Текст книги "Adibas"

Заза Бурчуладзе
Adibas

adibas — 1. фальшивый «Адидас»;

2. обобщенно – суррогат, имитация;

3. что-то поддельное, фальсифицированное: предмет, вещь, ситуация, явление и т. п.

01. Утренняя мультимедия

Бобо умеет все. И пасту готовит сказочно, и в именах героев сериала Lost не путается, а сосет вообще лучше всех.

Бобо… Крепкие соски, лоснящееся от крема тело, змеиная талия и искусный язык.

Лежу в постели один. На мобильнике полдесятого. Проспал два часа лишних. Снилось, что мой мозг светится подобно лампочке. А по его извилинам бегают цветные искры, как сигналы – по оптико-волоконному кабелю.

На тумбочке у кровати стакан молока, круассан на тарелке и таблетка «Центрума». Думаю, скоро эта немудреная комбинация станет моим привычным завтраком. Выходит, Бобо встала, оделась, сбегала за круассаном, а я ничего не слышал?

Беру круассан, и Эфекс тут же запрыгивает на кровать. Быстро виляет хвостом: вправо-влево – изображение размыто. Тычется в лицо, лижет. Норовит засунуть свой сухой теплый язык мне в рот. Изо всех сил корчит радость. Весь спектакль из-за несчастного кусочка круассана. Наконец ложится мне на грудь и преданно смотрит в глаза.

– Отвали! – говорю. – Пшел отсюда!

Обиженно поджав хвост, он понуро плетется к подушке Бобо. Дрожит, но с круассана глаз не сводит. Глаза у него большие и водянистые, как у Амели в фильме «Амели». Рад бы вырвать лакомство у меня из рук, но не осмеливается. Как я его понимаю! Это лучший круассан в Тбилиси. Из недавно открытой французской пекарни на первом этаже моего дома. С вишневым джемом, изюмом, ванильным кремом, марципаном, шоколадом, творогом… это больше чем круассан. Это Гольдберг-вариации в исполнении Гульда.

Эфекс смотрит прямо в глаза, стыдит. Но его лакримоза сегодня не трогает. Обоим ясно, что развести меня не удастся даже на крошки. Воздушное тесто тает во рту. В желудке благостное тепло.

Сбрасываю одеяло. Вижу откинувшийся на мой живот хуй. Чувствую, как он надувается и пульсирует. Не могу отвести глаз. My funny Valentine — так Бобо называет мой член. Есть что-то гипнотическое в созерцании стоячего хуя. Неужели все мы слуги этих двух господ – желудка и хуя? Разумеется, понимает это и Эфекс: смотрит то на круассан, то на my funny Valentine.

Запиваю «Центрум» молоком, бегу в ванную. Эфекс, злой, что остался без круассана, с лаем бросается за мной, делает вид, что хочет схватить меня за пятку. В гостиной бубнит плазма. На TV1000 идет «Лабиринт Фавна». Точнее, его заклинило. Кадр застрял. Белый монстр подносит ладони с глазами к лицу. Половина кадра теряется в пикселях. No signal to display. Кабельное телевидение в последнее время гонит не по-детски. Переключаю на «Имеди». По какой-то трассе едет колонна танков. За кадром бездушный речитатив диктора: «…генерал Кулахметов называет это дезинформацией и категорически отрицает факт вступления российских танков в Тбилиси. Тем не менее, уже час не затихает интенсивная стрельба в районе Диди Дигоми…»

Сначала встаю под горячий душ, тщательно натираюсь скрабом по самое горло. Восковые гранулы и кокосовая стружка приятно массируют тело. Максимально охлаждаю воду; зубы тоже чищу по своему методу. Есть две вещи, от которых, наверное, уже никогда не отвыкну: ледяной душ и чистка зубов до крови. Эрекция не спадает. Слащавый аромат скраба снова напоминает о Бобо. Ну, не глотает она, а сейчас бы только так в рот присунул.

Женщин я делю на две категории: глотает/не глотает. Я убедился, что не глотающие сосут лучше. Конечно, это не аксиома. Просто именно об этом свидетельствует мой опыт. Бобо, например, не глотает, но сосет как богиня. Когда кончаю, рот у нее наполняется спермой, а сердце – молитвой. Вот это и есть подлинный минет. Дисциплина святых: во рту сперма, в сердце молитва, в руке хуй.

Наткнулся я на Бобо позавчера в Цавкиси на даче одного общего знакомого. Там было полно черных свечей, пьяного бреда, любительской хиромантии, а еще немного рейва и горы некачественного экстази. За два дня выяснил, что она предпочитает одежду черного цвета, у нее твердый характер, ник в скайпе alien_style и пирсинг в пупке – небольшой платиновый эмбрион, она рубит сплеча и слушает электронную музыку. Обладает ядреным телом, высокой грудью и упругой попой, но в целом она скорее сексапильная, нежели красивая, с задатками femme fatale.

Она стояла у колонки одна. Потягивала «Редбулл» через трубочку. Я протиснулся через дергающиеся под экстази тела поближе к динамику и… случайно налетел на нее.

– Извини! – крикнул.

Улыбнулась. Я понял, что не услышала меня. За басами, рычащими из динамиков, я сам не услышал свой голос.

– Борена! – крикнула она в ответ.

Мне показалось, что она прикалывается.

– Борена?

Она кивнула:

– Просто Бобо.

…

После нескольких неудачных попыток попасть в такт музыке и потанцевать мы непонятно как оказались в соседней комнате, где так присосались друг к другу, что аж челюсти вывернуло. Там же на диване быстро перепихнулись. Все случилось так молниеносно, что казалось, все это во сне. Затем с наших мобильников через блютус обменялись мелодиями, много смеялись о всякой хуйне, и по ходу перемыли косточки всем и вся. Наконец там же уснули в обнимку. Как в телесериале. Камера смещается назад. Романтическая музыка. Общий план. Титры.

Похоже, все складывается само собой. Бобо основательно нацелилась войти в мою жизнь. Как евроремонт в старую коммунальную квартиру. Я тоже всеми силами готовлюсь принять все, что, подозреваю, принесет она с собой: фильмы с Джони Деппом, «Центрум», плакат Дарта Вейдера и легкие истерики перед месячными.

Одеваю халат, выхожу из ванной. Эфекс, специально, чтобы я видел, поднимает ногу, демонстративно писает на холодильник и убегает на безопасное расстояние. Вот так вот подленько отплачивает мне за круассан. Довольный, ждет моей реакции. Не дождется! Гаденыш весь напряжен, подобно Антонио Гадесу перед выступлением. Ждет свистка, чтобы станцевать фламенко. Делаю вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит. Спокойно вытираю мочу салфетками. Не знаю даже, все чихуахуа так терроризируют своих хозяев, или я так разбаловал Эфекса. Боковым зрением вижу, что он наблюдает за мной. Паскуда удивлен, что его план провалился.

Открываю холодильник. Как только внутренняя лампочка загорается, вспоминаю, что во сне моя голова тоже была освещена. Не так, как озаряется мозг при вдыхании длинной дорожки кокаина – светилась спокойно, как старый абажур в бабушкиной комнате. Из гостиной доносится звук телевизора: «…по правой набережной Куры в сторону центра также движется мотострелковый батальон сорок второй дивизии. В ее составе восемьдесят единиц тяжелой техники и тридцать танков…» У окна на кухонном столе лежит крохотная книжка в мягкой обложке и раскрытый лэптоп Бобо – его легкая вибрация передается столу. Книжку эту вижу впервые, на обложке силуэт:

Gone with the balloon

Унесенный шаром… или унесенные? Вроде какой-то современный роман. Жанр, судя по названию, где-то от хоррора до постмодерна.

Первым делом захожу на «Ютуб», повтыкать в какую-нибудь хуетень. Включаю «Каннибал Корпс» с надеждой, что хотя бы от хрипения Джорджа Фишера у меня упадет. Сажусь на стул, задираю халат, смотрю на свой стоячий хуй и сразу думаю о Бобо. Сложно не думать о Бобо, когда у тебя стоит. И наоборот – подумаешь о ней – тут же встанет.

Каннибалы бессильны перед эрекцией. Фишер хрипит: Draining the snot, I rip out the eyeees… Голову крутит пропеллером, длинные распущенные волосы развеваются.

Звоню Бобо – безрезультатно. Телефон отключен или находится вне зоны действия сети. Куда она могла пойти? Из открытого окна выглядываю на улицу. По трассе скользит команда велосипедистов. Привставая с сидений, тяжело крутят педали. Прилипшие к телам аэродинамические костюмы, яйцеобразные шлемы и зеркальные очки делают их похожими на инопланетян. За командой едет серый «Форд-Сиерра».

Устраиваюсь на стуле поудобнее. Мобильником снимаю свой хуй, проверяю качество на экране и снова убеждаюсь, что три мегапикселя даже приблизительно не отражают реальную картину. Все равно отправляю MMS Бобо. Через экран летит крылатый конверт: message sent to Bobo.

02. Миниатюрные треугольники

– Два мохито, – говорю бармену.

Имя его Паата, но все его зовут Бобби. Из-за Марли. Хотя я никогда не обращаюсь к нему по имени. Его псевдорегги-стиль раздражает. В рубашке с листьями марихуаны, с ямайскими косичками, кожаными бусами и в широких шортах он резко выбивается из общей картины. Бобби кратко кивает мне головой, будто одобряя мой выбор. Улыбается. Ненавижу такие бездарные заигрывания. Пока он режет лайм и разбивает лед, сажусь на пластиковый стул под зонтиком рядом с баром.

В вакийском открытом бассейне – кишмя кишит: бандитские вдовы с силиконовыми грудями, жены бизнесменов с целлюлитом на бедрах, девочки-барби, спермоглоты в огромных солнечных очках, голубые любители рейва с пирсингом в пупках, маменькины сынки со сбывшимися мечтами… молодые здоровые тела, сию секунду готовые к отправке на конкурс Евровидения. Запахи воды, косметики, свежей хлорки и дезинфекции смешиваются друг с другом. Вода в бассейне ослепительно блестит. Играет нейтральный хаус. Подобную музыку невозможно любить или не любить. Ты – сам по себе, она – сама по себе. Ее как будто специально сочиняют для спа, плавательных бассейнов и лифтов шикарных отелей. Не поймешь – где начало, а где конец. Еще десяти нет, а солнце противно припекает. Однако никто не купается. Уже с утра обомлевшие от жары и белые как бумага тбилисцы валяются вокруг бассейна в шезлонгах под тентами. Загорать и купаться в открытом бассейне непрестижно и унизительно.

Только одна Тако шоколадного цвета. С закрытыми глазами и босоногая, стоит у бассейна спиной ко мне. На ней почти ничего нет. Сложно назвать купальником Y-образные трусики и перетянутые нитками миниатюрные треугольники, толком ничего не прикрывающие. Эти геометрические фигуры бронзового цвета так сливаются с ее загаром, что на теле их даже не видно. Загар скрыл и татуировки. Недели две назад она нарисовала прямо посреди затылка небольшую мишень: кружочек диаметром два сантиметра с крестиком внутри. Столь немодный выбор места для тату имеет свое объяснение: после клитора именно затылок является у нее самой эрогенной зоной, неким внешним G-spot. Кажется, на этот раз она переборщила – уподобилась девочке-подростку, для которой выражать протест против всей вселенной, объявлять собственных родителей злейшими врагами, часто мастурбировать и принимать поспешные решения – дело совершенно обыденное. Но об этом я ей и не заикнусь.

Кстати, две недели назад я тоже едва не лоханулся. Еще немного, намалевал бы себе тату. Хотел нарисовать на моей наголо бритой голове аватарообразную длинную голубую стрелу – от затылка до переносицы. Если бы все постоянное меня не раздражало, то уже давно живописал бы себе все тело, подобно якудзе. Пока над Тако возился мастер в резиновых перчатках, я сидел в приемной в кожаном кресле и просматривал каталог тату. Там, кажется, было все: от инко-ацтековских изображений солнца и штрихкодов до эмблем эсэсовцев и портретов Че. Были тату пестрые, похожие на компьютерную томографию, и однотонные, вроде стенсила в стиле наив. Было и много смешных. Например, даосская монада с индустриальным символом инь-янь, скрещенная с der grüne Рunkt.

Понравился бог войны Уицилопочтли, который на поверку оказался колибри. Вооруженный до зубов, он был одет в рыцарские доспехи и походил на железного Бамблби после трансформации из «Шевроле-Камаро». Потом посмотрел в «Википедии», что в свое время этой крохотной птичке даже приносили в жертву людей. Я бы тоже половину Тбилиси с удовольствием принес в жертву какой-нибудь пташке. А хоть бы и курице.

Кроме меня, недалеко от барной стойки сидит пара. На их пластиковом столе стаканы с каким-то соком. Там же пачка «Вог», из пачки торчит зажигалка. Женщина сидит так, что видны лишь ее хрупкие плечи, опирающийся о стол тонкий локоть и желтая шелушащаяся пятка под стулом. Наклонившись чуть вперед, шепчется с мужчиной. Тот временами кивает и параллельно набирает эсэмэску.

Вдруг в деталях вспоминаю свой утренний сон. Снилось, что я нахожусь в Крцаниской резиденции и беру интервью у Шеварднадзе. Он, как всегда, консервативно одет: синий костюм и светло-голубая рубашка. Единственное – на ногах розовые плюшевые тапочки с заячьими ушками. Сидели у журнального столика в широких кожаных креслах. На столе стояла бутылка боржоми и два стакана. Диктофон почему-то я держал в руке. Кожа кресла и цвет лица Шеварднадзе совпадали. Почти невозможно было разобрать, где заканчивался Шеварднадзе и начиналось кресло. Чем-то он напоминал Большого Лебовски, из фильма «Большой Лебовски». Губы у него не двигались. Звуки сыпались изо рта, как у заводной куклы. Сдержанно, неторопливо вспоминал: «Однажды, будучи секретарем ЦК, пришел в гости к Параджанову на Мтацминда. Жил он в небольшом доме, построенном наполовину из дерева. Очень обрадовался моему приходу и расстроился одновременно: мол, что же делать? Ведь мне вас нечем угостить. Я сказал, что ничего не надо, и если бы хотел угощенья, то сам принес бы чего-нибудь. В той квартире у него было множество странных вещей – целый музей, можно сказать. Потом я перебрался в Москву. А музей армяне втихаря перевезли в Ереван. Умудрились разобрать на части все, что было в доме Параджанова и открыли прекрасный музей у себя. Как-то потом пристыдил их: дескать, как вам не стыдно за то, что вы сделали. Ответили, что им нечего стыдиться, что, мол, он был армянином, и мы армяне».

Флешбэк исчезает. У Тако в ушке капелька динамика. В руке айпод, и его шнур на фоне ее загара кажется еще белее, чем есть на самом деле. Как светлая полоска на черной шоколадке. Можно подумать, никто и ничто ее не волнует. Она как будто наедине с собой, в самой себе. Под ритм своей музыки незаметно покачивается, подобно кобре, вставшей в стойку. А ведь прекрасно понимает, что вносит легкий деликатный диссонанс в инертную реальность бассейна и что все сейчас уставились именно на нее. Исподтишка, с деланным равнодушием. Прямое созерцание в этом шоу неприемлемо. Хотя в тайном наблюдении, как правило, гораздо больше эротизма, чем в любой порнографии. Это уже магия, не шоу. Фокус с распиливанием. Она ведь жаждет этого. Чтобы на нее смотрели, и твердели члены. Как на ту женщину, которая через минуту должна лечь в ящик для распиливания на публике. А почему нет. Мне нравится все, что Тако делает. Да и приятно видеть, что у других дыбится на нее. У меня у самого встает при виде ее крепких сисек, высокой попы, по-мальчишески широковатых плеч…

– Два мохито. – Боб ставит стаканы на стойку. Вода в бассейне поблескивает, как от спецэффектов. И вибрирует, будто по ней слегка моросит. Гул нарастает, быстро достигает пика и внезапно затихает. Авиаистребитель летит низко, и его спутники – ветер и тень – пролетают прямо над бассейном. Зонты у бара тяжело качаются, вода в бассейне колышется. Расслабленные тбилисцы валяются в шезлонгах. Никто и бровью не ведет. Только одна худая женщина отклоняется в сторону, смотрит в небо.

Потягиваю мохито и жалею, что не взял простой воды. Вместо бакарди там водка. Даже мята не может нейтрализовать противный привкус спирта.

Слегка дезориентированный от жары, подкрадываюсь к Тако. Целую в нагретый солнцем затылок. На ее коже сразу выступают мурашки. На губах ощущаю сладко-горький привкус солнцезащитного крема. Мозг посылает сигнал к хую. Сфинктер сразу сжимается, по яйцам бьет легкий ток. В подобных случаях сначала всегда сжимается сфинктер, а в яйцах теребит уже потом. Нет, не встает. Из наушников доносится какой-то знакомый джазовый мотив. Что-то тут не сходится – Тако и джаз?! Снова целую ее в затылок. Напрасно жду, когда же джазовый семпл перерастет в его электронный бит.

Тако поворачивается ко мне. Улыбается, жмурится от блеска воды. Протягиваю мохито. Жестом спрашиваю, что за музыка. В ответ показывает айпод. Ничего не вижу – на экране отражается солнце. Тако опять качается, как кобра. Замечаю, что на ногте ее указательного пальца облупился лак.

03. Дипломат в дипломате

Сижу на безлюдной автобусной остановке у филармонии. За стеклом газетного киоска обложки налезают друг на друга. На первой странице газеты «Алия» – аршинный заголовок «ДИПЛОМАТ В ДИПЛОМАТЕ». В открытую дверь виднеется силуэт продавца.

Рядом с киоском у бордюра припаркованы белые такси-жигули. Водительская дверь распахнута. Таксист откинулся в кресле и сложил на лбу мокрый платок. Тщедушный малый, ноги сложены, как у девочки. Из динамиков голос диктора: «…подразделения российской армии продвигаются по правой набережной Куры. Блокпосты установлены в начале улицы Пекина, у Дворца спорта и у телецентра…» При виде жигулей невольно вспоминаю телавских таксистов.

Очень уж те тактичны. Пока с ними сам не заговоришь, слова не вымолвят. У большинства из них идеально круглые животы, будто они проглотили арбуз. Так степенно, по-кахетински восседают они за рулем своих серебристых «Опелей-Вектра», что и подсаживаться как-то неловко. Кстати, таксисты Телави другой модели не признают в принципе. На гербе Кахетии, где-нибудь в уголке, я бы пририсовал логотип «Опеля». Этот провинциальный городок просто ломится от вина, арбузов, горшечного кактуса (который почему-то продается на каждом шагу) и серебристых «Опелей-Вектра». Особенно трогательны в этих такси аудиокассеты. Когда я увидел аккуратно разложенные по панельной полочке до боли знакомые коробки: TDK, AGFA, BASF, MAXELL, DENON… – едва не прослезился. Тогда только понял, как давно не видел кассету. Кассеты и тараканы на определенном этапе моей жизни испарились.

У входа в Верийский парк подметает дворник. Черными густыми волосами и большими усами он чем-то смахивает на Бенисио дель Торо в роли доктора Гонзо. Принятая вчера кислота некстати напоминает о себе. Не пойму, беспилотный самолет-разведчик или просто чайка кружится над Дворцом шахмат. Объект выделывает такие же геометрические па, как муха под люстрой.

Голос диктора действует мне на нервы, но все равно остаюсь между киоском и жигулями. Отсюда удобнее всего следить за летающим объектом. В какой-то момент он как будто видит меня. Сначала поднимается, потом резко пикирует и исчезает где-то за деревьями.

«…российские военные катера только что приступили к патрулированию реки Кура от Мцхета до Гардабанского шоссе…», – слышно из такси.

Вскоре разведчик снова показывается из-за Дворца. Наблюдает оттуда за мной. Затем медленно летит в мою сторону. Опознанный летающий объект. В конце концов подбирается настолько близко, что вижу собственное отражение в объективе камеры на его носу. Под крылом, ломаным, как у чайки, – надпись красными буквами – (РФ)-08. Стою неподвижно. Он как будто чувствует во мне родственную душу. Снова начинает кружить вокруг. Временами так же неожиданно меняет направления, как 3D часы на мониторе скринсейвера. Летает почти беззвучно. Вижу только, как при зуме скользят линзы по объективу. Вдруг (РФ)-08 зависает в воздухе, линза расширяется как зрачок.

– Еб твою мать! – слышу из-за спины.

Поворачиваюсь так быстро, что чувствую резкий запах своей подмышки. Размахивая метлой, дворник стремительно приближается ко мне. Инстинктивно отпрыгиваю и закрываю лицо ладонями. В руках храброго воина метла превращается в грозное оружие. Поздно соображаю, что дворнику не до меня – он замахивается на (РФ)-08, но аппарат молниеносно отскакивает в сторону. Дворник рассекает метлой, как джедай – световым мечом, но (РФ)-08 все же быстрее. Наконец аппарат разворачивается, улетает обратно к Дворцу. Дворник вслед грозит метлой.

– Все равно маму твою выебу! – цедит сквозь зубы. Потом поворачивается ко мне. – Как ты, брат? – спрашивает сочувственно.

Тяжело дышит. Так глаза не горели даже у тех истых православных, которые в прошлом году с крестами в руках ворвались на Шардени в «Number 1» на костюмированный хеллоуин и учинили расправу над вампирами.

Дворник выглядит полностью непредсказуемым и бесконтрольным. Взгляд – одновременно проницательный и недоверчивый, клинтиствудский. Подходит так близко, что вижу волосы, торчащие из его ноздрей. Ноги у него широко посажены, буквой П. Если и обосрется, они останутся чисты. Настойчиво смотрит мне в глаза, будто хочет что-то там прочитать.

– Хорошо, – успокаиваю. – Хорошо.

– Ты уверен? – Осматривает меня с головы до ног.

– Да. – Поскольку смотрит на меня с подозрением, повторяю: – Да. Уверен.

– Надо тебе провериться. – Пыхтит. – Наверное, облучил тебя этот ебаный в рот. – Кладет метлу себе на плечо.

Облучил? Его предположение звучит угрожающе. Как ультиматум Борна в фильме «Ультиматум Борна».

– Не-а, – говорю. – Не успел бы.

Только сейчас замечаю, что в его живот вмонтирован небольшой экран размером с окно «Ютуба». Этакий телепузик. В углу экрана надпись: Press here to enter full screen mode. Нажимаю. Все отъезжает назад: улица, жигули, дворник… как будто меняется и молекулярная система воздуха, на уходящее в перспективу изображение накладывается эффект сепии, и оно становится «зернистым», как поверхность фотографии.

Таращусь с интересом на экран. Изображение периодически теряется в крупных пикселях. Сначала появляется капот черного мерседеса. К одному крылу машины прикреплен грузинский, а ко второму – польский флаг. Мерседес мчится в сторону Тбилиси по трассе аэропорта. Через лобовое стекло видно, что впереди движется эскорт. Объектив оператора трясется. На секунду в кадре появляются президент Польши Лех Качинский и несколько здоровых амбалов из его охраны. Камера снова показывает капот. Вот-вот должен мерседес поравняться со зданием «BP», как вдруг передние машины эскорта попадают под автоматный огонь, одновременно с разных сторон. Первая машина летит по инерции, врезается в ограду трассы. Изрешеченное лобовое стекло второй машины окрашивается красными кляксами. Третья – взрывается на месте. Горят салон и колеса… великолепная операторская работа! Секула и Камински отдыхают. Кадр трясется – застревает на пару секунд. Из капота мерседеса валит белый дым. Машина, из которой идет съемка, вдруг останавливается. Оператор резко крутит объективом. Со стороны «ВР» бегут боевики. Один из них направляет автомат на камеру, другие стреляют в воздух. На головах черные маски. Фокус расплывается. Один из боевиков слегка прихрамывает – уже неплохо приноровился к своему протезу. На лбу у него зеленая лента с белым крученым узором, похожим на логотип «Аль-джазиры». В руках черный кожаный кейс.

Боевики выкидывают пассажиров из мерседеса. Изображение ненадолго исчезает. В следующем кадре – Качинский на коленях посреди трассы. Руки за головой. Там же двое из охраны, тоже на коленях. Оператор максимально зуммирует на лицо Качинского. Хромой завязывает президенту руки за спиной синтетической веревкой, а рот заклеивает пластырем. Открывает кейс. Делает Качинскому знак головой. Тот встает и, словно по заранее отрепетированному сценарию, покорно садится в кейс. Хромой закрывает чемоданчик. Подъезжает военный «Виллис». Хромой запрыгивает в машину, ставит кейс себе под ноги. Боевики резко и жестоко бьют по лицам охранников прикладами автоматов. Видимо, достается и оператору – в кадре мелькает обшарпанный военный ботинок боевика. Крупный план. Изображение расплывается.

Видение исчезает. У входа в парк дворник снова подметает, водитель жигулей так же лежит в кресле. Только руки у меня немеют, и в ушах начинает звенеть.

На остановку подходит автобус № 21. Девочка 10–12 лет упирается носом в стекло, стекло вокруг ноздрей запотело. Смотрит мне прямо в глаза. На ней большие идиотские очки. Никто не выходит. Двери с сопением закрываются. На автобусе надпись большими буквами: «СЛЕДУЮЩАЯ ОСТАНОВКА – НАТО». Текст сопровождают два братающихся флага – пятикрестный Грузии и векторный – Нато. Совершенно постгиперреалистичный слоган. The simulation of something that will never really happen. Симуляция того, что не случится никогда. Автобус, дребезжа, отъезжает. Девочка не сводит с меня глаз.