Текст книги "Эльфийские хроники (сборник)"

2. Юные охотники

– Ллиана, повтори то, что я только что сказал!

Гвидион произнес эти слова так громко, что все его ученики вздрогнули, а воробьи, сидевшие на дубе, к которому он прислонился спиной, дружно сорвались с веток и улетели прочь. Все посмотрели на молоденькую эльфийку, которая, откинув голову назад и закрыв глаза, подставила свое лицо ласковым лучам солнца. Поначалу она, похоже, даже не поняла, что обращаются к ней, и лишь когда ее соседи, сдерживая смех, стали толкать ее локтями, она медленно выпрямила голову, открыла глаза и уставилась на старого друида абсолютно невинным взглядом.

– …Нуаде, сыну Эхтаха, Этарлама, Орды, Аллаоя, Тата, Табхарна, Энны, Иобатха, Беотхаха, прорицателя Йарбхойнеола, Неймхеадха, учитель, – произнесла она на одном дыхании тихим и спокойным голосом.

Гвидион покачал головой, и от такого движения его длинные седые волосы на мгновение закрыли морщинистое лицо – закрыли так хорошо, что никто из учеников не заметил, что он улыбается. Подняв глаза, он посмотрел на безоблачное небо сквозь голые ветки старого дерева, под которым он сейчас находился, проводил взглядом летящего вдалеке сокола и затем снова обратил свой взор на своих учеников – десять юных эльфов, возраст которых был от пятидесяти до шестидесяти зим. Дети, едва освоившие огамическое письмо[6]6
  Это одновременно и алфавит, и магические руны, используемые при гадании.


[Закрыть] и научившиеся понимать голос ветра. Некоторые из них, наверное, через несколько десятков смен времен года смогут стать друидами, черпающими свои знания от деревьев. Возможно, тот или иной из них даже удостоится того, чтобы зайти в священную рощу и получить просветление…

А вот Ллиана… Ему снова пришлось подавить в себе улыбку. Гвидион познакомился с ней семь или восемь зим назад, то есть совсем недавно, но ему уже тогда было ясно, что мудрость друидов – не для этой девушки. Ллиана никогда не станет мастером в каком-нибудь виде искусств, хотя из всех его учеников она самая одаренная: несмотря на живость ума и удивительную память, которую она только что еще раз продемонстрировала, ее судьба будет другой.

Возможно, ему следовало бы об этом побеспокоиться, пока еще не стало слишком поздно. Придет день, в который он достанет руны, чтобы погадать и узнать, что ее в жизни ждет…

Среди всех эльфов, населяющих мир, у эльфов Элиандского леса была особая судьба, которую ни один друид не мог позволить себе не знать и должен был принимать во внимание. Другие эльфы жили на опушках леса, а некоторые – даже в безлесной местности, а именно на холмах или болотах, вдалеке от священного центра большого леса. У таких эльфов не было другой заботы, кроме как выжить – выжить в мире, который с каждым днем становился для них все более и более чуждым. А вот те, кто жил здесь, вокруг этой рощи, именуемые представителями других кланов «высокими эльфами», являлись прямыми потомками Морриган, дочери Дагды, и в силу этого божественного родства каждому из них – независимо от того, осознавали они это или нет – была уготована какая-то важная роль.

Роль Гвидиона, в частности, заключалась не только в том, чтобы обучать молодежь всему тому, что эльф должен знать об окружающем его мире, но также и в том, чтобы выявлять таланты и затем помогать им избрать соответствующий путь в жизни. Одни из юнцов обладали способностью понимать песню ветра, а потому им надлежало стать мастерами в том или ином виде искусств – прорицателями, знахарями, друидами или магами. Вторые от рождения обладали знаниями и навыками, необходимыми для обработки металлов. Третьим предстояло стать бардами, менестрелями или охотниками. Четвертые должны были посвятить свою жизнь пению лука и стрелы.

Что касается таланта Ллианы, то он проявлялся так ярко, что относительно него не могло быть никаких сомнений. Вместе с тем он был виден не совсем четко, был как бы завуалированным и похожим на солнце, спрятавшееся за облаками. Другие эльфийки были более красивыми, более проворными и более активными, но зато Ллиана обладала даром привлекать к себе все живые существа и выжимать из них в максимальной степени то, что ей от них требовалось. Вплоть до недавнего времени старый друид полагал, что благодаря своему ненасытному стремлению все познать и всему научиться Ллиана когда-нибудь станет друидессой и что она, возможно, даже останется вместе с ним в Силл-Даре – священном сердце Элиандского леса. Но он, по всей видимости, ошибался… Чтобы изучить приметы леса, нужно быть прилежным. Нужно научиться медлительности, молчанию, неподвижности. Деревья не разговаривают с теми, кто движется быстро.

Гвидион несильно пошлепал себя по губам длинным мундштуком своей трубки, изготовленной из фарфоровой глины. Теплая трубка приятно согревала ладонь. Зима наступит уже скоро. Медно-желтая красота осени сменится белизной снежного покрова. В отличие от большинства эльфов, у которых листопад вызывал тоску, Гвидиону нравилось смотреть на падение ярко-желтых и бордово-красных листьев, предшествующее наступлению холодного времени года. Пение лесов становилось при этом более тихим, но оставалось безмятежным и не преисполненным грусти. Позднее, возможно, Ллиана сумеет узреть в листопаде красоту…

Вдруг осознав, что наставнику не к лицу о чем-то мечтательно задумываться, находясь перед своими учениками, Гвидион схватил длинную палку, которую положил возле дерева, со вздохом поднялся на ноги и разгладил свое одеяние. Оно было красным с коричневатыми – цвета коры – оттенками.

– Ну хорошо, – сказал он. – Завтра я расскажу вам о битве при Маг Туиред или, может, о ягодах бузины… Ступайте!

Сидящая рядом с Ллианой светловолосая эльфийка (вообще-то такие волосы у эльфов встречались довольно редко) что-то прошептала ей на ухо, а затем, поскольку подруга на это никак не отреагировала, подняла руку и стала махать ей до тех пор, пока Гвидион это не заметил.

– Что, Блодевез?

– Наставник, ведь завтра начинается праздник!

Старый друид на несколько мгновений нахмурился, но затем его лицо снова стало безмятежным. Эта малышка права… Завтрашний день будет первым из семи дней Альбана Эльведа – праздника осеннего равноденствия. Дни все еще были долгими, но и работы было немало. Друид повернулся к ученику – юному Ллаву, находившемуся чуть поодаль позади него. Ллав поднял на него глаза с таким видом, как будто его, Ллава, в чем-то уличили, однако старый друид успокоил его жестом.

– Все правильно, – сказал он, смеясь над самим собой. – Вы разве не находите, что время течет все быстрее и быстрее? Значит, мы увидимся через одну луну… Ступайте.

Юные эльфы, словно стайка скворцов, закружились вокруг него, слегка прикасаясь к его вытянутой руке и мимоходом прижимаясь друг к другу (что считалось у них способом укрепления связей внутри клана). Затем дети бесшумно исчезли, как будто их вдруг поглотил лес. Гвидион проводил Ллиану взглядом и снова улыбнулся сам себе, увидев, как она украдкой достала лук и колчан, которые спрятала до начала урока в зарослях. Покачав головой, он пошел по своим делам. Лландон с компанией юных сорванцов уже, должно быть, ждут Ллиану у опушки Силл-Дары – ждут, чтобы начать игру в лесу, соревнуясь в ловкости и подзадоривая друг друга, вплоть до наступления темноты.

Шум дождя заглушал хруст тоненьких веточек под ногами и шелест раздвигаемой руками листвы. Ллиана затаила дыхание, подстраиваясь под шаг Лландона, как и он, пряча тетиву своего лука под плащом, чтобы та не намокла. Идущие вокруг них охотники двигались к поляне в полной тишине, словно призраки, – как будто эльфы не шли, а летели сквозь заросли, не касаясь ногами земли. Многие из них натянули на бледный лоб капюшоны своих широких плащей травянисто-зеленого цвета, сшитых из муара, а потому их медленные движения казались почти незаметными.

Слегка заостренные уши Ллианы прислушивались к звукам, исходившим от стада оленей, которое охотники постепенно окружали. В отличие от «зеленых эльфов» и некоторых охотников Элианда, она плохо понимала язык диких животных, но, тем не менее, смогла определить, что пока оленье стадо не проявляет ни малейшего беспокойства. Далеко за границей зарослей – аж по ту сторону поляны – она различила высокий силуэт большого самца, который охранял стадо, глядя по сторонам и прислушиваясь. Шерстка оленя была мокрой от дождя. Олень вдруг высоко поднял голову, увенчанную величественными рогами, и повернул ее в ту сторону, откуда приближались эльфы. Охотники машинально остановились. Ллиана попыталась последовать их примеру и, как они, стать похожей на дерево, не обращая внимания на дождь, холод и шипы ежевики, не дыша, ни на что не глядя и застыв абсолютно неподвижно. Делать это нужно было до тех пор, пока внимание оленя не будет привлечено чем-нибудь другим. Прямо перед собой юная эльфийка видела длинные черные волосы Лландона, намокшие от дождя и спускающиеся волнами аж до середины спины. Раскрытой ладонью он уперся в ствол дерева, и его синевато-белая кожа казалась еще более белой на фоне темной коры. Несколько лун назад эта ладонь касалась и ее, Ллианы… Почему она все еще задумывалась о нем, хотя их плотское желание уже было удовлетворено? Эта ладонь вызывала у нее томные воспоминания и будила уж совсем не подходящее в данных обстоятельствах желание. Думал ли он сейчас о ней? Или настоящий охотник во время охоты не должен отвлекаться на какие-либо посторонние мысли?

Там, на краю поляны, служившей оленям местом отдыха, крупный самец громко заревел и стал сильно бить рогами по лесной поросли. Затем, как будто данное неожиданное проявление неистовства его успокоило, он повернулся и пошел туда, где находилось остальное стадо. Эльфы постояли неподвижно еще чуть-чуть (Ллиана, сама того не осознавая, действовала абсолютно синхронно с остальными охотниками, подчиняясь общей дисциплине), а затем снова стали продвигаться к опушке леса. Каждый из них приложил тыльный конец стрелы к тетиве лука, отвел назад плечо, приподнял руку и натянул тетиву так, что оперение стрелы стало касаться его щеки. Никто не давал никакой команды, но, тем не менее, стрелы почти одновременно полетели с легким свистом и вонзились в стоявшую отдельно от всего стада самку, которую в качестве цели выбрали все охотники в силу странного единства мыслей и действий, свойственного эльфам одного и того же клана.

Олениха, смертельно раненная стрелами в шею и грудь, резко рванулась в сторону и издала отчаянный рев. В следующее мгновение она уже рухнула замертво на траву. Все остальное стадо в панике бросилось наутек, однако, к превеликому удивлению Ллианы (хотя, судя по выражению лица Лландона, удивилась не только она), олени помчались не прочь от охотников, а прямо на них. Эльфийка, замерев от ошеломления, увидела, как молодой – видимо, годовалый – олень выскочил из зарослей прямо перед ней. Он наверняка повалил бы ее на землю и наступил бы затем на бегу на нее своими копытами, если бы Лландон не схватил ее за руку и резким движением не оттащил бы ее в сторону, за ствол дерева.

В течение некоторого времени они прижимались к этому стволу, ослепленные и оглушенные всеобщей неразберихой, сопровождающейся криками, возгласами, ревом и топотом копыт. Когда стадо наконец-таки промчалось мимо, они увидели через зияющие дыры, образовавшиеся в поросли после панического бегства по ней стада, такую ужасную сцену, от которой у них похолодела кровь в жилах.

Большому самцу преградили дорогу три черных волка огромных размеров: они были почти такими же большими, как и этот олень. Один из этих чудовищ наступил передними лапами на олененка с разодранным боком, из которого сочилась кровь. Олененок этот слегка дергался, пытаясь вырваться. Лландон отступил от ствола дерева, к которому прижимался. Когда Ллиана наконец-таки оторвала взгляд от драмы, которая разыгрывалась на расстоянии броска камня от нее, и посмотрела на лицо своего товарища, она увидела на нем такое выражение, от которого ей стало страшно. По понятиям эльфов, время для которых течет не так, как для людей, Лландон был еще очень юным, хотя он и прожил на свете почти шестьдесят зим – то есть достиг того возраста, когда жизнь у большинства людей уже подходит к концу. Он был таким же худощавым, как и она сама, а по росту превосходил ее лишь на несколько дюймов, и поэтому их вполне можно было спутать друг с другом: у обоих были длинные черные волосы, синевато-белая кожа, красивые черты лица. Однако в данный момент этот юный охотник отнюдь не был красивым. Его лицо как будто окаменело, губы сжались и уродливо искривились, а двигаться он стал совсем не так, как обычно. Ллиана увидела, как он вытащил из висевшего на поясе колчана стрелу с черным древком, конический наконечник которой угрожающе поблескивал. Хотя она не сводила с Лландона глаз и при этом не видела, чтобы он что-то говорил, в ее ушах – как и в ушах всех их спутников – раздался его голос.

– Хлистан, хеардингас! Не Брегеан фор эгле деорнен! Феотхан витх фирдгеатве!

Этот древний язык использовался в ее присутствии уже не первый раз, но сейчас Лландон отдал на этом языке приказ, и от этого в ней боролись чувства восхищения и зависти. А еще девушку охватила тревога, потому что она подчинилась этому приказу, даже не понимая его. Более того, в силу этого приказа все ее страхи исчезли, сменившись только одним желанием – убивать. Она стала лихорадочно искать самое смертоносное из имеющегося у нее оружия. Если не считать охотничьих стрел, которые вряд ли бы пробили шкуру этих хищников, у нее на поясе висел кинжал, выкованный Динрисом, кузнецом и мастером серебряных дел из Элианда. Выхватив из-за пояса этот клинок, Ллиана встала рядом с Лландоном, подрагивая от охватившего ее желания убивать. Ей раньше никогда даже и в голову не приходило, что подобные чувства могут завладеть ею. Краем глаза охотница увидела, как к ним приблизились Минган и Элиас – близкие приятели Лландона. Как и он сам, эти двое достали из колчанов не обычные охотничьи стрелы, а длинные боевые стрелы с черным древком. Как и его лицо, их лица тоже потеряли свою привлекательность. Все эльфы стали перегруппировываться. Они даже и не думали пускаться наутек от волков, которые, похоже, еще не заметили присутствия охотников.

На поляне началась схватка. Смертоносные отростки рогов большого оленя вскоре покрылись кровью одного из чудовищных волков, который от удара рогами отлетел в сторону и теперь, скуля, зализывал раны. Два других волка, шерсть на загривке у которых встала дыбом, оскалили огромные – длиною с лезвие ножа – клыки и стали обходить оленя слева и справа, намереваясь напасть на него с двух сторон. И тут вдруг эльфы одновременно появились из-за деревьев, за которыми прятались. Неожиданное появление охотников заставило волков остановиться.

Ллиана держалась сзади, за спинами других эльфов. Как только Лландон с товарищами начал приближаться к волкам, охватившее ее желание кого-то убивать резко ослабло. Она как бы очнулась, но при этом не стала в полной мере такой же, какой была раньше. Фразы, произнесенные на древнем языке, все еще звучали во всем ее теле, воскрешая в памяти то, чему ее научил когда-то на своих уроках Гвидион. В ушах снова зазвучал голос, однако это был уже ее собственный голос. Он звучал, как песня, заставляющая ее сердце биться с непреодолимой силой. Тело – почти помимо ее воли – подчинилось заклинаниям, которые стали шептать ее губы, и она приняла позу Факела, чтобы исполнить песнь этого шестого рунического знака: выпрямила спину, расслабила руки и выставила одну ногу вперед.

 
– Битх квисера гехвам кутх он фире
Блак он беортхтлик, бирнетх офтуст
Тхаер хи аетхелингас, инне рестатх!
 

Ллиана произносила слова этой песни все более и более громким голосом, который в конце концов стал оглушительным. Когда она замолчала, все остальные эльфы уже стояли точно в таких же позах, как и она, – стояли неподвижно, словно заколдованные магией песни Факела, – от которой в их душах вспыхнуло жаркое пламя. Факел защитит их своим жаром, а его яркое сверкание ослепит их врагов. Такова была магия рун.

Все это продолжалось лишь несколько мгновений, в течение которых волки начали пятиться. Однако затем серые убийцы совершенно неожиданно бросились в атаку. Однако в тот же самый миг эльфы молниеносно натянули и затем отпустили тетиву своих луков, и длинные черные стрелы дружно устремились к хищникам смертоносным роем.

Однако Ллиана этого уже не увидела: она потеряла сознание.

Когда наступила ночь, Махеолас наконец-таки осмелился вылезти из своего убежища за большим валуном. Запрокинув голову и посмотрев на небо, он увидел на нем яркие звезды. Ему вспомнилось, как он упал в реку с высоты в два перша[7]7
  Т.е. двенадцать метров.


[Закрыть]. Сила удара о воду была ослаблена тем, что его падение каким-то невероятным образом задержали торчащие из земли корни и кусты. Оказавшись в реке, он – наполовину оглушенный, задыхающийся, чувствующий боль во всем теле, отчаянно барахтающийся в ледяной воде – был унесен течением и затем выброшен волной на илистый пляж, на котором лежал огромный валун. Наверное, этот валун и скрыл его от глаз эльфов (если, конечно, они стали его преследовать). Мальчик пролежал за валуном значительную часть дня без сознания, однако Бог не захотел, чтобы он умер. Угодившая в него стрела эльфа его всего лишь поцарапала. Удар, который он получил в спину, когда эти демоны погнались за ним (результат попадания то ли камнем, то ли метательным копьем), не оставил на теле никакой раны и напоминал о себе лишь болью, все еще терзавшей его плечо и бок. При падении с большой высоты он ничего себе не сломал. В реке не утонул. В жидком прибрежном иле не захлебнулся. Он остался живым и невредимым, и его это очень удивляло. По какой-то не зависящей от него причине Бог сохранил ему жизнь, тогда как Эдерн, Неддиг и все остальные погибли. Другие на его месте прониклись бы чувством благодарности к Провидению и провели бы ночь в молитвах. Другие, но не он. Несмотря на боль, холод, голод и страх, Махеолас расхохотался. Все его тело затряслось от неудержимого смеха. Однако вскоре это бешеное веселье сменилось сначала слезами гнева, а затем – всхлипываниями отчаяния.

Бог в своей безграничной вере в людей спас того из них, который очень мало в него верил.

Чуть позже послушник дополз на карачках до края воды и попытался рассмотреть свое отражение при свете луны. Он был почти голым: большие колючки на кустах и острые камни, за которые цеплялась его одежда, вырвали из нее большие куски материи. Лицо и туловище покрылись омерзительными темными пятнами. Это была то ли грязь, то ли запекшаяся кровь. А может, и то, и другое. Он не решился к этим пятнам прикоснуться.

Послышавшееся зловещее уханье совы заставило его вздрогнуть и прекратить тратить время на бессмысленное разглядывание самого себя. Ему следовало побыстрее покинуть это опасное место: войти в реку и плыть по течению. Прежде чем группа переселенцев, возглавляемая отцом Эдерном, углубилась в лес, она в течение многих дней шла вдоль какой-то реки. Если это была та же самая река (а Махеолас хотя и слабо ориентировался в этой неосвоенной местности, все же понимал, что не может быть, чтобы две реки такого размера находились очень близко друг к другу), то она текла в сторону равнины, заселенной людьми. Значит, она могла вывести его из этого проклятого леса. Поскольку видно в ночной темноте было очень плохо, он большей частью на ощупь стал искать вокруг себя все, что могло помочь ему удерживаться на поверхности воды. Насобирав целую охапку хвороста, он связал ее веревкой, которая служила ему в качестве пояса, а также обрывками своей разодранной в клочья одежды. Оставшись лишь в коротких – по колено – штанах, он вошел в реку с вязанкой хвороста в руках и поплыл вниз по течению.

Когда Племена богини Дану прибыли в этот мир, земля была населена бесформенными существами, которые назывались фоморами. Точно не известно, представляли ли они собой единый народ (в нынешнем понимании этого слова), были ли у них города и подчинялись ли они каким-то законам. В древних источниках, однако, упоминается последний из их королей – Кихоль Кривоногий. Еще до того, как прибыли Туата Де Дананн, на этих безобразных существ напали другие существа, которых нельзя назвать ни богами, ни эльфами, ни людьми, ни карликами. Их нельзя назвать и каким-либо народом. Даже те монстры, которые встречаются в Черных Землях и обитают в ночной темноте и в огне, не признали бы, пожалуй, в этих существах своих сородичей.

Эти существа называли себя «Фир».

Одни из них, которые называли свое племя «Фир Болг», были рождены из молнии. Другие, называющие свое племя «Фир Домнан», появились из земных недр. Они наводили такой ужас, что даже фоморы не стали с ними бороться и убрались прочь, предоставив этим существам безраздельно владычествовать на поверхности мира. Именно с таким миром и таким порядком вещей столкнулись Туата Де Дананн, когда спустились на землю. Король Нуада очень быстро понял, что война является неизбежной.

У Нуады не было другого выхода, кроме как заключить союз с фоморами, чтобы одолеть первым делом племя Фир Болг. Чтобы скрепить этот договор, было заключено множество браков, и самым памятным среди них был брак между Этне, дочерью фомора Балора, и Кианом, сыном нашего бога-врачевателя Диана Кехта.

Никто не ждал никаких отпрысков от этого странного брака, но, тем не менее, некоторое время спустя у Этне родился Луг, который в один прекрасный день стал королем Племен богини Дану – Туата Де Дананн – и принес им победу. Волею судьбы эта победа была одержана им лишь после того, как ему пришлось сразиться с Балором, его дедом, и убить его из пращи…

Однако эти времена еще не наступили. Узнав о прибытии на землю Племен богини Дану, Эохайд, вождь племени Фир Болг, отправил сильнейшего богатыря оценить силу новых пришельцев. Это был великан, которого звали Сренг и который был сыном Сенганна. На нем были доспехи из железных чешуек и шлем с четырьмя рогами. В руках он держал дубину, которую никто другой не смог бы даже и поднять. Против него король Нуада выставил Бреса – самого отважного и огромного из своих воинов, настоящего великана, рожденного одной из наших принцесс от одного из принцев фоморов. За очень короткое время (однако не следует сравнивать течение времени у богов с течением времени у нас) Брес сумел превзойти по своим размерам и по своей силе всех самых доблестных воинов Племен богини Дану. Когда два этих великана встретились лицом к лицу, на них обоих произвела сильное впечатление мощь противника. И затем они оба вернулись каждый в свой лагерь с одинаковой уверенностью: не может быть никакого согласия между существами, которые так же сильно отличаются друг от друга, как отличаются ночная темнота и солнечный свет.

Поэтому было решено устроить битву.