Текст книги "Тайна Зои Воскресенской"

МОЯ МИССИЯ

И вот я в кабинете посланника в Швеции – Александры Михайловны Коллонтай. Мне шел в ту пору тридцать пятый год. Александра Михайловна готовилась отметить свое семидесятилетие.

– Приступим к делу, – говорит Коллонтай после приветствия. – Завтра вечером я хотела бы подробно поговорить с вами и вашим мужем, а сейчас…

– Что я должна делать?

– Вот это мы сейчас и обдумаем. Задача такая: противопоставить клеветнической пропаганде гитлеровцев и их пособников в Швеции правду о СССР и советском народе. Задача непростая. Швеция наводнена фашистскими газетами, книгами, листовками и брошюрами, постоянно крутят кинофильмы и ведут радиопередачи, которые прославляют так называемую «великую миссию» нацистской Германии. Например, на центральной улице Стокгольма Кунгсгатан германское посольство в огромной витрине каждый день помещает устрашающие шведов военные фотографии и карту мира, на которой они старательно закрашивают все новые и новые территории, отошедшие к «непобедимому» «третьему рейху»… Мы должны довести до шведской общественности правду о положении в СССР. В первую очередь наладить регулярный выпуск «Листка советских новостей» или, – Александра Михайловна задумалась, – пожалуй, назовем это более нейтрально: «Информационный бюллетень». Будем сообщать шведам сводки Совинформбюро.

Далее она посоветовала «ловить» радиосводки по ночам, когда их Москва передает для районных и областных газет. Нацисты глушат эти передачи, но разобрать кое-как можно.

– Статьи заказывать по телеграфу, – продолжала она. – Но основное – это радио. В вашем распоряжении работники торгпредства, инженеры-приемщики, которые сейчас остались без дела и по одному, по два уезжают в Советский Союз. Отъезд их зависит от английских самолетов, которые берут на борт не более одного-двух человек.

– Где же будем печатать бюллетени, в какой типографии? – спрашиваю я.

Александра Михайловна задумалась, словно что-то другое отвлекло ее мысли, а потом вдруг сказала:

– Посольство имеет право использовать собственный множительный аппарат. Купим ротатор. Мне кажется, – она постучала по столу сложенным лорнетом, – наш бюллетень надо издавать на трех языках: на русском – для советской колонии, на английском – для наших союзников и иностранных посольств и, конечно, на шведском…

Я сидела и записывала в блокнот указания посла.

– Далее, – продолжала Коллонтай, – договоритесь с кинотеатрами о демонстрации наших кинофильмов – будем заказывать их из Москвы с диппочтой. Установите связь с прогрессивными газетами. Подумайте, каких советских писателей и журналистов привлечь… Итак, начинайте действовать, – заключила Александра Михайловна. – Нельзя терять ни одного дня. Тут недавно вечерняя газета «Афтонбладет» оглушила шведов известием, что «Москау ха фаллит» («Москва пала»), и шведский нейтралитет сразу дал крен в сторону фашистской Германии.

…Александра Михайловна информировала шведский МИД, что в советском посольстве образовано пресс-бюро и его возглавляет «мадам Ярцева». Мне позвонили из пресс-центра МИДа и пригласили в «Гранд-отель», где заведующий отделом прессы представит меня корпусу иностранных и шведских журналистов.

В банкетном зале «Гранд-отеля» собралось человек сорок – корреспонденты из разных стран. Среди них две женщины – одна из Соединенных Штатов Америки, другая из Норвегии. Шведский дипломат выстроил мужчин, как на параде, во главе с женщинами, и стал представлять. «Соединенные Штаты Америки…» Маленькая, подвижная женщина, улыбнувшись, дружески пожала мою руку. «Норвегия…» Статная, крупная, голубоглазая блондинка с мягким любопытством смотрела на меня и даже обхватила меня за плечи. «Корреспондент из Великобритании…» Обмен рукопожатиями и улыбками. «Венгрия…» Плотный молодой мужчина протянул руку. Я сжала обеими руками свою сумочку, и его рука, повиснув в воздухе, опустилась. В зале возник сдержанный шумок и какое-то движение. «Румыния…» Я сделала вид, что не заметила наклона его головы, и шагнула вперед. «Япония…» Слышу, вижу. Рядом с ним стоят навытяжку несколько человек в одинаковых костюмах и с одинаковыми лицами. «Корреспонденты Германии…» – уже не так торжественно произнес шведский дипломат. Они развязно протянули (хорошо, что еще не вскинули) руки. Не взглянув на них, я проследовала дальше. Цепочку замыкал наш корреспондент.

Ряды журналистов смешались, и тут немцы, итальянцы, венгр – все те, кому я не подала руки, покинули банкетный зал. Я увидела, что это обстоятельство огорчило заведующего отделом прессы, а наш представитель ТАСС принялся мне популярно объяснять, что Швеция нейтральна и что журналисты здесь работают в общей комнате и нормально общаются друг с другом.

– Шведы нейтральны, но не мы с вами, – заметила я.

Об этом инциденте я рассказала Александре Михайловне, спросила, так ли надо было мне поступить. Она сказала, что позиция моя правильная.

…Через неделю начал выходить «Информационный бюллетень» советского посольства.

Рассылаем его в редакции газет, журналов, информационным агентствам, видным политическим и общественным деятелям, союзным посольствам. Но как распространить его среди населения? Придумали. Закупили телефонные справочники городов и поселков (в Швеции телефон уже тогда имелся в каждом жилом доме) и стали рассылать наугад каждому пятому, десятому. Бывало, бюллетень возвращался с ругательным письмом обратно, но появились и первые подписчики: «Мой сосед Свенсон получает, а мне почему-то не присылают». В большом количестве шли письма-приветствия, в которых шведы выражали свою поддержку сражающемуся Советскому Союзу, желали ему скорейшей победы над захватчиками. Писали шахтеры из Кируны, священнослужители, жители провинциальных городов.

На первых порах тираж бюллетеня не превышал тысячи экземпляров, но скоро возрос до двадцати, потом и до тридцати тысяч.

…7 ноября 1941 года. Под Москвой развернулась небывалая по своим масштабам и героизму битва. На Красной площади столицы состоялся парад частей Красной Армии. Суровый, заснеженный город. На Можайском, Волоколамском направлениях соединения Рокоссовского и Говорова отбивают бешеные атаки нацистских полчищ. На Ленинградском шоссе у поселка Химки фашисты подошли близко к столице, установили дальнобойные орудия для обстрела.

Весь мир потрясен тем, что на Красной площади состоялся традиционный парад и красноармейцы, пройдя строевым шагом, уходили прямо на поле сражения.

…Идет война. Швеция объявила себя нейтральной. Но какой зыбкий этот нейтралитет. Вместе с продвижением гитлеровских войск на советском фронте нейтралитет дает крен в сторону Германии и, того и гляди, опрокинется. Швеция разрешила транзит через свою территорию на северный финский фронт немецких войск и немецкой техники. Шведская руда, шарикоподшипники оснащают германскую военную промышленность. Немцы требуют кредиты. Служба пропаганды распространяет слухи о «зловещих» планах Советов в отношении Швеции, сеет панику.

Нацистские клеветники из германского посольства публиковали фотографии, «свидетельствующие о зверствах Красной Армии». Фотографии действительно ужасающие, но… изображена на них «работа» самих фашистов на Восточном фронте, на временно оккупированных территориях.

Наше посольство получило по телеграфу текст ноты советского правительства о повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных злодеяниях германских властей в захваченных ими советских городах и поселках. Нота датирована 2 января 1942 года и адресована послам и посланникам стран, с которыми СССР имел дипломатические отношения.

Мы решили ознакомить шведскую общественность с этой нотой, поскольку газеты Швеции информации о зверствах гитлеровцев не давали. Мы напечатали 200 тысяч экземпляров бюллетеня – тираж неслыханный по здешним меркам.

Бандероли наши на почте не принимали, поэтому ноту пришлось рассылать в закрытых конвертах с наклеенными марками. Работали над печатанием и упаковкой двое суток. Наняли два грузовика, чтобы перевезти наше послание из пресс-бюро на почтамт.

Ждали реакции читателей. Что скажут, как отзовутся? Прошло несколько дней, и вот в пресс-бюро ко мне пришел посетитель-мужчина, отказавшийся назвать, кто он и откуда. Сказал лишь, что немецкое посольство прознало о нашей работе, заявило протест шведскому министерству иностранных дел и, по указанию властей, все наши пакеты свалены в подвал и, как приказано, «подлежат уничтожению». Выпалив все это и сказав «адье», незнакомец быстро ушел.

Я позвонила по нескольким адресам знакомым шведам и спросила, получили ли они наш бюллетень с нотой. Никто не получал.

Помчалась в посольство к Александре Михайловне и рассказала ей об этом. Действия почты незаконны: ведь каждое письмо оплачено в тройном размере, поскольку пакеты довольно увесистые, – нота занимала больше десяти страниц.

Александра Михайловна была крайне возмущена, красные пятна покрыли лицо и шею. Она позвонила министру Гюнтеру. Тон у нее был необычный – приказной, командирский. Она потребовала немедленной рассылки нашей почты. «Оплачено все по существующим нормам, конверты, перевозка, и притом это почта советского посольства, неприкосновенная. Как можно было так распорядиться? Надеюсь, – заключила Коллонтай, – господин министр проконтролирует и пресечет беззаконие чиновников почты». В разговоре с министром она дала понять, что это беспрецедентная акция совершена под давлением германского посольства.

Звонок возымел действие.

Вскоре к нам посыпались письма. Были они разные. Большинство корреспондентов с чувством гнева отзывалось о фашистских злодеяниях и выражали свое искреннее сочувствием пострадавшим. Пастор из Северной Швеции написал благодарность от его прихожан и сообщил, что он ежедневно молится и просит Господа Бога о даровании победы Красной Армии.

Самое любопытное то, что министр Гюнтер пригласил нашего посла к себе и заявил протест против распространения среди населения этой ноты, которая «наносит ущерб здоровью, расшатывает нервную систему людей, и, что самое страшное, эту ноту читают дети». Запоздалый демарш министра Понтера, несомненно, был результатом дальнейшего нажима германского посольства. Немецкие дипломаты использовали положение на нашем фронте: оно оставалось тяжелым.

Приведу еще одну деталь, так сказать, «бытового» характера. В те дни хозяин дома, у которого мы с мужем снимали квартиру, потребовал арендную плату за полгода вперед, мотивируя тем, что «вы скоро станете эмигрантами, немцы вот-вот займут всю страну и платить вам будет нечем».

С демонстрацией советских фильмов ничего не получалось. Владельцы кинотеатров отказывали нам под «благовидным» предлогом: «Ваши ленты некоммерческого характера». В этом тоже сказался диктат германского посольства, любым путем стремившегося подорвать нашу работу.

Но выход был найден. Александра Михайловна порекомендовала подыскать для пресс-бюро помещение с кинозалом. Во вновь строящемся здании мы арендовали и вскоре заняли нижний этаж, оборудовали в нем зал для демонстрации кинолент и ротаторную с двумя, а затем с тремя множительными аппаратами. Наше помещение обладало статусом «экстерриториальности», поскольку считалось собственностью советского посольства.

Жители Стокгольма получили возможность регулярно знакомиться с нашим киноискусством. Помню, начали мы с трилогии Марка Донского, запечатлевший языком кино автобиографические повести Максима Горького «Детство», «В людях», «Мои университеты». Желающих получить пригласительные билеты на советские кинофильмы было много и мы устраивали несколько сеансов.

В противовес немецкой витрине с фальсифицированными фотографиями мы устроили свою витрину в помещении «Интуриста» на Вокзальной площади. Помещали там сводки Совинформбюро, фотографии с фронта и из тыла, изоматериал.

Наша витрина сразу же стала популярной у жителей и гостей Стокгольма. С гордостью вспоминаю, как вагоновожатые трамваев, чьи маршруты пролегали мимо нашей витрины, останавливались перед «Интуристом», чтобы пассажиры могли познакомиться с новой информацией.

Немцы и их местные приспешники не давали нам покоя. То по требованию шведских властей после протеста германского посольства приходилось снимать разящие карикатуры Кукрыниксов на Гитлера, то фашиствующие юнцы промчатся на велосипедах и закидают нашу витрину грязью. Однажды эти молодчики обстреляли ее тяжелыми чугунными гайками из рогаток, и грандиозное зеркальное стекло рухнуло… Возмущенные вандализмом шведские рабочие пустили «шапку по кругу» и на вырученные деньги помогли восстановить витрину и организовали ее охрану.

Два дня спустя после приезда мы с мужем пришли к Александре Михайловне. Она, характеризуя положение в Швеции, напомнила, что успехи немцев на фронте активизировали здесь антисоветские элементы, вырос тираж правых и профашистских газет. Шведы попали в ловушку, расставленную Германией, поскольку страна не имеет минерального топлива (нефти, газа, угля) и даже автомашины стали ездить на дровяном топливе.

– Да, – не сдержал улыбки Борис Аркадьевич, – эти прицепы у автомашин похожи на походные кухни. На улицах дышать нечем от дыма.

– Даже король разъезжает с таким прицепом, – сказала Александра Михайловна, – хотя его машина, как и наши дипломатические, двигается на бензине… И вот, друзья мои, хотела бы вас предупредить, мы вынуждены считаться со шведским нейтралитетом. Он весьма своеобразен. Вы видите, немецкая и английская разведки здесь хорошо укоренились, а мы, как всегда, опаздываем…

Действительно, опаздываем, подумала я. Не случайно мы с «Кином» (таково его имя по нашей службе) уже обдумывали, как организовать на в общем-то пустом месте активно действующую нашу резидентуру.

– Немцы имеют грандиозный пропагандистский аппарат и тщательно следят за каждым нашим шагом. Германское посольство чуть ли не каждый день заявляет протест в шведский МИД по поводу любого нашего культурного мероприятия. И разрешите мне быть откровенной, во всем, что касается вашей работы, будьте архи-архиосторожны. – Александра Михайловна многозначительно подняла указательный палец. – Недавно шведская полиция арестовала сотрудника нашего военного атташе, он вечером встретился с каким-то человеком в парке, и, когда здоровался с ним, вдруг со всех сторон засветились прожекторы и застрекотала кинокамера. Молодому человеку грозит многолетнее тюремное заключение. Имейте в виду, по шведским законам вас могут обвинить в шпионаже даже за сбор официальных печатных изданий, газетных вырезок на какую-то определенную тему, затрагивающую государственную безопасность страны. На мою помощь вы всегда можете рассчитывать, и я надеюсь, как говорят дипломаты, на взаимопонимание…

– Можете в этом не сомневаться, – сказал «Кип». – Мы заинтересованы, чтобы Швеция и далее оставалась нейтральной, ведь это одна из важнейших площадок в Европе, с которой мы можем вести наблюдение за противником.

– Понимаю, понимаю. Вам надо выходить в свет, устанавливать связи с интересующими вас кругами, – заметила Александра Михайловна, – и полагаю, что смогу появляться на вернисажах, премьерах в опере и всяких благотворительных вечерах в сопровождении нашего милого пресс-атташе. – Дружелюбием было проникнуто каждое слово Александры Михайловны. – Но… о вашей работе, – усмехнулась она, – я ничего не знаю. Не так ли?

Я порадовалась такому обороту дела и вспомнила, что два года назад ситуация у меня складывалась совсем иная.

В конце 1939 года, когда началась печально известная так называемая «зимняя война», я была направлена в Стокгольм с задачей восстановить связи с агентурой в Финляндии. Необходимо было знать истинное положение в стране. Прилетела самолетом, явилась в полпредство к Коллонтай, но Александра Михайловна встретила меня холодновато:

– О вашем приезде я не была осведомлена. С какой миссией вы прибыли?

– Война с Финляндией, – пожала я плечами.

– Вот этого я и опасалась. Вы понимаете, что происходит, – сказала она, и я почувствовала ее встревоженность. Она так волновалась, что вопреки присущей ей деликатности даже не пригласила меня сесть. – Шведы создают отряды добровольцев, которые направляются в финскую армию. Недавно в газетах сообщали, что один из них в подтверждение своего «геройства» привез отрезанную голову русского солдата… Ужас… Французы в помощь финнам формируют корпус. За нашим полпредством и всеми нашими работниками ведется наблюдение. Любое неосторожное действие может привести к тяжелейшим последствиям.

– Я все понимаю, Александра Михайловна, и сделаю все от меня зависящее, чтобы не осложнить обстановку.

В тот раз она не предложила мне жить в ее квартире, а распорядилась предоставить мне гостевую комнату. Мало того, она направила телеграмму Молото-ву, бывшему тогда наркомом иностранных дел, с просьбой немедленно отозвать меня, «поскольку деятельность советской разведки в Швеции в данной обстановке может привести к осложнениям». На эту шифровку последовал ответ: «…товарищ такая-то выполняет задание своего руководства».

Задание я выполнила, срывов не произошло. Поэтому можно понять, какой камень сейчас свалился с моей души. Понимание нашей службы со стороны Александры Михайловны воодушевляло.

Мы с «Кином» включились в работу. Первое время пришлось очень трудно, сложности одолевали. Кроме нас в резидентуре поначалу были двое – шофер и дворник. Затем прибыли два оперативных работника. Мы вместе с ними подготовили подробный план. Один должен был организовать наблюдение за германским воинским транзитом через Швецию, второму было поручено создать агентурную группу, которая бы фиксировала характер грузов, транспортируемых морским путем между Швецией и Германией. Оба были инженеры, и им поручалось искать источники информации о поставках Швецией Германии военной техники.

Центр утвердил меня заместителем резидента. Душой и главой резидентуры был «Кин». Разведчик первого поколения, он имел значительный опыт чекистской работы – в контрразведке и в разведке внешней.

Семья Рыбкиных была большой. В основном – землепашцы, виноградари. Старший сын работал на заводе кузнецом, а его сын получил образование инженера-авиаконструктора. Средний в семье – Борис мечтал отправиться в дальние края, чтобы разведывать земные недра. Но нужда заставила 10-летнего мальчугана идти в типографию учеником наборщика. Восемь лет простоял он у наборной кассы. Память об этом осталась на всю жизнь: указательный палец у левши был непоправимо искривлен.

Жил типографский ученик впроголодь, часть денег посылал родителям и старался все же хотя бы немного скопить для своей будущей учебы. Много читал, усердно занимался самообразованием.

Свершилась революция. Его, сдавшего экстерном за вечернюю школу, приняли студентом в Петроградскую горную академию. К этому времени он успел познакомиться с разными политическими течениями и партиями, их появилось множество, побывал на собраниях и митингах эсеров, меньшевиков, анархистов, но больше всего ему понравилась программа партии большевиков.

С головой ушел в учебу, но судьба распорядилась по-иному.

Рыбкин стал чекистом…

По представлению коллегии ВЧК он был назначен оперативным работником в Разведывательный отдел. Вскоре его направили на работу в Персию (Иран) в составе закупочной комиссии Внешторга. Понадобилось закупить у персов зерно. Речь шла о солидной сделке.

Персидские купцы сочувственно кивали головами, наполняли пиалы чаем и неизменно повторяли, что охотно помогут «добрым соседям». Когда же заходил вопрос о цене, купцы махали руками: «Ай, ай, какой разговор, бери задаром». На возражение, что наша страна имеет возможность и обычай расплачиваться за купленное, они хором уговаривали принять сотни тысяч тонн зерна «в подарок». Волынка такая продолжалась несколько дней, пока наконец купцы назвали свою цену, которая намного превышала среднемировую. Наши закупщики ахнули. Купцы развели руками: «Ну, вот и договаривайся с русскими. Предлагаем – бери задаром, не хотят, назначаешь самую малую цену – говорят „дорого“, не подходит. Ай-ай, ничего не поймем». В конце концов наши закупщики сумели настоять на своем и договорились с персидскими торговцами о сходной для нас цене.

Замечу к слову, что так вели себя купцы во многих странах, где нам приходилось вести закупки. Подобное было у Коллонтай с норвежской сельдью. Схожая ситуация сложилась и у меня в Китае в 30-е годы. Работая экономистом в представительстве Нефтесиндиката в Харбине (моя «крыша»), я оформляла сделку на продажу нескольких вагонов, наполненных великолепно раскрашенными банками с бензином. Бензин был нами направлен китайской фирме, и вскоре мы получили письмо, в котором фирмач писал, что его «больные трахомные глаза увидели в бензине мутный цвет, грязный осадок, песок. Я верю, что ваш бензин прозрачен, как утренняя роса с цветов лотоса, но что делать с моими глазами. Прошу вас, помогите моим глазам видеть в ваших нарядных банках такой же безукоризненно чистый бензин, как в тусклых банках „Стандарда“ и „Шелла“…

За время пребывания в Персии Рыбкину удалось приобрести несколько агентов. После этого он побывал в ряде стран – во Франции, Болгарии, Австрии. Несколько лет работал в аппарате в Москве, участвовал в разработке планов и осуществлении разведывательных операций. В 1936 году был направлен резидентом в Финляндию. Это государство в ту пору занимало не ключевое, но важное положение в стратегических планах гитлеровской Германии.

Я к этому времени уже шесть-семь месяцев была в Финляндии, успела познакомиться со страной и нашей резидентурой. Прежний резидент был отозван в Москву; и вместо него прибыл консул Ярцев, он же Рыбкин. Приехал один, без семьи. Очень официальный, подтянутый, требовательный.

Поначалу у нас не сложилось взаимопонимание. Мы спорили по каждому поводу. Я решила, что не сработаемся, и просила Центр отозвать меня, в ответ мне было приказано помочь новому резиденту войти в курс дел, а потом вернуться к этому вопросу. Но… возвращаться не потребовалось. Через полгода мы запросили Центр разрешить нам пожениться. Я была заместителем резидента, и мы опасались, что Центр не допустит такой «семейственности». Москва дала «добро».