Текст книги "Тайна могильного креста"

Глава 6

Для свежих восточных ветров Рязань – город первый. Хоть крепки его стены, да боязно стало и за ними. Все оттого, что люди пришлые объявились под боком, взяли город Великий в свою руку, и соседям болгарам пришлось бежать с родимых мест. Пришлый люд дальше пока не лезет. Но какие у него мысли – один Бог ведает. Поэтому далеко от Рязани велением князя установили дозор. А то случится что и, ворота закрыть не успеешь.

Под утро пришла очередь дежурить вою Долбне. Он спал на боку, подтянув колени к подбородку и спрятав между ними ладони. Отдежуривший долго толкал его в бок, чтобы разбудить.

– Очередь подошла, давай сторожи, – сменщик начал поудобнее устраиваться ко сну.

Долбня ничего не ответил, набросил свой кожух на плечи и стал ходить по кругу около спящих, старательно вглядываясь в темную мглу поля. Все было спокойно. Юноша устал ходить, присел, опершись спиной на опору одной из вышек. Долго таращил глаза, пока веки, налившись тяжестью, не сомкнулись. Проснулся, когда ночная темень почти рассеялась. Долбня боязливо взглянул на своих, сплюнул и вскочил, стараясь разогнать остатки сна. И замер. Совсем рядом, не торопясь, ехали четыре всадника, погоняя перед собой небольшое овечье стадо.

– Иван, смотри, кто это? – Долбня толкнул напарника в бок.

Тот приподнял голову, покрутил ей по сторонам и безразлично махнул рукой:

– Не узнал, что ли? Половцы это, по шапкам видать – вишь, какие островерхие. Баранов на базар гоняют. Ты что, со страху будить меня начал? Храбрец… Может, воевать их будем?

– Пусть базарят, – успокоился Долбня.

– То-то! Сон перебил, – последние слова Иван произнес, засыпая.

Всадники неторопливо удалялись, оставляя за собой пыльный хвост. Долбня перевел взгляд на восток, откуда они появились. Горизонт светлел чистой полосой. Лучи восходящего солнца зажигали на траве росинки – словно кто-то рассыпал по полю бисер. Вой сел на старое место. Поплыли его мысли домой, на базарную площадь, где сегодня с утра должен состояться очередной торг…

И знатные же в Рязани базары! Народу – взглядом не окинешь. Еще накануне из близлежащих деревень повалил люд в город. Гонят, несут, везут, катят – и коров, и овец, и гусей, и утей, и разную прочую живность. На возах бочки с брагой да медком. Вот купчины едут – сундуки под ними кованые, расписные. А в сундуках всячины заморской полным-полно: атласы персидские, поволоки греческие, убрусы[9]9
  Убрус – головной платок.


[Закрыть] разноцветные. А ковры – глаз не оторвать! Здесь же и корзны, и луды[10]10
  Луда – род верхней одежды в виде плаща с узорами.


[Закрыть] разные, на любой вкус. Сапоги, мехом подбитые и мягкие, особой выделки. В укромных местах припрятаны аквамарины и аметисты, а бисера – море! Найдется и алабандин, только гривны готовь.

Вот показались и четверо путников, из-за которых Долбня поднял переполох. Никто не обращал внимания на их поношенные кипчакские одежды и низкорослых лошадок. Овцы, которых они гнали перед собой, все норовили сорвать что-нибудь у дороги. Худющие, нестриженые, шерсть забита репейником – кто их брать будет? Видать, очень уж бедные люди, коли гонят на продажу такой плохой товар. Да они и сами, похоже, это понимают. Уж больно нерешительно входят в город, долго топчутся в воротах, удерживая разбегающийся скот. Первым ехал толстый, как бочонок, старик, у которого видны только маленькие бегающие глазки. Его спутники, молодые здоровые парни, мешкали, пока он не кивнул. Въехали боязливо, зорко оглядываясь по сторонам. Смешавшись с толпой, вскоре скрылись на одной из улиц, бросив на произвол судьбы своих тощих овец. Да кто на них позарится?

Болгарин Аскар тоже полюбил эти базары урусов. С тех пор, как пришлось ему бежать из родного града Великого, захваченного дикими племенами, и найти приют здесь, он редко бывал сытым. Никто не брал на работу: своих рук было хоть отбавляй. Деньги давно кончились. Помогали сородичи, пристроившиеся при княжеском дворе, перебивался случайными услугами. Базары были самым удобным местом. В базарные дни болгарин вставал рано, приходил одним из первых и высматривал, кому что помочь.

Вот гончар прикатил целый воз своих изделий. Аскар тут как тут. Одарив хозяина подкупающей улыбкой, бережно снимал крынку за крынкой, горшок за горшком. Ставил не абы как, а со вкусом, с хитрецой. Наиболее красивые изделия – наперед. Чуть коряв бок – прятал вовнутрь, подальше от покупателей. Хозяин сначала удивленно, а потом одобрительно взирал на добровольного помощника. А когда тот на ломаном языке вел торговлю, совсем сердце гончара оттаивало. Умел болгарин вести дело. В награду – грош.

Вот какой-то купчина сгружает свое добро. Полны бочки браги, сундуки – товаров. Хоть и рад купчина помощи, да не рад расплате. Употеешь у него что надо, а платить – подумает. Ладно, если нальет доброй браги кружку, а то только поклоном отделается. Познал Аскар нехитрую истину: чем богаче, тем жаднее. Редко прибегал к таким, все больше держался простолюдинов, готовых отдать последнюю рубашку, если кто по душе придется.

Старая квашня Фекла, обливаясь потом, тащит две шайки густого, как осенний мед, варенца. Добрый у нее товар. Своим умением по этой части славится она на всю округу. Аскар подскакивает, легко подхватив ношу, несет ее так быстро, что хозяйка еле за ним поспевает, переваливаясь, как утка, на своих толстых коротких ножках. В награду – хороший жбан прохладного, с пенкой, варенца. Пьешь, и душа радуется. Так и проходит в труде да еде этот день.

Базар гудит, как растревоженный улей. Весело, призывно играющая дуда возвестила прибытие скоморохов. Впереди на руках, смешно болтая босыми ногами, идет молодой хлопец, рубашка задралась, обнажив худенькое загорелое тело. Следом бородач величественно ведет на кожаном поводу медведя. Мишка важно переваливается, беспокойно посматривая по сторонам. Замыкает шествие кудлатый старичок, старательно играющий на дудке. Он беспрерывно кланяется по сторонам, заговорщицки подмигивает. Увидев лесного хозяина, странные торговцы, успевшие вернуться к своим овцам, боязливо ежатся, прячась за лошадок, тревожно постукивающих копытами.

Толпа взрывается радостным криком, смехом. Не смолкли еще звуки веселья, как на базарную площадь въехали всадники. Впереди на высоком вороном жеребце наездник в дорогом, шитом серебром корзне. Он в возрасте. Об этом говорит его густая борода с проседью. За ним гарцуют двое – ладный парень и молодая красавица, не спускающие глаз друг с друга. Им нет никакого дела до таинственной четверки. Зато у одного из пришельцев при виде пары глаза вспыхивают, словно угольки в темноте. А по всему базару неслось: «Князь! Князь!»

Да, это был князь рязанский Юрий Игоревич со своим сыном Федором и снохой.

Болгарин Аскар, проводив взглядом шествие, стал подыскивать очередного торговца, у которого можно было подработать. Завидев четверых торговцев, нерешительно жмущихся у своего стада, решил помочь. На душе было весело, крепкая бражка слегка кружила голову.

– Эй, хозяин, – дружелюбно окликнул болгарин. Но те сделали вид, что не расслышали. Подойдя поближе, Аскар еще раз обратился к торговцам. Один из них, старик, повернулся к нему со слащавой улыбкой на лице. Лицо его казалось знакомым. Болгарин перевел взгляд на других: широкие скулы, приплюснутые носы, редкие бороденки. Где же он мог их увидеть? И вдруг Аскар в ужасе попятился. Они! Выпитая за гончарные гроши бражка мигом выветрилась из головы. «Надо сказать, чтоб задержали!» – билось в голове. Пошарив глазами, углядел стражника в тени густой березы. Торопливо заговорил, путая русские и болгарские слова. Тот, решив, что нерусский выпил лишка, хотел было от него отделаться, но настойчивые просьбы заставили его подняться. Поругиваясь сквозь зубы, он поплелся за болгарином. Когда пришли на место, кроме баранов там никого не было.

– Они были здесь! Их бараны! – в отчаянии тыкал Аскар пальцем.

– Кто они?

– Вараг… ууу, большой вараг!

Рядом крутился вороватый мужичонка со слезящимися глазами.

– Чьи овцы? – строго спросил страж.

Мужик дернул носом, глянул по сторонам. Никого.

– Мои, отдам не торгуясь, – просипел он. – Бери.

– Этот? – спросил стражник у Аскара.

Болгарин отрицательно затряс головой.

– Ясно! Проспись, милай! – И страж пошел обратно на свое излюбленное место под березой.

Глава 7

Хан Батый четвертую неделю не слезал с коня. Болела спина. Тянуло к женам. Но Субудай-багатур был непреклонен. И гнал, гнал коней.

– Мы должны выполнить волю Великого потрясателя Вселенной! – восклицал он, до боли сжимая кулак и потрясая им в воздухе. – Мир должен принадлежать нам! Надо собрать все силы!

От его узких, заплывших жиром глаз ничего не ускользало: плохо кормленные лошади, неметкая стрельба, слабое вооружение. И темникам доставалось – некоторых из них тут же хватали тургауды[11]11
  Тургауд – здесь: слуга хана.


[Закрыть] и уводили в степь. Назначив нового начальника, неслись дальше. Останавливались, когда солнце покидало землю. Не дожидаясь, пока поставят юрту, Батый валился на мягкий, набравший дневную теплоту войлок и мгновенно погружался в сон.

Вот и сегодня, кажется, только заснул, но чьи-то безжалостные руки настойчиво трясут неотдохнувшее тело. С трудом открыв глаза, он увидел, что Субудай уже сидит у костра и внимательно следит, как пляшут языки пламени. Было прохладно, Батый ежился, подходя к костру. Слуги торопливо набросили ему на плечи богато расшитый мягкий чапан[12]12
  Чапан – шерстяной халат.


[Закрыть]. По телу приятно растеклось тепло. Поймав себя на желании продлить наслаждение этим покоем, Батый раздраженно сбросил чапан и приказал подавать лошадей. Субудай усмехнулся.

И снова скачка. К вечеру потянуло прохладой и вскоре уставшие кони вынесли путников на высокий берег. Перед ними расстилалась безбрежная водная гладь.

Хан с отвращением взирал на реку. Памятна была ему недавняя переправа. Как и все степняки, Батый не любил воду.

– Итиль, – сказал Субудай-багатур и начал спускаться вниз. Ожидавшие их там слуги, увидев хана со спутниками, попа́дали на колени.

– Готово?

– Да, Джихангир.

На отмели покачивались большие надутые кожаные мешки, привязанные тонкими ремнями к гибкому тальнику. Расторопные слуги заводили в воду упирающихся лошадей. Успокоив животных, они начали привязывать мешки к их хвостам.

Забив тут же на берегу жеребенка и пустив в воду кровь, полезли в реку. Здоровенные нукеры[13]13
  Нукеры – личная охрана хана.


[Закрыть] подхватили хана и посадили на мешок. Его окружили тургауды с запасными мешками, и колонна тронулась в объятья величественной неукротимой реки.

Плыли молча, долго. Слышно было, как под ногами журчит вода, как бьют небольшие волны о кожаные бока. Тяжело дышали кони. Берег приближался медленно. Но вот животные почувствовали землю, заторопились и устремились вверх по крутым откосам берегов.

Сменив намокшую одежду, хан и его путники поскакали вдоль реки вниз по течению. Вскоре в поле показался горт[14]14
  Горт – здесь: стойбище кочевников.


[Закрыть]. Это был аил бека Кучержи. Гостей ждали. Навстречу прибывшим с поклоном вышел бек – невысокий круглый седовласый человек. Он подхватил хана под руки и повел его к юрте. Там уже красовался богатый дастархан[15]15
  Дастархан – ковер, уставленный блюдами с пищей; обычно для дорогих гостей.


[Закрыть]. Батый давно не видел такого обилия пищи. Был, как всегда, голоден и сразу накинулся на еду. С наслаждением пил прохладный острый кумыс. Насытившись, почувствовал, как потянуло ко сну. Это была первая ночь, когда его никто не будил. Спал долго. Когда проснулся, солнце стояло высоко. Сегодня они никуда не торопились, можно было оглядеться. Величавый Итиль, распростертый у его ног, спокойно катил свои воды. По бескрайней волнистой степи бродили табуны коней и верблюдов.

По велению хана в этом месте, одобренном шаманом, должен был собраться курултай[16]16
  Курултай – здесь: военный совет.


[Закрыть]. Река течет на небо и расскажет об их замыслах всевышнему. Главный шаман, стоявший ближе всех к богу, потребовал, чтобы Совет собрался во время большого солнцестояния – в этом он видел благоприятное предзнаменование выполнения задуманного.

Солнце коснулась горизонта. Приближался час великого решения. Все взоры были прикованы к ханской юрте, над которой бился бунчук Батыя, трепеща на ветру девятью широкими лентами. По кругу на расстоянии девяти шагов от подножия холма сплошной стеной стояли тургауды. Еще в девяти шагах от них были разложены дрова для костров, рядом с которыми стояли полуобнаженные воины с горящими факелами в руках. У самого подножия расположились царевичи. Недалеко от них – их жены, ближе к юрте – шаманы. По сдержанному гулу было понятно, что нетерпение растет.

Вот затрепетал полог. Страж торопливо отдернул его – и показался главный шаман. Он был немощен и стар, как сама мудрость. Сделав несколько шагов, он прищурил близорукие глаза: взор еле различал стоявших впереди воинов, а дальше все расплывалось в сплошную голубоватую пелену. Шаман застыл как изваяние. Все затаили дыхание: он слушает бога!

Постояв так немного, старец поднял вверх иссохшие восковые руки с тонкими крючковатыми пальцами. Его бескровные губы затрепетали – это он обращался к всевышнему. Закончив молитву, он прикрыл уставшие веки и побрел к толпе. За ним двинулись молодые шаманы. Все расступались с благоговейным ужасом. Вдруг старец, словно подбитый на лету кречет, упал на землю, широко разбросав руки. Крепко прижавшись правым ухом, слушал, что скажет нутро матери-земли. И через мгновение, подброшенный ее силой, торжествующе вскочил на ноги. Его вопль, ударивший дрожью даже бывалых воинов, был сигналом. Божественный перст выбрал девять шаманов, которые со всех ног бросились исполнять его волю. Промчавшись сквозь обомлевшую толпу, они привели девять боевых коней девяти разных мастей – какая будет угодна небу.

Шаман поворачивается к шатру. И – о боги! Полог открывается и выходит Батый. Как можно сомневаться в его божественном происхождении – ведь он услышал безгласный зов шамана! Из-за шатра выбегают нукеры, и от входа до главного шамана выстраивается цепочка людей, мимо которых и идет Великий хан. Сегодня каждому из них выпало счастье: они могут коснуться Великого! Перед шаманом хан останавливается. Тот обходит его кругом, отгоняя злых духов. Теперь пора отдать дань Луне.

Старец согнулся в низком поклоне. Бессвязными кажутся его слова. Все ниже склоняется шаман, все горячее, настойчивее его просьбы. Луна не отвечает на его мольбу – она прячется за тучу. Но шаман настойчив. Вот появляется кусочек Луны. Шаман просит! И Луна смилостивилась – она выходит вся, и на ее бледном лике появляется улыбка. Светило довольно!

Дошла очередь до воды. Шаман подходит к реке. Это в ее воды опускается ночное светило, далеко отсюда, куда нет хода смертному человеку. Пусть она знает о задуманном великом походе и пусть поможет в этом деле.

И вот бог готов объявить свою волю. Шаман выбирает девять новых помощников. Им нужно принести девять разных шкур, но чтобы никто не знал, у кого какая масть. Для этого они, не глядя, прячут шкуру у себя на груди. Их появление знаменует кульминацию великого гадания.

Девять молодых шаманов ложатся на землю, лицом на восток. На серебряном блюдце старцу подносится шелковая повязка. Хан лично завязывает ему глаза. Все замерли. Что приготовил бог? Будет или нет великий поход, зависит от того, что сейчас покажут народу. Шаман девять раз поворачивается через левое плечо, делает несколько шагов… и натыкается на одного из лежащих. Бог сказал!

Старец снимает повязку. Лежащий, не поднимая головы, достает из-за пазухи кожу, скатанную трубочкой. Шаман высоко поднимает ее вверх. В это же мгновение все девять костров вспыхивают ярким пламенем. Старец медленно, по-прежнему держа руки над головой, разворачивает кожу.

– О бог! Ты услышал нас! Ты благословил великий поход!

Все видят – выпала саврасая масть, любимая масть Великого потрясателя вселенной. Яшасын[17]17
  Яшасын! – буквально: будь здоров (тюрк.).


[Закрыть]!

Но бог еще не принял большую жертву. Из девяти красавцев коней выводят саврасого. Шаман ласково треплет коня по его длинной морде. Потом дает сигнал, и саврасого ведут вокруг костров. Он должен очиститься, прежде чем предстанет перед Великим потрясателем вселенной.

Коня вновь останавливают перед главным шаманом, в руках которого небольшой деревянный молоток. Он бьет лошадь по морде, и она падает на колени. Подскакивает здоровенный монгол. Он почти голый, его смуглая кожа, натертая маслами, поблескивает в зареве костров. В руках его длинный широкий меч. Взмах – и голова бедного животного у ног шамана. Бог принял жертву. Теперь можно идти на большой курултай.

По крутому склону холма, сквозь живую изгородь тургаудов, поднимаются хан Батый, старшая жена хана, царевичи, в полном сборе юртужи[18]18
  Юртуж – здесь: глава рода (тюрк.).


[Закрыть], темники[19]19
  Темник – командир отряда в десять тысяч человек.


[Закрыть]. Выпала доля принять участие в великом курултае некоторым тысячникам, сотникам, десятникам и простому воину Ахмылу. Ахмыл помнит еще походы Чингиза. Это ему тогда в битве с урусами удалось одолеть отчаянного козельского князя. За это повелитель даровал ему свой личный золотой кинжал. Ахмыл гордится им. Многие предлагали ему дорогую цену за подарок, но нет дороже цены, чем доверие человека.

Просторный ханский шатер освещался серебряными светильниками, полными жидкого сала. Они слегка коптили, придавая воздуху особенный привкус.

Батый сразу прошел в эндерун[20]20
  Эндерун – личные, внутренние покои в ханской юрте.


[Закрыть]. Остальные расселись по своим местам. В шатре воцарилась тишина. Через некоторое время вошел Батый. Все поднялись, приветствуя его глубоким поклоном. Хан с тревогой глянул на пустующее золотое кресло, на царевичей, расположившихся рядом на круглых сафьяновых подушках. Хотел было что-то спросить, но тут в шатер вошел человек. Был он толст и довольно стар. Переваливался на кривых ногах неторопливой походкой человека, знающего себе цену. Это был великий полководец Великого потрясателя вселенной, знаменитый непобедимый Субудай-багатур. Склонив перед ханом большую белую голову, он бухнулся в кресло, которое жалобно пискнуло.

Хан поднял руку. Ярким блеском вспыхнул крупный алмаз.

– Дойти до края Вселенной – воля Великого правителя. Решение всевышнего вам известно. Каково ваше желание?

Приглашенные заговорили не сразу. Они сидели, погруженные в свои думы. Многие бывалые мужи могли вспомнить, что всевышний порой менял свою волю. Некоторых, особенно царевичей, мысль о предстоящих походах приводила в содрогание. Не изгладился из памяти прошедший месяц, когда без сна и еды с утра до ночи была одна бешеная скачка, нарушаемая только проверками готовности воинов. Зачем уходить отсюда? Тучные поля сытно кормят скот. Много дикого зверя. Чего не хватает Батыю? Но разве скажешь! Нукеры хана знают свое дело. Эх, неплохо бы пропустить арзы[21]21
  Арза – крепкий алкогольный напиток из молока, татарская водка.


[Закрыть]. Хан так помешался на своем походе, что забыл про дастархан… Неужели опять сутками не слезать с коней даже в дождь, в стужу? Разве не пугает незнакомое племя урусов? Их города обнесены высокими крепкими стенами, они хорошие воины…

Молчание нарушил Менгу:

– Ослепительный, мы все были свидетелями, как главный шаман узнал веление всевышнего. Дух священного правителя повелевает идти на урусов. Мое мнение – идти.

– Но у урусов большие города. Их стены неприступны, – возражает толстый неповоротливый Хайдар. – Говорят, они отчаянные воины, а край их бесконечен.

– Мы знаем урусов, – не сдается Менгу. – Священный Правитель бил их несколько лет назад.

Вскочил Бури – один из самых молодых царевичей. Стройный, в глазах боевой блеск. Он заговорил быстро, словно боясь, что ему не дадут высказаться до конца:

– Надо идти, идти вперед. Что нам урусы! Нет воинов сильнее монголов. Все походы Священного правителя говорят об этом!

– Думаю, – вступает в разговор Кадан, – что нам пока урусов воевать рано. Давайте закрепимся. Лучше подготовим воинов. Я слышал, что урусские тайджи[22]22
  Тайджа – здесь: князь (тюрк.)


[Закрыть] живут друг с другом плохо. Их ослабляет внутренняя вражда. Пусть они дерутся между собой. Мы будем слабому помогать одолеть сильного, потом обоих подчиним себе. Так все государство урусов станет нашим. Мы будем привлекать на сторону таких тайджи, как Глеб. Возьмем урусов их руками!

– Правильно, правильно! – послышались голоса.

Хан насторожился. Он и раньше знал, что не все царевичи поддерживают его стремление. Одни из зависти, другие из гордости. Храбрый Кюлькан стремился к новым землям, большому богатству. Но как мог он, сын Священного потрясателя вселенной, повиноваться и создавать славу Батыю, всего лишь внуку его великого отца!

Глаза Батыя вспыхнули яростным огнем, но он подавил в себе приступ. Повелитель знал, что в таких делах гнев – плохой советчик. На его лице расплылась улыбка, которая обескуражила, но не обезоружила выступавших. Опасность оставалась, опять воцарилась тишина. И чем дольше затягивалось молчание, тем сильнее чувствовал Батый, что над осуществлением его долгожданной мечты нависла угроза.

Батый поглядел на ханшу, ища у нее поддержки. Эта умная женщина много раз помогала ему в трудную минуту. Но она сидела, понурив голову. Ей надоели разлуки, слезы близких. Хан почувствовал, что так блестяще начатая затея рушится.

Тогда Батый перевел взгляд на свою последнюю надежду, Субудай-багатура. Полководец всегда был верен ему и даже больше – это он зажег в юном сердце хана неукротимый огонь жажды славы, жажды повторения подвига великого предка.

Субудай-багатур сидел молча, он как будто не видел и не слышал происходящего. Его единственный глаз вперился в колеблющийся огонек светильника, словно в нем полководец хотел прочитать нечто важное. Из-за большого нагара фитиль стал сильно дымить. Тогда старик, кряхтя, поднялся и подошел к светильнику. Громко плюнул на пальцы и снял нагар. Также неторопливо вернулся на место. Тяжелым взглядом обвел присутствующих. Единственный глаз пронзал насквозь, и многие не выдерживали, опускали головы. Субудай снова уставился на весело играющий огонек и заговорил:

– Чтобы ярче гореть, надо убрать лишнее. Кто трусит, пусть остается. Если останетесь все, пойду один. Такова воля наших богов, такова воля Великого потрясателя вселенной. Я ему поклялся, я выполню эту клятву. Эту клятву выполнит и ваш джихангир[23]23
  Джихангир – здесь: предводитель, командующий армией (тюрк.)


[Закрыть]. Я склоняю перед ним голову. Веди нас! Воины с тобой! Уррагх!!!

Вскочил и подбежал к хану Ахмыл. Глаза горят.

– Веди, хан!

Повскакивали и другие:

– Веди, хан!!

Лицо Батыя осветилось счастьем. Приговор урусам был вынесен. Решил, как только установятся дороги, идти воевать Русь. Ко всем, кто высказался против похода, были прикреплены верные темники, которым тайно наказали не спускать с царевичей глаз. За малейшую попытку выдать тайну их ждала смерть.