Текст книги "Ирина Хонда. Мы с Витей опытные гонщики"

Ирина Хонда. Мы с Витей опытные гонщики

Есть такая поговорка: «Если на роду написано, счастье и на полке найдет». Мол, ничего для этого делать особенно не придется. Вот и у меня все вышло само собой.

С Виктором Алексеевичем мы познакомились в лифте Театра имени Ленинского комсомола при печальных обстоятельствах: я занималась организацией похорон Павла Смеяна по просьбе его семьи. Помню, что-то громко говорила, жестикулировала и стоявший рядом дяденька заметил:

– Девушка, что это вы тут размахиваете ногами и руками?

– Мои ноги, куда хочу, туда и размахиваю.

Я искоса взглянула в его сторону: а-а-а, это же тот самый… из «Выйти замуж за капитана»… фамилию забыла. Постарел… Ну и ладно, какое мне дело – он не в моем формате. Но «капитан», забыв вдруг о своих делах, пошел за мной. За то время, что я бегала с этажа на этаж, он вручил визитку (ну конечно же, Виктор Проскурин!) и спросил, можно ли позвонить мне в два часа ночи.

– И как к этому отнесется ваша жена?

– Я не женат.

«И на том спасибо», – подумала я.

Потом узнала, что Виктор Алексеевич не ходит на похороны. Такая у него внутренняя установка. Но в тот раз он изменил принципам и пришел на панихиду по Смеяну. Я сразу его заметила в фойе «Ленкома». Потом Проскурин поймал меня на улице, когда я готовилась влезть в «икарус». «Машина на другой стороне улицы. Садитесь», – прозвучало как приказ. «Крутой парень! – поразилась я. – Отступать не намерен».

На поминках Виктор Алексеевич занял нам места рядом. (Вот привязался!) Он придвинул под столом свою ногу к моей, положил руку мне на коленку и сказал на ухо: «Я принял решение, дело осталось за тобой». И произнес это с таким внутренним напором, что мурашки побежали. Я поняла: мне не отвязаться. Ленкомовские знакомые подумали, что мы уже давно вместе, так по-хозяйски Виктор Алексеевич вел себя.

Проскурин выдержал паузу в сорок дней и позвонил. Он не был в курсе моих отношений с Павлом Евгеньевичем, но понял: если я занимаюсь его проводами, это неспроста и надо соблюсти приличия. С Павлом Смеяном я познакомилась за четыре года до его смерти. Ему нужен был директор, и хороший друг меня рекомендовал. Я не работала с музыкантами, занималась организацией концертов, посвященных культурам мира – от Африки до Японии.

Смеян стал моим другом, гуру. У нас не возникло близких отношений, но, как оказалось, он относился ко мне с большой нежностью. Это открытие ошеломило. Однажды совершенно неожиданно предложил выйти за него замуж. «Вы женаты, Павел Евгеньевич, а я с женатыми мужчинами могу поддерживать только дружбу». В результате наше сотрудничество прекратилось и мы долго не общались.

Когда умер Олег Янковский, я позвонила Смеяну:

– Паша, мне хотелось бы проститься с Олегом Ивановичем, ты будешь?

– Девочка моя, я в Германии, умираю от рака…

Мороз пробежал по коже от его слов.

– Не дам! Не получится! Спасем! В каком ты городе?!

– В Вуппертале.

Через друга узнала, что Смеян там совершенно один. Подняла русскую диаспору на помощь артисту. Ему купили телевизор, принесли магнитофон, положили деньги на телефон. Я записала для Паши видеопослание ленкомовских друзей, чтобы видел: его помнят и любят.

Увы, спасти не получилось, время было упущено, Павел Евгеньевич умер в немецкой клинике.

Как выяснилось позже, Виктор Алексеевич дружил с Павлом и все четыре года нашего сотрудничества со Смеяном слышал истории о некоей Хонде…

Итак, выдержав паузу в сорок дней со смерти друга, Виктор Алексеевич стал мне названивать. Взял, можно сказать, нахрапом! Если поначалу он был мне не слишком симпатичен, то спустя три месяца я неожиданно поняла: несмотря на то что Проскурин старше на двадцать лет, дядька в тонусе и в свои пятьдесят семь еще очень крутой. Он даже не касался меня, просто стоял рядом, а моя голова начинала кружиться.

Проскурин обладает невероятной харизмой и магией. К тому же очень заботлив и любит быть папочкой. За три часа до свидания может прийти в ресторан, разведать обстановку, по-своему разложить ложки-вилки, построить официантов, приглушить свет, выбрать музыку. В душе он режиссер и хочет, чтобы все соответствовало его сценарию, а если, не дай бог, кто-то начинает влезать и разрушать задуманное, Виктор Алексеевич выражает, мягко говоря, недовольство.

В первые дни знакомства он с готовностью взялся спасать от мочекаменной болезни моего кота, возил нас к ветеринару, оплатил операцию. Даже сейчас, если не подбрасываю ему какой-нибудь повод для ухаживания, начинает вянуть. Едва возникает проблема, требующая решения, тут же включается и оживает.

Мы сидели в кафе на Покровке, когда Проскурин первый раз пригласил меня в гости:

– Пойдем, у меня тут рядом коммуналка.

«Народный артист живет в коммуналке?!»

Оказалось – отдельная квартира. С порога удивили чистота и порядок, как в операционной. На полу – домотканые коврики в странном деревенско-этническом стиле. На стенах – игрушки-марионетки на длинных нитях. Никогда раньше не видела такого количества предметов: везде, где можно было висеть, что-то висело, где стоять – стояло. На подоконнике выстроились по росту старинные утюги. В антикварном шкафу красного дерева диски Коэна соседствовали с песнями Окуджавы. Но несмотря на порядок, это была мужская берлога, женщиной здесь не пахло. Ни одна дама в здравом уме и твердой памяти не смогла бы создать такого невероятного интерьера. Это был музей собственного производства.

Нас ждал накрытый стол со свечами, салфетками и изысканными серебряными интерьерными штучками. Проскурин сам приготовил вкуснейший ужин. Он кокетничал, пытался понравиться и был немного старомоден. Что ж, понятное дело, мне было тридцать восемь лет, а ему – пятьдесят семь.

Первое время он часто рассказывал о своих бывших женщинах, женах. До сих пор не покидает чувство, что я для него была дружбаном, с которым можно делиться своими победами у дам. Он способен говорить о них часами, днями, неделями. Садится на любимый стул в виде трона с высокой спинкой и давай вспоминать. Выкладывает все подробности: как познакомился, ухаживал, как сорвал съемки ради того, чтобы отвезти в Ленинград охапку гвоздик. С началом очередного романа у Виктора Алексеевича происходит сумасшедший всплеск гормонов, толкающий на безрассудные поступки: полеты из Магадана в Воркуту и тому подобное. Как кавалер он бесподобен – пылкий, страстный, с горящим взором.

Чем ближе мы сходились, тем очевиднее становилось: не зря нашли друг друга. «Ты – понт, и я – понт, а вместе это круто!» – говорил Проскурин.

Оба любим покупать шмотки и красиво одеваться. Витя обожает изысканные аксессуары – очки, часы, одних шарфиков в гардеробе не меньше ста. Мы носим итальянскую обувь ручной работы. Отдельное удовольствие ездить по блошиным рынкам в поисках стильных вещичек. Перед выходом в свет часами перебирали наряды.

– Хонда, ты наденешь это!

– Давай сегодня в одинаковых ботинках!

Мы эпатировали, дразнили людей и кайфовали от этого. В ресторанах народный артист кормил меня с руки, как собачку, а я – его, и народ вокруг выдыхал: «Какой кошмар! Смотрите, это же Проскурин!» Или обнимал прилюдно. Дурачились постоянно, и я не чувствовала разницы в возрасте.

Журналисты стремились попасть в дом, снять как живем, но Витя никого не подпускал: «О том, кого люблю, я не рассказываю». Нам казалось, что нас обкрадут, а мы были жадными, ни с кем не хотели делиться своим миром.

Между нами начались близкие отношения, но Проскурин не перестал рассказывать про своих жен.

– Виктор Алексеевич, ты офигел?! – пыталась его образумить.

– А что такого?

Зато мне слова не давал сказать, ревновал и до сих пор ревнует ко всем, даже к столбам. Когда пыталась поделиться с ним воспоминаниями о том, как была замужем за японцем Кадзунори Хонда, сразу багровел: «Ничего не хочу про тебя знать! Неинтересно! Достаточно того, что вижу». С Кадзунори мы познакомились, когда я училась на восточном факультете ЛГУ и подрабатывала переводчицей. Брак был скоропалительным и продлился всего год.

Даже такую короткую историю Проскурин слушать не желал. Я же знаю все про всех его жен. Первая – актриса Ольга Гаврилюк – родила Вите дочку. Он видится с Сашей, у них очень доверительные отношения, но такого, чтобы она приходила к нам в гости в общепринятом смысле этого слова – с посиделками и разговорами, на моей памяти не случалось. Саша приходила несколько раз. Однажды приводила Витиного внука Данилу. Ему сейчас, наверное, лет четырнадцать.

Второй краткосрочный брак у Проскурина был с актрисой Татьяной Дербеневой, которая потом снова вышла замуж и уехала в Данию, третий – со Светланой Колгановой (режиссер Светлана Проскурина. – Ред.) из Петербурга, вместе они прожили двадцать один год.

Эта яркая, красивая женщина познакомилась с Витей, когда он был на взлете актерской карьеры. Светлана работала на «Ленфильме», и не умаляя ее достоинств, скажу, что, наверное, Проскурин подстегнул ее карьеру, дав жене свою фамилию и связи, – он вообще любит помогать и делает это с удовольствием. В то время оба были молоды, Витя играл по тридцать спектаклей в месяц, много снимался, поэтому виделись они со Светланой не так уж часто и в общей сложности прожили, считает муж, не два десятилетия, а гораздо меньше.

Я Светлану почти не знаю, но с глубочайшим уважением отношусь к этой женщине, и вот почему. Когда они с Виктором разводились и меняли квартиру на Таганке, Виктору Алексеевичу предложили жилье в Мытищах и Светлана отказалась: «Нет, так нечестно, мы вместе трудились, зарабатывали. Ты не должен жить на окраине». Принялась искать другие варианты, и в итоге Проскурин поселился на Покровке. Витя – московский центровой понтовый парень и с его психофизикой умер бы в Мытищах!

Разные женщины попадались ему на пути, были и такие, которые хотели поживиться за счет Виктора Алексеевича. Четвертая жена порядком наследила в его жизни, но грустные истории рассказывать не хочу, пусть это останется на ее совести.

Я – пятая жена Проскурина. Как забавно пишут в Интернете – «возможно последняя». Правда, добившись взаимности, жениться на мне Витя не торопился. Наверное, опыт предыдущих браков, особенно последнего, дал повод не доверять женщинам. Помню, однажды поссорились и он тряс меня за шкирку: «Я найду твое двойное дно! Оно у тебя есть!» Обжегшись на молоке, дул на воду.

Я первая предложила:

– Проскурин, давай поженимся! Обещаю, буду очень хорошей женой.

– Хонда, зачем тебе нужна печать в паспорте? У нас и без того все хорошо.

А мне это казалось важным по каким-то внутренним ощущениям. Никогда не играла с ним, не хитрила и говорила как чувствую: мне больше нравится быть женой, чем подругой. Я не вымогала замужество, а обозначила состояние, в котором было бы комфортнее существовать. Случалось, ругались из-за его сопротивления.

Три года мне пришлось зализывать раны, нанесенные Вите другими женами. Он трудно привыкал к тому, что женщину можно не бояться, верить ей, не ждать подвоха.

И однажды сказал:

– Что-то ты мне, Хонда, говорила про замужество. Мол, чувствовала бы себя лучше… – Вот человек! Он, оказывается, уже принял решение, все подготовил, всех построил, а мне как бы невзначай замечает: – Я вот подумал, может, мне твою фамилию взять? Буду Виктор Хонда. Впечатляет же!

Тут до меня дошло:

– Вить, ты замуж меня, что ли, зовешь?

– Ну ты красавец! – говорю. – А покультурнее нельзя было? Где букет? Почему не преклонил колено?

– Ерунда это, мы же взрослые люди.

Больным вопросом для Вити оказался, возьму ли я его фамилию. Он считал, что с ней мне будет легче добиться успеха в жизни.

– Что такое Хонда?! – возмущался он. – Кличка какая-то! Возьмешь?

– Не знаю, Вить.

– Понятно…

Расписались в Таганском ЗАГСе, фамилия у меня осталась прежней.

Я взяла на себя обязанности не только жены, но и директора мужа, представляю его интересы. В первые годы не раз возникал конфликт: Проскурин считал, что я роняю его реноме активными попытками найти мужу достойное место в кадре. По большому счету, Вите не надо больше того, что уже есть. Ни славы, ни денег. Но я считаю несправедливым невнимание к такому актеру. Кроме того, уверена: он не вправе отказываться от своей миссии. «Ты нужен людям, – говорила. – Тебя ждет и любит зритель. Не имеешь права запираться в четырех стенах!» Его ведь и сегодня, где бы ни появился, преследуют вспышки фотокамер. «Проскурина двадцать лет нет в медийном пространстве, и все равно тебя все хотят, – убеждаю. – Представляешь, какой ты мощи человек?!»

За полгода нашего знакомства сделала пять телепередач с его участием – охватила все главные кнопки. Многие удивлялись: «Проскурин дает интервью?» Заставляла ходить на московские кинофестивали:

– Витя, надо!

Он не любит тусовку, публичность, красные и зеленые дорожки. На светских мероприятиях, куда затаскивала, скрывался за самым потаенным плинтусом. Но активность моя возымела действие. Если раньше число запросов на имя Виктор Проскурин в «Яндексе» едва дотягивало до восьмидесяти в месяц, то теперь показатель взлетел до десяти тысяч.

Потом мы сделали моноспектакль «Жизнь – удача в лабиринтах», премьера которого состоялась в театральном зале Московского международного Дома музыки. Еще в 2008-м в России грянул очередной финансово-экономический кризис и все схемы, работавшие до тех пор, оказались разрушены. Люди, занимавшиеся организацией праздников, спектаклей, находились в полной растерянности: никто не знал, как жить и действовать дальше. Не работала и прежняя система распространения билетов. Я столкнулась с тем, что за десять дней до премьеры билеты не раскуплены. У меня на носу спектакль народного артиста, который от волнения по ночам не спит, а зал на пятьсот мест – пуст. Ужас! Что делать? Обзвонила компании, занимавшиеся распространением билетов:

– Помогите, Христа ради!

– Кто-кто? Проскурин? Моноспектакль? Так это же здорово!

По совету директора одного известного агентства по продаже билетов, замечательной женщины, заказала и развезла по театральным кассам маленькие афиши. За оставшиеся дни продали четыреста шестьдесят билетов. Зрители так удачно расселись, что сложилось ощущение: зал почти полон.

Почти двадцать лет Виктор Алексеевич не выходил на сцену и так волновался, что носом хлынула кровь. Помог давно известный способ – мокрый платок на переносицу. Кровь остановили, но начало спектакля пришлось немного задержать.

Как же вышло, спросите вы, что замечательный артист остался не у дел? С «Ленкомом» Виктор Проскурин расстался – в 1990-м. Перестали давать новые роли, и он, человек взрывной, пришел однажды к Марку Захарову и сказал, что кредит взаимного уважения и доверия, видимо, исчерпан: «Ухожу!» Написал объяснительную на нескольких страницах, и худрук ее подписал. Скорее всего, решение с обеих сторон принималось эмоционально и необдуманно. Один погорячился, второй обиделся. Оба на пике славы – самонадеянные и расточительные. Но давно пора бы забыть распри. Марк Захаров, да простит он меня, совершает ошибку по отношению к искусству, не используя талант Виктора Проскурина в своем театре.

Муж до сих пор ходит в «Ленком», ему дают контрамарки, он здоровается с Марком Анатольевичем при встрече. Проскурин «вхож в дом», и коллеги ему рады. Витя приятельствует с Александром Збруевым и Виктором Раковым. Мне кажется, он хочет возвратиться в театр, да и, возможно, Марк Анатольевич желает того же, но их мальчишеские амбиции не дают возможности зрителю увидеть гениального артиста на прославленной сцене.

Актеры не раз спрашивали: «Почему Виктора Алексеевича нет с нами? Ира, звони помрежу, его надо вернуть». Позвонила, назвалась, уточнила, что представляю интересы Виктора Проскурина.

– Он у нас не работает, – был ответ.

– Я в курсе, но хотела бы обсудить возможность сотрудничества артиста с театром.

Помреж перезвонила Вите со словами: «Она что, офигела?! Предлагает взять тебя в «Ленком»! Если бы не была твоей женой, я послала бы ее на три буквы».

Разве я сделала что-то не так? Сама часто езжу за границу и общаюсь там на языке бизнеса. Но здесь он оказался невразумительным. Наши театры, похоже, до сих пор живут советскими понятиями.

Сейчас в «Ленкоме» уже нет того куража. Мы с Виктором Алексеевичем пришли на последний спектакль Константина Богомолова, посидели и отправились кофе пить. Я потом написала в «Фейсбуке»: «Ребята, вы обалдели! Как такого режиссера можно пускать на порог?! Проскурин сидит в кафе вместо того чтобы играть, а Богомолов плюет в зрителя прямо со сцены». Конечно, собрала кучу откликов, начиная с фраз: «Кто она такая?» и «Не слушайте эту дуру», заканчивая выражением солидарности и восхищения. Я не ввязываюсь в склоки, следуя совету мужа: «Хонда, негоже это королеве!» Хотя, конечно, свое мнение у меня есть и я его не скрываю.

Витя рассказывал, что уйдя из «Ленкома», поступил в Театр Ермоловой, играл в антрепризах. Потом попал в аварию, серьезно поломался, лишился половины печени – похудел, постарел, ходил с трудом, практически не снимался пять лет.

Когда окончательно возвратился в 2000-м, его никто не узнал – хромого, горбатого, с палочкой. К жизни помогла вернуться третья жена Светлана. Не знаю, почему Виктор Алексеевич развелся с женщиной, с которой связывали не только долгие годы жизни, но и пять непростых лет реабилитации после тяжелейших травм. Он не распространяется на эту тему, а я не спрашиваю, живя по принципу входящих звонков: если рассказывают – слушаю. Думаю, после аварии они вынуждены были проводить друг с другом много времени и оказалось, что двум сильным личностям тесно рядом.

Постепенно Виктор Алексеевич вернулся в профессию, снова вышел в «Ермоловский». Конечно, работать там после «Ленкома» – это большой компромисс… То, что происходило в кино в девяностые, выглядело еще горше. Играл бомжей, даже, извините, обезьяну в зоопарке. Думаю, Витя любой ценой спасался от бездействия, он не может жить без сцены, без ролей.

Актерам поколения, к которому принадлежит Проскурин, не понять, что мир изменился. Им кажется: они такие крутые, что роли должны приносить на блюдечке с голубой каемочкой. Но делать этого никто не торопится, наступило время новых героев. Сейчас чтобы тебя снимали в качественном кино, надо проделать определенную работу, прибегнуть к помощи агента, продюсера. В наши дни под лежачий камень вода не потечет. Сформировались иные отношения между артистом, режиссером и продюсерским кино.

Теперь все сценарии к нему приходят через меня. Могу сказать:

– В этом сниматься не будешь.

И он ответит:

– Я тебе верю.

Не разрешаю играть роли бомжей и алкоголиков. Мы отказали даже «Современнику», предложившему выйти на сцену в образе пьянчужки.

– Почему нет? Объясни, – попросил Витя.

– Этот образ может прирасти к тебе, и ничего другого уже не предложат. А я этого не хочу. Думаю, ты тоже.

За последнее время Виктор Алексеевич снялся в шести сериалах. Мы переждали период, когда в муже видели исключительно пропащего человека, и оказались в плюсе. Витя часто снимается в военных фильмах Алексея Мурадова – «Триптих», «Истребители». Сыграл в сериалах «Ищейка» и «Адвокат», в новой версии картины «А зори здесь тихие…».

На жизнь нам хватает. Гонорары ему платят высокие, а мы не относимся к категории транжир. Яхты, дворцы, самолеты не нужны. Витя лучше посидит с книжкой у камина.

Когда я даю добро, он погружается в персонаж с головой. Сняться в кино для Проскурина – не просто пойти и встать в кадр. Как-то предложили роль учителя восточных единоборств – японца, состоявшего при царских особах. Засел в библиотеке, исчеркал весь сценарий, расставляя акценты. Сам готовил костюмы и реквизит для своего героя. «Вить, – говорила ему, – ты ненормальный? У них наверняка есть понимание, как должен выглядеть твой персонаж. Начнутся конфликты!»

Когда Проскурин пытается что-то предложить на съемочной площадке – поменять салфетку на столе, иначе поставить стул, это воспринимают в штыки: а уж не хочет ли, часом, артист заменить собой режиссера? А Витя влюблен в роль, живет созданным образом и стремится сделать его лучше. В конце концов, разве трудно поменять салфетку? Но не всем хватает доброжелательности и терпения с ним договариваться. Ведь сейчас время торопыг: побыстрее бы сляпать. И актеров поэтому часто приглашают таких, которые не обсуждают, где стоять, куда смотреть.

Тем не менее одет в кадре Проскурин, как правило, в свои вещи, которые попадают в образ лучше, чем предложенные костюмерами. За свои деньги заказывает даже парики.

Особенности современного кинопроизводства часто расстраивают Витю. «Ты не имеешь права сдаваться, – внушаю я. – Судьба дала тебе возможность сыграть знаковые роли, формировавшие общественное мнение: любящий многодетный отец в «Однажды двадцать лет спустя», пограничник Блинов в «Выйти замуж за капитана» – воплощение чести и достоинства…»

Что знает о его ролях молодое поколение? Зато наслышано о другом. Какой-то мальчишка-журналист недавно заявил мне:

– Все знают, что у Проскурина дурной характер.

– Откуда вы взяли?

Ничего вразумительного ответить не смог.

– Что еще вы знаете про сегодняшнего Проскурина?

– Он бабочек собирает.

Каких бабочек? Это было двадцать лет назад. Ему сейчас шестьдесят пять!

Откуда пошел слух о скверном характере? У меня есть предположение, как рождаются такие сплетни. Когда мы составляем договор на участие Виктора Алексеевича в съемках, обязательно вписываем фразу: актер не выполняет каскадерские трюки. Однажды на площадке ему объявили: «Вы должны упасть в дверной проем». Он отказывался, режиссер настоял. Муж решил обследовать место, куда следует приземлиться, и обнаружил огромный торчащий из пола гвоздь.

– Это предусмотрено сценарием?

– Какой же у вас сложный характер, Виктор Алексеевич!

– Я не ссорюсь, просто спрашиваю. Гвоздь уберите.

На следующий день в кадре ему нужно было достать саблю из ножен. Витя вытащил и рассек себе кисть. Не предупредив, ему дали не бутафорское, а настоящее холодное оружие. Позвал реквизитора и услышал: «Что же вы такой скандальный, Виктор Алексеевич?!»

Так и возникают разговоры о несносном характере Проскурина. Да, некомпетентным, по мнению Вити, людям от него доставалось. Накосячили – отвечайте. Не утверждаю, что он идеальный, но в основе недовольства – претензия к непрофессионализму людей, с которыми Проскурину приходится работать.

Даже журналисты не решаются брать интервью, передают по цепочке: «Упаси бог с ним связываться!» Думаю, если спросите Татьяну Устинову, приглашавшую мужа в свою телепрограмму, у нее окажется совсем иное мнение. У Проскурина есть потрясающее свойство: он – маркер, по которому можно судить о моральных качествах людей. Общаться с ним не снимая маски невозможно. Глупого, нечистоплотного сразу видно. Но если перед ним человек образованный, честный, Витя в общении будет безупречен. Он восхищается профессионалами. Например Андроном Кончаловским: «Лопатой готов стоять у него в кадре». В восторге от того, что делает на театральной сцене Римас Туминас. Дружит с Максом Сухановым и Валентином Гафтом. «Мы не целуемся взасос и не ходим друг к другу в гости, – замечает Витя, – но они близкие мне люди».

Несколько лет назад Проскурин сорвался в запой. Могу не задумываясь навскидку назвать минимум пятерых известных артистов, у которых есть такие же проблемы с алкоголем, которые были тогда у мужа. Их привозят на съемку на скорой, ставят в кадр, а потом опять увозят под капельницу. Но им это разрешается, а Проскурина обличает весь Интернет: «Пьет!» Как говорит Виктор Алексеевич: «Больного льва и ослы лягают».

Тогда для срыва были причины. Мужу предложили вести мастерскую в МИТРО (Московский институт телевидения и радиовещания). По сути, ему дали роль свадебного генерала ради привлечения платежеспособных студентов: у нас преподает сам Проскурин! По контракту Виктор Алексеевич должен был работать раз в неделю, по четвергам. А муж жил в институте, обожал студентов, всячески просвещал их и образовывал, возил на экскурсии, водил по церквям. Дети-то нынче какие – Эйнштейна от Эйзенштейна не отличат. Приходил на занятия к другим педагогам, чтобы поинтересоваться успехами своих ребят, предлагал какие-то преобразования, чтобы сделать курс более интересным и познавательным. Душу вкладывал, каждого знал по имени, дарил им свои работы: Витя свечной гарью делает на бумаге пятно, а потом пальцем создает замечательные картинки. В какой-то момент его стало слишком много, никто кроме Проскурина не хотел ничего менять. Всем достаточно выполнять свои обязанности «от и до». Спустя полгода мне позвонили из МИТРО:

– Завтра можете не приходить. Вы свободны.

– Как это?! – удивилась я. – Понятное дело, институт – коммерческий, но тем не менее! Ведь у Виктора Алексеевича контракт. Примет экзамены и только потом уйдет, иначе с ним нельзя!

Начались пререкания. «Вить, тебя увольняют», – сказала мужу. Он рассмеялся, не поверил.

Но экзамены Проскурин принял. Потом ушел. Дети плакали, прощаясь, ходили в деканат, требовали, чтобы мастера вернули. Им пытались внушить, что Виктор Алексеевич оставил институт по собственному желанию.

Следом за увольнением из МИТРО мужа «попросили» из Театра Ермоловой. За компанию с Татьяной Догилевой. Новый худрук Олег Меньшиков сформулировал позицию так: некрасиво числиться в штате, регулярно получать зарплату и не выходить на сцену. Но разве Татьяна Анатольевна с Виктором Алексеевичем виноваты, что им не дают ролей?

На мой взгляд, Меньшиков в той ситуации был неправ. Как продюсер и режиссер. Популярные и любимые зрителями Догилева и Проскурин непременно привлекли бы внимание к театру, который не мог похвастаться аншлагами. Уволить их, не попытавшись задействовать в репертуаре, по меньшей мере странно. Да и рассказывать в интервью, что они получают зарплату, не выходя на сцену, тоже не слишком этично. Такие вопросы лучше решать внутри коллектива.

Пресса обрывала телефон с просьбой прокомментировать ситуацию. Догилева за словом в карман не полезла. Так прошлась по новому худруку, бывшему другу молодости, что мало Меньшикову не показалось. Виктор Алексеевич переживал, но эмоции оставил при себе. «А что здесь объяснять? – заметил скупо. – Я пенсионер, имею право не работать, театру и искусству свое уже отдал. Меня попросили – ушел».

Следом за увольнениями начались проблемы со здоровьем, Витя лежал в больнице, перенес операцию. В Интернете написали «рак» – будто других болезней в мире не существует. Нет у него никакой онкологии. Предполагали: анорексия, но похудел он еще после аварии. С возрастом у людей происходят изменения в организме – одни поправляются, другие худеют. Проскурин у меня теперь балетный. Но мышцы, рукопожатие – прежние. Одно время писали даже, что умер. Знакомые, встретив, поражались: «Вить, ты живой?»

Кому приятно быть похороненным заживо? Череда неприятностей подкосила мужа. Он сломался и запил. До того проблемы такой не было, и я не сразу осознала, что происходит.

В подпитии у Вити две крайности – он либо агрессивный, либо очень добрый. Причем когда вылезет Минотавр, не угадаешь. Проскурин теряет ощущение реальности. Один раз пошел ночью за сигаретами, кому-то что-то гаркнул, его толкнули, в итоге оказалась сломана шейка бедра. Жду дома, а его нет. На следующий день звонок из Склифосовского:

Месяц провел в больнице, я приходила дважды в день, мыла, кормила. Сначала стеснялся. Я успокаивала: «Витенька, прекрати! Или я тебя не видела?»

Воля у него железобетонная, через несколько дней после операции уже ходил по коридору. Не успели выписать, новая напасть. Пока была в командировке, его избили в подъезде. Человека на костылях прижали к стенке, сломали ребра, разбили лицо.

– Что случилось?!

Я использовала все известные мне методы, чтобы он прекратил пить. Всерьез занимаюсь практиками, верю в навыки ясновидения. Знала, что это закончится, главное – находиться рядом с человеком, не бросать одного, держать энергетическое поле и повторять специальную молитву. Кто-то скажет: «Дура! Надо было в больницу его, а она молилась!» Люди не понимают, что значит держать поле. Это – посылать любовь, принимать человека в любом состоянии: дерущегося, матерящегося или заваливающего тебя цветами. Плюсы и минусы надо воспринимать ровно. Конечно, не всегда хватало терпения, но уверена: тактику выбрала правильную. Ему нужно было постоянно видеть меня перед глазами, дотрагиваться. Стоило отлучиться, тут же звонил: «Хонда, ты где? Ты такая у меня классная! Что бы я без тебя делал?» или «Хонда, у меня никого не было до тебя».

Это потому что восемь лет, которые мы вместе, стоят двадцати пяти. В интервью однажды признался: «Ей без меня никак, а мне без нее незачем». Так он чувствует.

Самое интересное, за это время у него была масса ролей. Он безупречен, когда дело касается профессии. Вчера, фигурально выражаясь, лежал пьяный в стельку, а на следующий день в девять утра одетый с иголочки, с трезвым взором садится в вызванное агентом такси и едет на площадку. В какие бы крутые пике ни уходил Проскурин, он ни разу не сорвал съемку. Только в картине «А зори здесь тихие…» Рената Давлетьярова видно, что пьяным играет.

– Витя, зачем? – спросила.

– Мне для роли надо.

В кадре пришлось ехать на велосипеде с горки. Справиться с задачей со всеми его болячками оказалось тяжело. «Не выпей я, не смог бы», – объяснил потом.

Мы вместе ездили и на съемки в Геленджик. После смены группа шла в ресторан. Я свидетель: все выпивают, не один Виктор Алексеевич!

Продолжавшийся два года запойный период стал для нас испытанием и проверкой. В итоге я оказалась права: Проскурин встал на ноги, пришел в себя, перестал пить и жить прошлыми переживаниями. Мы приняли участие в телепередаче, чтобы развеять слухи о его нездоровье. Но телевизионщикам что в лоб, что по лбу. В кадре говорим одно, а закадровый голос вещает зрителям прежнюю интернетовскую легенду: «Пьет, рак, умер, собирает бабочек». Именно в такой последовательности!

Недавно на кинотусовке подошел известный режиссер, настолько статусный и понтовый, что редко с кем заговаривает.

– Ирина, хочу сказать вам большое спасибо от имени театральной Москвы.

– За Виктора Алексеевича. Если б не вы, его, скорее всего, уже не было бы ни в профессии, ни в жизни.

И пожал мне руку. В душе я была ему очень благодарна, но если бы просто сказала спасибо, получилось бы, будто соглашаюсь со сказанным, поэтому добавила:

– Спасибо. Театральная Москва имеет право на свою точку зрения.

У меня же несколько иное мнение. Встретившись, мы пошли с мужем плечом к плечу, и кто кому больше помогает – спорный вопрос. Он поддерживает меня мудростью, напором, опытом. Всегда говорит: «Девочка моя, учись, развивайся. Пока живой, помогу».