Текст книги "Долгая дорога к тебе"

– Деточка ты моя славная! Малыш…

– Ну мама! Я не деточка, я мужчина! – Он сердито отстраняется. И начинает теребить меня: скорее! Скорее! Ты же обещала, что мы пойдем гулять!

…А на улице было так хорошо! Мы погрузились в теплое парное молоко июльского дня. Даже обычный шум городских улиц с их пылью и суетой не мешал нам наслаждаться прелестью лета, любимого времени года для нас обоих. Тем более что вскоре мы свернули на дорожку парка, и звон бодрых трамваев, монотонное бормотание ресторанных зазывал и газетных торговцев остались позади. Мороженое было куплено, и, вложив теплую ладошку в мою руку, Венечка с удовольствием вышагивал по посыпанной песком дорожке, слизывал тающую на глазах молочно-шоколадную массу и вертел во все стороны головой, как молодой галчонок.

– Смотри, как много людей! Все гуляют, как мы.

– Кто-то гуляет, Ванечка, а кто-то идет по своим делам.

– Ну, я понимаю. Я умный! Вон у меня какая башка на голове!

Я смеюсь. Ванечка косит на меня обиженным глазом, отворачивается, сердится. На минуту его лицо омрачается наехавшими на глаза темными тучками бровей. Но мой сын совсем не умеет долго оставаться сердитым. Пешеходы, обгоняющие нас или идущие по параллельным дорожкам, вновь привлекают его внимание.

– Мама! А у нас в городе сколько живет людев?

– Людей? Много, Ванечка. Двенадцать миллионов с лишним.

– Ого! И лишние есть!

Я снова смеюсь и, чтобы опередить новые обиды, крепко-крепко прижимаю сына к себе. Он брыкается – он взрослый! – и высвобождается. С губ вот-вот сорвутся обиженные слова.

И вдруг…

– Вера! Это ты? Боже мой, неужели это ты, Вера?!

От звука этого голоса, раздавшегося за спиной, по моему телу прошла мгновенная и острая боль, как от удара током. Склонившись над сыном, вцепившись в Ванечкины плечи, я замерла в нелепой позе и боялась повернуться. «Послышалось… Этого не может быть, мне послышалось…» – молнией пронеслось у меня в голове. За считанные мгновения я почти сумела себя в этом убедить, осталось только повернуться и увидеть своими глазами, что ничего этого нет, ничего этого нет, ничего этого нет…

– Вера! А ведь это и в самом деле ты!

Я оборачиваюсь. Нет, мир не сошел с ума, и сама я тоже не нахожусь под властью внезапно ожившей ночной галлюцинации. Это он, это Сергей. Герой моих ночных сновидений. Злой гений моей несчастливой семейной жизни. Отец моего ребенка. Человек, которого я люблю…

– Вера! Ну надо же, какая встреча! Сколько же лет прошло?

Он стоит – высокий, такой знакомый, чуть-чуть оплывший за эти годы, и солнце, пропустившее лучи сквозь его волосы, беспощадно высвечивает залысины, проступающие даже сквозь умелую парикмахерскую укладку. И как пополнело его когда-то красивое лицо, и почему оно стало таким красным? И круглые валики раннего жирка подпирают с обеих сторон воротничок рубашки. Да, он сильно постарел, гораздо больше, чем можно было ожидать, – ведь прошло всего пять лет… Но в то же время он и остался прежним, вот эта его улыбка, вот эта вот, проступающая не только на губах, но и лучиками морщинок возле глаз, вот эта улыбка, от которой теплеет на сердце – она обращена ко мне!

Сергей шагнул ко мне, протянул руки.

– Вера, Вера! Ты и представить себе не можешь, до чего же я рад тебя видеть!

И в его глазах только одна улыбка – искренняя, светлая. Он действительно рад меня видеть, и он смотрит на меня, любуется мною, как на давно знакомую полузабытую картинку, которую когда-то любил, а потом засунул между пыльными книгами в дальний угол шкафа. И вот теперь достал и рассматривает с детским восторгом, и никакого чувства сожаления или вины – он просто рад, что картинка так хорошо сохранилась и что, глядя на нее, можно заново пережить то, что когда-то роднило его с этой безделушкой.

– Здравствуй. – Как это хорошо, что мне удалось сказать первое слово без дрожи в голосе! – Действительно, неожиданная встреча. А тебя совсем не узнать.

– И тебя тоже, Вера! Какая ты…

– Что?

– Нет, ничего. Ты стала совсем женщина.

«Стала совсем женщина», – неприятно резанули по сердцу эти слова. Да, я стала такой… А за кого ты считал меня раньше? За девочку-куклу, которая внезапно перестала подчиняться движениям кукловода и которую просто стало лень чинить?

– Пойдем?

– Куда?

– А действительно, куда? – Он засмеялся и потер щеку. – Так странно все… Надо же, какие бывают в жизни встречи. Я тут шел, шел – просто вышел из машины и решил пройтись, знаешь, такая суетливая жизнь, все куда-то спешу, бегу, уж и забыл, когда я в последний раз дышал свежим воздухом, просто так, вот как сейчас… А сегодня партнеры перенесли встречу на час, мне позвонили, когда я уже ехал к ним, и я решил устроить себе большую перемену – просто погулять… И вдруг – ты. Ну что же мы, Вера? Тряхнем стариной, вспомним былые деньки? Завалимся куда-нибудь, как бывало? Здесь неподалеку есть очень уютный ресторанчик, я тебя приглашаю.

– У тебя же мало времени?

– Ну, целый час! За час мы с тобой можем многое друг другу рассказать. А потом, ведь сегодняшняя встреча – это только начало.

– Начало чего?

– А знаешь, раньше ты не задавала мне таких вопросов.

– Раньше я вообще не думала, что жизнь может состоять только из одних вопросов… Прости, может быть, целый час – это ужасно много, но я не могу сегодня потратить его на тебя. Я не одна.

– Ты замужем?

– Я замужем, но дело не в этом, – разговаривая с ним, я понемногу приходила в себя, и голос мой наконец-то обрел былую твердость. – Видишь ли, сегодняшний день принадлежит моему сыну. Я обещала ему, что мы проведем его вместе. Кстати, познакомься, – я потянула за руку Ванечку, который с самого начала этого разговора отчего-то спрятался за мою спину, – это мой сын. Ванечка. А этого дядю зовут дядя Сережа, Ваня. Познакомься с дядей, сынок… может быть, потом у вас обоих больше не будет такой возможности.

– Ух ты, какой прекомичный пузырь! – присобрав брючины, Сергей грузно опустился на корточки перед моим ребенком. – Как, ты говоришь, тебя зовут?

– Ванечка, – смело сказал мальчик.

– Ну что это такое – Ванечка… Ты же взрослый парень! Ваня, а не Ванечка тебя зовут, правильно? Иван! Как Иванушку-дурачка.

– Нет! Как Ивана-царевича! – наливаясь обидой, выкрикнул сын.

– Ух! Ну не сердись, карапузище, я же пошутил… Я вообще большой шутник, запомни. Сколько же тебе лет, Ванька-встанька?

Сын молчал, надувшись.

– Завтра ему исполнится пять, – сказала я, покрепче сжимая ладошку, снова вползнувшую в мою руку.

– Ну, совсем взрослый мужик! Пять лет! Пять… Постой-ка…

Он понял, наконец! По его лицу, во время разговора с мальчиком принявшему дурашливую маску взрослого, не умеющего разговаривать с маленькими детьми, прошло какое-то воспоминание. Не сводя с Ванечки враз посерьезневших глаз, Сергей медленно разогнулся, поднялся с колен. И вдруг, снова наклонившись к сыну, резко взял его двумя пальцами за подбородок:

– Ты говоришь – пять лет? Но ведь это значит, что…

Не договорив, он быстрым движением повернул головку сына влево – мальчик даже не успел испугаться – и провел пальцами по многоточию родинок между щекой и мочкой левого уха. Эти родинки, проставленные природой точно на том же месте, что и у Сергея, всегда казались мне злой шуткой невидимого мастера, ведь они напоминали мне о бросившем нас с Ванечкой человеке каждый день – все эти пять лет без перерыва! Затем Сергей взял липкую от мороженого Ванечкину мордочку в руки и пристально, с дотошностью музейного эксперта, начал рассматривать его… провел пальцем по бровкам, отвел со лба волосы…

– Этого не может быть, – потрясенно прошептал он, поднимаясь.

– Почему же? – спросила я холодно (разве он мог знать, чего мне стоила эта холодность!) – Не делай, пожалуйста, вид, что ты ничего не знал.

– Но я не знал!

– Не знал или не хотел знать? Если мне не изменяет память, мы расстались именно тогда, когда ты сказал, что ребенок тебе не нужен…

Я спохватилась: Ванечка слушал нас, раскрыв рот и совсем забыв о мороженом. Окончательно растаявшее, оно падало на песок тяжелыми каплями, оставляя на дорожке мутновато-мокрые следы.

– Вера. – Сергей, кажется, пришел в себя и – как это было на него похоже! – в первую очередь был озабочен тем, чтобы выправить ситуацию и снова стать хозяином положения. – Вера, нам нужно поговорить.

– Ты сейчас похож на плохого героя из глупейшего телесериала, – сказал я устало. – О чем нам говорить с тобой? Когда-то тема для разговора у нас была… когда-то давно. Но с тех пор прошло столько времени, что…

– Я сказал, нам надо поговорить!

Он не только перебил меня и почти парализовал мою волю своими глубоко знакомыми мне стальными интонациями – это был тот же самый голос, что когда-то давно, в прошлой жизни, приказывал мне пойти и убить моего Ванечку… Вот этого мальчика, что продолжает смотреть на Сергея его же темными глазами в рамке густых ресниц, совершенно не подозревая, что творится в душе у каждого из его родителей. Именно эта мысль и спасла меня – мысль о том, что я стою, говорю и готова подчиниться приказу несостоявшегося убийцы моего сына. Если бы не эта спасительная мысль, то очень могло бы случиться, что я действительно пошла бы, куда глаза глядят, за человеком, о котором столько думала и столько мечтала!

– Пойдем, Ванечка, – пробормотала я, сжав ладошку и действительно сделав движение уйти.

– Послушай, давай все-таки поговорим.

– Не сейчас.

– Нет, именно сейчас.

Внезапно я решилась.

– Ванечка, сынок, пройди поиграй вон туда, – указала я ему на заманчиво поросшую сочной зеленью лужайку, на которой с визгом резвилась детвора: до нас доносилось шлепанье мяча, шелест шин трехколесного велосипеда, мерное шарканье скакалки и возбужденные детские голоса. – Иди, сынок, я поговорю с дядей.

– А потом? Мы пойдем домой? К папе? – спросил ребенок, сосредоточенно и недоверчиво переводя глаза с меня на Сергея и обратно.

– Пойдем, сынок. И будем ждать папу – он обещал сегодня прийти пораньше.

Это я сказала для Сергея.

Все время оглядываясь и явно нехотя, Ванечка побрел на детскую площадку.

– Он совсем такой, какой я сам был в его годы! – пробормотал Сергей, словно завороженный. – Уф!.. Даже голова закружилась… Смешные все-таки штуки нам иногда подсовывает жизнь.

– Смешные?

– Вера… Давай останемся взрослыми, цивилизованными людьми и не будем язвить и обвинять друг друга… Конечно, я виноват перед тобой. Я даже не буду искать себе оправданий. Хочешь верь, хочешь нет – я действительно был уверен, что ты никогда не решишься на такое: родить ребенка! У меня даже сомнений не было, что в конце концов ты сделаешь так, как я сказал. Но ты, оказывается, поступила иначе. И я рад…

– Неужели?

– Да, рад! Отличный получился мальчишка! Сразу видно, что он мой сын.

Я задохнулась от этой наглости.

– Ты еще скажи, что он вырос таким благодаря тебе!

– Гены, милая моя! От природы и наследственности никуда не денешься! Ведь он же похож на меня, похож! Более того, мы с Ванечкой просто одно лицо. Надеюсь, ты не станешь отрицать очевидное?

Я вздрогнула от того, как легко, на одном дыхании, Сергей произнес имя сына «Ванечка», ведь с самого его рождения так, ласково-интимно называла его только я… и Юра… Мысль о муже заставила меня нервно оглянуться. Я еще ни в чем не была виновата перед ним, и наша встреча с Ванечкиным отцом была действительно случайной! Но все-таки я была виновата – пусть не с юридической, а чисто с человеческой точки зрения. Юра, на которого я, будь я нормальной женщиной, должна была бы молиться днем и ночью – он ничем не заслужил всего этого! И того, что я иду по дорожке парка с мужчиной, когда-то предавшим нас обоих – меня и Ванечку, и что я разговариваю с ним, и что он держит меня под руку и улыбается мне в глаза – так, что со стороны нас можно принять за вполне счастливую супружескую пару! Мой муж не заслужил и того, чтобы я предавала его – правда, пока только в мыслях, – но все-таки предавала… Все мое существо протестовало против этой несправедливости, и все-таки я шла, шла, шла бок о бок с Сергеем, чувствовала такое знакомое тепло его тела, еле уловимый запах одеколона – того самого, что и пять лет назад, – я шла, не в силах заставить себя повернуться и уйти, не оглядываясь…

– …и помогать вам. То есть в первую очередь, конечно, ему – ведь он мой сын. При всем при этом я ставлю тебе только одно-единственное условие: мальчик должен знать имя своего настоящего отца. То есть мое. И еще – он должен знать и уважать меня. А для этого я, конечно, буду проводить с ним как можно больше времени. Ты знаешь, я ведь очень хорошо устроился в жизни, можно даже сказать, что мне повезло. У меня четыре магазина. Торгую офисной техникой, компьютерными играми, музыкальными дисками, но главное – компьютерами. «Барс» – как тебе такое название фирмы? Потрясающе красивое животное, хищное, быстрое, сильное. Видел его вживую, представляешь, в прошлом году с ребятами на сафари в Африку ездил… да, представь себе! Вообще я должен тебе сказать, что я изменился. Пережил в себе такую, если ты помнишь, импульсивность, непредсказуемость – оказывается, все это очень вредит делу. Стал классически расчетливым бизнесменом. Обзавелся связями, новыми друзьями – многое можно суметь сделать за пять лет, если задаться целью. А я ей задался. И как раз в то время, когда мы расстались. Не думай, что только тебе одной было тяжело. Мне наш разрыв тоже кое-чего стоил.

– Неужели?

– Не надо иронизировать, Вера. Хочешь верь, хочешь – нет, но я по-настоящему тебя любил.

– Любил? Ты меня любил?! – крикнула я так, что нас оглянулись прохожие. – «Любил»! Милый мой, да ты и понятия не имеешь о том, что в принципе значит это слово – любить! Ведь ты же выгнал нас – меня и своего сына, который к тому времени еще даже не родился! Сунул какие-то деньги и вынес чемодан на лестницу, не дав себе труда хотя бы посадить в такси, а ведь я была беременна! После этого ты будешь говорить, что ты – любил? Ведь за все это время ты даже не удосужился узнать, где я, что со мной, как я живу, – да что там, просто поинтересоваться, жива ли я вообще!

– И тем не менее я тебя любил. Ведь это ты ушла от меня.

– Да, после того, как ты предложил мне сделать аборт!

– На тот момент мне казалось, что так будет лучше для нас обоих… И потом, тут имела место еще и принципиальная сторона. Я очень не люблю, когда мне перечат. Особенно женщины. И вовсе не потому, что я считаю себя таким уж непогрешимым. Вовсе нет. Но я мужчина, и последнее слово всегда, чего бы этого ни касалось, должно оставаться за мной. А ты пыталась меня поломать, заставить жить так, как я не хотел, – если хочешь знать, вот в чем была твоя ошибка. Скажу больше – если бы позвонила мне тогда, месяца через полтора-два спустя после того, как ушла… Тебе же это ничего не стоило – позвонить? Так вот, если бы ты сделала это, все-все могло бы быть по-другому. Но прошлого не вернешь, как говорят в ваших телесериалах. У нас с тобой есть только настоящее, и оно вполне материально… Наше с тобой настоящее имеет рост, вес, имя. Его зовут Ванечка. И ты должна думать о нем. И при этом считаться с моим мнением, потому что я, во-первых, мужчина, во-вторых, отец этого ребенка, ну а в-третьих… а в-третьих, я всегда сумею настоять на своем, – добавил он, и его улыбка вдруг показалась мне холодной и неприятной.

– Вот как? Интересно. Ну и на чем же ты хочешь настоять на этот раз?

– На том, чтобы принимать участие в воспитании своего сына.

– А не поздновато ли ты спохватился?

– А вот этот вопрос я не собираюсь с тобой обсуждать.

И снова – в который раз! – в голосе его отчетливо звякнуло железо. Сергей не просто хотел – он был совершенно уверен, что и в этот раз все будет так, как захочет именно он. И тут я впервые подумала о том, что именно этой черты характера так не хватало моему мужу. Он никогда не диктовал мне, как поступать. И никогда не пытался ни в чем выставить меня виноватой. В глубине души я, наверное, слегка презирала его за это. Ведь мой первый мужчина приучил меня совсем к другому положению – он даже мысли не допускал о том, что у меня может быть какая-то своя свобода. «Вот в чем и была ошибка», – подумала я.

И остановилась.

– Ладно, Серый, поговорили, и будет, – впервые за все время нашей встречи я назвала его этим принятым когда-то между нами прозвищем и удивилась тому, как некстати оно прозвучало. – Не могу сказать, что я была рада тебя видеть… хотя утверждать обратное тоже не взялась бы. Только знаешь что, мой милый, со своими претензиями на отцовство ты все-таки сильно опоздал. У моего сына, слава богу, есть мать и отец… И поверь мне, не самые плохие. Он счастлив, и незачем сегодня разбивать ему жизнь. Я тебе просто этого не позволю.

– Что? – Он остановился, не веря своим ушам. – Ты – мне – не позволишь? Ты – не позволишь – мне?!

– Ваня! – крикнула я. Мальчик вздрогнул, оглянулся, бросил наземь машинку, которую минуту назад с увлечением возил по земле, жужжа и бибикая на разные голоса, и бросился ко мне.

– Ванечка, пойдем домой, – сказала я, снова беря его за руку.

– Я не доиграл…

– Мы уже долго гуляем, милый. И потом, нас уже, наверное, ждет папа.

* * *

Мы пришли домой. И готовили ужин, и бегали по квартире, изображая гоночный мотоцикл, и по телефону звонили папе, который все-таки задерживался. И ждали его, залезая коленками на подоконник, а когда Юра появился во дворе под аркой – забарабанили в стекло с такой силой и азартом, что, не удержав равновесия, кубарем скатились вниз, на пол, только чудом не расшибившись.

– Папа! – закричал Ванечка, как только Юра показался в проеме входной двери. – Папка, знаешь, как я тебя люблю?!

– Ну как? – слышала я смеющийся Юркин голос.

– Как дерево!

– Почему?

– Потому что оно крепкое!

Я оставалась на кухне, наклонилась над духовкой, молясь про себя, чтобы краску, прильнувшую к щекам при первых же звуках Юриного голоса, можно было бы списать на жар от духового шкафа. Но, как видно, я плохо знала собственного мужа и… саму себя тоже. Стоило только его высокой фигуре со счастливым Ванечкой на загривке возникнуть на пороге кухни, как между нами возникло напряжение – так бывает, когда чувство вины перехлестывается через край и инстинкт самосохранения заставляет перекладывать свою неправоту на другого. Я смотрела на Юру, бережно придерживающего за ножки оседлавшего его Ванечку, и безуспешно старалась подавить закипавшую во мне волну раздражения: ну почему, почему, думалось мне, почему ты выбрал такой извилистый путь к моему сердцу – через любовь моего ребенка? Разве это справедливо? Разве ты не ждешь, что рано или поздно я вознагражу тебя за эту нереальную преданность? Своей непорочностью – если это слово вообще может применяться к мужчине – и идеальной мужественностью муж не оставил мне выбора: я осуждена на вечную благодарность к нему – за себя, за Ванечку, за общий благополучный фон нашей жизни – и на вечную скуку этого благополучия, потому что нет никакой надежды на то, что когда-нибудь что-нибудь изменится…

– Что случилось? – спросил он. Не дождавшись ответа (я отвернулась к плите и сделала вид, что целиком поглощена приготовлением ужина), Юра еще с минуту постоял на пороге, а затем, ни слова не говоря, спустил Ванечку на пол и направился в ванную мыть руки.

– Мы ходили гулять, есть мороженое и разговаривать с каким-то дядей! – докладывал Ванечка, следовавший за отцом буквально по пятам. – А потом мама плакала, а я нисколько не плакал, вот! Правда, что я молодец?

Юра что-то ответил ему – я не вслушивалась, готовясь встретить немой вопрос, вставший у мужа в глазах, как только он вернется на кухню. И увидела этот вопрос.

– Садись. Поужинаем, и потом я все тебе расскажу, – сказала я устало.

Муж наклонил голову, но не сказал ни слова. В последнее время я стала замечать за ним это – молчаливое согласие со всем, что бы я ни говорила. Было в этом что-то очень настораживающее. Какая-то неуютность. Очень не похожее на те попытки поговорить, понять, поддержать, предпринимаемые Юрой совсем недавно. Мой муж менялся, но сегодня (тем более сегодня!) эти перемены в нем как-то не слишком меня занимали.

Мы сели напротив друг друга и разыграли стандартную картину ужина в хорошей семье. Легко и свободно чувствовал себя только Ванечка; между мною же и Юрой как будто пролегла широкая и холодная, как замерзшая река, полоса отчуждения. В другое время это меня бы встревожило. Но именно сегодня было как-то все равно.

И к разговору этому я приступила больше по обязанности.

– Ванечка, иди поиграй.

– Ну ма-ма!

– Иди, деточка, иди. – И, когда мальчик обиженно сполз с табуретки, а муж повернул ко мне преувеличенно-внимательное лицо, я сказала прямо, безо всяких предисловий – как лезвием полоснула:

– Сегодня на прогулке мы видели Ванечкиного отца. Прости, я имею в виду Сергея. Встреча была случайной, мы просто столкнулись с ним лицом к лицу на тропинке парка, не подумай ничего такого, пожалуйста.

– Я ничего «такого» не думаю. Вы… говорили о чем-нибудь?

– Глупо было бы сделать вид, что мы не знакомы.

– Я не об этом. Вы говорили о Ванечке?

– Да.

Юра моментально напрягся. Взгляд его невольно скользнул по двери, за которой только что скрылся ребенок.

– Я тебе все расскажу. В сущности, ничего необычного не произошло – рано или поздно Сергей все равно узнал бы о Ванечке, даже странно, что до него не дошли никакие слухи… Но вообще, ты знаешь, все это скорее неприятно, чем тревожно. Если бы даже Сергей захотел нас вернуть, то у него все равно бы ничего не получилось. Я…

Я осеклась, заметив, что муж меня не слушает. Не меняя позы, он сидел и задумчиво смотрел сквозь дверь. На лице его лежала тень раздумья и какой-то смутной тоски.

– Я должен был знать, что рано или поздно это произойдет, – сказал он глухим голосом, как будто преодолевая собственное внутреннее напряжение. – И я сразу понял, что случилось именно это, как только пришел домой и увидел тебя…

– Почему? – спросила я, пытаясь понять, отчего у меня вдруг так сильно забилось сердце.

– Да ты посмотри на себя, Вера. У тебя же все на лице написано. Ведь ты любишь его и поэтому несчастна. В сущности, я сам во всем виноват. Скоро ты начнешь меня ненавидеть.

– Нет!

– Просто за то, что я есть в вашей с Ванечкой жизни. И я сам в этом виноват. Я не должен был…

Не договорив, он встал и вышел из кухни, бережно прикрыв за собою дверь.

Я упала грудью на стол и зарыдала в голос, причитая и подвывая, как деревенская баба!

* * *

А назавтра был Ванечкин день рождения. Как бы ни были несчастливы двое любящих его людей, никто из них не мог позволить, чтобы праздник, которого сын ждал с таким волнением и тайным желанием получить велосипед, был омрачен хоть чем-то – хотя бы тенью бессонницы на наших лицах.

И велосипед у ребенка был – большой, с ярко-зеленой рамой, красным седлом и сверкающим рулем с большой грушей-«звонилкой». И еще у него была целая куча разных мелких подарков, и еще у него был огромный торт с пятью гордыми свечками, и еще – целый ворох разноцветных книжек с картинками, за которые Ванечка, совершенно счастливый и совершенно вымотанный этим днем, уселся под вечер, разложив их на ковре с бережностью рачительного хозяина.

– Ни у кого в мире никогда-никогда не было такого дня рождения! – заявил он умиротворенно. – Жалко, что оно только не каждыденное. Я бы каждыденно праздновал, да, мама? А вы бы с папой у меня каждыденно в гостях были.

В дверь позвонили. Улыбаясь последним Ванечкиным словам, я поспешила на трель дверного звонка, недоумевая, кто это может быть, и немного радуясь в душе любому незваному гостю. Сегодня весь день мой муж был со мной подчеркнуто вежлив и предупредителен. Но вместо радости и удовлетворения меня не оставляло поселившееся с самого утра чувство тревоги. Я несколько раз пыталась встретиться с Юрой глазами, но он упорно отводил взгляд в сторону… Сейчас дома его не было – ушел в «Дельфин» на вечернюю тренировку, – и мы не ждали его раньше двенадцати ночи.

– Кто там? – спросила я, разглядев в глазок что-то большое, сине-бело-красное, шевелящееся, очень красивое, но совершенно непонятное. Ванечка, заранее предчувствуя очередной сюрприз, прыгал возле двери и теребил меня за руку:

– Мама, ну мама, да мама же! Открывай! Открывай!!!

Но я почему-то медлила.

– Так кто там?

– Дедушка-Мороз! – раздался в ответ слегка приглушенный добротной дверной обивкой голос. – Да, да, не удивляйтесь, это я – сам чародей и чудесник из волшебного леса! Лично приехал к вам из сказочного леса, чтобы поздравить мальчика Ванечку с днем рождения! Открывай, детвора, – вручать подарки пора!

– Дед-Мороз?! Ко мне?! – ахнул сын. Глаза его заискрились уже какой-то и вовсе неземной радостью. – Дедушка-Мороз! – крикнул он, изо всех сил дергая дверную ручку. – Заходи! Мама! Открывай! Скорее! Он же сейчас растает!!!

– Какой Дед-Мороз? Почему? – бормотала я, неуверенно откручивая рычажок замка. – Разве бывают Деды-Морозы в июле? Какая-то странная шутка… Кто бы это мог быть?

– Ну и что, ну и что! А он специально ко мне приехал, летом! Только ко мне! – кричал Ванечка. – Это такой специальный Дед-Мороз, летний! Он не с Новым годом поздравляет, а с Рождением! Ну ма-ма!!!

Дверь, наконец, распахнулась. И на пороге, сверкая пышной синтетической бородой, розовея картонным носом, запакованный в атласную шубу в серебряных звездах, с огромным заплечным мешком за спиной – во всем этом знакомом великолепии – действительно стоял самый сказочный, самый красивый, самый добрый Дедушка-Мороз из всех, каких только можно себе представить!

– Ну здра-авствуйте, дети, здра-авствуйте, взрослые, – загудел он новогодним басом. И после того, как сказочный дед шагнул в нашу тесную прихожую, мне на минуту даже показалось, что в квартире у нас действительно начался Новый год – пахнуло хвоей, снежной свежестью и мандаринами. – Что, не ждали? А это действительно я, а это действительно сюрприз! Ну, где тут у нас мальчик Ванечка?

– Это я! Это я! – кричал и подпрыгивал ребенок. В азарте он даже не почувствовал очевидную глупость вопроса: ведь в коридоре нас было только трое, и из нас троих – только один мальчик.

– А! Так вот ты какой, мальчик Ванечка! – гудел сказочный дед. – Ну-ка, поворотись-ка… Ого, какой ты здоровый парень! Даже и не знаю, поместишься ли ты в мой мешок… Но мы все-таки попробуем. Ты уж, Ванечка, постарайся поместиться, иначе не видать тебе сказочных подарков, а они у меня – ого-го! – какие большие, а они у меня – ого-го! – какие волшебные, и все сложены-приготовлены, и все – только для тебя одного!

– Подарки? Много?! – упивался сын, скача вокруг Деда-Мороза в узком пространстве коридора. – А где, где?!

– Да все там же, – доносилось из-под белой бороды. – Там же, где им и быть положено: в сказочном лесу!

– Ой, в лесу! И мы туда поедем?!

– А как же! Вот прямо и сейчас. Посажу тебя в мешок, заброшу за плечи – и айда! Сядем в сани снежные, звенящие, с бубенчиками, – и прямиком на них в сказочный лес!

– Ой, как здорово! Ну, поехали! Поехали! – вопил сын. – Скорее!!!

– Постойте, – вмешалась я. Удивление прошло, я сразу догадалась, что такой необыкновенный сюрприз, как появление в разгар лета Деда-Мороза с подарками мог придумать в день рождения сына только Юра. Муж был неистощим на такие выдумки. Но сажать ребенка в мешок ради того, чтобы ехать куда-то за новыми подарками – во всем этом, по моему мнению, был какой-то перебор.

– Мне кажется, Ванечка, Дедушка-Мороз просто шутит. Ни в какой мешок он тебя, конечно, сажать не станет. К тому же и время уже позднее. Да и подарков у тебя сегодня было достаточно. Скажи дедушке спасибо, что он пришел тебя навестить, и попрощайся с ним. А завтра…

– Не хочу! Не хочу прощаться! Не хочу завтра! – Из Ванечкиных глаз, безо всякой подготовки, брызнули крупные слезы. Я попятилась – мой ребенок плакал редко, но, когда это случалось, скандал мог затянуться на несколько часов кряду. Мордочка сына искривилась – и вот-вот должен был раздаться оглушительный рев.

– Ваня!

– А-а-а!!! – начал сын.

Но Дед-Мороз был начеку:

– Тихо-тихо, никто не будет ни кричать, ни ссориться! Иначе сказка, в которую мы сейчас поедем, испугается и убежит! Ну-ка, Ванечка, садись-ка в мешок – вот я сейчас помогу тебе запрыгнуть – гоп! Вот и молодец! – крякнул он, взваливая мешок с ребенком себе за спину. – И веди себя там тихо-тихо, пока не выпущу.

Обомлев, я смотрела, как сказочный персонаж с белой бородой берется за ручку двери и совершенно серьезно готовится унести от меня моего Ванечку. Милая добрая сказка у меня на глазах превращалась в какой-то странный и от того до холодной дрожи пугающий фарс.

– Постойте! – крикнула я, хватаясь за мешок, в котором ворочался и хихикал мой пятилетний сын. – Куда вы? Оставьте, не нужно этого ничего, шутка зашла слишком далеко, вам не кажется?! Выпустите ребенка! Слышите? Сейчас же поставьте на место свой дурацкий мешок!!! Я не позволю…

Что-то мягкое и влажное внезапно облепило мне рот, нос и щеки. Перед тем, как потерять сознание, я еще успела удивиться тому, как внезапно закружилась наша квартира, и почувствовать нестерпимый жгуче-сладкий запах, который против моей воли проникал в мозг и полностью обволакивал рассудок…

* * *

Темно.

И холодно.

Холодно и темно – это было первое, что я почувствовала, когда пришла в себя. Сколько прошло времени? Полчаса? Час? Сутки?

Ответа мне не мог дать никто.

Когда я открыла глаза, то увидела только полумрак коридора и щель открытой входной двери, в которую просачивался сырой вечерний воздух. Значит, уже вечер. Но сколько именно времени? И каких суток?

Цепляясь за стену, я с трудом поднялась на ноги. И чуть было снова не потеряла сознание от внезапно накатившего приступа тошноты. В голове дурным хороводом вертелись цветные обрывки воспоминаний, и ни одно из них не останавливалось в мозгу, все они ускользали… Что-то произошло. Здесь. Что-то произошло здесь со мной. Со мной. Со мной и…

Ванечка!!!

Как только я подумала о сыне, я вспомнила! У меня украли ребенка! Засунули в мешок и унесли от меня в неизвестном направлении, как будто дело происходило в плохом боевике! Я хотела помешать, но огромный человек в костюме Деда-Мороза одной рукой схватил меня за голову, а другой быстро и крепко прижал к моему лицу здоровенный клок ваты, пропитанный какой-то одуряющей гадостью – после чего я потеряла сознание. Боже мой! Надо бежать, надо спасать моего ребенка!!!

Я рванулась, то есть сделала отчаянную попытку рвануться к выходу из квартиры, туда, куда унесли моего сына. Но пол качнулся подо мной, и на подкосившихся ногах я рухнула на пол, больно ударившись о перевернутую обувную скамеечку и до крови разодрав себе руку… Боже мой, боже мой, что же делать?! Ведь надо бежать, надо спасать ребенка, надо лететь в погоню, а я даже не могу сдвинуться с места!