Текст книги "Человек из Лондона"

Жорж Сименон
«Человек из Лондона»

1

Бывает, что оказавшись в гуще событий, этого не ощущаешь: тебе кажется, будто жизнь по-прежнему идет своим чередом, и лишь после неожиданного потрясения ты начинаешь понимать, что прожитые часы были чем-то из ряда вон выходящим, и тогда стараешься отыскать потерянную нить происходящего, собрать воедино разрозненные воспоминания.

Почему в тот вечер Малуэн вышел из дома в плохом настроении? Поужинали как обычно, в семь вечера. Ели жареную селедку, был сезон ее лова. Маленький Эрнест поел аккуратно, не перепачкался.

Малуэн припомнил, что жена сказала:

– Недавно забегала Анриетта.

– Опять?

Если девчонка находится в услужении в том же городе, почти в том же квартале, это вовсе не значит, что она должна под любым предлогом забегать домой. Да и приходит она только затем, чтобы пожаловаться: что-то не так сказал г-н Лене, что-то наговорила г-жа Лене.

«Хорошо, если бы освободилось место у аптекаря, – подумал Малуэн, – там все-таки лучше, чем у мясника».

Все это было не так ук и важно, но Малуэн ушел из дома не в духе. Впрочем, это не помешало ему, как обычно, прихватить голубой эмалированный бидончик с кофе и сандвичи с колбасой, приготовленные женой.

Каждый вечер он уходил в одно и то же время, точно без шести восемь. Дом его, как и два-три других, стоял наверху скалы, и, выйдя за порог, Малуэн видел внизу море, длинную линию портовой набережной, а еще левее – гавань и город Дьепп. Но так как был разгар зимы, весь ландшафт в этот час состоял из огней: красных и зеленых огней причалов, белых, отсвечивающих в воде, огней набережной, и далее виднелось скопище огней города.

«Туман не так уж густ», – отметил про себя Малуэн.

Последние четыре дня туман был таким плотным, что прохожие на улицах буквально натыкались друг на друга.

Малуэн спустился по крутой тропе, свернул налево и направился к мосту. Без двух минут восемь прошел мимо морского вокзала, без одной минуты восемь начал подниматься по железной лестнице, ведущей на самую высокую площадку.

Он работал стрелочником. Но в отличие от других стрелочников, чьи будки стоят в стороне от городской суеты, разбросанные среди путей, железнодорожных насыпей и семафоров, будка Малуэна находилась в городе.

Даже в самом сердце его. Дело в том, что это был не обычный вокзал, а морской.

Суда, прибывающие из Англии дважды в сутки – в час дня и в двенадцать ночи, – швартовались прямо к набережной. Парижский скорый, покидая железнодорожный вокзал на другом конце Дьеппа, проходил по улицам, словно трамвай, и останавливался в нескольких метрах от судна.

Всего пять подъездных путей, никаких оград и насыпей, ничего, что отделяло бы мир рельсов от остального мира.

Поднявшись на тридцать две ступеньки, Малуэн оказался у стеклянной будки, где, застегивая пальто, уже ждал его сменщик.

– Все в порядке?

– В порядке. На второй путь прибывают четыре рефрижератора.

Малуэн не обратил внимания на это сообщение. А между тем ему предстояло навсегда запомнить малейшие подробности той ночи. На его коллеге было шерстяное кашне, и Малуэн подумал, что попросит жену связать ему такое же, но более темное, поскромнее. Он набил первую по счету трубку и положил кисет с табаком на стол возле пузырька фиолетовых чернил.

Это было и впрямь приятное местечко, лучший наблюдательный пункт во всем городе. На рейде виднелись огни двух траулеров, которые вернутся в порт с началом прилива. На суше, неподалеку от крытого рынка, сверкало огнями кафе «Швейцария», за ним тянулась вереница освещенных витрин.

А поблизости было темно и тихо, закрытые окна и двери, если не считать разноцветную дверь кабаре «Мулен-Руж», куда только что прошли музыканты. Малуэн знал, что примерно до десяти они будут играть в пустом зале – первые клиенты приходили только к этому часу.

Но играть все равно будут, как и будут стоять на своих местах официанты.

Чугунная печурка раскалилась докрасна. Малуэн поставил на нее бидончик с кофе, открыл шкафчик, достал бутылку водки.

Вот уже тридцать лет он проделывает одно и то же, в том же месте, в то же время.

В девять часов он открыл путь четырем рефрижераторам, затем самоходному крану, который возвратился на вокзал. В десять увидел, что свет в его доме на скале погас, а у Бернаров еще горит – они никогда не ложатся раньше одиннадцати.

Как всегда, Малуэн заметил на темном горизонте огни судна из Ньюхейвена. И сразу вокруг его будки появились признаки жизни. Не спеша прошли четверо дежурных таможенников, затем показались носильщики, буфетчик, таксист, и вместе с первым пароходным гудком вся набережная засверкала, как во время праздничной иллюминации.

Малуэн знал, что поезд покинет железнодорожный вокзал Дьеппа задолго до того, как дым парохода окутает гавань.

Естественно, что он занимался поездом, но невольно продолжал наблюдать за тем, что происходило вокруг, в частности, заметил, как в «Мулен-Руж» направилась Камелия, закашлялась у входа, постояла немного и открыла дверь.

Начинался самый короткий отрезок ночи. Пока открывались двери товарных вагонов, судно прошло вдоль причалов, развернулось посреди гавани и пришвартовалось. На набережной находился только служебный персонал, поэтому оказалось легко подсчитать, что первым классом прибыло пять, а вторым – двенадцать пассажиров.

Малуэн налил себе кофе, добавил туда водки и набил третью трубку, которую выкурил стоя, поглядывая на мелькавшие внизу фигуры. Почему один человек заинтересовал его больше остальных? Как обычно, вход загородили, чтобы пассажиры не могли пройти без таможенного досмотра. Так вот, человек, о котором шла речь, пришел со стороны города и стоял по другую сторону барьера, как раз под будкой Малуэна, и тот даже подумал, что мог бы плюнуть ему на голову.

На человеке было серое пальто, серая фетровая шляпа, кожаные перчатки, он курил папиросу. Это все, что Малуэну удалось рассмотреть. Носильщики, таможенники, вокзальные служащие занимались пассажирами, спускавшимися по трапу. Только Малуэн да еще человек в сером успели заметить на носу судна какую-то тень, которая в тот же миг что-то бросила на набережную.

Бросок был изумительно точный, не просто акробатический номер. Пролетев метров пятьдесят, чемодан очутился по другую сторону барьера, и незнакомец в серой шляпе, пришедший из города, уже держал его в руке, продолжая как ни в чем не бывало курить папиросу.

Он мог уйти. Никому и в голову не пришло бы его окликнуть. Но он остался на месте, в нескольких шагах от скорого поезда, как обыкновенный пассажир, ожидающий знакомого. Чемодан на вид казался легким. Это был небольшой фибровый саквояж, в котором обычно помещается запасной костюм и немного белья. У Анриетты был такой же.

«Что это они провозят тайком?» – задал себе вопрос Малуэн.

Но он даже не подумал, что можно выдать двух незнакомцев, причем второго, на судне, он так и не разглядел. Все это его не касалось. Случись Малуэну поехать в Англию, он тоже провез бы тайком табак и спиртное – так уж принято.

Первой из таможенного зала вышла молодая дама и направилась в купе первого класса. Пожилой господин в сопровождении двух носильщиков прошел в спальный вагон. Почти ежедневно, особенно на ночных пароходах, прибывали пассажиры «люкс», и Малуэну из его будки доводилось видеть министров, делегатов Лиги Наций, знаменитых актеров и кинозвезд. Порой их встречали на набережной фоторепортеры.

Человек с чемоданом оставался на месте. Он походил скорее на англичанина, чем на француза, хотя как знать?.. Наконец из таможенного зала вышел высокий, худой пассажир в бежевом плаще и направился к человеку в серой шляпе. Все очень просто. Они в сговоре.

Человек из Лондона сперва перебросил чемодан сообщнику, а теперь они жмут друг другу руки.

«Наверно, поедут поездом?» – подумал Малуэн, но тут же заметил, что оба пересекли улицу и вошли в «Мулен-Руж», откуда на миг донеслись звуки музыки.

Начальник вокзала дал сигнал свистком. В будке раздался звонок. Малуэн до отказа нажал на второй рычаг, и спустя несколько секунд поезд двинулся ко второму, настоящему вокзалу, откуда должен был отправиться в Париж.

Стали гаснуть огни, закрываться двери. Таможенники ушли все вместе, но двое из них завернули в кафе «Швейцария». Один за другим потухли огни и на пароходе, только корма оставалась освещена – кран с шумом выгружал ящики из зияющего трюма.

Каждую ночь все шло заведенным порядком. Еще два-три часа будет скрипеть кабестан, гореть прожектор, освещающий трюм.

Малуэн непроизвольно следил за «Мулен-Руж», за разноцветными окнами которого мелькали тени танцующих.

«Быть может, Камелия выйдет с одним из тех двух», – подумал он.

Как правило. Камелия время от времени покидала кабаре с каким-нибудь клиентом, заворачивала за ближайший угол, и минутой позже раздавался звонок у входа в небольшую гостиницу по соседству. Малуэн и сам ходил туда с ней, просто из любопытства, как и многие другие. Камелия – славная девушка, всегда доброжелательная; она постоянно с ним здоровается, когда он проходит мимо.

– Нет, они выходят без нее, – пробормотал Малуэн.

В своей будке он часто разговаривал сам с собой, и тогда ему казалось, что он не один.

– Держу пари, сейчас они начнут дележ!

Но те двое, вместо того чтобы направиться к городу, пересекли улицу, подъездные пути и забрались в самое темное, самое пустынное место набережной. Это вызвало у Малуэна улыбку – о нем, Малуэне, никто и не догадывался. Никому не приходило в голову, что наверху, в стеклянной будке, где горит красноватый свет, сидит человек и все видит! Меньше всего об этом думали влюбленные, и у стрелочника накопилось немало пикантных воспоминаний.

На секунду он отвернулся, взял чашку с кофе и отпил глоток. За это время он, наверное, что-то проглядел в поведении незнакомцев, так как, снова взглянув на них, увидел, что худой верзила с удивительной быстротой молотит спутника по лицу.

Бил он правой рукой, не выпуская из левой чемодана. Кулак казался темным, словно на руку был надет кастет. По-прежнему не умолкал кабестан.

Прижавшись лицом к стеклу, Малуэн видел, что избиваемый стоит у самой кромки набережной и вот-вот упадет в воду. Другой это знал и именно с таким расчетом наносил удары. Но он, очевидно, не предвидел, что жертва, падая, инстинктивно вцепится в чемодан и потянет его за собой.

Раздался всплеск, затем второй – более слабый. Первым упал человек. Затем чемодан. Худой верзила, торопливо оглянувшись, склонился над водой.

Лишь много дней спустя Малуэн спросит себя, почему он тут же не позвал на помощь.

Откровенно говоря, он просто об этом не подумал.

Когда воображаешь себя участником драмы, то предполагаешь, что поступишь так или этак. В действительности же все происходит по-иному. Малуэн в самом деле наблюдал за этой сценой как за обычным уличным происшествием, – с любопытством, и лишь когда высокий мужчина выпрямился, стрелочник проворчал:

– Другой-то наверняка готов.

Трубка погасла, он раскурил ее вновь и раздраженно осмотрел набережную. Долг требовал спуститься, но ему было страшно. Разве, совершив убийство, человек остановится перед вторым? Тем не менее Малуэн открыл двери будки. Убийца услышал шум, поднял голову и чуть ли не бегом устремился к городу.

Малуэн тяжело спустился вниз. Как он и предполагал, вода у набережной была неподвижна – никаких следов ни тела, ни чемодана. В пятидесяти метрах вырисовывался форштевень прибывшего судна, из его трюма продолжали выгружать ящики.

Не сбегать ли в кафе «Швейцария», где дежурит полицейский? Он поколебался, вспомнил, что у него кончилась водка, и зашел в «Мулен-Руж», сев у стойки близ двери.

– Порядок? – полюбопытствовала Камелия.

– Порядок… Стопку кальвадоса…

В глубине зала в розовом свете играл джаз, кружилось несколько пар. Камелия ждала, что Малуэн подаст ей знак, и на миг его было потянуло так и сделать, но он выпил вторую стопку кальвадоса и больше об этом не думал.

Настроение было скверное. Он припомнил, что из дома тоже вышел не в духе. Но тут уж дело было серьезное. Он не позвал сразу на помощь, и это, конечно, поставят ему в вину. А ведь он не виноват – просто в голову не пришло.

– Уходишь? – спросила Камелия.

– Ухожу.

Он снова поглядел на воду у набережной и стал в раздумье подниматься по лестнице. При любых обстоятельствах тело искать бесполезно: человек мертв, это точно. А тот, другой, наверняка уже далеко.

Малуэн посмотрел на пульт сигнализации и открыл третий путь, который запросили для товарных вагонов.

К «Мулен-Руж» подкатило такси, вышли какие-то два весельчака.

– В конце концов, меня это не касается, – проговорил Малуэн вслух.

Он подбросил угля в печку и допил остатки кофе. наступила самая скверная часть ночи, самая холодная.

Ветер дул с запада, небо было ясное, через час осядет изморось. Делать было нечего, смотреть не на что, пока не откроется рыбный рынок, который оживает затемно и закрывается днем.

«Он убил, чтобы одному завладеть чемоданом, а в результате остался на бобах», – подумал Малуэн.

Что же находилось в чемодане? Из-за пустяков не убивают.

Наступил отлив. Через час глубина воды у берега составит еле три метра, а то и меньше, как обычно бывает в полнолуние. Малуэн нахмурился, наморщил нос, почесал висок и вздохнул. Все эти привычки приобретаешь, когда часами находишься в одиночестве: гримасничаешь, жестикулируешь, мычишь, время от времени бормочешь какие-то слова.

– А почему бы и нет?

Холодно, конечно. Но игра стоит свеч…

Малуэн расхаживал по своей клетке, споря с самим собой. Наконец быстро спустился по железной лестнице и направился к набережной.

– Была не была! – еще раз проворчал он.

Он снял ботинки, пиджак, глянул на затихшее английское судно и нырнул. До железной дороги Малуэн рыбачил на траулере. А потом пять лет отслужил на флоте.

Он нырнул раз, второй, третий. Руки его напряженно прощупывали теплую донную тину. В четвертый раз он нащупал старый стальной кабель. И лишь на пятый, когда им уже стал овладевать страх, наткнулся на чемодан.

И тогда его охватила паника. Он сожалел о том, что сделал. Что будет, если его застанут? Он схватил пиджак и пустился бежать, забыв на набережной ботинки.

Никогда еще он не поднимался по железной лестнице так быстро. Из чемодана текла вода. С Малуэна – тоже. Но в шкафу у него лежала рабочая одежда, и он переоделся, то и дело с опаской поглядывая на чемодан, который даже не открыл. За ботинками пришлось снова спуститься. К себе в будку он вернулся в тот момент, когда закрывался «Мулен-Руж».

Камелия вышла последней, посмотрела в его сторону, чтобы удостовериться, что этой ночью она и вправду ему не нужна. А он в это время бормотал:

– Что же дальше-то делать?

Открыть чемодан, конечно! От этого не уйти.

Если снести находку в полицию, там его поведение сочтут непонятным; к тому же в чемодане, может, и нет ничего, кроме контрабандного табака.

Чемодан даже не был заперт на ключ, и когда Малуэн поднял крышку, он сперва увидел что-то мягкое, мокрое – бесформенную кучу тряпья. Чтобы удостовериться, что ничего другого там нет, Малуэн поворошил и вытащил банкноты.

Первая реакция его была такой же, как в тот момент, когда было совершено преступление: он ничего не почувствовал и лишь тупо уставился на кучу слипшихся от влаги белых английских пяти– и десятифунтовых банкнот.

Малуэну и раньше доводилось видеть десятифунтовые билеты. У него лежало в сберегательной кассе больше пяти тысяч франков, и дом тоже принадлежал ему.

Но здесь речь шла не о десятке или полусотне банкнот, не о пустяке. Перед ним лежал целый чемодан денег. Фантастическая сумма!

Малуэн, осматриваясь вокруг, обошел свою клетку.

Море посветлело. По ту сторону набережной, у рыбного рынка, остановилось несколько грузчиков и легковушек, засветились окна двух бистро.

Он отодвинулся от груды банкнот и, словно у него не было более срочного дела, вылил из чемодана воду и поставил его сушиться под огнем. Затем развесил на стуле мокрые брюки и закурил трубку.

– Может, тут даже миллион, – промолвил он вполголоса.

Присев к столу, Малуэн принялся считать купюры, откладывая десятифунтовые в одну сторону, пятифунтовые – в другую. Потом, обмакнув ручку в фиолетовые чернила, перемножил цифры, сложил, и получилась в пересчете на франки сумма в пятьсот сорок тысяч.

Вот оно что! Всего-навсего пятьсот сорок тысяч франков. Малуэн уже свыкся с мыслью и, как будто всю жизнь занимался такими делами, разложил деньги по пачкам, завернул в оберточную бумагу, уложил в чемодан и спрятал его в свой шкафчик.

Стрелочников было трое, и каждый имел шкафчик для личного пользования.

– Ну и дела! – проронил Малуэн, невольно улыбаясь.

И все же ему было малость не по себе. Он даже в мыслях боялся строить какие-нибудь планы и признаться себе, что считает деньги своими. Он снова подошел к стеклянной стенке будки. Светало. Двое мужчин беседовали по ту сторону гавани и привлекли его внимание. Один из них, рыбак Батист, имел привычку расставлять удочки в самом порту и вдоль причалов.

Его шлюпка, окрашенная в зеленый цвет, называлась «Благодать божья».

Собеседник Батиста был в бежевом плаще, высокий и худой. Да это же убийца! Видно, ночью ему было не до сна и он бродил по городу.

Что это он говорит Батисту, поглядывая на зеленую шлюпку? Неужели осмелится нанять рыбака и вместе с ним прощупать багром дно гавани?

Сам не зная почему, Малуэн улыбнулся. Разговор батиста с незнакомцем не произвел на него никакого впечатления. Рыбак отплыл один, чтобы снять свои удочки, а тот, другой, наблюдал за ним с набережной, то и дело дуя на окоченевшие пальцы.

Прошел еще час, взошло солнце, и светло-зеленая поверхность моря заискрилась, словно рыбья чешуя. В доме Малуэна на втором этаже открылось окно. Жена готовила завтрак сыну, который отправлялся в школу в половине восьмого.

Мост переходил мужчина, и Малуэн знал, что это идет его сменщик.

Все было как всегда. Человек в бежевом плаще то расхаживал вдоль набережной, то возвращался на старое место, неотрывно следя за прилегающей частью гавани и шлюпкой Батиста.

На английском судне матросы, поливая из шланга палубу, бегали босиком по мокрым доскам.

В обшарпанном, покрашенном шкафчике Малуэна, не стоившем и пятидесяти франков, лежало пятьсот сорок тысяч. Кто бы мог вообразить себе такое!

В простенке будки висело треснувшее зеркало. Малуэн с любопытством посмотрел на себя. Все то же бледное лицо: тонкие морщины от морской соли, серые глаза, густые брови, седеющие усы.

– Красавчиком себя возомнил? – спросил вошедший в этот момент сменщик, ставя на печку бидончик с кофе.

– Почем знать? – подмигнул в ответ Малуэн.

Он смотрел на шкафчик. Смотрел на зеленую шлюпку и человека из Лондона, сгорающего от нетерпения на набережной. Как тут было не улыбаться? Так уж само собой получалось.

– Что прибывает? – спросил сменщик, водружая на печку свой бидончик с кофе.

– Десять вагонов ранних овощей.

В глазах Малуэна то искрился, то исчезал смех. Все было очень сложно. Впрочем, не следовало думать сразу обо всем.

Будет время – разберемся.

Спускаясь по лестнице, он представил себе, как разозлится жена, увидев, что он надел ботинки на мокрые носки. На углу улицы, близ кафе «Швейцария», Малуэн издали увидел дочь, которая спешила за молоком для своих хозяев.

2

Последующие события могли развернуться и так:

Малуэн спокойно вернулся бы домой и никогда больше не встретился бы с человеком из Лондона. Видел он его лишь ночью да ранним утром, и то издалека, так что были все основания считать, что он даже не знает его в лицо.

Однако пока Малуэн огибал гавань и пересекал железнодорожный мост, направляясь к дому, зеленая шлюпка Батиста повернула прямо к рыбному рынку, а человек из Лондона с деланным безразличием направился к месту, где должен был причалить рыбак.

У Малуэна еще и тогда была возможность пройти мимо, но, как на грех, он остановился, чтобы посмотреть на огромного ската, а когда поднял голову, то перед глазами оказалось зеленое пятно моря, освещенного солнцем, на переднем плане виднелся бежевый плащ, а за ним голубой силуэт Батиста, гребущего кормовым веслом.

– Привет, Малуэн! – сказал прохожий, несущий корзину крабов.

– Привет, Жозеф!

А ведь он дал себе слово пройти рынок побыстрее, никуда не сворачивая с тротуара. Но теперь уже было поздно. И все по вине шлюпки, на которую смотрели они оба – Малуэн и убийца. А когда двое смотрят на один и тот же предмет, очень редко случается, чтобы они не встретились взглядами. Расстояние между ними не превышало и пяти метров. Их разделял только бронзовый причальный кнехт, покрытый инеем. Предрассветная изморось рассеялась, воздух стал прозрачным, краски мягкими. Половину окружающего мира заняло море, гладкое, без единой морщинки, даже без белой каймы прибоя. Другая половина медленно пробуждалась вокруг сверкающих рыб улова, из глубины города доносились звонки, удары молота, стук поднимаемых на магазинах железных штор.

В своей железнодорожной фуражке, с трубкой в зубах, Малуэн стоял, широко расставив ноги, и делал вид, что загляделся на море – у людей часто бывает такая привычка, – но краешком правого глаза не упускал из поля зрения фигуру в бежевом.

«У него вид отчаявшегося человека», – подумал стрелочник.

Но, может быть, незнакомец вообще не из веселых?

Выглядит он странно: очень худое лицо с длинным заостренным носом и бледными губами, резко выступающий кадык.

Кто он по профессии – угадать трудно. Во всяком случае, не рабочий. У него крупные холеные руки с рыжеватым пушком и квадратными ногтями. Одежда такая же, как на большинстве англичан-путешественников, приезжающих в Дьепп: коричневый твидовый костюм, скромный, но отличного покроя, мягкий воротничок, мягкая шляпа, плащ хорошего качества.

Нельзя было принять его и за служащего – нечто неуловимое в облике говорило о том, что он не ведет сидячего образа жизни. Малуэну представились вокзалы, гостиницы, порты…

Внезапно Малуэну пришла в голову мысль, быть может безосновательная, но соответствующая первому впечатлению: незнакомец похож на тех, кто работает в мюзик-холле или цирке, он – фокусник, чревовещатель или даже акробат.

Батист зачалил свою шлюпку, отгрузил на набережную корзину с угрями. За каждым его жестом печальными, глубоко запавшими глазами, не выпуская папиросы из пожелтевших от табака пальцев, следил незнакомец.

– Не густо! – указал на угрей Батист.

Он бросил это англичанину тоном, каким может обратиться рыбак к любому зеваке на набережной.

Заговорит ли тот, в свою очередь, с Батистом? И не для этого ли англичанин так долго поджидал рыбака?

Стрелочник понимал, что сейчас он здесь лишний, но уже не хотел уходить.

Пока рыбак выбирался на набережную, англичанин чуть повернул свое худое лицо, и два взгляда, встревоженные, удивленные, бессильные оторваться один от другого, впервые скрестились.

И тут Малуэн внезапно почувствовал страх, боязнь всего и вся, а убийца испугался этого стрелочника, неподвижно стоящего на набережной.

«Ни в коем случае не смотреть на будку: убийца сразу догадается», – подумал Малуэн.

И конечно, тут же посмотрел вверх, не сомневаясь, что тот проследит за его взглядом.

«Он узнает меня по форменной фуражке и…»

Глаза англичанина немедленно метнулись к фуражке.

– Все еще не передумали прогуляться? – спросил Батист.

Ответа Малуэн уже не слышал. Он бежал прочь, расталкивая рыночную толпу, бежал до тех пор, пока не очутился по ту сторону крытого рынка. Когда Малуэн оглянулся, бежевого плаща больше не было видно.

Малуэн был уверен, что незнакомец, как и он сам, убежал и теперь с другой стороны рынка в свой черед высматривает его в толпе.

Обычно, едва поев, он ложился спать и вставал около двух часов дня. Оставшееся до смены время рыбачил или что-нибудь мастерил. В этот день, провалявшись без сна час в постели, он встал и начал одеваться.

– Тебе чего-нибудь надо? – крикнула жена, услышав снизу его шаги.

Ему ничего не было надо, но спать не хотелось. Еще лежа в постели с закрытыми глазами, он думал о морских течениях и делал подсчеты.

После того как тело упало в воду, примерно еще два часа продолжался отлив, а значит, труп утащило на дно или унесло в открытое море.

Это был не первый утопленник в Дьеппе, и, когда хорошо знаешь порт, нетрудно почти точно определить, где тело будет выброшено на сушу. Оно могло зацепиться за сваю причала, и тогда его долго не обнаружат.

Но возможно, что труп поплыл по фарватеру, тогда течение выбросит его на пляж, как это случилось прошлым летом с телом американки.

Малуэн зашнуровал ботинки и спустился вниз по лестнице, дрожавшей под его тяжестью, как, впрочем, и весь дом, построенный из легких материалов.

– Уходишь? – удивилась г-жа Малуэн, занятая стиркой.

– Ухожу.

Это все, что ей полагалось знать. Он поднял крышку кастрюли: интересно, что будет к обеду? Повязывая шарф, вспомнил о кашне сменщика и уже на пороге набил трубку.

С того места, где он стоял, пляж был виден, но слишком далеко, чтобы разглядеть тело, да еще среди телег, вывозивших гальку.

На рыбный рынок Малуэн попал, когда распродажа уже заканчивалась и каменные плиты тщательно промывали. По ту сторону гавани сверкала его будка, освещенная солнцем, и в ней четко вырисовывался силуэт сменщика.

Малуэн заглянул в бистро.

– Стопку кальвадоса, – бросил он, облокотившись о стойку.

Встретится ли он с клоуном? Так теперь Малуэн называл незнакомца. Честно говоря, желания видеть его у стрелочника не было, и все же он искал клоуна взглядом.

Приморский бульвар был безлюден. Большие отели на зиму закрывались, их окна зашторивались или замазывались мелом. Казино, так же как и шикарные магазины по соседству, было закрыто. Малуэн никогда не ходил в ту часть города, где летом ему не было места, а зимой нечего делать. На бульваре прогуливались матери с детьми. Проехала груженная галькой телега, а на пляже рабочие, широко размахивая лопатами, нагружали другие телеги.

Малуэн шел медленно, засунув руки в карманы, покуривая трубку. Его можно было принять за рабочего, вышедшего подышать свежим воздухом. С деланным безразличием он окидывал взором берег, окаймленный водорослями. Трупа там не было. Правда, одна куча водорослей издали походила на тело, и он подошел взглянуть на нее, даже поворошил ногой. Потом, не поднимая головы, повернул обратно к бульвару и, уже всходя по лестнице, нос к носу столкнулся с клоуном.

Как и утром, взгляды их скрестились. Большой испуг выразили глаза англичанина. Малуэн заметил, что от холода у него посинел нос, а губы трясутся так, что даже дрожит сигарета. Продолжай Малуэн подниматься, они задели бы друг друга.

Малуэн смутился, словно его уличили во лжи, он тут же повернулся к морю и сделал вид, что смотрит на него. Услышав удаляющиеся шаги, резко обернулся – человек из Лондона был уже далеко, а его размашистые шаги придавали ему сходство с кузнечиком.

Кто же он? В лице его не было ничего скотского.

Напротив, он, скорее, напоминал неприкаянного, болезненного чудака.

И все же этот чудак привез из Лондона чемодан денег и убил сообщника, чтобы не делиться с ним.

Покойный же… Кем он был – Малуэн, в сущности, понятия не имел. Видел он его ночью, да и то издалека.

Знал лишь, что тот был одет в серое и выглядел чуть поплотнее другого. Вот и все.

Малуэн прошел мимо отеля «Ньюхейвен», единственной на бульваре гостиницы, оставшейся открытой: у нее была постоянная клиентура из коммивояжеров.

Клоун скрылся за казино, и Малуэну не хотелось вновь встречаться с ним.

«У меня теперь пятьсот сорок тысяч франков», – не слишком уверенно сказал себе Малуэн, просто чтобы избавиться от угнетавшей его тревоги.

Он находился в ста метрах от мясной лавки, где дочь его жила в услужении. Не странно ли это? Поравнявшись с лавкой, он не увидел дочери – наверное, она была на кухне. Зато г-жа Лене, восседавшая за кассой, кивнула ему.

– Тебе и невдомек, что я богаче тебя, – пробормотал Малуэн.

Но почему же он чувствует себя не в своей тарелке?

Решив, что рюмка-другая аперитива взбодрит его, он зашел в кафе «Швейцария». Время приближалось к полудню. Начали прибывать пассажиры парохода, уходящего в час дня, повторились те же маневры, что и ночью. После второй рюмки Малуэну вдруг захотелось подняться к себе в будку, и он вошел туда, сильно запыхавшись.

– Чего это тебя принесло? – удивился сменщик.

Малуэн подозрительно поглядел на него. Он понимал, что не прав, но не мог с собой совладать.

– Тебе что, неприятно меня видеть?

– С чего ты взял?

– Вид у тебя такой.

Раздался звонок. Стрелочник открыл третий путь, а Малуэн посмотрел на свой шкафчик. Он хотел было что-то сказать, сгладить неловкость, но на ум ничего не приходило. Впрочем, не следовало создавать впечатление, что он пытается сделать первый шаг. Почему это сменщик хранит молчание?

Малуэн постоял две-три минуты посреди будки, делая вид, что следит за возвращающимся с моря траулером. Наконец вздохнул и ушел, ничего не сказав.

– Ну и ладно, – проворчал он, спускаясь по железной лестнице.

Двери «Мулен-Руж» были открыты. Две женщины мыли полы, а хозяин – бывший парижский бармен – полировал зеркало специальным составом.

Малуэн вернулся домой. Усаживаясь за стол, развернул купленную по дороге газету.

– Ты ничего мне не расскажешь? – спросила жена.

– Рассказывать нечего.

Газета могла что-нибудь сообщить, ну хоть в двух строках, о чемодане, о краже, совершенной в Англии, или о фальшивых деньгах.

При этой мысли Малуэн нахмурился. А вдруг и впрямь банкноты фальшивые? С виду клоун не был похож на вора и мошенника. А вот фальшивомонетчиком, работающим где-нибудь в подвале, корпящим над клише, оперирующим типографской краской и кислотами, он вполне мог оказаться.

– Что с тобой? – спросила жена.

Что с ним? Да то, что он в бешенстве. Вернее, боится, что рехнется, если деньги и впрямь фальшивые.

– Больше не будешь есть?

– Нет.

Только бы ей не вздумалось досаждать ему расспросами! Сидеть было больше невмоготу. Встанешь – захочется идти. Но куда?

Найдут ли по крайней мере труп? Скоро стемнеет, а значит, все отсрочится до завтра. Но почем знать?

Если утопленник зацепился за старые тросы – их много на дне гавани – тогда уже вообще нечего ждать: его могут выловить через месяц или вообще никогда.

– Почему Эрнеста нет дома? – раздраженно спросил он жену.

– Ты забыл, что сегодня он обедает у тетки?

Малуэн снова отправился в город. Уже в половине четвертого зажглись огни витрин и уличные фонари.

Засветилась и его будка у морского вокзала. Стрелочника начало клонить в сон, но через четверть часа это прошло.

Бесцельно побродив по улицам, он наконец устроился в уголке кафе «Швейцария», где по крайней мере можно было послушать граммофон. В противоположном углу сидела нарядно одетая Камелия, с лисой на шее.