Тот тоже внушал доверие, но этот был свой, даже родственник по клановым понятиям. Но и Казбека он держал на дистанции. Каждый человек должен знать свое место.

Джабраилов явился, словно прокрался, и замер в ожидании приказаний.

– Докладывай! – разрешил хозяин.

Джабраилов начал, как обычно, с поступления финансов от крышевания фирм и торговых заведений. Он сам, облеченный доверием хозяина, собирал дань с коммерсантов. Отчитавшись по столь важным делам, перешел к текучке, в которой мало что смыслил. Сообщил, что к Самойлову приезжали двое от генерала Баскакова насчет честных выборов.

– Знаю. Дальше!

– Санч передал просьбу Самойлова установить наблюдение за кандидатом от коммунистов.

Заурбеков скривил губную полоску. Значит, политолог тоже обеспокоен растущим рейтингом главного соперника. Он вспомнил свою первую встречу с Самойловым. Тогда политолог сказал:

– В политике важен символ, будь то свастика, звезда либо какая другая закорючка. Они заменяют идею, на которой выпекаются партии и бродит дрожжевая истерия толпы.

– Я беспартийный, – ответил Заурбеков, – мне символ не нужен.

– А бренд?

– «Всегда с народом».

– Пожалуй, неплохо…

Умный мужик Самойлов. Сразу ухватил, что главный соперник – Звоников. А ведь ничего, кроме хорошо подвешенного языка, за душой нет: ни знания экономики, ни управленческих навыков. Ездит без охраны на какой-то тарахтелке, собирает толпу и вещает через мегафон, что он такой же, как они, обездоленный, и знает, как сделать жизнь лучше. Обыватели слушают его сказки с раскрытыми ртами. Теледебаты с ним заранее можно считать проигранными, лучше вообще от них отказаться.

– Что еще сказал Санч? – спросил Заурбеков. – Для чего наблюдение?

– Чтобы компромат найти.

Дорого бы дал Заурбеков за серьезный компромат. Копали спецы из Конторы, и ничего, кроме квартир у родственников, не нашли. Да и квартиры те получены еще при Брежневе.

– Не надо наблюдения, Казбек.

– А что надо?

Заурбеков знал, что надо. Самое надежное, чтобы краснобай вообще сошел с дистанции. Добровольно не сойдет, солидные люди вложили в него немалый капитал.

Казбек Джабраилов терпеливо ждал. Сам он никогда ничего не предлагал, но желание хозяина угадывал с полунамека.

– Ты кино про Боливара видел, Казбек?

– Нет.

– Боливар – это конь. Один из героев фильма говорит: «Боливар двоих не выдержит!» Понял?

– Понял. Коню тяжело. От второго всадника надо избавиться.

– Правильно мыслишь. Надо избавиться. Но не сейчас, позже.

– Ждать команды?

– Да. Для таких акций джигитов не привлекай. Славян используй на подхвате втемную.

– Понял, втемную.

– Вопросы есть?

– Нет.

Звоников между тем набирал обороты. Толпы людей на его стихийных митингах увеличивались с каждым днем. В основном, это были пенсионеры и люди старшего возраста. Самая активная часть электората. Выросшие при советской власти, они впитали идею всеобщего равенства. Небогато жили, зато все одинаково. А теперь расплодились олигархи, хозяева, бандиты, проститутки. Звоников об этом и вещал в громкоговоритель.

Настал день, когда телевидение сообщило, что кандидат коммунистов стал лидером предвыборной гонки.

Заурбеков вызвал Казбека.

– Нашли компру на Звоникова?

– Нет.

– Что Самойлов?

– Санч сказал, что рейтинг коммуниста достиг предела. А у нас еще есть резервы.

– Резервы – понятие абстрактное, – проговорил он и погрузился в раздумье.

Конечно, Самойлов политолог опытный. Но ведь прозевал, не спрогнозировал прыткость соперника. Почему он решил, что у того пик рейтинга? Человек из областной администрации сообщил Заурбекову, что Звоников решил собрать избирателей на стадионе и честно рассказать про всех кандидатов в депутаты.

Он глянул на Джабраилова. Тот ждал указаний.

– Время пришло, Казбек. Действуй.

– Может и генерала – того?

Заурбеков скривился: совсем бригадир не соображает, не то, что Юрист.

– Выкинь Баскакова из головы! Он нам не соперник…

Обстановка в избирательном штабе генерала Баскакова напоминала поминки. Шишмарев был в растерянности.

Сам кандидат в депутаты ходил хмурый и молчаливый, как после проигранного сражения, за которое придется держать ответ перед высоким командованием.

В воздухе неуловимо что-то накапливалось. Так бывает в природе: небо чистое, солнце щедро заливает окрестности горячими лучами, пляжи забиты отдыхающими и любителями дерябнуть под шашлычок. Но в эту тихую безмятежность незаметно вползает духота, предвещая грозу. Казалось бы, совсем малое облачко возникло на горизонте. Но уже через полчаса оно заполонило полнеба, и засверкали молнии.

Так и в обыденной жизни. Только громовой раскат раздается без предупреждения: нате, получите!

Гром грянул ровно в полночь, а на утро все средства массовой информации сообщили о том, что в подъезде своего дома был застрелен Геннадий Звоников, кандидат в депутаты Госдумы от партии коммунистов.

Версий было две. Основная – заказное убийство, связанное с предвыборной гонкой. Вторая – обычное ограбление, потому что с трупа были сняты дорогие часы, а карманы костюма оказались девственно чисты. Хотя, по утверждениям друзей, при нем была некая сумма в валюте.

Известие резануло Алексея в самую середку груди. Грязные технологии он предвидел, без них не обходятся ни одни выборы. Тешил себя надеждой, что предвыборные баталии обойдутся без трупов. Подмосковье – не Техас, где можно убить президента и спрятать концы в воду. Да и ставки здесь много ниже: не президента выбирают.

Он был уверен, что версия ограбления притянута за уши. Произошло стандартное заказное убийство, каких в России немало. К уголовным разборкам за передел сфер влияния люди привыкли. Большие деньги всегда пахнут кровью. Но тут не собственность, не деньги, а демократические выборы.

Алексей пытался успокоить себя тем, что никакого отношения к убийству лично он не имеет. Но спокойствия не было. Что-то подсказывало ему, что должны появиться новые трупы.

Шишмарев между тем оживел.

– Теперь поборемся! – сказал он Алексею. – Народ голосует не за партии, а за личности. Оратор был мужик яркий, красиво дурил толпу. Нет его! Теперь второй тур выборов за нами.

– Не забывай, что второго тура голосования может не быть, – охладила его пыл Соня Сахарова. – Заурбеков способен набрать больше пятидесяти процентов голосов.

– Не дадим!

В тот день Шишмарев обложился папками, в которых было собрано все, что касалось выборов на Украине и в Грузии. Вчитывался так, словно собирался сдавать выпускные экзамены. Алексей не понимал, что он может выудить из папок. Да и настроения не было любопытствовать. Тем не менее, Шишмарев воскликнул:

– Эврика! Нашел!

– Нашел? – изобразил удивление Алексей.

– Кто ищет, тот находит, Иван. Завтра озвучу. Пригласим Соньку, она баба умная. Может присоветовать что-нибудь по деталькам. Ну, что, по коням?

 
                                         3
 

Известие о расстреле кандидата-зюгановца стало для политолога Самойлова полной неожиданностью. Он не признавал грубую работу. Выборы – это конкуренция технологий, а не оружия. Самойлов почти не сомневался, что смерть Оратора – дело рук джигитов Джабраилова. И не без санкции хозяина. Поторопился Заурбеков.

Впрочем, из всего можно извлечь пользу. Исчезновение основного соперника упрощало выборную гонку. Появилась возможность обойтись без второго тура. А что касается шумихи в прессе – это процесс управляемый.

Самойлов нажал кнопку вызова помощника. Тот появился без промедления, чисто выбритый, с влажными, аккуратно расчёсанными локонами. Но по лицу и глазам видно было, что ночь он провел бессонную.

– Присядь, Шурик. Много выпил?

– Я много не пью, вы знаете.

– Не пьет мой помощник Шурик. А Санч, как тебя называют студентки, употребляет. Опять с ними баловался?

– Каюсь, Григорий Семенович.

– Не злоупотребляй, Шурик.

– Не буду.