Электронная библиотека » Жюль Верн » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Блеф"


  • Текст добавлен: 13 ноября 2013, 01:59


Автор книги: Жюль Верн


Жанр: Зарубежные приключения, Приключения


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Жюль Верн
Блеф. Американские нравы

В марте 1863 года я сел на пароход «Кентукки», который курсирует между Нью-Йорком и Олбани.

В это время года особенно оживляются деловые связи между этими двумя городами; впрочем, это самое обычное для Америки явление. Нью-йоркские коммерсанты поддерживают через своих агентов постоянные торговые сношения даже с самыми отдаленными странами и таким образом широко распространяют изделия, доставляемые из стран Старого Света, одновременно вывозя за границу предметы отечественного производства.

Стоя на палубе, я невольно дивился деловому оживлению, царившему на пристани. Со всех сторон сюда стекались путешественники: одни торопили носильщиков, нагруженных всевозможными свертками и чемоданами, другие, как заправские английские туристы, обходились собственными силами, уместив все необходимое в крохотном саквояже. Пассажиры суетились. Каждый спешил занять свое место на борту пакетбота, который был набит до отказа, как это обычно бывает в Америке, где господствует страсть к наживе.

Первые же удары гонга вызвали смятение среди опаздывающих. Пристань накренилась под тяжестью хлынувшей на пакетбот толпы; по большей части это были дельцы, для которых не попасть на пароход значит понести крупные убытки.

Наконец толпа растаяла. Тюки были разложены, и пассажиры разместились. Пламя гудело в топке котла, палуба «Кентукки» содрогалась. Солнце, проглядывая сквозь утренний туман, слегка прогревало мартовский воздух. В такое утро невольно поднимешь воротник, спрячешь руки в карманы, но все же скажешь: «А погода сегодня будет великолепная».

Поездка моя не носила делового характера, в чемодане имелось все, что только можно пожелать, а голова не была занята никакими коммерческими планами и торговыми расчетами; поэтому я беззаботно предался размышлениям, положившись на волю случая, этого лучшего друга путешественников, который нередко доставляет нам в пути разные удовольствия и развлечения. Внезапно в нескольких шагах от себя я увидал миссис Мелвил, которая мило мне улыбалась.

– Как! Это вы, миссис Мелвил! – воскликнул я с радостным удивлением. – Неужели вы отважились пуститься в опасное плавание и вас не испугала эта толпа на гудзонском пароходе?

– Как видите, мой друг, – ответила она, крепко, на английский манер, пожимая мне руку. – Впрочем, я не одна; меня сопровождает моя добрая старая Арсиноя.

И она указала мне на свою верную негритянку, которая, сидя на тюке шерсти, с нежностью смотрела на госпожу.

– Я не сомневаюсь, что Арсиноя будет вам полезна в пути, миссис Мелвил, – сказал я, – но сочту своим долгом оберегать вас во время этой поездки.

– Если это ваш долг, – ответила она смеясь, – то мне не за что будет вас благодарить. Но вы-то каким образом очутились здесь? Помнится, вы говорили мне, что собираетесь выехать из Нью-Йорка только через несколько дней. Почему же вы вчера не сказали нам, что уезжаете?

– Признаться, вчера я еще не думал о поездке, – ответил я. – Мне вздумалось поехать в Олбани только потому, что гудки пакетбота разбудили меня в шесть утра. Вот вам и объяснение. Проснись я часом позже, возможно, я направился бы в Филадельфию! Но вы-то, вы, миссис Мелвил! Ведь еще вчера мне казалось, что вы домоседка, каких мало.

– Так оно и есть. Но перед вами сейчас не миссис Мелвил, а старший приказчик Генри Мелвила, нью-йоркского негоцианта и судовладельца, направляющийся в Олбани, чтобы наблюдать за прибытием груза. Вы родились в чересчур цивилизованной стране Старого Света, и вам этого не понять!.. Дела не отпустили сегодня утром моего мужа из Нью-Йорка, и вместо него отправилась я. Уверяю вас, торговые книги от этого не пострадают и подсчеты будут не менее точными.

– Теперь я больше ничему не удивляюсь! – воскликнул я. – Но если бы нечто подобное случилось во Франции, если бы жены вдруг вздумали заниматься делами своих мужей, то и мужья непременно занялись бы делами своих супруг, – стали бы играть на фортепиано, вырезать цветочки для аппликаций и вышивать подтяжки…

– Вы не слишком-то лестно отзываетесь о своих соотечественниках, – засмеявшись, ответила миссис Мелвил.

– Ничуть не бывало! Ведь я готов допустить, что жены вышивают им подтяжки.

В этот момент раздался третий удар гонга. Последние пассажиры ринулись на палубу «Кентукки» под крики матросов, которые, вооружившись длинными баграми, собирались оттолкнуть пароход от пристани.

Я предложил руку миссис Мелвил и отвел ее в сторону, где не было такой толчеи.

– Я дала вам рекомендательное письмо в Олбани… – начала она.

– Ну да. Я готов еще раз поблагодарить вас за него.

– Незачем. Оно вам теперь не понадобится. Ведь я еду к моему отцу, которому и было адресовано это письмо, и, надеюсь, вы разрешите мне не только представить ему вас, но и предложить вам от его имени гостеприимство.

– Выходит, я был прав, – сказал я, – рассчитывая на счастливый случай, который скрасит мне путешествие. А между тем мы с вами могли и не уехать.

– Почему же?

– Какой-то путешественник, один из тех чудаков, которых до открытия Америки можно было встретить только в Англии, пожелал занять «Кентукки» для себя одного.

– Верно, это какой-нибудь знатный индус, путешествующий со свитой слонов и баядерок?

– Вовсе нет. Я присутствовал при споре этого оригинала с капитаном, который так и не пошел ему навстречу, и при этом ни один слон не вмешался в их беседу. Это – жизнерадостный толстяк, и ему попросту не хотелось ехать в давке… Да, впрочем, вот и он! Я узнаю его!.. Видите, к пристани бежит человек, он яростно жестикулирует и надрывается от крика! Он еще может нас задержать, хотя пароход и отчаливает.

Какой-то пассажир среднего роста, с непомерно большой головой, с огненно-рыжими бакенбардами, в длинном сюртуке со стоячим воротником и в высокой широкополой шляпе, подбегал, запыхавшись, к пристани, с которой уже были убраны сходни. Он жестикулировал, бесновался, вопил, не обращая внимания на смех толпы, собравшейся вокруг него:

– Эй, вы, там, на «Кентукки»!.. Тысяча чертей! Мое место заказано, отмечено, оплачено, а меня оставляют на берегу! Черт вас побери! Капитан, вы будете отвечать перед судом и присяжными!

– Опоздали, так пеняйте на себя! – ответил капитан, поднимаясь на мостик. – Мы должны прибыть в назначенный час, а прилив кончается.

– Черт вас побери! – снова завопил толстяк. – Я добьюсь того, что с вас взыщут сто тысяч долларов или даже больше в возмещение убытков! Бобби, – крикнул он одному из двух негров, сопровождавших его, – займись-ка ты багажом и беги в гостиницу, а ты, Дакопа, тем временем отвяжи какую-нибудь лодку, чтобы нагнать этот проклятый «Кентукки».

– Бесполезно! – бросил капитан, уже приказавший отдать концы.

– Живей, Дакопа! – заревел толстяк, подгоняя негра.

Чернокожий успел ухватиться за конец каната и быстро прикрутил его к одному из причальных колец как раз в тот момент, когда канат потянулся за отваливающим пароходом. В ту же минуту настойчивый пассажир прыгнул в лодку и под одобрительные возгласы толпы в несколько взмахов весел достиг трапа «Кентукки». Взобравшись на палубу, он подбежал к капитану и стал бурно с ним объясняться, производя при этом столько шума, как будто кричали сразу десять мужчин и тараторили двадцать кумушек. Убедившись, что ему не удастся вставить ни одного словечка, и видя, что пассажир все равно добился своего, капитан решил прекратить разговор и, взяв рупор, направился к машинному отделению. Но в тот момент, когда капитан собирался дать сигнал к отплытию, толстяк снова подбежал к нему и заголосил:

– А мои ящики, черт вас побери?

– Как, еще и ящики! – возмутился капитан. – Уж не их ли там везут?

Пассажиры начали роптать – новая задержка вывела их из терпения.

– В чем дело? – закричал настойчивый пассажир. – Разве я не свободный гражданин Соединенных Штатов Америки? Мое имя Огастес Гопкинс, и если оно вам ничего не говорит…

Не знаю, произвело ли это имя должное впечатление на присутствующих, но, как бы там ни было, капитан «Кентукки» был вынужден снова пристать к берегу, чтобы погрузить багаж Огастеса Гопкинса, свободного гражданина Соединенных Штатов Америки.

– Что за странный субъект! – сказал я миссис Мелвил.

– Не более странный, чем его багаж, – ответила она, указывая на приближавшиеся к пристани подводы с двумя громадными ящиками в двадцать футов высотой, покрытыми клеенкой и опутанными целой сетью веревок и узлов. Верх и низ были обозначены красными литерами, а слова: «Осторожно, стекло!» – выведенные огромными буквами, еще издали приводили в трепет служащих пароходной компании, отвечающих за сохранность грузов.

Появление этих чудовищных ящиков вызвало у пассажиров новый прилив негодования, но Гопкинс так энергично орудовал ногами, руками, головой и глоткой, что его багаж был погружен на палубу, хотя это стоило огромных трудов и заняло немало времени. Наконец «Кентукки» отчалил и пошел вверх по Гудзону, пробираясь среди всевозможных судов, сновавших по реке.

Оба негра Огастеса Гопкинса встали на страже у ящиков своего господина, возбуждавших всеобщее любопытство. Пассажиры все время толпились возле этого поразительного багажа, высказывая самые невероятные предположения, какие способно породить лишь необузданное воображение американцев. Миссис Мелвил, как видно, тоже была сильно заинтригована. Что до меня, то, как и подобает французу, я изо всех сил старался казаться совершенно равнодушным.

– Какой вы странный человек! – сказала миссис Мелвил. – Неужели вам не интересно знать, что в этих громадинах? Я прямо-таки сгораю от любопытства.

– Признаюсь, – ответил я, – все это меня мало интересует. При виде этих поразительных сооружений я сделал самое невероятное предположение: либо там спрятан пятиэтажный дом со всеми его обитателями, либо они вовсе пусты. И хотя то и другое одинаково неправдоподобно, я ничуть бы не удивился, если бы одно из моих предположений оправдалось. Впрочем, если вам угодно, я все же попытаюсь что-нибудь разузнать, а потом расскажу вам.

– Пожалуйста, – ответила миссис Мелвил, – а я тем временем проверю свои счета.

Я предоставил своей удивительной спутнице проверять счета. Она делала это с быстротой нью-йоркских банковских кассиров, о которых говорят, что стоит им взглянуть на колонку цифр, как они тут же подведут итог.

Размышляя о причудливой психической организации прелестных американок, отличающихся такой двойственностью, я направился к человеку, привлекавшему все взгляды и служившему предметом всех разговоров.

Хотя колоссальные ящики мешали рулевому следить за фарватером Гудзона, он уверенной рукой управлял пароходом, не заботясь о препятствиях. А между тем их было немало, ибо ни одна река Европы, даже Темза, до такой степени не забита судами, как любая река в Соединенных Штатах. В ту пору, когда Франция насчитывала не более двенадцати-тринадцати тысяч судов, когда Англия обладала примерно сорока тысячами, у Соединенных Штатов их было уже шестьдесят тысяч, в том числе две тысячи пароходов, которые бороздили все моря земного шара. Эти цифры дают представление о развитии мировой торговли, и, вникая в них, легко понять, чем вызваны многочисленные несчастные случаи, имеющие место на американских реках.

Правда, все эти катастрофы, столкновения, кораблекрушения ничуть не пугают предприимчивых негоциантов. Более того, они даже на руку страховым компаниям, чьи дела не шли бы в гору, если бы страховые премии не были так высоки. В Америке человек представляет меньше ценности и значения, чем равный ему по весу и объему мешок каменного угля или тюк кофе.

Быть может, американцы по-своему и правы, но я, коренной француз, готов был бы отдать все угольные шахты и кофейные плантации в мире за свою ничем не замечательную особу! Признаться, я испытывал некоторую тревогу, видя, что пароход несется на всех парах по реке, загроможденной судами.

Казалось, Огастес Гопкинс не разделял моих опасений. Вероятно, он принадлежал к той породе людей, которые скорее потеряют рассудок, взлетят на воздух, пойдут ко дну, чем упустят выгодную аферу. Во всяком случае, он не обращал ни малейшего внимания на живописные берега Гудзона, быстро проносившиеся мимо нас. Проплыть от Нью-Йорка, места отправления, до Олбани, места назначения, означало для него только потерять восемнадцать часов драгоценного времени. Ни восхитительные виды, открывавшиеся по берегам реки, ни красиво расположенные городки, ни рощицы, разбросанные то здесь, то там по равнине, как букеты у ног примадонны, ни быстрое течение величественной реки, ни свежая весенняя зелень – ничто не могло отвлечь этого человека от его коммерческих забот.

Он шагал взад и вперед по палубе «Кентукки», бормоча себе под нос какие-то бессвязные фразы; по временам он словно впопыхах присаживался на тюк с товаром и, обшарив свои многочисленные карманы, вытащил пухлый бумажник, набитый всевозможными деловыми бумагами. Мне пришло в голову: уж не нарочно ли он выставляет напоказ всю эту деловую переписку? Мне даже показалось, что он с каким-то наигранным рвением перебирает свою огромную корреспонденцию, пробегая глазами убористые строчки писем, помеченных названиями разных городов и стран, проштемпелеванных почтовыми конторами всего мира.

Поэтому я никак не мог решиться приступить к нему с вопросами. Тщетно пытались любопытные пассажиры вовлечь в разговор двух негров, стоявших на посту у таинственных ящиков; хотя это и не свойственно сынам Африки, стражи хранили гробовое молчание.

Я уже собирался вернуться к миссис Мелвил и поделиться с ней своими наблюдениями, как вдруг натолкнулся на группу пассажиров, окружавших капитана «Кентукки», который о чем-то пространно повествовал. Речь шла о Гопкинсе.

– Повторяю, – говорил капитан, – этот чудак всегда выкидывает такие штуки. Вот уже десятый раз он поднимается по Гудзону от Нью-Йорка до Олбани, вот уже десятый раз он ухитряется прибыть с опозданием, вот уже десятый раз он перевозит все тот же груз. Что все это значит? Я и сам не знаю. Ходят слухи, будто мистер Гопкинс основывает какое-то крупное предприятие в окрестностях Олбани и что со всех концов света ему шлют какие-то неизвестные товары.

– Должно быть, это один из главных агентов индийской компании, – сказал кто-то из присутствующих, – и, наверное, он прибыл, чтобы основать в Америке филиал.

– А может, это владелец золотых приисков в Калифорнии, – заметил второй. – И у него там, наверно, еще какие-нибудь коммерческие дела.

– Или подвернулись крупные торги, на которые он собирается взять подряд, – ввернул третий. – Не так давно в «Нью-Йорк геральд», кажется, были на этот счет какие-то намеки.

– Вот увидите, – заявил четвертый, – скоро выпустят акции новой компании с капиталом в пятьсот миллионов. Я первый подпишусь на сто акций по тысяче долларов.

– Почему же первый? – раздался чей-то голос. – Разве вам уже обещаны паи? Что до меня, то я готов закупить двести акций, а если понадобится, то и больше.

– Если что-нибудь останется на вашу долю! – крикнул издали какой-то делец, лица которого я не мог разглядеть. – Ясное дело, речь идет о строительстве железной дороги из Олбани в Сан-Франциско, а банкир, который будет финансировать это акционерное общество, – мой лучший друг.

– При чем тут железная дорога! Мистер Гопкинс собирается проложить электрический кабель через озеро Онтарио, и в этих здоровенных ящиках – гуттаперча и целые мили проводов.

– Прокладывает кабель через Онтарио? Да ведь это золотое дно! Где же этот джентльмен? – крикнули в один голос несколько дельцов, которых обуял дух стяжательства. – Пусть сам мистер Гопкинс изложит нам свой проект. Мне первые акции!

– Мне, мистер Гопкинс, прошу вас!

– Нет, мне! Я даю тысячу долларов премиальных! Вопросы и ответы сыпались вперемежку; волнение

охватило весь пароход. Хотя спекуляция меня ничуть не прельщала, я направился вместе с группой дельцов к герою «Кентукки». Вскоре Гопкинс был окружен густой толпой, которую он не удостаивал даже взглядом. Его бумаги пестрели цифрами, которые выстраивались длинными рядами, многие из них сопровождала внушительная свита нулей. Карандаш его порхал по бумаге, производя различные вычисления. С губ его срывались астрономические цифры. Казалось, он был охвачен неистовой лихорадкой расчетов. Воцарилось молчание, хотя в душах американцев, снедаемых жаждой наживы, бушевала буря.

Но вот мистер Огастес Гопкинс разрешил некую головоломную арифметическую задачу (при этом он трижды обламывал карандаш, выводя величественную единицу, возглавлявшую отряд из восьми великолепных нулей) и произнес два сакраментальных слова:

– Сто миллионов!

Затем он быстро спрятал бумаги в свой чудовищный бумажник и извлек из кармана часы, обрамленные двумя рядами настоящих жемчужин.

– Девять часов! Уже девять! – воскликнул он. – Этот проклятый пароход ползет как черепаха! Капитан!.. Где же капитан?

Тут Гопкинс сорвался с места и, расталкивая обступивших его людей, приблизился к капитану, который, склонившись над люком машинного отделения, отдавал какие-то распоряжения машинисту.

– Известно ли вам, капитан, – многозначительно изрек Гопкинс, – известно ли вам, что из-за десятиминутного опоздания у меня может сорваться важное дело?

– И вы смеете еще говорить про опоздание! – огрызнулся капитан, возмущенный такой наглостью. – Кто, как не вы, задержал пароход?

– Если бы вы так упорно не оставляли меня на берегу, – завопил Гопкинс, – то не потеряли бы столько драгоценных минут, ведь в эту пору года время – на вес золота!

– А если бы вы со своими ящиками потрудились не опаздывать, – отпарировал капитан, – мы воспользовались бы приливом и теперь были бы уже на добрых три мили дальше.

– Это меня не касается. Я должен еще до полуночи быть в Олбани в гостинице «Вашингтон». Если я попаду туда позже, то мне не имело смысла уезжать из Нью-Йорка. Предупреждаю вас, что если так случится, то я потребую от вашей администрации и лично от вас возмещения убытков.

– Да отвяжетесь ли вы от меня, наконец?! – зарычал раздосадованный капитан.

– И не подумаю. Пока вы тут будете скряжничать и беречь топливо, я могу потерять целое состояние!.. Эй, вы, кочегары, подкиньте-ка в топку четыре или пять добрых лопатин угля, а вы, машинисты, поддайте пару, и мы живо наверстаем потерянное время!

И Гопкинс швырнул в машинное отделение кошелек, в котором зазвенели доллары.

Это вконец разъярило капитана, но взбешенный пассажир кричал куда громче и долго еще продолжал орать после того, как капитан умолк.

Я поспешил удалиться от спорящих: мне было ясно, что брошенное машинисту приказание поддать пару и увеличить скорость парохода может привести к взрыву котла.

Но, разумеется, наши спутники не нашли в поступке Гопкинса ничего из ряда вон выходящего. Поэтому я решил не рассказывать об этом инциденте миссис Мелвил, которую только рассмешили бы мои нелепые страхи.

Когда я к ней вернулся, она уже закончила свои сложные вычисления, и деловые заботы больше не омрачали ее прелестного чела.

– Итак, мой друг, я уже больше не коммерсантка, – сказала она, – а снова светская женщина, и теперь вы можете беседовать со мной о чем угодно: об искусстве, о любви, о поэзии…

– Говорить об искусстве, о возвышенных мечтах и поэзии после того, что я видел и слышал! – воскликнул я. – Нет, нет! Я насквозь пропитался меркантильным духом, теперь я больше ничего не слышу, кроме звона долларов, я ослеплен их обжигающим блеском. Теперь для меня эта прекрасная река – только удобный торговый путь, ее чудесные берега – только рынок для сбыта товаров, эти живописные прибрежные городишки – лишь многочисленные склады сахара и хлопка, и я уже начинаю всерьез подумывать о том, не построить ли на Гудзоне плотину, чтобы его воды вертели кофейную мельницу!

– Что ж! Если отбросить в сторону кофейную мельницу, то это недурная идея.

– А почему, скажите на милость, меня не может осенить блестящая идея, чем я хуже других?

– Так вы в самом деле заразились деловой лихорадкой? – смеясь, спросила миссис Мелвил.

– Судите сами, – ответил я.

И я рассказал ей о тех сценах, свидетелем которых мне довелось быть. Внимательно выслушав мой рассказ, как подобает рассудительной американке, она углубилась в размышления. Любая парижанка оборвала бы меня на середине.

– Итак, миссис Мелвил, что же вы скажете об этом Гопкинсе?

– Этот человек, – ответила она, – либо великий коммерсант, затеявший какое-то колоссальное предприятие, либо попросту какой-нибудь шарлатан с захудалой балтиморской ярмарки.

Я засмеялся, и разговор перешел на другие темы.

Наше путешествие завершилось без дальнейших осложнений, если не считать того, что Гопкинс чуть было не свалил в воду один из своих громадных ящиков, решив во что бы то ни стало, невзирая на запрещение капитана, передвинуть его на другое место. Вызванный этим спор дал ему повод еще раз заявить во всеуслышание, какие важные у него дела и какой ценный он везет груз.

Он завтракал и обедал, как человек, который стремится не столько утолить голод, сколько вышвырнуть как можно больше денег.

Когда мы наконец достигли цели нашего плавания, на пароходе только и было толков что об этом необыкновенном субъекте – каждый рассказывал о нем всякие небылицы.

«Кентукки» пришвартовался к Олбанийской пристани еще до полуночи – этого рокового для Гопкинса часа. От души радуясь, что схожу на берег цел и невредим, я предложил руку миссис Мелвил. А Огастес Гопкинс, выгрузив с великим шумом свои таинственные ящики, в сопровождении многолюдной толпы торжественно проследовал в гостиницу «Вашингтон».

Я был принят мистером Френсисом Уилсоном, отцом миссис Мелвил, весьма радушно и приветливо, – только такое гостеприимство и приходится ценить. Сколько я ни отговаривался, мне пришлось уступить настояниям почтенного негоцианта и занять в его доме прелестную комнатку, оклеенную голубыми обоями. Этот громадный дом не слишком-то походил на особняк; его просторные апартаменты казались совсем скромными по сравнению с колоссальными складскими помещениями, которые были переполнены товарами, привезенными со всех концов света. Целая армия служащих, рабочих, конторщиков, грузчиков сновала, суетилась в этом доме-городе, о котором не могут дать представления даже самые крупные торговые дома Гавра и Бордо. Хотя хозяин дома и был поглощен разнообразными делами, ко мне отнеслись с удивительным вниманием и предупреждали малейшие мои желания. К тому же мне прислуживали негры, а тот, кому приходилось хоть раз иметь с ними дело, прекрасно знает, что нет на свете более заботливых и исполнительных слуг.

На другой день я совершил прогулку по очаровательному Олбани, само название которого меня всегда чем-то пленяло. Но и здесь я обнаружил точно такую же деловую атмосферу, как и в Нью-Йорке. И здесь та же неугомонная предприимчивость, то же многообразие коммерческих интересов, жажда наживы, деловой пыл, стремление извлечь деньги из всего на свете, используя все возможности промышленности и торговли. Но у дельцов Нового Света все это не выглядит столь уродливо, как у их заокеанских коллег. В их образе действий есть даже нечто внушительное. Невольно подумаешь – как же этим дельцам не загребать огромные деньги, когда они идут на такие огромные траты?

И завтрак и обед были роскошно сервированы; за едой, а также вечером сперва шел общий разговор, а потом речь зашла о жизни города, о его увеселениях и театрах. Мистер Уилсон оказался в курсе всех светских развлечений и проявил себя как истый американец, когда речь зашла о странных нравах, царящих в американских городах и вызывающих удивление у нас в Европе.

– Вы намекаете, – спросил мистер Уилсон, – на наше отношение к знаменитой Лоле Монтес?

– Совершенно верно, – ответил я. – Только американцы могут принимать всерьез эту графиню Лансфельд.

– Мы ее приняли всерьез, – ответил мистер Уилсон, – потому что она показала себя серьезной особой. Имейте в виду, что мы не придаем никакого значения даже самым важным делам, если к ним относятся легкомысленно.

– Вас, конечно, шокирует, – насмешливо сказала миссис Мелвил, – что Лола Монтес посетила также и наши пансионы для молодых девиц.

– По правде сказать, – ответил я, – это мне показалось странным: вряд ли прелестная танцовщица может служить подходящим примером для молодых девушек.

– Наши молодые девушки, – возразил мистер Уилсон, – приучаются в пансионе к самостоятельности, не в пример вашим. Когда Лола Монтес появлялась в пансионах, они принимали ее не как парижскую танцовщицу и не как баварскую графиню Лансфельд, а как знаменитую женщину, которой они искренне любовались. Для воспитанниц, смотревших на нее с любопытством, это не могло иметь никаких дурных последствий. Для них это был своего рода праздник, удовольствие, развлечение, вот и все. Что же тут плохого?

– Плохо то, что эти чрезмерные восторги портят крупных артистов. Они зазнаются и станут прямо невыносимы, когда вернутся из турне по Соединенным Штатам.

– Разве эти овации им не нравятся? – с удивлением спросил мистер Уилсон.

– Напротив, – ответил я. – Вот, например, Женни Линд, – разве она сможет оценить европейское гостеприимство, если здесь самые почтенные люди впрягаются в ее карету? И какая реклама может сравниться с той, какую ей создал антрепренер, когда учредил, да еще с таким шумом, на ее средства госпитали?

– В вас говорит ревность, – иронически заметила миссис Мелвил. – Вы сердитесь на эту знаменитую певицу потому, что она не пожелала дать ни одного концерта в Париже.

– И не думаю сердиться, миссис Мелвил. А впрочем, я и не посоветовал бы ей ехать в Париж, потому что она никогда не встретит там такого приема, как у вас.

– Что ж, вы много потеряете, – заметил мистер Уилсон.

– По-моему, больше потеряет она.

– И уж во всяком случае у вас не будет новых госпиталей, – смеясь, сказала миссис Мелвил.

Разговор продолжался в шутливом тоне. Через некоторое время мистер Уилсон снова обратился ко мне:

– Я вижу, что вас интересуют наши зрелища и наша реклама, – так вот вы попали к нам как раз вовремя. Завтра состоится продажа с аукциона первого билета на концерт госпожи Зонтаг.

– Продажа с аукциона! Можно подумать, что речь идет по крайней мере о железной дороге!

– Вот именно, и представьте себе: до сих пор на таких аукционах победителем оказывался не кто иной, как олбанийский торговец шляпами.

– Он, наверное, меломан? – спросил я.

– Он!.. Джон Тернер!.. Да он ненавидит музыку! Он воспринимает ее как весьма неприятный шум.

– Так зачем же он это делает?

– Чтобы расположить к себе публику. Это своего рода реклама. О нем будут говорить не только в нашем городе, но и во всех штатах, не только в Америке, но и в Европе; все будут покупать у него шляпы, и он легко сбудет свой залежавшийся товар и снабдит своими шляпами весь мир!

– Не может быть!

– Завтра вы сами убедитесь, что это именно так, и если вам понадобится шляпа…

– То я ни за что не куплю ее у этого человека! Должно быть, его шляпы отвратительны!

– Вот завзятый парижанин! – воскликнула миссис Мелвил, вставая и протягивая мне руку.

Я простился со своими хозяевами и перед сном размышлял о странностях американцев.

На следующий день я присутствовал на продаже с аукциона пресловутого первого билета на концерт госпожи Зонтаг, и при этом у меня был такой серьезный вид, как у самого флегматичного из граждан Соединенных Штатов. Все взгляды были устремлены на торговца шляпами, героя этой новой причуды. Его окружали друзья, восхвалявшие его так усердно, как будто он, Джон Тернер, – национальный герой, борец за независимость родины. Одни ставили на него, другие – на его многочисленных соперников.

Аукцион начался. Стоимость первого билета быстро поднялась с четырех долларов до двухсот и трехсот. Джон Тернер был уверен, что последняя надбавка останется за ним. К цене, объявленной его соперниками, он все время прибавлял самые ничтожные суммы. Чтобы идти впереди всех, этот добрый малый накидывал каждый раз по одному – по два доллара, но если понадобится, готов был поступиться и целой тысячей для приобретения драгоценного билета.

Цена быстро поднималась: триста, четыреста, пятьсот, шестьсот долларов. Публика была крайне возбуждена и приветствовала одобрительным гулом каждого, кто делал новую смелую надбавку. Этот первый билет казался всем необычайно ценным, а остальными никто не интересовался. Это был, так сказать, вопрос чести.

– Тысяча долларов! – выкрикнул вдруг Джон Тернер громовым голосом.

Раздались громкие и продолжительные крики «ура».

– Тысяча долларов, – повторил аукционист. – Кто больше? Тысяча долларов за первый билет на концерт!.. Кто накинет?

Воцарилась напряженная тишина, по залу пронесся какой-то трепет. Признаюсь, я и сам был невольно захвачен всем происходившим. Торговец шляпами, предвкушая триумф, обвел самодовольным взглядом своих почитателей. Он высоко поднял над головой пачку банкнот одного из шестисот американских банков и потряс ею в воздухе. В это время еще раз прозвучали слова:

– Тысяча долларов!..

– Три тысячи долларов! – раздался чей-то голос, и я невольно обернулся.

– Уррраа! – загремел весь зал, охваченный энтузиазмом.

– Три тысячи долларов, – повторил аукционист.

Перед таким покупателем торговцу шляпами пришлось спасовать, и он незаметно ретировался среди всеобщего ликования.

– Продано за три тысячи долларов! – объявил аукционист.

И тут я увидел выступившего вперед Огастеса Гопкинса, свободного гражданина Соединенных Штатов Америки. Было ясно, что он уже успел приобщиться к сонму великих мира сего, и теперь оставалось только слагать гимны в его честь.

Я с трудом выбрался из зала, и мне стоило также немалых усилий проложить себе дорогу сквозь десятитысячную толпу, которая поджидала торжествующего победителя у дверей. Его появление было встречено овацией. Во второй раз за истекшие сутки восторженная толпа проводила его в гостиницу «Вашингтон». Он отвечал на приветствия с видом скромным и величественным, а вечером, уступив настойчивым требованиям публики, Гопкинс показался на балконе гостиницы и снова был встречен шумными аплодисментами.

– Ну-с, что вы скажете об этом? – спросил меня мистер Уилсон, когда после обеда я рассказал ему о сегодняшнем случае.

– Я думаю, что мне, как французу и парижанину, госпожа Зонтаг сама догадается предложить место, и мне не придется платить за него пятнадцать тысяч франков.

– Пусть так, – ответил мистер Уилсон. – Но если этот Гопкинс действительно ловкий малый, то три тысячи долларов принесут ему сто тысяч. Человеку, который завоевал такую репутацию, стоит только нагнуться, чтобы подобрать миллион.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации