Текст книги "Торги при свечах"

Жорж Сименон
«Торги при свечах»

Мегрэ отодвинул тарелку, потом табурет. Потянулся, машинально приподнял крышку на сковородке и ворчливо сказал:

– За работу, дети мои! Сегодня пораньше ляжем спать.

Сидящие за огромным столом в трактире покорно посмотрели на него. Хозяин трактира Фредерик Мишо, заросший трехдневной щетиной, поднялся первым и направился к стойке.

– Что могу…

– Нет! Довольно! – воскликнул Мегрэ. – Белое вино, кальвадос, опять белое вино… Хватит!

Все дошли уже до той степени усталости, когда веки начинают гореть. Жюлия, жена Фредерика, отнесла на кухню блюдо с остатками красной фасоли. Тереза, молодая служанка, вытерла глаза. Но не потому, что плакала.

Просто у нее был насморк.

– С чего начнем? – спросила она. – С того, как я убирала со стола?

– Сейчас восемь часов вечера. Начнем с этого времени.

– Тогда я принесу скатерть и карты.

В трактире было тепло, даже жарко, а за окнами, в темноте, ветер гнал порывами ледяной дождь.

– Садитесь там, где и тогда, отец Никола… А вы, господин Гру, еще не пришли.

Тут вмешался трактирщик.

– Как раз когда я услышал его шаги, я сказал Терезе: «Положи карты на стол».

– Опять мне изображать, как я вхожу? – буркнул Гру, крестьянин ростом под метр восемьдесят и здоровый, как деревенский буфет.

Можно было подумать, что это актеры, репетирующие в двадцатый раз одну и ту же сцену: движения вялые, взгляд отсутствующий. Мегрэ, выступающему в роли режиссера, порой трудно было поверить в реальность происходящего. А само место, где он находился!

Думал ли он, что придется три дня проторчать в трактире, затерянном посреди вандейских болот, вдали от какого-либо жилья.

Место это называлось Понт-дю-Гро. И мост тут действительно был. Длинный, деревянный, он был переброшен над чем-то вроде заилившегося канала, два раза в день заливаемого морем, но самого моря видно не было.

Виднелись лишь болота и где-то на линии горизонта плоские крыши ферм, которые здесь называли хижинами. Кому нужен этот трактир у дороги? Охотникам на уток? Около него выкрашенная красной краской бензоколонка, а на стене красовалась огромная ярко-синяя реклама какой-то марки шоколада.

По другую сторону моста – длинные одноэтажные постройки большой фермы – хозяйство Гру.

«…15 января, в 12 часов дня… В местечке, называемом Мулятьер… публичные торги… жилой дом, тридцать гектаров заливных лугов, движимое и недвижимое имущество, сельскохозяйственные орудия, мебель и посуда…

Продажа за наличные».

С этого объявления все и началось. А до тех пор уже много лет каждый вечер в трактире был похож один на другой. Приходил старый Никола, всегда полупьяный, и, прежде чем сесть за стол со своей обычной кружкой пива, подходил к стойке пропустить рюмочку. Потом из своей «резиденции» притаскивался Гру. Тереза накрывала стол красной скатертью, приносила карты, жетоны. Затем поджидала четвертого – таможенника, а если он не приходил, то его заменяла Жюлия.

Тогда, четырнадцатого января, накануне торгов, в трактире были еще два гостя. Крестьяне, приехавшие на аукцион издалека: Боршен из окрестностей Ангулема и Каню из Сен-Жан д'Анжели.

– Минутку! – сказал Мегрэ, увидев, что трактирщик собирается тасовать карты. – Боршен пошел спать около восьми, то есть сразу после ужина. Кто проводил его в комнату?

– Я, – ответил Фредерик.

– Он пил?

– Немного, но лишнего все же хватил. Он спросил у меня, кто этот мрачный тип, я ему ответил, что это Гру, добро которого распродается… Тогда он поинтересовался, как этому Гру удалось разориться, владея такими роскошными заливными лугами, и я…

– Хватит! – прорычал Гру.

Великан был мрачен. Он не допускал мысли, что никогда всерьез не занимался своей землей и скотом, обвиняя в своем банкротстве Небо.

– Хорошо! Кто видел тогда бумажник Боршена?

– Все. Он вынул его из кармана во время ужина, хотел показать фотографию жены… В бумажнике было полно денег. Да и так все об этом знали: ведь он приехал на торги, а в объявлении было написано, что продажа за наличные…

– А у вас, господин Каню, тоже при себе было более ста тысяч франков?

– Сто пятьдесят тысяч. Больше я платить на собирался.

С самого приезда на место Мегрэ, руководивший в то время летучей бригадой из Нанта, нахмурив брови, внимательно присматривался к Фредерику Мишо. Мишо, мужчина лет сорока пяти, в спортивной рубашке и со сломанным носом боксера, мало походил на деревенского трактирщика.

– Скажите… Вам не кажется, что мы уже когда-то встречались?

– Зачем зря тратить время… Вы правы, комиссар… Но теперь я в порядке.

Бродяжничество в квартале Терн, драки и нападения, фальшивые закладные и обкрадывание автоматов… Словом, Фредерик Мишо – более известный полиции как Фред Боксер – вдруг оказался трактирщиком в Понтдю-Гро, самой глухой дыре в Вандее.

– Вы и Жюлию, наверное, узнали… Вместе нас тогда посадили, десять лет назад. Да вы и сами увидите, какая из нее вышла хозяйка…

Это была правда. Жюлия, толстая, оплывшая, неряшливая, с сальными волосами и в стоптанных туфлях, сновала из бара на кухню и обратно. Она уже ничем не напоминала девицу с площади Терн, и что самое неожиданное – отлично готовила.

– Мы взяли к себе Терезу, воспитанницу из приюта.

Девушке было лет восемнадцать: худая, высокая, слегка курносая, с капризным ртом и рассеянным взглядом.

– Играть по-настоящему? – спросил таможенник, которого звали Жантий.

– Играйте так же, как и тогда. А вы, Каню, почему не пошли спать?

– Я наблюдал за игрой, – пробормотал крестьянин:

– Это значит, что он все время таскался за мной, – ехидно уточнила Тереза, – и зудел, чтобы я обещала, что приду к нему в комнату…

Мегрэ увидел, что Фред бросил на Каню злобный взгляд, а Жюлия это заметила.

Ну, что ж… Все на своих местах, как и в тот вечер.

Тогда тоже шел дождь. Комната Боршена была на первом этаже в конце коридора. В этот коридор выходят три двери: одна – на кухню, другая – к лестнице в подвал, а третья обозначена номером 100.

Мегрэ вздохнул и устало потер рукой лоб. За три дня он пропитался запахом этого дома, его атмосфера обволакивала его до тошноты.

Но что же он мог сделать?

Четырнадцатого, незадолго до полуночи, когда карточная игра еще тянулась, Фред принюхался и позвал из кухни Жюлию.

– У тебя ничего не сгорело на плите? – Потом встал и открыл дверь в коридор: – О, черт! Пахнет гарью!

Следом за ним бросились Гру и Тереза. Запах шел из комнаты Боршена. Фред постучал, а потом – замка в двери не было – открыл дверь. Волосяной матрас медленно тлел, а на матрасе, в рубашке и кальсонах, лежал Боршен с разбитой головой.

В час ночи по телефону Мегрэ был извещен о случившемся, а уже в четыре утра по проливному дождю, с покрасневшим носом и ледяными руками он прибыл на место происшествия.

Бумажник Боршена исчез. Окно в его комнате было закрыто. Никто с улицы зайти не мог, так как во дворе Мишо держал немецкую овчарку очень серьезного нрава.

Всех арестовать невозможно. А под подозрением были все, кроме Каню, – только он один ни разу за весь вечер не покинул бар.

– Продолжайте. Я слушаю вас, смотрю. Делайте именно то, что вы делали четырнадцатого в это время.

Торги были отложены. Пятнадцатого комиссар приказал закрыть двери трактира, но, несмотря на это, перед ними целый день толклись люди.

Теперь уже шестнадцатое. Мегрэ почти все время находился в зале, покидая его только для того, чтобы вздремнуть несколько часов. Другие тоже. Им уже обрыдло с утра до вечера смотреть друг на друга, слушать одни и те же вопросы, повторять те же жесты.

Жюлия готовила еду. Все, что существовало вне трактира, было забыто. Приходилось делать над собой усилие, чтобы представить этих людей в каком-нибудь другом месте, в городе, переставшими неустанно повторять:

– Ну вот… Я побил его черву… Гру бросил свои карты и сказал: «Что играть дальше… Я не увидел у себя одну карту… Такое уж мое счастье!..» Он поднялся…

– Встаньте, Гру, – сказал Мегрэ. – Делайте так, как тогда…

Великан пожал плечами.

– Сколько еще раз мне ходить в уборную? – буркнул он. – Спросите Фредерика. Или Никола… В другие вечера я хожу туда хотя бы два раза. Что? А что мне делать с четырьмя или пятью бутылками белого вина, которые я выпиваю за день?

Он сплюнул и направился к дверям. Прошел вдоль коридора и ударом кулака открыл дверь под номером 100.

– Ну, и долго еще мне там торчать?

– Столько, сколько надо… А вы все что делали, когда Гру не было?

Таможенник нервно хихикнул над злостью Гру, смех его как-то странно дребезжал. Он был самый слабый из всех. Слишком нервный.

– Говорил же я Жантию и Никола, что будут неприятности! – признался Фред.

– Из-за чего?

– Гру и его ферма… Он все время думал, что торги не состоятся, что он сумеет занять денег… Когда вешали объявление о торгах, он угрожал судебному исполнителю ружьем… В его возрасте, всю жизнь будучи землевладельцем, не так-то просто наниматься батраком…

Гру вернулся, сверля присутствующих злобным взглядом.

– И что теперь? – закричал он. – Может, хватит? Ведь это я убил человека и поджег матрас, да?

Пусть мне это объявят и бросят в тюрьму… Потому что больше… Где были вы, Жюлия? Мне кажется, что не здесь…

– Я чистила на кухне овощи… Мы считали, что к обеду будет много народу из-за торгов…

– А ты, Тереза?

– Я пошла к себе наверх.

– Когда?

– Перед тем как вернулся господин Гру.

– Минутку! Пойдем туда вместе. А вы продолжайте…

Начали новую партию?

– Не сразу… Гру не хотел… я уже говорил… Пошел к стойке за пачкой «Голуаз».

– Идем, Тереза.

Комната, в которой был убит Боршен, действительно была расположена очень удобно. Всего два метра от лестницы. Следовательно, Тереза могла…

Маленькая комната с железной кроватью, на стуле – немного белья и одежда.

– Что ты тут делала?

– Я писала…

– Что?

– Что завтра мы ни минуты не будем одни. – Она вызывающе посмотрела ему в глаза. – Месье хорошо знает, о чем я говорю. Я поняла это по вашим вопросам и взглядам. Старуха подозревает… Везде таскается за нами… Я умоляла Фреда забрать меня отсюда, и мы решили весной уехать…

– Почему весной?

– Не знаю… Это Фред так решил… Мы должны были поехать в Панаму, где он прожил некоторое время, и там открыть бистро.

– И долго ты была в своей комнате?

– Недолго. Я услышала, что старуха идет наверх…

Она спросила, что я делаю. Я ответила: «Ничего». Она ненавидит меня. А я ее. Я могу присягнуть, что она догадывается о наших планах.

И Тереза выдержала взгляд Мегрэ. Это была одна из тех девиц, которые знают, чего хотят, и знают, чего хотеть.

– А ты не думаешь, что Жюлия скорее согласилась бы увидеть Фреда за решеткой, чем знать, что он уехал с тобой?

– Это на нее похоже!

– Что она делала у себя в комнате?

– Снимала пояс. Она должна носить эластичный пояс, чтобы сохранить остатки фигуры…

Острые зубы Терезы вызывали в памяти маленького злобного зверька. Говоря о своей предшественнице в сердце Фреда, верхняя губа ее хищно поднималась.

По вечерам, когда объестся – она всегда отвратительно обжирается, – пояс начинает ей жать, и она идет наверх снять его.

– И долго она там была?

Минут десять. Когда спустилась, я стала помогать ей чистить овощи. А остальные продолжали играть в карты.

– Дверь из зала в кухню была открыта?

– Она всегда открыта.

Мегрэ посмотрел на нее еще раз и начал тяжело спускаться по скрипучей лестнице. Было слышно, как во дворе бренчит цепью собака.

Сразу за дверями погреба лежала куча угля. На ней было найдено орудие убийства – тяжелый молот, которым разбивали куски угля. Отпечатков пальцев на нем не обнаружили. Убийца, очевидно, обернул его рукоять тряпкой. Во всем же доме и на ручке двери, ведущей в комнату убитого, было обнаружено множество отпечатков пальцев всех присутствовавших в доме вечером четырнадцатого числа.

Что касается бумажника, то десяток людей, имеющих большой опыт по этой части, искали его в самых неправдоподобных местах. Прибегли даже к помощи золотарей, которые вычистили выгребную яму.

Бедняга Боршен приехал из своей деревни, чтобы купить дом Гру. До сих пор он был только арендатором, а теперь хотел сам стать хозяином. Был женат, имел трех дочерей. Поужинав за одним из столов, он переговорил с Каню, тоже возможным покупателем. Показал ему фотографию жены.

Отяжелев от обильной еды и спиртного, он направился в комнату характерной походкой крестьянина, собирающегося отойти ко сну. Бумажник, наверное, засунул к себе под подушку.

В зале четверо мужчин, попивая винцо, играли в белот, как всегда по вечерам: Фред, Гру, старик Никола, который, накачавшись, становился сизым, и таможенник Жантий. За ними, верхом на стуле, уселся Каню, посматривающий то в карты, то на Терезу, надеясь благодаря ей развлечься ночью.

В кухне трудились над ведром овощей две женщины:

Жюлия и малышка из приюта.

В какую-то минуту кто-то из находившихся в трактире людей вышел под тем или иным предлогом в коридор, открыл дверь в погреб, откуда взял молот, а потом вошел в комнату Боршена.

Никто ничего не слышал. Отсутствие убийцы не могло быть долгим, так как никто не обратил на него внимания.

К тому же убийце надо было еще и спрятать бумажник в надежное место!

Поджог матраса был явно рассчитан на всеобщий переполох. Вызовут полицию и каждого обыщут!

– Когда я вспоминаю, что здесь вдобавок ко всему еще и приличного пива нет! – пожаловался Мегрэ, возвращаясь в бар. Сейчас бы кружку свежего, пенящегося пива из бочки! Тогда как в трактире не было ничего, кроме мерзкого пойла, называемого «домашним пивом».

– А что с игрой?

Фред глянул на часы синего фаянса. Он привык к методам полиции. Как и все остальные, он страшно устал, но держался спокойно.

– Без двадцати десять… еще нет. Мы продолжали разговаривать. Это ты, Никола, попросил еще вина?

– Наверное.

– «Сходи за вином», – крикнул я Терезе. Но потом встал и сам спустился в погреб.

– Почему?

Фред пожал плечами.

– Тем хуже для меня, правда? Ну, черт с ней!

Пусть слышит! Когда все это кончится, жизнь будет такой, как раньше. Я слышал, как Тереза шла к себе наверх. Догадался, что она написала мне записку и засунула ее в замочную скважину под дверь. Слышишь, Жюлия? Ничего не поделаешь, старушка. Я уже по горло сыт твоими сценами, а хорошие минуты так редки…

Каню покраснел, а Никола издевательски засмеялся.

Жантий опустил глаза, ведь и он увивался за Терезой.

– Записка была?

– Да. Я прочел ее внизу, пока вино налили в бутылку. Тереза просто писала, что завтра, наверное, ни минуты не будем одни.

Странная вещь, в голосе Фреда слышались неподдельная страсть и даже неожиданно высокие чувства.

Тереза резко поднялась и перешла из кухни к игорному столу.

– Все кончено, да? – произнесла она дрожащим голосом. – Хорошо бы еще нас всех арестовали, посадили в тюрьму. Тогда посмотрим… Но ходить вот так, кругами, с таким видом, с видом…

Она разрыдалась и, закрыв лицо руками, отвернулась к стене.

– И сколько вы пробыли в погребе? – невозмутимо продолжил Мегрэ.

– Три или четыре минуты.

– Что вы сделали с запиской?

– Сжег над свечой.

– Вы боялись Жюлии?

Фреда обидело это слово.

– А вы не понимаете, господин комиссар? Вы, который арестовал нас десять лет назад? Не понимаете, что когда люди пережили вместе кое-что!.. Ну, как хотите. Не переживай, моя бедная Жюлия…

– А я и не переживаю, – донесся из кухни спокойный голос.

Мотив! Где этот знаменитый мотив, о котором твердят на лекциях по криминологии? У каждого был свой мотив. Особенно у Гру, которому уже нечего было терять.

На следующий день его дом должен был быть продан, а сам он оказался бы на улице. Без мебели, без одежды, без гроша за душой. Ему оставалось одно – пойти в работники на чью-нибудь ферму.

В этом доме Гру знал все закутки, вход в подвал, кучу угля, молот…

А Никола? Мог бы он?.. Он жил очень бедно. Но у него в Ниорте была дочь. Она работала там прислугой, и все, что зарабатывала, отдавала на содержание ребенка. Разве он не мог?.. Безусловно, Фред только что сказал, что именно он каждую неделю колол им дрова и уголь.

В тот вечер, около девяти, Никола, пьяно пошатываясь, пошел в уборную. «Только бы двери не перепутал», – заметил Жантий.

Такие случаи бывают! Но почему это заметил именно Жантий, перебирая карты?

А Жантий? Разве не мог он совершить преступление, когда через несколько минут пошел следом за Никола?

Конечно, он служил на таможне, но всем было известно, что человек он несерьезный, бродил по кафе и всегда мог улучить момент.

– Скажите, господин комиссар… – начал Фред.

– Подождите. Сейчас пять минут десятого. Где вы были позавчера в это время?

Тереза, шмыгая носом, села, опершись плечами на спину своего хозяина.

– Ты была здесь?

– Да. Кончила чистить овощи… Взяла свитер, который начала вязать, но за работу не принялась…

Жюлия все это время находилась в кухне, но ее не было видно.

– Вы что-то хотели сказать, Фред?

– Мне тут пришло кое-что в голову. Вроде есть одна вещь, которая доказывает, что никто из присутствовавших не мог его убить. Раз… Предположим… Нет, не то хотел сказать. Если бы я убил кого-нибудь у себя в доме, разве пришло бы мне в голову устраивать пожар? Зачем?

Чтобы привлечь внимание?

Мегрэ только что набил трубку и, не торопясь, раскуривал ее.

– Налей мне, пожалуй, рюмочку кальвадоса, Тереза!..

Что касается вас, Фред, почему вы не стали поджигать матрас?

– Ну, потому что… – Он смешался. – Не начнись пожар, никто не заметил бы, что случилось… Все разошлись бы по домам… И…

Мегрэ улыбнулся, губы забавно растянулись на мундштуке трубки.

– К сожалению, это как раз доказывает обратное, Фред… Поджог – это единственная важная улика, и она привлекла мое внимание сразу же по приезде. Допустим, что это вы, как вы говорите, убили старика. Все знают, что он остановился у вас, и поэтому вы и думать не можете о том, чтобы спрятать труп. На следующий день надо будет открыть дверь его комнаты и вызвать полицию. А, кстати, в какое время он хотел, чтобы его разбудили?

– В шесть часов. Он собирался осмотреть дом и землю до начала торгов.

– Итак, если бы труп обнаружили в шесть часов, в доме были бы только вы, Жюлия и Тереза. Не говоря о Каню, которого никто бы не заподозрил. Никому и в голову бы ни пришло, что убийство было совершено во время карточной игры.

Фред с напряженным вниманием следил за ходом рассуждений комиссара, и Мегрэ показалось, что он побледнел. Фред даже машинально порвал одну из карт и уронил обрывки на пол.

– Осторожно, если вы опять соберетесь играть, то напрасно будете искать туза пик. Я говорил… А! Так… что надо сделать, чтобы убийство было открыто прежде, чем Гру, Никола и Жантий покинут трактир, и чтобы подозрение могло пасть на них?.. Ведь ни у кого не было повода заглянуть в ту комнату. Предлог был только один… Пожар!

На этот раз Фред встал, напряженный, со сжатыми кулаками, жестким взглядом.

– А, тысяча чертей! – выругался он.

Все испуганно притихли. Под влиянием усталости они уже перестали верить – до этой минуты – в существование преступника. Ни до кого уже не доходило, что убийца здесь, в доме, что они разговаривают с ним, едят за одним столом, даже, может, играли с ним в карты и пили.

Пока Фред мерил комнату большими шагами, Мегрэ сидел, опустив голову и прикрыв глаза. Нашел ли он наконец то, что искал? Уже три дня он не дает им ни минуты передышки, десятки раз велит им повторять одни и те же жесты, слова в надежде, что вдруг всплывет какая-то забытая подробность, но главным было сломить их упорство, а убийцу довести до крайности.

Присутствующие услышали голос комиссара, спокойно попыхивающего трубкой:

– Все дело в том, чтобы узнать, у кого есть настолько безопасный тайник, в котором бумажник было невозможно найти… Всех присутствующих тщательно обыскали уже в ту злополучную ночь. Разгребли уголь у входа в подвал, простукали стены, обследовали бочку. Но бумажник, набитый ста тысячами франков… Ваше мелькание, Фред, доведет меня до морской болезни.

– Но, черт возьми, или вы не понимаете, что…

– Что?

– Что это не я убил его! Я еще не настолько сошел с ума! И без того на моем счету уже много…

– А вы действительно собирались весной уехать с Терезой в Южную Америку и открыть там бистро?

Фред повернулся к дверям кухни и спросил сквозь стиснутые зубы:

– Ну и что?

– А на какие деньги?

Фред посмотрел прямо в глаза Мегрэ.

– Так вы к этому клоните? Вы на ложном пути, господин комиссар. Пятнадцатого мая у меня и так будут деньги. Когда я честно зарабатывал на жизнь, организуя поединки боксеров, мне в голову пришла мысль обеспечить свою будущую жизнь. И я застраховался на сто тысяч франков, которые мне должны будут выплатить, когда мне стукнет пятьдесят лет. А это случится как раз пятнадцатого мая.

– Жюлия знала об этой страховке?

– Женщин это не касается.

– Итак, Жюлия, вы не знали, что Фред должен получить сто тысяч франков?

– Нет, знала.

– Что?! – подскочив, выкрикнул Фред.

– И знала о том, что он хочет слинять с этой тварью.

– И вы позволили бы им уехать?

Жюлия сидела не шевелясь, молча уставившись на Фреда. И чувствовалось в ней какое-то странное внутреннее спокойствие.

– Вы мне не ответили! – напомнил Мегрэ.

Жюлия перевела взгляд на комиссара. Губы ее дрогнули. Может, она хотела сказать что-то важное? Но она только пожала плечами.

– Разве можно сказать, что сделает женщина?

Фред не слушал ее, будто внезапно его мысли заняло что-то другое. И у Мегрэ появилось ощущение, что мысли их идут в одном направлении.

– Скажите, Фред…

– Что? – спросил он, очнувшись как ото сна.

– Этот страховой полис… Который Жюлия видела без вашего ведома… Я тоже хотел бы на него взглянуть.

Какую странную дорогу выбрала себе правда, чтобы выйти наружу! Мегрэ был уверен, что он ни о чем не забыл. Тереза в своей комнате говорила ему об отъезде, но деньги… Это было так просто, так глупо, что можно было лопнуть от смеха. Дом был обыскан десятки раз, но ни страхового полиса, ни удостоверения личности, ни воинской книжки не нашли.

– Я к вашим услугам, – вздохнул с облегчением Фред. – При случае вы познакомитесь с моими сбережениями.

Он направился к кухне.

– Вы можете войти. Когда живешь в такой дыре… Не говоря уже о том, что у меня есть кое-какие бумаги, которые мои старые приятели охотно бы сперли.

Тереза удивленно двинулась за ними. Потом раздались тяжелые шаги Гру. Поднялся и Каню.

– Не думайте, что это уж что-нибудь особенное. Просто в молодости я случайно был жестянщиком.

Справа от плиты стояло огромное помойное ведро из оцинкованного железа. Фред вывалил его содержимое на середину кухни и выбил двойное дно. Заглянул в него, и брови его поднялись от удивления. Он медленно поднял голову и открыл рот…

Среди бумаг лежал вытертый большой бумажник, перетянутый красной резинкой, вырезанной из велосипедной камеры.

– Ну, Жюлия? – мягко спросил Мегрэ.

На мгновение ему показалось, что сквозь расплывчатые черты ее лица проступило что-то от прежней молодой Жюлии. Она поочередно посмотрела на всех. Ее верхняя губа изогнулась в презрительной гримасе. Можно было подумать, что этой гримасой она старается сдержать слезы. Но она не заплакала.

– Ну, что ж! Я готова, – сказала она бесцветным голосом.

Самым удивительным было то, что внезапно разрыдалась Тереза. Она завыла, как собака над покойником.

– Вы, наверное, сразу заберете меня, раз у вас машина? Могу я собрать вещи? – сказала Жюлия.

Мегрэ ждал, пока она соберет сумку. Комиссар был мрачен – реакция на долгое нервное напряжение.

Когда Жюлия нашла тайник Фреда? Или при виде страхового полиса, о котором он ей никогда не говорил, она поняла, что в тот день, когда он получит деньги, он уйдет с Терезой?

И вот привалил случай: еще большая сумма, чем та, которую получил бы Фред. И она даст ему эти деньги через несколько дней или недель, как утихнет все дело.

«Посмотри, Фред! Я знала обо всем. Ты хотел с ней уехать, правда? Думаешь, я уже ни на что не гожусь?

Открой свой тайник. Это я, «старуха», как ты меня называешь…»

Мегрэ на всякий случай не спускал с нее глаз, пока она ходила по комнате, в которой ничего не было, кроме огромной кровати из красного дерева и висящей над ней фотографией Фреда Боксера.

– Мне надо снять пояс, – сказала она. – Не смотрите. Это не слишком приятное зрелище.

Она села в машину. Мегрэ упорно смотрел на дождевые капли, стекавшие по стеклам. Что делают сейчас те, в трактире? И кому достанется дом Гру, когда догорит третья свеча?[1]1
  Во Франции существует обычай проводить некоторые виды торгов и аукционов при свечах. Три свечи зажигаются поочередно, и вещь переходит в собственность нового владельца, если торги закончатся до того, как догорит последняя свеча.


[Закрыть]