Текст книги "Королевы из захолустья"

Лукреция Коньяти, или Империя

Алмаз без огранки…

Пятнадцатый век близился к концу. В Риме только и говорили, что о таинственной любовнице старого Паоло Тротто, которую богач ревниво прятал от любопытных глаз. Известно о ней совсем немного: зовут ее Лукреция Коньяти, она из Борго Нуово, где ее мать, Дианора, по-прежнему занимается ремеслом куртизанки. Отец – случайный любовник, грек по имени Парис. Дианора утверждала, что он был князем, но, скорее всего, она пленилась его прекрасным именем. В Борго Нуово никто никогда не видел Лукреции, так оберегали ее в ожидании богатого любителя юной невинности. Им стал Тротто, заплатив Дианоре немалую сумму. Он увез девочку к себе, и с тех пор она жила во дворце под охраной немых стражей, купленных на рынке рабов в Венеции.

Рим сгорал от любопытства, и неистовее других жаждал увидеть таинственную красавицу папа Александр VI. Даже став римским папой, Родриго Борджиа не перестал любить женщин, папский дворец был наводнен незаконнорожденными отпрысками, и таинственность подобного рода действовала ему на нервы. В конце концов, не в силах противиться своему любопытству, святой отец пригласил Паоло Тротто на ужин в узком кругу, желая выведать о его столь тщательно охраняемом сокровище как можно больше. Неужели эта Лукреция (имя ему нравилось, так он назвал собственную дочь) в самом деле такая красавица, как о ней говорят?

Зная папу, Тротто мог бы всячески преуменьшать красоту своей подопечной: после ужина в папском дворце можно было и домой не вернуться. Папе ничего не стоило избавиться от попечителя и послать своих стражей за красавицей. Но хитроумный старик избрал другую тактику. Тротто стал расхваливать свою находку: да, она хороша, очень хороша, горазда красивее, чем о ней говорят. А прячет он ее потому, что она еще не готова к роли, для которой он ее готовит. Она алмаз, но алмаз нужно огранить, отполировать, превратить в бриллиант, чтобы он сверкал римскими ночами. Пока девчонка неуклюжа, невоспитанна, груба и, конечно же, недостойна быть представленной такому утонченному ценителю, как его святейшество. Сейчас ее обучают танцам, пению, умению одеваться… и раздеваться. Еще несколько месяцев, и Тротто (он в этом поклялся) сам подведет красавицу к ступеням папского трона.

Тротто хотел выиграть время, и Александр охотно согласился. Несколько месяцев? Так и быть. Но не больше!

Господь так и распорядился. В скором времени старый Тротто умер в объятиях любовницы, и она вместе с деньгами, землями и дворцом перешла по наследству к его племяннику. Молодой Тротто вступил во владение наследством, стал господином Лукреции и ее рабом. Она была не просто красавицей, она была чудом красоты. Тонкие черты лица, большие синие глаза, золотые волосы, которые могли, как пелена, окутать до пят ее бело-розовое тело, достойное резца Праксителя[1]1
  Пракситель – древнегреческий скульптор IV века до н. э.


[Закрыть]. И к тому же воспитана, как принцесса.

Джан-Паоло Тротто влюбился без памяти в Лукрецию, но у него не было умной предусмотрительности дяди, и он не смог удержаться от тщеславного удовольствия выставить напоказ свое счастье. Молодой Тротто устроил большое празднество в честь своего вступления в наследство и первым пригласил папу. Александр VI приехал, переодевшись знатным кавалером, привычный маскарад никого не ввел в заблуждение. И вот появилась Лукреция в платье из золотой парчи – сияющей оправе для белых плечей и груди. Ее волосы, схваченные обручем с драгоценными камнями, водопадом струились по спине. Когда она вошла, все замолчали. Миг восторженного созерцания – и у Лукреции появилось сто пятьдесят влюбленных поклонников.

Но один среди них сошел от любви с ума.

В ту же ночь Франческо Беккуто нанял банду головорезов, и они похитили красавицу, оставив молодого Тротто лежать на полу без сознания.

Лукреция о Тротто не печалилась. Беккуто был хорош собой, хотя на ее вкус несколько свиреп и прямолинеен. Однако она умела заставить себя слушаться и поставила условия: она будет ему верна, но не желает становиться вещью, выставленной для восхищения. И не хочет жить под его крышей. Она предпочитает иметь свой дом и принимать тех, кого захочет.

Беккуто согласился на все. Он был богат. Но пообещал, что, если узнает о неверности возлюбленной, смерть для нее неминуема. Через несколько дней Лукреция поселилась в небольшом дворце на берегу Тибра и принялась создавать для себя круг друзей.

Первыми в этот круг вошли папа и несколько его кардиналов, любителей светской жизни, затем поэты, среди которых был и Ариосто. Молодая женщина пользовалась в Риме необыкновенным успехом. Она даже удостоилась приглашения на свадьбу Лукреции Борджиа с герцогом Феррарским. Но на вершину славы вознесут ее писатели и поэты. После смерти Александра VI на престол вступил Юлий II. Он правил Римом железный рукой, но, любя красоту, поощрял поэзию и искусство. Во время его правления и было устроено большое поэтическое состязание в Капитолии.

Благодаря этому состязанию Лукреция Коньяти возвысилась и осталась на вершине славы навсегда: ее хорошенькую головку увенчали короной из золотых лавровых листьев и нарекли символическим именем «Империя», с которым девочка из маленького городка Борго Нуово войдет в историю и останется в ней навсегда. Ее триумф был по сердцу гордому Беккуто, который по-прежнему сохранял за собой привилегию обеспечивать роскошью улыбающуюся королеву. И этой своей привилегией он стал дорожить еще больше…

Пока Империю обожал весь Рим, Беккуто не видел в этом никаких обид, но все изменилось, когда она впервые полюбила всерьез. Ее избранником стал венецианец по имени Джакомо Стелла, молодой человек из древнего и богатого рода. Он приехал с берегов Адриатики для того, чтобы увидеть красавицу, познакомился с ней у князя Колонна и влюбился с первого взгляда. Не смогла скрыть ответных чувств к Джакомо и Империя.

На их счастье, Франческо Беккуто уехал на несколько дней из Рима, но как только вернулся, из сотни ревнивых уст услышал о своей беде. Впервые он обрушил яростный гнев на Империю, объявив, что она должна отказаться от молодого человека или он будет убит. Беккуто в этом поклялся.

Молодые люди не приняли угрозу всерьез. Империя понадеялась на свои чары и решила, что сможет справиться с Беккуто. И вот вечером, ожидая Джакомо, она услышала шум на улице и поняла, что там идет драка. Выглянув в окно, она увидела тени и сверкающие во тьме кинжалы. Ей стало страшно. Она послала на улицу лакеев. И вовремя: слуги принесли Джакомо в разорванной одежде с раной в груди, но не слишком опасной. Империя обливалась слезами: несчастье случилось по ее вине.

Она стала умолять Джакомо уехать немедленно. Сегодня все обошлось, но может случиться завтра, пусть он возвращается в Венецию.

– Я готов уехать, но не один, – заявил он. – Ты поедешь со мной. В Венеции мы обвенчаемся и будем мирно и счастливо любить друг друга.

Империя не поверила собственным ушам. Патриций женится на куртизанке? Джакомо прервал ее, она не смеет так себя называть, она царица Рима, через два дня они уезжают. Пусть приготовится.

Но увы! В день, когда они должны были выпорхнуть на свободу, к Империи прибежала, обливаясь слезами, служанка: привратник нашел у порога их дома мертвого Джакомо Стелла с множеством кинжальных ран.

Смертельная любовь

Возлюбленный, пожелавший жениться на Империи, лишился жизни, а ее жизнь стала кошмаром и мучением. Смерть знатного Стелла наделала немало шума в Риме, и местные жители обвинили в ней Империю. Ее даже арестовали, но скорее всего затем, чтобы утихомирить разбушевавшийся народ: в судебном процессе не было ни малейшего смысла. В тюрьме Империя находилась недолго. Велением папы Лукреция снова вернулась к себе во дворец. Но свобода ее мало порадовала. Если бы не дочь, рожденная от Паоло Тротто, которая воспитывалась в монастыре, она распрощалась бы с жизнью, но как оставить дочь без матери? Империя наглухо закрыла двери своего дворца и стала лечиться от горя постом и молитвой.

Лечение не затянулось надолго: пост и молитва не для красавиц. Прошло еще какое-то время, и в жизнь Империи вошел человек, который превратил эту жизнь в волшебную сказку: Агостино Киджи был банкиром и самым богатым человеком Италии. Человек знатный, уточенный и образованный, он едва разменял пятый десяток. Был он среднего роста, с густыми светлыми волосами и голубыми глазами, широко распахнутыми, как часто бывает у близоруких. Меценат, Киджи покровительствовал скульпторам и художникам.

Однажды вечером он из праздного любопытства позволил привести себя в гости к Империи и был покорен ее красотой. Восхищение не затуманило его трезвой головы. Лукреция показалось ему женщиной незаурядной, и он счел возможным заключить с ней своеобразный договор: она будет жить в роскоши, как императрица, и ни одна королева не сравнится с ней, а взамен она станет украшением празднеств своего покровителя и лучом света в его одинокой жизни вдовца.

– Я не прошу у вас любви и даже не прошу принадлежать мне. Сохраните одну иллюзию, иллюзию, что вы мне верны.

– А если случится, что я полюблю вас?

– Буду безмерно счастлив, но я вас к этому не принуждаю.

Договор устроил Империю, любовная дружба была лучшим лекарством для ее раненого сердца, которое еще не исцелилось. Со временем у нее родилась еще одна дочь, и она воистину царствовала в Вечном городе. Корабли Киджи бороздили моря и привозили Империи всевозможные сокровища. Для нее работали многочисленные художники. У божественной Империи можно было встретить Леонардо да Винчи, Микеланджело и Рафаэля, который обожал ее, так и не посмев никогда ей в этом признаться, зато запечатлел ее дивный облик на полотне.

В 1509 году банкир Киджи построил для Империи чудесную виллу, она существует до сих пор и называется «Вилла Фарнезина», по имени семейства, которое будет владеть ею позже. Банкир потратил на строительство столько золота, что пошел слух, будто он разорился и нужда караулит его у порога. Банкир без денег – печальное известие!

Однако очень скоро Киджи созвал гостей на новоселье, и роскошь устроенного празднества заставила всех замолчать.

Трудно забыть такой необыкновенный праздник! После великолепного угощения Киджи «ради благосклонности древних ларов, покровителей домашнего очага» бросил в воды Тибра золотое блюдо и попросил гостей последовать его примеру. Драгоценная посуда полетела в реку. Кто после такого расточительства посмел бы усомниться в богатстве Киджи? Никто и не посмел. Киджи при первых лучах солнца поцеловал ту, что подарила ему эту сумасшедшую идею. А слуги потихоньку вытащили сеть с драгоценной посудой, которая была заранее натянута в воде…

Случилось это 9 октября 1511 года, и тогда же померкло счастье Империи. Ее снова охватила страсть. На празднике она повстречала Анжело дель Буфало. Он тоже безумно любил ее, но и ревновал с каждым днем все отчаянней. Своим богатством он не мог соперничать с Киджи, и Империя стала слышать упреки в непомерной любви к роскоши, какую Анжело не мог ей дарить. Как-то вечером он попросил Империю надеть все свои драгоценности и, увидев это сверкающее богатство, пришел в неописуемую ярость…

Существовала и другая печаль: Анжело был женат. Его жена, Витория де Купи, сестра кардинала, тоже весьма красивая женщина, не терпела невнимания мужа. Она устраивала ему сцены и насмехалась, говоря, что он живет за счет Киджи, богатого любовника Империи.

Киджи между тем проявил немалую деликатность. Неизвестно только, была ли ее причиной нежность Киджи к Империи. Он уехал в Венецию, куда его призывали деловые соображения. Отъезд Киджи не успокоил Анжело, он требовал, чтобы Империя порвала с банкиром раз и навсегда. Впрочем, взамен он ничего ей не обещал. Трудно ладить с таким человеком… Новость о возвращении в Рим банкира вызвала взрыв еще более яростный, чем предыдущие: Анжело больно и недостойно оскорбил молодую женщину и убежал, хлопнув дверью.

Киджи вернулся и нашел Империю совершенно раздавленной, но впервые ее горестное состояние оставило его равнодушным. В Венеции он познакомился с юной Франческой Ардеосия, чья невинная грация очаровала его. Империя поняла: настало время сойти со сцены, где она царила столько лет.

Ничего не сказав Киджи, она оставила его новую виллу и переехала в свой маленький дворец на Корсо. И решила устроить праздник в честь своего отъезда. На изысканную вечеринку она пригласила только своих самых верных друзей, они никогда не были ее любовниками, но любили ее от всего сердца. Это были Кастильоне, Бембо, Наваджеро[2]2
  Бальдассаре Кастильоне (1478–1526) – итальянский писатель.
  Пьетро Бембо (1470–1547) – итальянский гуманист, кардинал, ученый.
  Андреа Наваджеро (1483–1529) – итальянский венецианский дипломат, поэт и оратор.


[Закрыть] и еще другие и, конечно же, Рафаэль.

Когда гости отужинали, Империя поднялась из-за стола и попросила всех посидеть еще: она приготовила сюрприз и вскоре пригласит их. И действительно, очень быстро появились черные слуги и проводили гостей в кабинет, обитый парчой, любимую комнату Империи. Она ждала их одетая в легкую тунику из муслина, не скрывающую ее красоту. Ни одна драгоценность не сверкала на ней, главным украшением была золотая пелена – волосы, которые она распустила. Она стояла, опираясь рукой на спинку софы, и острые глаза Рафаэля сразу заметили ее необыкновенную бледность. Следом за ним заметили ее и остальные и заторопились с вопросами. Империя мягко повела рукой и улыбнулась.

– Я хочу с вами попрощаться, друзья мои! С вами я провела свои самые счастливые минуты. Пройдет немного времени, и меня не станет. С ядом, который я приняла, не пошутишь, – и она показала рукой на столик, где стоял золотой кубок с несколькими каплями зеленоватой жидкости.

Крик ужаса вырвался у столпившихся вокруг нее мужчин. Империя покачнулась, теряя сознание, и Наваджеро подхватил ее. Поспешили предупредить Киджи. Он немедленно приехал и привез с собой врача. Что бы ни думала Империя, Киджи все еще любил ее. К сожалению, врач был не в силах помочь. Он не мог даже смягчить долгую и мучительную агонию, какой эта несчастная, принимая яд, не ждала.

Два долгих дня Киджи с отчаянием смотрел, как сгорает самая прекрасная женщина Рима. Он знал, что вместе с ней уйдет и лучшая часть его самого… Своими мучениями умирающая заслужила прощение церкви, ей не грозила яма для самоубийц: Юлий II прислал Империи перед самой смертью свое благословение. Она умерла 15 августа 1512 года. Рим задыхался от жары и болотных миазмов, и все же потрясенные горожане пришли хоронить Империю, словно она и в самом деле была их королевой. Огромная процессия сопровождала катафалк, усыпанный цветами, из церкви Сан Грегорио до вершины холма Целий, где до сих пор находится ее могила.

Мадемуазель Жорж, трагическая актриса времен Империи

Клитемнестра четырнадцати лет

Жорж Веймер, скромный директор театра в Амьене, никогда еще не попадал в такое безвыходное положение, какое случилось в декабрьский вечер 1799 года. Ценой долгих переговоров и тяжелых потерь для его не слишком обремененного деньгами кошелька он залучил к себе великую Рокур, прославленную трагическую актрису Французского Театра[3]3
  Французский Театр, или «Комеди Франсез» – единственный во Франции репертуарный театр, финансируемый правительством, основан в 1680 году. Неофициальное название – «Дом Мольера».


[Закрыть], на роль Дидоны в пьесе Помпиньяна. И вот парижанка приехала, но собирается немедленно уехать, громко хлопнув дверью. Причина? Молодая актриса, которая должна играть вместе с ней, находится в самом плачевном состоянии: у нее насморк, распух нос, она гнусавит, и ее появление на сцене вызовет лишь безудержный смех. Мыслимо ли это для трагедии?

– Делайте, что хотите, но мне нужна другая актриса, или я возвращаюсь в Париж!

Добряк Веймер робко предложил свою дочку Жозефину-Маргариту, девушку, вернее, даже девочку. Ей четырнадцать, но выглядит она старше и готовится стать актрисой. Роль она знает и, по его отцовскому мнению, неплохо с ней справляется. Отцовское мнение! Что оно значит для великой Рокур? К тому же она уже выступала в Амьене, и лучше не ворошить ее воспоминаний!

Несколько лет тому назад Рокур приехала в Амьен играть в этом же театре «Гофолию» и нашла совершенно неподходящим молодого актера, который исполнял роль Иоаса. Не желая скандала и угождая требовательной звезде, срочно отыскали другого – настоящего красавца. Когда его облачили в длинное одеяние левитов, в нем появились стать и значительность. Во втором действии Гофолия приезжает в храм, чтобы поговорить с таинственным отроком, и спрашивает его: «Как звать тебя?» К сожалению, простодушный юноша не читал пьесы Расина. В ответ он широко улыбнулся и очень вежливо ответил:

– Николя Браншу, мадам.

Зал задохнулся от хохота, а Рокур – от гнева. Сегодняшним вечером она не желала себе такого позора. Прошлого раза ей было достаточно. Директор со слезами на глазах умолял ее: Жозефина совершенно другое дело, с ней ничего подобного не случится! Все билеты проданы. Без замены не обойтись!

Рокур со вздохом смягчилась.

Полный зал был существенным доводом для актрисы. Она не молодела. Париж начал к ней охладевать. Иначе почему бы она отправилась выступать в Амьен? И она согласилась: «Что ж, давайте послушаем вашу девочку!»

Когда девочка вошла, актриса пришла в восторг: огромные черные глаза, лицо классической красоты, настоящая суровая римлянка! На вид ей легко было дать лет восемнадцать или даже двадцать. А какой голос! Теплый, звонкий! Стихи звучали замечательно! Дебютантка вышла на сцену и с успехом справилась со своей ролью. Представление закончилось овацией, и Рокур решила, что увезет девочку с собой.

– Театр у нее в крови, – объявила она. – Я займусь ее обучением и буду выплачивать ей пособие в тысячу двести франков до тех пор, пока она не встанет на ноги.

И Жозефина-Маргарита отправилась в Париж. Не одна, разумеется. За ней последовали добрая маменька с кормилицей, чтобы оберегать ее добродетель. Скажем сразу, они мало в чем преуспели. Едва переступив порог «Комеди Франсез», новенькая упала в объятия обольстительного Лафона, своего коллеги.

А пока растерянное и ошеломленное Парижем женское трио селится на улице Дофин в скромном пансионе под названием «Тионвиль». Пансион оказался настолько жалким, что очень скоро они переехали в другой, на улице Круа-де-Пети-Шан; он выглядел поприличнее и к тому же находился ближе к театру. Как раз в это время Жозефина и поступила в театр. До этого она только брала уроки у госпожи Рокур и ходила к ней домой, на Елисейские Поля, в тот самый особняк, где еще совсем недавно жила законодательница парижской моды Тереза Тальен. Путь неблизкий, но ни девочка, ни кормилица на свои ноги не жаловались.

Каждодневные путешествия открыли глаза начинающей актрисе на тысячи прекрасных вещей вокруг, и она поняла, в какой роскоши сможет жить, если прославится. Девочка из провинции понемногу училась держать себя в обществе и находить нужный тон с поклонниками. 28 ноября 1802 года ей было позволено дебютировать. Отныне она будет носить имя мадемуазель Жорж в честь любимого папочки, а роль, в которой она выступит, будет Клитемнестра в пьесе «Ифигения в Авлиде». Разумеется, эту роль она выбрала не сама.

Странная, конечно, была идея доверить трагическую роль взрослой женщины, матери нескольких детей, девочке четырнадцати лет, но облик юной Жорж позволял увидеть ее в таком образе. А вот публика, как только подняли занавес, очень рассердилась и стала выражать недовольство. Для этого у нее были свои причины: роль Клитемнестры всегда исполняла мадемуазель Дюшенуа, публика ее любила и не видела резона, почему надо ее отбирать у любимой артистки и отдавать дебютантке.

Была у публики и другая причина для недовольства: роль, которую всегда играл неподражаемый Лафон, на этот раз исполнял Тальма. Зал, несмотря на присутствие первого консула с супругой, бурлил и волновался. Когда мадемуазель Жорж вышла на сцену, зал сотрясли свистки и крики, словом, был устроен настоящий «кошачий концерт». Что же, новенькая в слезах сбежала? Ничего подобного!

Ее темные бархатные глаза остановились на бесновавшихся зрителях, и она начала произносить стихи своей роли. От ее полнозвучного голоса дрожь пробежала у тех, кто дал себе труд ее услышать. Бонапарт был в их числе. Сраженный голосом и обликом юной актрисы, он начал аплодировать ей, не жалея ладоней.

Столь мощная поддержка увлекла за собой часть зрителей, но другая их часть продолжала бушевать. В четвертом действии они так шумели, что мадемуазель Жорж пришлось трижды начинать свой монолог. На третий раз ей дали его закончить, а потом вознаградили единодушными аплодисментами. Дебютантка победила.

В этот вечер еще один член семейства Бонапартов отдал дань восхищения новой звезде: Люсьен Бонапарт послал актрисе несессер из позолоченного серебра и сто луидоров. Его щедрость не осталась без вознаграждения. Очень скоро мадемуазель Жорж переселилась в красивую квартиру на улице Сент-Оноре и зажила в ней с удобством и роскошью.

Роман с Люсьеном длился недолго. Он вскоре познакомился с очень привлекательной вдовой, госпожой Жубертон, страстно в нее влюбился и женился на ней, несмотря на неодобрение брата. Наполеон не простит ему женитьбы и позже при раздаче княжеских и королевских корон не пожалует Люсьену титул. Люсьен станет князем только благодаря папе римскому.

Люсьен исчез. Мадемуазель Жорж нашла ему замену, приблизив польского князя Сапегу, который окружил ее всеми радостями, какие дочери Евы могут только пожелать.

Однако юную женщину подстерегало новое невероятное приключение.

В тот вечер на сцене вновь была «Ифигения в Авлиде», и мадемуазель Жорж снова играла Клитемнестру. Бонапарт сидел в ложе вместе с Жозефиной, одетой, как всегда, с необыкновенной изысканностью. Супруга первого консула скучала. Она находила, что ей на всю жизнь хватило бы и одной «Ифигении», и откровенно зевала не в пример своему супругу. Бонапарт с горящими глазами следил за спектаклем. Трудно было найти другого такого увлеченного зрителя. После спектакля консул захотел, чтобы ему представили актеров. Их представили, он поблагодарил их и ушел. Возвращаясь домой, Жорж увидела у подъезда карету. В гостиной ее дожидался незнакомец.

Когда он назвал себя, она все поняла. Это был Констан, камердинер первого консула, и приехал он с приглашением: мадемуазель Жорж ожидали на следующий день в Сен-Клу. Карета за ней будет прислана.

На миг у юной актрисы в глазах потемнело. Неужели ее приглашают стать «подругой» первого человека Франции? Есть, от чего закружиться голове. Однако ее польский князь не заслуживает обиды, он влюблен, нежен и щедр. И все же Бонапарт такой привлекательный… И потом всем известно, что он не терпит отказов… Сыграло свою роль и чисто женское любопытство: каков в постели этот герой-победитель?

Размышления вихрем промчались в голове у мадемуазель Жорж, и она решилась: она отправится в Сен-Клу, но карета пусть заедет за ней в театр, а не домой. В восемь часов, как условлено. Констан с поклоном удалился. Он понял: завтра в восемь у подъезда «Комеди Франсез».