Текст книги "Дунайский лоцман"

– Как раз наоборот, – заверил господин Миклеско. – Вы только подумайте! Некоторые из наших товарищей живут здесь, в Зигмарингене, а другие на берегу Черного моря. Не так-то легко поддерживать добрососедские отношения.

– В самом деле!

– Так, например, нашего поразительного лауреата последнего конкурса…

– Илиа Бруша?

– Его самого. И что ж? Его никто не знает.

– Невозможно!

– Но это так, – уверил господин Миклеско. – Ведь он всего две недели назад вступил в Лигу. Совершенно для всех Илиа Бруш удивительное… – что я говорю! – подлинное откровение.

– Это то, что на скачках называют «темная лошадка»?

– Именно.

– А из какой страны эта темная лошадка?

– Это венгр.

– Так же, как и вы. Потому что вы венгр, как я полагаю, господин президент?

– Чистокровный, господин Йегер, венгр из Будапешта.

– А Илиа Бруш?

– Из Сальки.

– Где эта Салька?

– Это местечко, маленький городок, если хотите, на правом берегу Ипеля, реки, которая впадает в Дунай на несколько лье[2]2
  Старинная французская мера длины, около четырех километров.


[Закрыть] выше Будапешта.

– С ним, по крайней мере, господин Миклеско, вы можете считаться соседями, – смеясь заметил Йегер.

– Не раньше, чем через два или три месяца, – таким же тоном возразил президент «Дунайской лиги». – Столько времени ему понадобится для путешествия…

– Если только оно состоится! – ядовито молвил веселый серб, бесцеремонно вмешиваясь в разговор.

Другие рыболовы придвинулись к ним. Йегер и Миклеско оказались в центре маленькой группы.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил господин Миклеско. – У вас блестящее воображение, Михаил Михайлович!

– Простая шутка, господин президент, – ответил спрошенный. – Впрочем, если Илиа Бруш, по-вашему, ни полицейский, ни преступник, почему он не может посмеяться над нами и оказаться просто хвастуном?

Господин Миклеско взглянул на дело серьезно.

– У вас недоброжелательный характер, Михаил Михайлович, – возразил он. – Когда-нибудь он сыграет с вами скверную шутку. Илиа Бруш производит на меня впечатление человека честного и положительного. Кроме того, он член «Дунайской лиги». Этим все сказано.

– Браво! – закричали со всех сторон.

Михаил Михайлович, казалось, совсем не сконфуженный уроком, с замечательным присутствием духа воспользовался новым предлогом и провозгласил тост.

– В таком случае, – сказал он, схватив стакан, – за здоровье Илиа Бруша!

– За здоровье Илиа Бруша! – хором ответили присутствующие, не исключая господина Йегера, который добросовестно осушил стакан до последней капли.

Последняя выходка Михаила Михайловича была, впрочем, не менее лишена здравого смысла, чем предыдущие. Объявив о своем проекте с большим шумом, Илиа Бруш больше не показывался. Никто ничего о нем не слышал. Не было ли странно, что он держался где-то в стороне, и возникало вполне законное предположение, что он хотел одурачить своих чересчур легковерных товарищей. Как бы то ни было, ожидать придется недолго. Через тридцать шесть часов все разрешится.

Тем, которые интересовались проектом, нужно было только подняться на несколько лье выше Зигмарингена. Там они, без сомнения, встретят Илиа Бруша, если он, действительно, такой серьезный человек, как утверждал президент Миклеско.

Но здесь могла возникнуть одна трудность. Было ли установлено местонахождение истока великой реки? В точности ли указывали его карты? Не существовала ли неуверенность в этом вопросе, и, когда попытаются встретить Илиа Бруша в одном пункте, не окажется ли он в другом?

Конечно, нет сомнений в том, что Дунай, Истр древних, берет начало в великом герцогстве Баденском. Географы даже утверждают, что это происходит на шести градусах десяти минутах восточной долготы и сорока семи градусах сорока восьми минутах северной широты. Но даже это определение, допуская, что оно справедливо, доведено только до дуговой минуты, а не до секунды, и это допускает широкие разногласия. Ведь дело шло о том, чтобы забросить удочку в том самом месте, где первая капля дунайской воды начинает скатываться к Черному морю.

Согласно одной легенде, которая долго считалась географической истиной, Дунай рождался в саду принца Фюрстенберга. Колыбелью его будто бы был мраморный бассейн, в котором многочисленные туристы наполняли свои кубки. Не у края ли этого неисчерпаемого водоема нужно ожидать Илиа Бруша утром 10 августа?

Нет, не там подлинный источник великой реки. Теперь известно, что он образован слиянием двух ручьев, Бреге и Бригаха, которые ниспадают с высоты в восемьсот семьдесят пять метров и протекают через Шварцвальдский лес.[3]3
  Горный массив, составляющий часть Альпийской горной системы.


[Закрыть] Их воды смешиваются у Донауэшингена, на несколько лье выше Зигмарингена, и объединяются под общим названием Дунай.

Если какой-либо из ручьев больше другого заслуживает считаться рекой, то это Бреге, длина его тридцать семь километров, и начинается он в Брисгау.

Но, без сомнения, наиболее осведомленные сказали себе, что местом отправления Илиа Бруша, – если он все же отправится, – будет Донауэшинген, и там они собрались, в большинстве члены «Дунайской лиги», во главе с президентом Миклеско.

С утра 10 августа они выстроились, как на часах, у берега Бреге, при слиянии двух ручьев. Но часы проходили, а героя дня не было видно.

– Он не явится, – сказал один.

– Это просто мистификатор, – молвил другой.

– А мы настоящие простаки! – добавил Михаил Михайлович, который скромно торжествовал.

Только президент Миклеско настойчиво защищал Илиа Бруша.

– Нет, – уверял он, – я никогда не допущу мысли, что член «Дунайской лиги» вздумает дурачить своих товарищей!.. Илиа Бруш запоздал. Будем терпеливы. Мы вот-вот его увидим.

Господин Миклеско был прав в своем доверии. Незадолго до девяти часов из группы, собравшейся при слиянии Бреге и Бригаха, донесся крик:

– Вот он!.. Вот он!..

В двухстах шагах из-за поворота показалась лодка, направляемая кормовым веслом вдоль берега, минуя быстрину. На корме стоял человек.

Этот человек и был тот самый, который несколько дней назад появился на конкурсе «Дунайской лиги» и завоевал два первых приза, венгр Илиа Бруш.

Когда лодка достигла слияния ручьев, она остановилась, и на берег был выброшен небольшой якорь. Илиа Бруш высадился, и любопытные собрались вокруг него. Без сомнения, он не ожидал встретить такую многочисленную компанию и казался несколько смущенным.

Президент Миклеско подошел к нему и протянул руку, которую Илиа Бруш почтительно пожал, сняв шапку из меха выдры.

– Илиа Бруш, – сказал господин Миклеско с чисто президентской важностью, – я счастлив видеть великого победителя на нашем последнем конкурсе.

Великий победитель поклонился в знак благодарности. Президент продолжал:

– Раз мы встретились с вами у истоков нашей интернациональной реки, мы заключаем, что вы начинаете приводить в исполнение проект спуститься до устья с удочкой в руке.

– Конечно, господин президент, – ответил Илиа Бруш.

– И вы начинаете ваше плавание сегодня?

– Именно сегодня, господин президент.

– Как вы рассчитываете совершить путешествие?

– Спускаясь по течению.

– В этой лодке?

– В этой лодке.

– Никогда не причаливая к берегу?

– Нет, кроме как ночью.

– Но вы ведь знаете, что речь идет о трех тысячах километров?

– По десять лье в день это займет около двух месяцев.

– В таком случае, счастливого пути, Илиа Бруш!

– Благодарю вас, господин президент!

Илиа Бруш поклонился в последний раз и вошел в свое суденышко, а любопытные теснились, чтобы увидеть, как он отправится.

Он взял удочку, насадил наживку, положил удилище на скамейку, поднял якорь на борт, оттолкнул лодку сильным ударом багра, потом, сев на корме, закинул удочку.

Мгновение спустя он ее вытащил. На крючке бился усач. Это показалось счастливым предзнаменованием, и, когда он повернул нос лодки, вся компания приветствовала бешеными криками «хох!» лауреата «Дунайской лиги».

Пассажир Илиа Бруша

Он начался, этот спуск по великой реке. Илиа Брушу предстояло путешествие через одно герцогство – Баден, через два королевства – Вюртемберг и Баварию, через две империи – Австро-Венгрию и Турцию, через три княжества – Гогенцоллерн, Сербию и Румынию.[4]4
  Эти два княжества были потом возведены в королевства: Румыния в 1881 году и Сербия в 1882 году (прим. авт.).


[Закрыть] Оригинальный рыболов мог не страшиться усталости во время этого долгого плаванья протяженностью более семисот лье. Течение Дуная должно было донести его до самого устья со скоростью немного больше лье в час, то есть в среднем пятьдесят километров в день. Через два месяца он будет, таким образом, у цели своего путешествия при условии, что никакая случайность не задержит его в пути. Но почему он должен подвергнуться задержкам?

Лодка Илиа Бруша была двенадцати футов[5]5
  Старинная мера длины, около тридцати сантиметров.


[Закрыть] длины. Это был род плоскодонной баржи, шириной в четыре фута посредине. Впереди под круглой крышей – рубка, каюта, если хотите, в которой могли укрыться два человека. Внутри этой рубки два ящика по бокам содержали скромный гардероб владельца и по желанию могли превращаться в кушетки. Задняя часть сундуков образовала скамейку, и на ней помещались кухонные принадлежности.

Бесполезно говорить, что баржа была снабжена всеми снастями, которые составляют инвентарь настоящего рыболова. Илиа Бруш не мог без этого обойтись, потому что, как он заявил своим товарищам в день конкурса, он должен был во время путешествия существовать исключительно плодами ловли, если не питаясь рыбой, то меняя ее на звонкую монету, которая позволит ему составлять более разнообразное меню, не нарушая своего плана.

С этой целью Илиа Бруш намеревался продавать по вечерам рыбу, пойманную днем, а эта рыба найдет ценителей на том или другом берегу после шума, какой создался возле имени рыболова.

Так протек первый день. Впрочем, наблюдатель, который не сводил бы глаз с Илиа Бруша, был бы по праву удивлен тем малым усердием, с каким лауреат «Дунайской лиги», казалось, относился к ужению, которое, однако, являлось единственным оправданием его эксцентрического предприятия. Когда он чувствовал, что за ним не следят посторонние взгляды, он спешил сменить удочку на весло и греб изо всех сил, как будто стараясь ускорить бег лодки. Напротив, когда несколько любопытных появлялись на одном из берегов или встречался перевозчик, он тотчас схватывал свое профессиональное орудие и с обычной ловкостью немедленно вытаскивал из воды прекрасную рыбу, что доставляло ему аплодисменты зрителей. Однако, как только зевак скрывало течение реки, а паромщик исчезал за поворотом, он снова брался за весло и разгонял тяжелую баржу.

Имел ли Илиа Бруш причину сократить срок путешествия, которое, впрочем, никто не вынуждал его предпринимать? Но что об этом ни говори, он продвигался довольно быстро. Увлекаемый течением, быстрым у начала реки, а в дальнейшем более медленным, гребя всегда, когда представлялся благоприятный случай, он делал восемь километров в час, если не больше.

Миновав несколько мелких поселений, он оставил позади Тутлинген, более значительный центр, не останавливаясь, хотя несколько почитателей делали ему с берега знаки причалить. Илиа Бруш, отклонив жестом приглашение, отказался прервать свой путь.

В четыре часа пополудни он очутился близ маленького городка Фридингена, в сорока восьми километрах от места отправления. Он охотно пронесся бы мимо Фридингена, если только можно употребить такое выражение, когда следуешь по воде, но энтузиазм публики не позволил ему этого. Как только он появился, несколько барок, откуда доносились бесчисленные восклицания «хох!», отделились от берега и окружили знаменитого лауреата.

Илиа Бруш принял их приветливо. Разве не нужны были ему покупатели для рыбы, которую он наловил в те моменты, когда занимался ужением? Усачи, подлещики, плотва бились в его садке, не считая нескольких голавлей. Явно, он не мог съесть все это один. Да об этом не было и речи. Любителей явилось много. Как только остановилась баржа, вокруг нее столпилось полсотни баденцев, приглашая Бруша, воздавая ему почет, приличествующий лауреату «Дунайской лиги».

– Эй! Сюда, Бруш!

– Кружку доброго пива, Бруш!

– Мы покупаем вашу рыбу, Бруш!

– За эту двадцать крейцеров!

– За эту – флорин!

Лауреат не знал, кому и отвечать, и быстро получил за рыбу несколько приятных звонких монет. С той премией, которую он заработал на конкурсе, это, в конце концов, составит хорошую сумму, если его с таким же энтузиазмом будут встречать от истока великой реки до ее устья.

А почему он прекратится? Разве не почетно владеть хотя бы одной штукой, вышедшей из его рук? Конечно, ему не придется ходить по домам, предлагая свой товар, раз публика спорит из-за его рыбы на месте. Решительно, такая продажа – гениальная идея.

В этот вечер, помимо того, что он легко продал рыбу, не было недостатка в приглашениях. Илиа Бруш, который, по-видимому, хотел покидать судно как можно реже, отклонил их все и так же энергично отказался от добрых стаканов вина и добрых кружек пива, хотя его я звали со всех сторон зайти выпить в береговом кабачке. Его почитатели вынуждены были от этого отказаться и расстались со своим героем, назначив ему свидание назавтра, в момент отплытия.

Однако утром они уже не нашли баржи. Илиа Бруш отправился до рассвета, и, одинокий в этот утренний час, усердно греб, держась посреди реки, на равном расстоянии от довольно крутых берегов.

Пользуясь быстрым течением, он миновал в пять часов утра Зигмаринген, пройдя в нескольких метрах от «Свидания рыболовов». Без сомнения, немного позже кто-нибудь из членов «Дунайской лиги» выйдет постоять на балконе трактира, чтобы подстеречь появление прославленного сочлена. Но он станет сторожить напрасно. Рыболов будет уже далеко, если не уменьшится скорость его баржи.

В нескольких километрах от Зигмарингена остался позади первый приток Дуная, простой ручеек Лушат, впадающий слева.

Благодаря тому, что населенные центры были сравнительно редки в этой части его пути, Илиа Бруш весь день ускорял бег своего суденышка и уделил ужению самое малое время. Поймав лишь столько рыбы, сколько требовалось для собственного пропитания, он остановился ночевать в поле, немного выше маленького городка Мундеркингена, обитатели которого, конечно, не думали, что рыболов так близко.

За этим вторым днем плаванья последовал третий, во всем ему подобный. Илиа Бруш быстро проплыл перед Мундеркингеном до восхода солнца и рано утром оставил позади большой город Эшинген. В четыре часа он миновал Иллер, значительный приток справа, и еще не пробило пяти часов, как он отшвартовался у железного кольца, вделанного в набережную Ульма, самого большого города в королевстве Вюртемберг после его столицы Штутгарта.

Прибытие знаменитого лауреата не было замечено. Его ждали только к вечеру следующего дня. Поэтому не было обычной суматохи. Очень довольный своим инкогнито, Илиа Бруш решил употребить конец дня на общее знакомство с городом.

Впрочем, надо сказать, что набережная была не совсем пустынна. Там находился один гуляющий, и все заставляло думать, что он поджидал Илиа Бруша, потому что, когда баржа показалась, он следовал за ней вдоль реки. Весьма вероятно, лауреату «Дунайской лиги» не удастся избежать обычной овации.

Когда баржа пришвартовывалась к набережной, одинокий прохожий не подошел к ней. Он остановился на некотором расстоянии и, казалось, наблюдал, стараясь быть незамеченным. Это был человек среднего роста, одетый по венгерской моде, сухой, с живым взглядом, хотя, наверное, прожил более сорока лет. Он держал в руке кожаный чемодан.

Илиа Бруш, не обращая на него внимания, крепко привязал судно, уверился, что сундуки заперты висячими замками, прикрыл дверь каюты, затем спрыгнул на землю и направился по первой улице, ведущей в город.

Человек, быстро положив в баржу свой кожаный чемодан, тотчас пошел за ним.

Пересекаемый Дунаем, Ульм – это вюртембергский город на левом берегу и баварский на правом, но на обоих берегах это город типично немецкий.

Илиа Бруш шел по старинным улицам, окаймленным лавками; в эти лавки покупатели не входят, и сделки происходят через форточки в застекленных витринах. А когда свистит ветер, тяжелые железные вывески, вырезанные в форме медведей, оленей, крестов и корон, качаются, шумят и звенят.

Илиа Бруш, миновав древнюю ограду, прошел в квартал, где мясники, торговцы требухой и колбасники имеют свои заведения, и потом, прогуливаясь, очутился перед собором. Его колокольня имела претензию подниматься выше страсбургской колокольни. Эта честолюбивая претензия рушилась, как и многие другие, более скромные: было доказано, что высота вюртембергского шпиля не превышает трехсот тридцати семи футов.[6]6
  Колокольня страсбургского собора поднимается на высоту около четырехсот футов.


[Закрыть]

Илиа Бруш не был альпинистом, ему не пришло в голову подняться на колокольню, откуда его взгляд мог бы охватить город и прилегающие поля. Если бы он это сделал, за ним наверняка последовал бы неизвестный, который не покидал его, стараясь оставаться незамеченным. По крайней мере, он сопровождал Бруша и тогда, когда тот вошел в собор и удивлялся дарохранительнице,[7]7
  Предмет церковной утвари, употребляемый при богослужении.


[Закрыть] которую французский путешественник Дюруи сравнил с бастионом, с ячейками и машикулями,[8]8
  Навесные бойницы, закрытые сверху и с боков.


[Закрыть] а также любовался сиденьями на хорах, которые художник XV века населил изображениями знаменитых особ той эпохи.

Преследуемый и преследующий прошли мимо городской ратуши, почтенного здания XII века, и снова спустились к реке.

Прежде чем пройти на набережную, Илиа Бруш остановился на несколько мгновений – посмотреть на компанию горожан, взгромоздившихся на ходули; этот вид спорта весьма уважают в Ульме, хотя он и не предписан его обитателям в обязательном порядке, как водится еще сейчас в старинном университетском городке в Тюбингене из-за влажной и изрытой почвы, затрудняющей обычное пешее хождение.

Чтобы удобнее наслаждаться представлением, участниками которого были веселые молодые люди, юноши и девушки, Илиа Бруш занял место в кафе. Незнакомец не замедлил усесться за соседний стол, и оба приказали подать себе по кувшину знаменитого местного пива.

Через десять минут они пустились в путь, но уже в обратном порядке. Незнакомец теперь шел вперед скорым шагом. Когда Илиа Бруш, следуя за ним без всяких подозрений, пришел к барже, то нашел там посетителя, который сидел с таким видом, как будто дожидается очень давно.

Было еще совсем светло. Илиа Бруш издалека заметил непрошенного посетителя, комфортабельно усевшегося на заднем ящике с желтым чемоданом у ног. Очень удивившись, он ускорил шаг.

– Простите, сударь, – сказал он, прыгая в лодку, – вы, по-моему, ошиблись?

– Ничуть, – ответил незнакомец. – Именно с вами я желаю говорить.

– Со мной?

– С вами, господин Илиа Бруш.

– О чем?

– Хочу сделать вам предложение.

– Предложение! – вскричал крайне удивленный рыболов.

– И даже превосходное предложение, – уверил незнакомец, который жестом пригласил собеседника сесть.

По правде, это приглашение было не совсем приличным, так как не в обычае предлагать сесть тому, кто принимает вас у себя. Но посетитель говорил с такой решительностью и спокойной уверенностью, что это подействовало на Илиа Бруша. Не говоря ни слова, он повиновался.

– Я, как и все, – снова заговорил незнакомец, – знаю ваш проект и, следовательно, знаю, что вы рассчитываете спуститься по Дунаю, существуя исключительно за счет рыбной ловли. Я сам страстный любитель рыболовного искусства и хочу быть кровно заинтересованным в вашем предприятии.

– Каким образом?

– Я и собираюсь сказать это вам. Но сначала позвольте предложить один вопрос. В какую сумму оцениваете вы стоимость рыбы, которую предполагаете поймать в продолжение путешествия?

– Что может принести мне рыбная ловля?

– Да. Я подразумеваю то, что вы продадите, не считая того, что съедите сами.

– Может быть, сотню флоринов.

– Я предлагаю пятьсот.

– Пятьсот флоринов! – вскричал ошеломленный Илиа Бруш.

– Да, пятьсот флоринов, и плачу вперед. Илиа Бруш был поражен этим странным предложением, и, видимо, взгляд его был так красноречив, что его собеседник ответил на мысль, не высказанную рыболовом.

– Успокойтесь, господин Бруш. Я в здравом уме.

– Но тогда какова же ваша цель? – спросил мало убежденный лауреат.

– Я вам это сказал, – объяснил незнакомец. – Я хочу интересоваться вашими успехами, даже присутствовать при них. А потом, есть и волнение игрока. Оценив ваши шансы в пятьсот флоринов, я буду наслаждаться, видя, как эта сумма возвращается ко мне частями по вечерам после окончания продажи.

– По вечерам? – настойчиво переспросил Илиа Бруш. – Значит, вы имеете намерение отправиться со мной?

– Безусловно, – ответил незнакомец. – Разумеется, мой проезд не входит в наши условия и будет оплачен тапкой же суммой в пятьсот флоринов, что составит в целом тысячу флоринов, полностью оплаченных авансом.

– Тысяча флоринов! – повторил Илиа Бруш, все более и более изумляясь.

Конечно, предложение было соблазнительное. Но, надо полагать, рыболов предпочитал одиночество, так как коротко ответил:

– Сожалею, сударь! Я отказываюсь!

Перед таким категорическим ответом, высказанным решительным тоном, приходилось только уступить. Но, без сомнения, не таково было мнение страстного любителя рыбной ловли, который совсем не казался обескураженным ясностью отказа.

– Вы позволите мне, господин Бруш, узнать причину? – спокойно спросил он.

– Мне нечего объяснять. Я отказываю, и все тут. Я думаю, это мое право, – отвечал Илиа Бруш, начиная проявлять нетерпение.

– Конечно, это ваше право, – продолжал его собеседник, не трогаясь с места. – Но и я в своем праве, когда прошу вас объяснить мотивы вашего решения. Мое предложение отнюдь не является нелюбезным, и, естественно, со мной надо обращаться вежливо.

Эти слова были сказаны без всякой угрозы, но таким твердым, даже авторитетным тоном, что Илиа Бруш был поражен. Он не только дорожил уединением, он, без сомнения, еще больше старался избежать нескромных расспросов.

– Вы правы, сударь, – молвил он. – Я вам прежде всего скажу, что мне просто совестно вовлекать вас в такую невыгодную операцию.

– Это мое дело.

– Но также и мое, потому что я намерен удить не более часа ежедневно.

– А остальное время?

– Я буду грести, чтобы ускорить ход моего судна.

– Значит, вы спешите?

Илиа Бруш кусал себе губы.

– Спешу или нет, – сухо ответил он, – но это так. Вы должны понять, что принимать при таких условиях пятьсот флоринов – настоящее воровство.

– Ничуть, раз я предупрежден, – настаивал покупатель, не теряя своего непоколебимого спокойствия.

– Все-таки, – возразил Илиа Бруш, – я не хочу быть вынужденным ловить рыбу каждый день, хотя бы и в течение часа. Нет, я не могу принять на себя такое обязательство. Я намерен действовать по своей фантазии. Я хочу быть свободным.

– Вы и будете, – объявил незнакомец. – Вы станете удить, когда вам захочется, и только тогда. Это даже увеличит прелесть игры. Впрочем, я знаю, вы достаточно искусны, чтобы двумя или тремя счастливыми забросами принести мне выгоду, и я все же рассматриваю эту сделку, как превосходную. Я настаиваю на своем предложении: пятьсот флоринов за рыбу и тысяча флоринов, включая проезд.

– А я настаиваю на своем отказе.

– Ну, тогда я вновь повторяю свой вопрос: почему? В такой настойчивости было что-то неуместное.

Илиа Бруш, по природе очень спокойный, начал терять терпение.

– Почему? – более живо ответил он. – Я, кажется, вам уже сказал. И я добавляю, раз вы требуете, что я не хочу никого на борту. Я думаю, никому не запрещено любить одиночество.

– Конечно, – согласился его собеседник, не показывая ни малейших признаков того, что намерен оставить скамейку, к которой точно прирос. – Но со мной вы и будете один. Я не тронусь с места и даже не скажу ни слова, если вы поставите мне такие условия.

– А ночью? – возразил Илиа Бруш, которого стал разбирать гнев. – Уж не думаете ли вы, что двоим будет удобно в моей каюте?

– Она достаточно велика для двоих, – сказал незнакомец. – Впрочем, тысяча флоринов может несколько вознаградить за тесноту.

– Я не знаю, может она или нет, – отпарировал Илиа Бруш, все более и более раздражаясь. – Нет, сто раз нет, тысячу раз нет. Это ясно, по-моему.

– Очень ясно, – согласился незнакомец.

– Итак? – спросил Илиа Бруш, указывая рукой на набережную.

Но его собеседник, казалось, не понял столь ясного жеста. Он вытащил из кармана трубку и начал заботливо раскуривать. Такой апломб взбесил Илиа Бруша.

– Вы хотите, чтобы я вас высадил на землю? – вне себя вскричал он.

Незнакомец кончил раскуривать трубку.

– Вы будете не правы, – молвил он, и в голосе его не было ни малейшей боязни. – И вот вам три довода. Первый: драка не замедлит вызвать вмешательство полиции. Нас обоих заставят отправиться к полицейскому комиссару, чтобы мы объявили наши имена и фамилии и отвечали на нескончаемые вопросы. Это совсем не забавно, признаюсь, и, кроме того, такое приключение совсем не ускорит ваше путешествие, как вы того хотите.

Рассчитывал ли упрямый любитель рыбной ловли на этот аргумент? Если у него был такой расчет, он оправдался. Внезапно укрощенный Илиа Бруш, казалось, решил выслушать защитительную речь до конца. Впрочем, речистый оратор, очень занятый разжиганием трубки, не заметил эффекта своих слов. Он собирался продолжать свои доказательства, но в этот самый момент на баржу спрыгнул второй посетитель, приближения которого Илиа Бруш, поглощенный спором, не заметил. Вновь пришедший носил форму немецкого жандарма.

– Господин Илиа Бруш? – спросил этот представитель публичной власти.

– Это я, – ответил спрошенный.

– Ваши документы, пожалуйста.

Вопрос упал как камень в середину спокойного болота. Илиа Бруш был, видимо, уничтожен.

– Мои документы? – забормотал он. – Но у меня нет документов, если не считать конвертов от адресованных мне писем и квитанций в уплату за квартиру, где я жил в Сальке. Этого достаточно?

– Это не документы, – строго возразил жандарм. – Свидетельство о крещении, проездной служебный билет, рабочая книжка, паспорт – вот документы! Есть у вас что-нибудь в этом роде?

– Абсолютно ничего, – в отчаянии признался Илиа Бруш.

– Это печально для вас, – пробормотал жандарм, который, казалось, был искренне раздосадован необходимостью прибегнуть к суровым мерам.

– Для меня! – протестовал рыболов. – Но прошу вас поверить, что я честный человек.

– Я в этом убежден, – заявил жандарм.

– И я ничего и никого не боюсь. Меня, наконец, хорошо знают. Ведь я лауреат последнего рыболовного конкурса «Дунайской лиги» в Зигмарингене, о котором говорила вся печать, и даже здесь я, конечно, найду поручителей.

– Будьте спокойны, они найдутся, – заверил жандарм. – А пока я вынужден попросить вас последовать к комиссару, который удостоверится в вашей личности.

– К комиссару! – вскричал Илиа Бруш. – Но в чем меня обвиняют?

– Совершенно ни в чем, – объяснил жандарм. – Но только я имею приказ. Мне предписано наблюдать за рекой и приводить к комиссару всех, у кого бумаги окажутся не в порядке. Вы на реке? Да. Имеете бумаги? Нет. Ну что ж, я вас увожу. Остальное меня не касается.

– Но это оскорбление! – в отчаянии протестовал Илиа Бруш.

– Пусть так, – флегматично заявил жандарм. Кандидат в пассажиры, убедительную речь которого внезапно прервали, прислушивался к разговору с таким вниманием, что у него даже погасла трубка. Он решил, что для него пришел момент вмешаться.

– А если я поручусь за господина Илиа Бруша, – сказал он, – этого будет достаточно?

– Ну, еще посмотрим, – произнес жандарм. – Кто вы такой?

– Вот мой паспорт, – ответил любитель рыбной ловли, протягивая развернутый лист.

Жандарм пробежал документ глазами, и его обращение сразу изменилось.

– Это совсем другое дело, – сказал он. Он бережно свернул паспорт и протянул владельцу. После этого выпрыгнул на берег и сказал, отвесив почтительный поклон компаньону Илиа Бруша:

– До свиданья, господа!

Илиа Бруш, удивленный как внезапностью этого неожиданного инцидента, так и его разрешением, следил глазами за отступавшим неприятелем.

А в это время его спаситель, начав нить своего рассуждения с пункта, где оно было прервано, продолжал неумолимо:

– Второй мотив, господин Бруш, это тот, что по причинам, вам, может быть, неизвестным, за рекой тщательно следят, как вы в этом только что убедились. Надзор станет еще более строгим по мере того, как вы будете спускаться вниз, и даже усилится, если только это возможно, когда вы будете пересекать Сербию и болгарские провинции Оттоманской империи, страны, охваченные смутой и даже официально находящиеся в состоянии войны с 1 июля. Я полагаю, что еще немало инцидентов случится на вашем пути и что вы не будете досадовать, если к вам, в случае надобности, придет помощь честного горожанина, который, к счастью, обладает некоторым влиянием.

Искусный оратор мог надеяться, что этот второй аргумент, ценность которого сейчас была доказана, окажется очень убедительным. Но он, без сомнения, не рассчитывал на такой полный успех. Илиа Бруш, совершенно убежденный, только и искал случая уступить. Затруднение состояло лишь в том, чтобы найти удобный предлог для отступления.

– Третья и последняя причина, – продолжал, между тем, кандидат в пассажиры, – это та, что я обращаюсь к вам от имени вашего президента, господина Миклеско. Так как вы поставили свое предприятие под покровительство «Дунайской лиги», то она, по меньшей мере, должна иметь наблюдение за его выполнением, чтобы иметь возможность засвидетельствовать, в случае нужды, соблюдение его условий. Когда господин Миклеско узнал о моем намерении составить вам компанию в путешествии, он дал мне почти официальный мандат в этом смысле. Я сожалею о том, что, не предвидя вашего непонятного сопротивления, отказался от рекомендательного письма, которое он мне предлагал для вас.

Илиа Бруш испустил вздох облегчения. Мог ли найтись лучший предлог, чтобы согласиться на то, от чего он так яростно отказывался?

– Нужно было сказать об этом! – вскричал он. – Это совсем другое дело, и я виноват в том, что так долго отклонял ваши предложения.

– И так, вы их принимаете?

– Я принимаю.

– Очень хорошо – сказал любитель ужения, добившийся исполнения своих желаний, и вытащил из кармана несколько банковых билетов. – Вот тысяча флоринов.

– Нужна расписка? – спросил Илиа Бруш.

– Если это вас не затруднит.

Рыболов вытащил из ящика чернила, перо и записную книжку, из которой вырвал листок, потом при последнем свете дня начал писать расписку, которую в то же время громко читал.

– «Получил в уплату за рыбу, которую я поймаю на удочку в течение моего настоящего путешествия, и в уплату за проезд от Ульма до Черного моря сумму в тысячу флоринов от господина…» От господина?.. – повторил он вопросительным тоном, подняв перо.

Пассажир Илиа Бруша снова принялся раскуривать трубку.

– Йегера, Вена, Лейпцигерштрассе, номер сорок три, – отвечал он в промежутке между двумя затяжками табаку.