Текст книги "Крымская пленница"

– Можно предположить, что работать будут одновременно…

– Мы тоже так считаем. Согласно полученной от «крота» информации, тянуть с диверсиями СБУ не станет, все может произойти уже сегодня ночью.

– Вам не кажется, Вадим, что эта публика перенимает повадки исламских террористов? Убить как можно больше людей, и неважно, что они ни в чем не виноваты.

– Мы сталкивались с этими парнями, – отозвался Репнин. – Они охвачены ненавистью. Убей русского – неважно, кого: женщину, ребенка. История простит, а НАТО прикроет. У фашистов к славянам было меньше ненависти, чем у этих «демократов» к россиянам. Им вбили в головы, и они свято верят, что все несчастья Украины исходят от России. Дай им волю, они бы передвинули Россию на Северный полюс. На полном серьезе обсуждают возможность присоединения к Украине Кубани, Ростовской области, Воронежа – дескать, исторические области Украины. Психушка, в общем. А вы говорите… Тем более им обещана полная безнаказанность. Для того и существуют средства манипулирования идиотами, – усмехнулся Репнин, – сокращенно СМИ. Ладно, Глеб, я все сказал, что хотел. Много работы. Удачи вам.

– И вам, Вадим.

– Все хорошо? – спросила Анюта, когда он отбросил телефон.

– Все отлично, – ответил он, задумчиво уставившись на шампанское в руке. Почему бы не выпить за верность его догадок?

Они валялись весь день, и ничего не происходило. К пяти часам вечера выбрались на пляж, быстро искупались и побежали обратно. «Ужас какой-то, – жаловалась Анюта, – у меня появляется зависимость – лежать с тобой в постели». Он признался, что и с ним происходит то же самое. «И что это значит?» – гадала Анюта. «Это очень подозрительно, – вздыхал Глеб, – будем разбираться». А к шести часам, когда начались сумерки, у кого-то из соседей по второму этажу прорвало водопроводную трубу! Коридор огласился криками, топотом. Глеб с Анютой подскочили, испуганные, – что, уже теракт? Глеб выбежал в коридор, позабыв, что он, мягко говоря, без одежды. То есть вообще. Хихикнула какая-то девчонка, пробегая мимо. Он в ужасе захлопнул дверь, кинулся одеваться, снова помчался в коридор и облегченно вздохнул. Ничего страшного, прорыв трубы – еще не теракт. Панику учинила женщина средних лет, которая решила принять душ у себя на первом этаже… ну, и приняла, когда на нее с потолка обрушилась холодная вода. Она перелилась через порожек, хлынула в номер. Дама голосила, как горлица. Суетились горничные, прибежал садовник. Гуськом побежали вниз – там действительно была Венеция, разве что на гондолах еще не плавали. Но ненормативная лексика висела такая, что гондолы уже не требовались. Вода продолжала поступать, перекрыть ее было нечем. Возмущались жильцы соседних номеров, которых тоже затапливало. Ругалась соседка Анюты – и ей досталось. Бегал бледный мужик с отверткой, не знал, куда ее воткнуть. «Где инструменты? – кричал садовник. – Где все ваши долбаные инструменты? Чем я, по-вашему, должен затягивать вентиль в подвале?!» – «Все инструменты у Кача в подсобке! – кричала администратор Ольга Борисовна, прибывшая в разгар половодья. – Он взял отгул, а ключи не оставил! Я его накажу за это! Сбивайте замок, Семен Аркадьевич, он на соплях висит!»

Сопли, судя по всему, были качественные. Вода еще долго хлестала, разнообразя жизнь отдыхающих. Но Глеба Туманова это уже не касалось. Он поднялся наверх, уединился в дальнем конце коридора, нетронутом «стихийным бедствием», и жадно закурил под табличкой, запрещающей это делать, пытался упорядочить неуправляемые вихри в голове. Эмоции зашкаливали. Вот так случайно и узнаешь самое важное. «Все инструменты у Кача в подсобке…» Люди, заложившие взрывчатку, упоминали персонажа по фамилии Кач. Этот тип должен был их увезти… А Кач – это добродушный сторож пансионата Федор Никодимович, фамилию которого прежде не упоминали… Как просто допустить ошибку! Не соотнести две вещи, которые под носом! Простодушный пенсионер, любитель рыбной ловли. Вечно бегающий со своим чемоданчиком, если где-то поломка… И все это время он был под носом! А сегодня взял отгул, что логично – встретить диверсантов, сопроводить их к тайнику, тайно провести в пансионат (естественно, ночью), показать в подвале места, куда лучше всего заложить взрывчатку. Он прекрасно знает этот подвал, знает, как провести в здание посторонних. Если кто-то заметит, можно и нож под ребро – какая разница, если все взлетят?

Может, ошибка? Подозревает невиновного? Но нет, все сходилось. Фамилия редкая, странно допустить подобное совпадение. Не знал, кого нужно отвезти ночью? Глупость. Налицо вся банда: местные радикальные отморозки – возможно, из Симферополя, диверсионная группа, которая прибудет ночью, местный агент, рядящийся под добропорядочного российского гражданина… Кто там еще? «Парочка агентов госдепа»? Качу сообщили, что закладка произведена, сообщили время прибытия группы. Он сам, понятно, не ходил к «схрону», зачем? Какие основания не доверять полученной информации? Поэтому и не знает, что взрывчатке давно «приделали ноги». Никто из банды не знает. Прибудут по условному сигналу, полезут за арбитом… тут группа Репнина их и накроет! Заодно и Кача, который будет присутствовать. Одновременно нейтрализуют диверсантов у ЛЭП…

В чем тогда причина беспокойства? Попасть в шкуру человека, исправно выполнявшего свою работу, а потом взрывающего ее вместе с кучей гражданских? Нет, не хотелось ему в эту шкуру. Разве что прострелить ее в нескольких местах…

Он должен был известить Репнина. Новость для майора не принципиальная, но доложить надо. Глеб отстучал вереницу цифр. Чудесно – номер недоступен! Спецназ работает, называется. Тогда отправил эсэмэску, кратко описав суть дела. Подождал немного – сообщение не доставлено. Ладно, когда-нибудь дойдет. И что ему делать в этой ситуации? Набраться терпения, забыть про Кача? Он не мог. Но и подставить ребят из спецназа – тоже не мог!

Глеб метался по коридору. А вдруг у спецназа что-то пойдет не так? Противник тоже не дурак, и в СБУ случаются светлые головы. Он позвонил комбригу Аксакову. Олег Юрьевич, как ни странно, отозвался. Глеб рассыпался в извинениях – но ведь реально, нет других контактов!

– Хорошо, я понял тебя, капитан, – проворчал комбриг, выслушав краткую прочувствованную речь. – Не ты первый, не расстраивайся – все великие открытия делаются случайно. Я сообщу куда следует. Но не забывай, что твоя информация пойдет по кругу, и неизвестно, когда дойдет. Не настолько я велик. Информация любопытная, согласен, но скажи, это играет большую роль? Пусть не схватят старичка на месте преступления – думаешь, он далеко уйдет?

Все правильно, логично. Но имелся в деле какой-то осадок. Не факт, что Кач пойдет к «схрону» вместе с диверсантами. Зная ориентир, от услуг пенсионера могут отказаться, будет тормозить. А вот в пансионате он понадобится обязательно. Услышит шум, выстрелы, иным способом узнает о провале – пустится в бега, а этот мужик не такой уж немощный, может быть опасен…

– Наконец-то нашла тебя, – возвестила Анюта, возникая в крыле. – Потопа испугался, Глеб? Неисправность устранили, вода уходит. Да что с тобой? – расстроенно всплеснула она руками. – Вот скажи, что сейчас в твоих глазах? Ты словно открыл вторую Америку, но этому не рад!

– Нам с одной бы справиться… – проворчал Глеб. – Ты Кача не видела?

– Кто это?

– Сторож. Федор Никодимович.

– А-а… Так он сегодня отпросился после обеда – сказал, что родственники приезжают из Майкопа… Это заведующая всем объясняла, когда его подсобку ломали.

Ни хрена себе, родственники из Майкопа! Он чуть не задохнулся от возмущения.

– Так, – взяла его за грудки Анюта. – Что происходит, Глеб? Говори только правду, иначе я с тобой больше не играю. Почему я должна за тебя беспокоиться?

Он помялся, но как соврать, глядя в такие глаза?

– Вот это да… – изумленно пробормотала она. – Его ведь здесь все знают… Улыбается, никому не отказывает, детишек по загривку треплет. Вчера пацаненку из Тюмени конфетку дал – сама видела… Ты не мог ошибиться?

– Мог, – вздохнул Глеб, – но не сейчас. У диверсантов должен быть союзник в пансионате, который проведет их в подвал. Остальной персонал на ночь расходится. Элементарно, об этом я даже не думал… Хочу проследить за его домом, Анюта. Осторожно, чтобы не навредить своим. В деле много нюансов. Диверсанты могут расположиться у него дома в Новом Свете. Не факт, что все пойдут к «схрону», кто-то может остаться, а потом скроется… Нужно узнать его адрес. Сделать это деликатно, не вызвав подозрений.

– В номер иди, – вздохнула Анюта, – и жди меня.

Почему у женщин получается лучше, чем у мужчин? Слишком умные? Не признают тактику слона в посудной лавке? Анюта ушла, он выкурил еще одну сигарету, потащился в номер. Снова попытал счастья с телефоном – майор спецназа был недоступен, как Господь Бог. Он валялся на кровати, закинув ноги на спинку, а руки за голову, весь надутый, как индюк. Через полчаса вошла Анюта, смерила его взглядом, вздохнула:

– Вот смотрю я на тебя и даже не знаю, кто тебе поможет. К психотерапевту поздно, к психиатру рано. Не понимаю, – пожала она плечами, – почему яйцеклетка должна бегать за сперматозоидом и выполнять его работу?

– Не преувеличивай, – усмехнулся Глеб, – я ни о чем тебя не просил.

– И все же я это сделала. Местные девчонки убирают в столовой, я попросила чаю, угостила их коробкой новосибирских конфет, которые на всякий случай привезла из дома.

Девчонки попробовали и оценили. Мы разговорились. Я сказала, что подумываю о покупке дома в Новом Свете. Вернее, не я, а мой парень. Они хором принялись меня разубеждать – мол, страшная дыра, даже море в поселке без нормального пляжа. Крым большой – я что, полная дура? Есть Коктебель, Форос, Ялта, Севастополь на худой конец… Сами они из Нового Света, живут на Морской улице. Я напросилась в гости – типа, посмотреть, как живут люди. Спросила, как бы невзначай, кто еще из персонала живет в поселке. Все хором сказали, что Федор Никодимович. Я спросила: хорошо ли живет? Девчонки подтвердили: дом неплох, и участок обширный. Стоит ли удивляться – при Союзе в милиции работал, да и после продолжал. И жена у него небедная была. Адреса не знают, но если идти по улице Громова, его дом последний справа. Дальше за забором – свалка, скалы начинаются. Дом не спутать – там забор в дырочку, и граб стоит, постриженный в форме яйца… Я спросила: а когда он будет? Девчонки ответили, что дядечка – человек ответственный, утром будет точно – обещал посмотреть проводку к холодильным установкам, коротит там что-то…

– Девочка, ты молодец, – заулыбался Глеб, слез с кровати и сжал ее в объятиях.

– Стараюсь, – манерно потупилась Анюта. – Надо же как-то развеивать миф о мужском превосходстве.

– Этим и ограничишься, – отрезал он. – Я знаю, где улица Громова.

– Мы оба знаем, – хмыкнула Анюта. – Когда гуляли, обошли с тобой весь поселок. Не помню забор в дырочку, но яйцевидный граб помню хорошо.

– Забудь! – Глеб был настроен решительно. – Дело к ночи, хочу проследить за домом. Диверсанты поедут к нему, надо знать, в полном ли составе они отправятся на дело. Если кто-то останется в резерве или будет их прикрывать, у спецназа возникнут проблемы. Если все чисто, сделаю вид, что меня там нет.

– Ты всерьез убежден, что пойдешь один? – удивилась Анюта.

Глава седьмая

Глеб крупно пожалел, что не сделал все сам. Девчонка оказалась настырной, уперлась, как длинноухое животное. Сдвинуть эту глыбу было нереально. Только усыпить, или привязать к батарее. «Я не оставлю тебя, – умоляла она. – Только через мой труп, ясно? Идем вдвоем, или никто не идет! Я все равно тебя догоню, потому что знаю, куда ты пойдешь. Глебушка, милый, ты только не переживай, я спортивная девушка…»

Лучше бы призналась, что стало скучно и хочется пощекотать нервы! Он сдался, хотя считал последним делом – втягивать женщину в авантюру.

Дневная одежда исключалась, ночи холодные. Одевались в то, в чем прибыли в Крым. Джинсы, кроссовки без дырок и сеточек. Он облачился в серую джинсовую куртку, Анюта – в темно-фиолетовую шерстяную кофту.

Уходили по одному. Пансионат еще не утих. На лестнице Глеб столкнулся с бывшим соседом из Таганрога. Тот улыбнулся, как злейшему врагу, что-то забормотал о «прекрасном вечере с нитями звездных рек» и скачками понесся вверх. У подножия лестницы он увидел Эдуарда, в руку которого вцепилась колоритная мадам – новая и, похоже, поднадоевшая пассия. Эдуард пихнул его локтем, когда проходил мимо, и Глеб оступился, чуть не протаранив стену. Ах ты, гад! Но ввязываться в потасовку не стал – только драки ему сейчас не хватало! Ладно, Эдичка, один – один…

Он вышел из холла на крыльцо. У входа стояла машина с шашечками. В нее грузилось семейство неуклюжего толстяка, чью жизнь он не дал забрать Посейдону. Мамаша утрамбовывала близнецов на заднее сиденье, ругала водителя – почему машину обеспечили лишь одним детским креслом, ведь просили два! И что теперь, по очереди их усаживать? Глава семейства курил на крыльце. Увидел Глеба – заулыбался. Хорошая примета – узреть «на посошок» своего ангела-хранителя. Сунул руку, полез обниматься.

– Уезжаем, к сожалению, отпуск заканчивается. В полночь летим на Минск, а оттуда в родные Черкассы. Приятно было познакомиться, удачи вам, счастья…

– И вам, сударь, – улыбнулся Глеб и помахал рукой отдувающейся супруге. – Будьте осторожны на водах, берегите себя, помните, что вы нужны своим детям… – И быстрым шагом направился к дороге. Проверил карманы куртки – деньги, сигареты, телефон. Документы не взял, да и шут с ними. Минута прошла – вернее, протащилась, как обезноженная черепаха. С изгиба аллеи выскользнула фигурка, подошла к нему, и они под ручку шли по обочине, которая освещалась лишь фарами проезжающих машин.

Поселок приближался, тянулись скучные заборы из профильного листа, увитые охапками вьющейся зелени. Дома сельчан прятались за пышными плодовыми деревьями. Местность знакомая – гуляли здесь два дня назад. Навстречу проехала машина – и округа погрузилась в какое-то зловещее безмолвие. Люди в поселке ложились рано. Отдыхающих было немного. За деревьями, во дворах и окнах горел свет, там текла жизнь, но все это происходило словно за экраном. Дорога казалась вымершей. А когда свернули в переулок и вышли на улицу Громова, стало глухо как в танке. Вдоль дороги произрастала акация, заглушающая все звуки. Прохожих не было. До конца улицы (а значит, до нужного дома) оставалось метров семьдесят, когда из переулка за спиной стала выезжать машина. Глеб среагировал мгновенно. Свет фар еще давал разворот, а он уже схватил Анюту за руку, потащил влево – за колонку, водруженную на бетонный помост, и зашипел, чтобы села и не «отсвечивала». Сам пристроился рядом, обнял ее.

– Какие приключения… – забормотала Анюта. – Но это же просто машина…

А на ней могли приехать простые диверсанты! Чутье не обманешь. Мимо них, шелестя шинами, проехал невзрачный микроавтобус, старенький, вроде бы «форд», с высокой колесной базой. И ведь он прав! Водитель начал тормозить у последнего домовладения, повернул направо. Ворота не отличались «крутизной», но работали с пульта. Разомкнулись, микроавтобус въехал внутрь.

– Пошли, – выдохнул Глеб.

Они перебежали дорогу по диагонали, бросились к забору, увязая в траве, – мимо недозрелого грецкого ореха, мимо молодого, но богатого листвой граба, постриженного в форме яйца. Растительности у забора хватало – она могла скрыть их от любопытных глаз. Они сидели в траве, приникнув к ограде. Забор был выложен с крупными ромбическими отверстиями – типа, смотрите, мне нечего скрывать! Двор не прибранный, завален мусором, в дальнем конце стояли какие-то подсобки. Дом просматривался лишь частично – дом как дом, крыльцо, сетка на столбиках, с которой свисали ворохи винограда. Машина стояла под этой сеткой. Водитель сидел в кабине и плавно продавливал педаль газа, что-то не нравилось в работе двигателя. Потом вышел, обошел свой транспорт, придирчиво осмотрев колеса. Глеб затаил дыхание. Это, без сомнения, был сторож. Долговязый, сутулый, слегка прихрамывал. Лица не видно, все смазано, но это точно был он. И никаких признаков, что в машине находился кто-то еще. Он подошел к правому борту, откатил дверь и забрался внутрь. Вытащил что-то металлическое, видимо, насос, и отправился подкачивать шины. Свет в видимой части дома не горел. Стояла тишина. Мужчина работал в подозрительном одиночестве. Откуда прибыл – неизвестно. Глеб покосился за спину. На улице тоже тихо.

– Почему же у него забор дырявый, – прошептала Анюта, – если злодей, что клейма ставить негде?

– Заборы не выбирают, – объяснил Глеб. – Какой достался, с таким и живет. Кто его будет подозревать в незаконной деятельности? Благопристойный пенсионер, выполняет свою работу, детишек конфетами прикармливает…

Сторож открутил насос, бросил его в салон. Потащился в дом, вытирая руки ветошью. Было слышно, как ключ ковыряется в замке. Дверь заскрежетала, потом захлопнулась, и стало тихо.

– Кстати, насчет детишек… – задумчиво пробормотала Анюта. – Я обманула тебя. Прости, Глеб. У меня есть дочь. Ей пять лет. Зовут Ульянушка, я оставила ее с няней, которой доверяю… Мой первый и единственный брак не прошел бесследно, он был с последствиями… Не обижайся, я не смогла сказать… Знаешь, какая она хорошенькая и смышленая. В детский садик не ходит, половина зарплаты идет на нянь и преподавателей развивающего обучения…

Глеб с любопытством покосился на девушку. Анюта как-то сжалась, почти сливалась с темнотой. Самое время для потрясающих признаний.

– Все хорошо, Анюта, не бери в голову, – улыбнулся он и коснулся ее плеча: – Позднее мы все обсудим, сделаем выводы и примем меры, хорошо? А пока давай займемся делом и помолчим.

Несколько минут они лежали неподвижно. За оградой было тихо. На веранде за шторами поблескивал желтоватый свет. Посреди двора стоял микроавтобус. «Может, ошибка в расчетах? И старик вообще не при делах? Однофамилец? Путаница со странным словом «Кач»? Или подвозил каких-то дальних знакомых (родственников), не зная, что они сделали?»

Майор Репнин по устоявшейся традиции был недоступен. Оставалось только ждать.

Заснувшую крымскую степь сторожила полная луна. Холодный свет озарял заросшую ковылем равнину, опоры линии электропередачи, похожие на гигантских внеземных пришельцев. Из низины выбрался грузовичок с закрытым кузовом. Под капотом в свете фар поблескивал черный регистрационный знак Министерства обороны России. Грузовик притормозил, с него скатились трое в камуфляжной форме, рассыпались под кюветом. Машина тронулась дальше, съехала с дороги и забралась за горку разбросанных камней, которую венчала приметная скала «провокационной формы». Водитель выскочил из кабины и побежал, пригибаясь к дороге, чтобы присоединиться к своим. Четверо лежали у дороги, зарывшись в траву. Рослый малый с обрюзгшим лицом разглядывал в бинокль стальные опоры, небольшой каменистый обрыв на подступах к линии. Бинокль оснащался встроенным прибором ночного видения. Из зеленоватого сумрака в окулярах выплывали перегибы каменистого обрыва, свисающие пучки дерна, комья глины, известняковые образования, торчащие, как шишки на уродливом лбу. Наблюдатель застыл, подкрутил колесо увеличения. Изображение приблизилось. Обозначилась массивная раздвоенная глыба под обрывом, ворохи жухлой травы по ее краям. Оба ориентира были на месте. Здоровяк удовлетворенно крякнул.

– Все в порядке, сержант? – прошептал лежащий рядом крепыш со щеточкой усов под носом.

Шмыгнул носом третий – высокий и рыжий. Перевернулся на бок, выудил из-под живота автомат с укороченным стволом и откидным прикладом, пристроил рядом. Зашевелился, подполз четвертый – ладно скроенный, с оттопыренными ушами. Он волок за лямку вещмешок, из которого торчали рукоятки двух саперных лопаток. Там позвякивали еще несколько металлических изделий.

Старший шикнул на подчиненных, чтобы не шуршали, еще раз все осмотрел, прослушал погруженную в безмолвие степь. Все четко, как и было обещано.

– Рогаченко, за мной! – поднялся он на корточки. – Буханка, Фроленко, разойтись по флангам – и вперед! Да не отсвечивать мне тут…

На обрыве, куда они направлялись, тоже что-то шевельнулось. Отполз бугорок, похожий на спину маленького одногорбого верблюда. Отогнулся полог накидки, очертилось скуластое лицо капитана Рудницкого – заместителя командира группы спецназа «Ягуар». Его покрывал маскировочный грим, в темноте поблескивали только глаза, отражая луну.

– Парни, внимание, все их видят?

– Ну, наконец-то нарисовались… – прокряхтел в переговорник старший лейтенант Амбарцумян. – Почтили своим присутствием… Все бока уже отлежал, места целого нет… – Он запыхтел, меняя позу: – Ох, болят мои донорские органы…

– А я замерз, блин, – раздался в ухе шепот лейтенанта Балабанюка. – Что за погода нынче – днем в майке, ночью в фуфайке… Корректируем план, Максим? Вроде ждали двоих, максимум троих – а тут сразу четверо, да глянь, какие здоровые…

– План не меняем, – сказал Амбарцумян.

– А что там с правом на ошибку? – встрепенулся Балабанюк.

– Разговорчики… – прошипел Рудницкий. – Тишина в эфире… Ошибку захотели… Я вам такое устрою право на ошибку – всю жизнь у меня ее отрабатывать будете…

Трое спецназовцев лежали на краю обрыва, идеально сочетаясь с неровностями ландшафта. Навстречу приближались четыре объекта. Двое, пригнувшись, бежали к «схрону», еще двое приотстали, рассыпались.

– Максим, да они в нашей форме. Вот поганцы… – глухо ругнулся Балабанюк. – Мужики, а давайте закажем им в морге столик на четверых?

– Пусть лучше посидят до конца своих гребаных лет, – проворчал Рудницкий, не сводя глаз с приближающегося противника. – В нашей стране хватает подходящих мест, где можно нормально посидеть с друзьями… Стрелять на поражение только в том случае, если сами попросят, это ясно?

– Ясно, Максим… – вразнобой отозвались офицеры.

Двое уже подбегали к обрыву. Остановились, стали вертеться. Из-под мышек у них торчали стволы коротких автоматов. Старший махнул рукой. Еще один человек подбежал к нему. Четвертый остался в стороне, включил фонарик и полез на обрыв, цепляясь за пучки дерна. Видимо, решил проверить, что творится наверху. Наверху все было нормально. Он отошел от обрыва метров на десять, выключил фонарь. Вся округа просматривалась как на ладони. Примятый ветром ковыль, монолитные бетонные опоры стальных конструкций, одну из которых этой ночью предстояло повалить. Диверсант озирался. Все было тихо, но он вдруг почувствовал что-то неладное, насторожился, вытянул шею. Ноздри хищно зашевелились, стали раздуваться.

– Фроленко, ну, шо там, все о’кей? – позвал снизу старший.

– Да, сержант… – отозвался диверсант.

– Так не мучь корову за вымя, тащи сюда свою задницу…

– Иду, сержант…

Но Фроленко определенно что-то почувствовал. Из парня вышел бы толк, имей он побольше мозгов и смекалки. Неясное чувство не отпускало его. Может, дух чужой почуял. Он помялся, отошел в сторону. Это было ошибкой. Так ведь и раздавить можно «беззащитного» спецназовца! Что-то выросло у него за спиной, подсекло ногу, одновременно сильное предплечье сдавило горло. Он даже хрипеть не смог, дергался, как птица в силке. Силушки дурной было много – рванулся, едва не вырвавшись. Ситуацию спас нож спецназовца, вошедший в бок, словно в масло. Ноги диверсанта подкосились, и он упал спиной на землю. Спецназовец помог ему лечь, отстранился, чтобы не забрызгало кровью. Рот его беззвучно открывался. Спецназовец опустился на колени, заткнул ему рот и прошептал, словно убаюкивая:

– Тише, приятель, тише… – Давай без криков, хорошо? Ты же не герой? Тебе же все едино, назад не вернешься…

Диверсант затих, отмучился. В лунном свете поблескивал оскаленный рот, щетинистые усы, залитые кровью.

– Где он там возится, чтоб его… – выругался сержант Горбач – старший в подгруппе диверсантов. – Ладно, панове, не ждем его, вытаскивай взрывчатку…

Диверсанты сгрудились над трещиной, отбрасывали сухую траву. Вскрылась полость, в которую затолкали рюкзаки. Сопели от усердия, вытаскивая их на поверхность, взваливали за спины. Ушастый рядовой Буханка решил посмотреть, что там внутри, потянул за лямку. Взрывчатку из рюкзаков, разумеется, вытащили. Заменили древним хозяйственным мылом в «безымянных» упаковках – решив, что так смешно и надежно.

– Мыло какое-то, блин… – прокомментировал он.

– Нечего разглядывать, – шикнул на него Горбач. – Ты шо, Буханка, специалист? Мыло ему, видите ли, подсунули… Вон Рогаченко с Фроленко – они специалисты, с них и бери пример…

Верзила Рогаченко с «взрывчаткой» на плече уже карабкался на обрыв. Протянул руку, чтобы помочь отдувающемуся сержанту, тот забрался, помог ушастому. Диверсанты побрели к ближайшей опоре, поблескивающей в лунном свете.

– Эй, а где Фроленко? – обнаружил нехватку подчиненных сержант. Трое встали, завертели головами. В окружающем пространстве было безлюдно. Бугры и трава неплохо маскировали лежащих.

– Всем стоять, не шевелиться! Оружие на землю! – вдруг прогремел хорошо поставленный голос. – Спецназ Федеральной службы по борьбе с террором!

Как бульдозером в спину! Хлопцы, засада, москали позорные!!! Все трое оказались как стреноженные кони – мешали рюкзаки с мылом. Рассыпались, загалдели, стали стряхивать с себя неудобную ношу, чтобы дотянуться до автоматов. Подпрыгивал, как конь, самый рослый боец – рядовой Рогаченко. Очередь над головами пользы не возымела. Ну что ж, всего лишь убедились, что имеют дело с упертыми фанатиками, не знающими, что такое смерть!

– Огонь, хлопцы, огонь, гаси москалюк!!! – визжал, как подорванный, сержант Горбач. Он первым избавился от рюкзака, повалился на колени, вскидывая ствол. Вторая очередь ударила точнее, вырвала автомат, давая понять, что это не игрушка. Сержант заголосил, покатился на спину.

Остальные успели по разу выстрелить. Но били вслепую, не видя мишеней. Они не оставляли спецназу выбора. Все трое ударили на поражение. Диверсантов расшвыряло, как огородные пугала по грядкам. Рослый Рогаченко катился вниз, давя полынь. Бронежилеты украинские спецназовцы сегодня не надели. Не было нужды, считалось, что достаточно одного российского камуфляжа. Кувыркался через голову, впитывая свинец в организм, ушастый Буханка – раскинулся, как на пляже в солнечный день. Спецназовцы прекратили огонь – кого-то и живым надо брать. Задергался сержант Горбач – словно жаба за воротник попала! Одутловатая физиономия раскалилась, как фонарь. Матерясь на весь белый свет, он выхватил пистолет Макарова, принялся лупить в черную ночь! Стрелял не туда, оттого и не спешили его «удалять». Он выпустил пять пуль (из восьми возможных) – и вдруг, захохотав диким смехом, приставил ствол пистолета к рюкзаку, нажал на спуск! Герой, решил жизнь отдать, но уничтожить всех врагов! Спецназовцы с любопытством смотрели на этот спектакль – они знали, что в рюкзаках. А сержант Горбач опять истошно орал, всаживая в рюкзак последние пули. Рвалась ткань, лопались коробки, летели пахучие куски «советского» хозяйственного мыла.

Несостоявшийся самоубийца тупо смотрел на истерзанный рюкзак, который почему-то не взрывался. Поднял голову, почувствовав, что рядом кто-то стоит.

– И еще два года за порчу государственного имущества, – голосом сурового, но справедливого судьи сообщил капитан Рудницкий.

Обессилевший сержант застонал и повалился на спину.

– Вяжите его, парни, – приказал Рудницкий. Вызываем «вертушку». Отстрелялись, слава богу, долго же мы тут куковали.

– Теперь на базу, и подлечиться, – бодро заметил Амбарцумян и объяснил, перехватив вопросительные взгляды товарищей: – Я про консервативную терапию говорю – водкой зовется.

Он отошел к обрыву и извлек рацию. Нейтрализация диверсантов у ЛЭП – самая простая часть задания. Парням у пансионата сложнее. Хотя, возможно, и у них уже отгремело…

Только и успел бросить взгляд на часы – без двух минут час ночи, – как хлопнула дверь в доме. Сутулая фигура спустилась с крыльца. Сторож Кач куда-то собрался – надел штормовку, сапоги, натянул на макушку кепку и захромал к машине. Глеб напрягся, покосился на Анюту. Свернувшись клубком и сунув кулак под голову, она бессовестно посапывала. Так и сказала полчаса назад: «Начнется что-то стоящее – разбуди».

Сторож пересек двор, остановился, сорвал недозрелую виноградину из грозди над головой, бросил в рот, пожевал и выплюнул. Кислятина. Но, видимо, взбодрился. Он открыл машину, уселся за руль. Глеб растерялся. Перехватывать его на выезде – все испортить. Диверсанты попались ушлые: старик заберет их в условном месте, когда они изымут из «схрона» взрывчатку, доставит в пансионат, делая вид, что прибыл один. Кто-то останется снаружи, другие проникнут в подвал через заднюю дверь…

Почему он так нервничает? Диверсанты не изымут из «схрона» взрывчатку, ее там нет! Спецназ позаботится об устранении РДГ. Единственное, что может случиться – старик почувствует опасность и даст деру. Далеко ли уйдет – пожилой, хромой, безоружный? Глеб смотрел, как пенсионер заводит двигатель, разворачивает посреди двора микроавтобус. Машинально вынул телефон, повторил последний исходящий звонок. Он даже не надеялся, что Репнин отзовется…

И вдруг отозвался!

– Да… Кто это?… Конечно, морпех, я помню вас, но, извините, сейчас не самое подходящее…

– Стоп, Вадим! – быстро проговорил Глеб. – Уж выделите двадцать секунд, чтобы выслушать.

Хватило пятнадцати – краткий отчет о личности господина Кача и выезжающем из ворот микроавтобусе. А этот упырь действительно выезжал! Минивэн сворачивал на дорогу, а хлипкие ворота со скрипом закрывались. Он уже катил по дороге, переключил передачу! Пока не быстро – тормозил перед выбоинами. Проснулась Анюта, села на колени, стала протирать глаза.

– Вот черт… – пробурчал Репнин. – Глеб, вы молодец, извините меня… Сейчас у нас начнется, мы ждем диверсантов, заложили в «схрон» муляж. Послушайте, вы можете за ним проследить? Повисеть у него на хвосте? Не останавливать, а то он успеет предупредить сообщников – а только проследить? Я постараюсь быть на связи – во всяком случае, приму ваше голосовое сообщение… может, с небольшим опозданием…

– Да можно в принципе… – растерялся Глеб. – Но знаете, я с девушкой… долго объяснять, Вадим, она тоже отдыхает в пансионате… – Он растерянно смотрел, как мимо проезжает предположительно серый микроавтобус «форд» с единственным пассажиром (он же водитель).

– Глеб, оставьте девушку, она никуда от вас не денется… Сейчас темно, людей нет, бегите обочиной, чтобы не заметил…