Текст книги "Избранное"

«Школьный зал…»

 
Школьный зал огнями весь расцвечен,
Песня голос робко подала…
В этот день не думал я о встрече,
Да и ты, наверно, не ждала.
Не ждала, не верила, не знала,
Что навек захочется сберечь
Первый взгляд –
               любви моей начало,
Первый вальс –
               начало наших встреч.
Я б, наверно, не рискнул признаться,
Чем так дорог этот вечер мне, –
Хорошо,
Что выдумали танцы:
Можно быть при всех наедине.
 

1955

Из студенческих встреч

 
Две монеты мы в море бросим,
Чтоб вернуться вдвоем сюда.
Ждет тебя золотая осень,
Ждут меня холода.
 
 
Возвращаюсь в свое ненастье,
Чтоб о солнце твоем грустить.
Не дано еще людям власти –
Юг и Север соединить.
 
 
Поцелуй меня на прощанье.
Вытри слезы и улыбнись.
Увожу твое обещанье.
Оставляю мольбу:
«Вернись…»
 

1980

Размолвка

 
Уходи! Не держу… Отпусти мою душу,
Как грехи отпускали у нас в старину.
И, хотя кто-то третий все к черту нарушил,
На себя я приму и печаль, и вину.
 
 
Не прошу у судьбы ни покоя, ни смерти,
А прошу справедливости только в одном:
Кто во имя любви все поймет и все стерпит,
Тот живет и минувшим, и будущим днем.
 
 
Все равно никуда не уйти от былого,
Даже в самые светлые ночи твои.
Между мной и тобой встанет прошлое слово,
Запоздалые слезы и память любви.
 
 
Я тебя никогда и ничем не унижу.
Не мужское занятье любовь унижать.
Мы чем дальше с тобой друг от друга –
Тем ближе
Всё, что в нас,
От чего ты хотела бежать.
 
 
Не спеши уходить… Отпусти мою душу.
Пусть в судьбе твоей будет всегда благодать.
Мы грозу переждем. И ненастье, и стужу.
Но былое, наверно, нельзя переждать.
 

1994

Женщина уходит из роддома

 
Уходит женщина от счастья.
Уходит от своей судьбы.
А то, что сердце бьется чаще, –
Так это просто от ходьбы.
 
 
Она от сына отказалась!
Зачем он ей в семнадцать лет…
Не мучат страх ее и жалость.
И только няни смотрят вслед.
 
 
Уходит женщина от счастья
Под горький ропот матерей.
Ее малыш – комочек спящий –
Пока не ведает о ней.
 
 
Она идет легко и бодро,
Не оглянувшись на роддом, –
Вся в предвкушении свободы,
Что опостылет ей потом.
 
 
Но рухнет мир, когда средь ночи
Приснится радостно почти
Тот теплый ласковый комочек,
Сопевший у ее груди.
 

1974

«Ничего у нас не выйдет…»

 
Ничего у нас не выйдет.
Мы из разных стай.
Небо твой торопит вылет.
Улетай.
 
 
Мы простимся на рассвете,
Вот и все дела.
И смахнет слезинку ветер
С твоего крыла.
 
 
Провожая взглядом стаю,
Отыщу тебя.
И печаль моя растает
В зорях сентября.
 
 
Но в холодном поднебесье,
Над землей паря,
Провожу тебя я песней –
Светлой, как заря.
 
 
И, быть может, песня эта
Облегчит твой путь.
И, вернувшись в чье-то лето,
Ты взгрустнешь чуть-чуть.
 

1983

«Отцы, не оставляйте сыновей!..»

 
Отцы, не оставляйте сыновей!
Не унижайте их подарком к дате…
Всё можно изменить в судьбе своей.
Но только сыновей не покидайте.
 
 
Пока малы – за них в ответе мать –
От первых слез и до вечерней сказки.
Но как потом им будет не хватать
Мужской поддержки и отцовской ласки.
 
 
Им непременно надо подражать
Своим отцам – на то они и дети.
Родную руку молча подержать,
Уйти с отцом рыбачить на рассвете.
 
 
Обида вас настигнет иль любовь –
Не уходите… Вы им всех дороже.
Ведь в жилах сыновей отцова кровь.
И заменить ее уже никто не сможет.
 

1982

«В грустной музыке сентября…»

 
В грустной музыке сентября
Шорох имени твоего.
Сколько лет я искал тебя
И не знал –
Спросить у кого.
 
 
Где была ты все эти годы,
Возле чьих тосковала рук?
Шел к тебе я через невзгоды,
Мимо радостей и разлук.
 
 
Ревновал тебя к белым зимам
Потому,
Что была вдали.
И к поклонникам нелюбимым,
И к друзьям,
Что давно ушли.
 
 
Ревновал тебя к летним зорям,
К звездам мая
И октября.
Много в жизни узнал я горя
Оттого, что не знал тебя.
 

1965

«Поздняя любовь…»

 
Поздняя любовь,
Как поздняя весна,
Что приходит на землю без солнца.
Поздняя любовь чуть-чуть грустна,
Даже если радостно смеется.
Пусть морщины бороздят чело.
Я забыл,
Когда мне было двадцать.
Все равно мне страшно повезло –
Ждать всю жизнь
И все-таки дождаться
Той любви,
Единственной,
Моей,
Чьим дыханьем жизнь моя согрета.
Поздняя весна…
И пусть за ней
Будет жарким северное лето.
 

1969

«Все должно когда-нибудь кончаться…»

 
Всё должно когда-нибудь кончаться.
Жизнь верна законам бытия.
Все быстрее мои годы мчатся,
Все прекрасней молодость твоя.
 
 
Перемножу прожитые годы
На свою любовь и на твою.
Пусть скупы лимиты у природы, –
Я тебя стихами повторю.
 

1994

«Наступил наш юбилейный год…»

Ане

 
Наступил наш юбилейный год…
Мы его отпразднуем однажды
В день, когда последний снег сойдет
И пробьется к свету первый ландыш.
 
 
Юбилей – заветное число.
Грусть и радость на одной странице.
Грустно потому, что все прошло.
Радостно, поскольку все продлится.
 
 
Но велик любви моей запас.
И судьба не обойдет нас чашей.
Все былое – остается в нас.
Все проходит – заново начавшись.
 

2004

Среди величавых красот Иудеи…

 
Среди величавых красот Иудеи
Я чувствую сердцем начало весны.
Притом, что здесь розы
И осенью рдеют,
А пальмы все зимние дни зелены.
 

«Среди величавых красот Иудеи…»

 
Среди величавых красот Иудеи
Я чувствую сердцем начало весны.
Притом, что здесь розы
И осенью рдеют,
А пальмы все зимние дни зелены.
 
 
Но что-то случается и происходит.
То ль стала нежней в небесах акварель,
То ль музыка вдруг
Пробудилась в природе,
Хотя еще в дальних дорогах апрель.
 
 
И это невидимое пробужденье
Сначала в себе ощущает листва,
Как мать,
Что предчувствует тайну рожденья,
Как гений, сложив для бессмертья слова.
А мир еще полон сомнений и грусти,
Но он уже знает, что станется впредь.
И я молодею от смутных предчувствий,
Хотя по идее бы должен стареть.
 
 
Весеннее время ветрами изранено.
Неяркий закат тихо в море погас.
Природа волнуется встрече заранее
С весной,
Что вначале случается в нас.
 

2000

«Рулю по библейским дорогам….»

 
Рулю по библейским дорогам…
 
 
Дорожные знаки во мгле
Направлены стрелами к Богу,
Когда Он ходил по земле.
 
 
Содом проезжаю, не глядя…
Представив, как с этих высот
Бежал от греха и проклятья
С семьей целомудренный Лот.
 
 
Посадит три дерева старец.
И срубят из них три креста.
И Храм в этом месте поставят,
И фреской оплачут Христа.
 
 
Хоть верить преданиям – нонсенс, –
Я полон доверия к ним.
И слышу азарт крестоносцев,
И вижу Иерусалим.
 
 
Несусь по библейским легендам,
Сквозь память великих страниц.
Навеки обязанный генам,
Что с прошлым не порвана нить.
 
 
Рулю по библейским просторам.
По всполохам зорь и огня.
По чьим-то надеждам и стонам,
Ожившим в душе у меня.
 

2004

«Со времен древнейших и поныне…»

 
Со времен древнейших и поныне
Иудеи, встретясь, говорят:
«В будущем году – в Иерусалиме…» –
И на небо обращают взгляд.
 
 
На какой земле бы мы ни жили,
Всех нас породнил Иерусалим.
Близкие друг другу или чужие, –
Не судьбою, так душою с ним.
 
 
Увожу с визиткой чье-то имя,
Сувениры, книги, адреса…
«В будущем году – в Иерусалиме…»
С тем и отбываем в небеса.
 
 
…За окном шумит московский ливень.
Освежает краски на гербе.
«В будущем году – в Иерусалиме», –
Мысленно желаю я себе.
 

1992

«Моя Михайловская ссылка…»

 
Моя Михайловская ссылка
Проходит на земле Христа,
Где я навек влюбился пылко
В ее библейские места.
 
 
Всё здесь возвышенно и свято –
От храмов и до синагог.
Но град Давида в дни шабата
Пустынен, тих и одинок.
 
 
Мы зажигаем в доме свечи
И пьем прохладное вино,
Негромко коротая вечер,
Как это здесь заведено.
 
 
Но иногда под настроенье
Мы уезжаем в Тель-Авив.
И забываемся на время,
Поскольку город так красив.
 
 
Где жизнь,
Как на иной планете, –
Веселье, блеск и суета…
 
 
И подает нам в баре бренди
Еврей, похожий на Христа.
 

2000

Вечный город

 
Земля уже предчувствует рассвет.
И алый цвет к лицу Иерусалиму.
Замри, мгновенье! Ты – неповторимо,
Хотя и повторялось тыщи лет.
 
 
Восход рисует вновь Иерусалим:
Одно движенье гениальной кисти –
И вот уже зазеленели листья,
И вспыхнул Купол, и дома – за ним.
 
 
Поклон тебе, Святой Иерусалим!
Я эту землю увидать не чаял.
И мой восторг пред нею нескончаем,
Как будто я удачливый олим.
 
 
А солнце поднимается все выше.
Я с городом Святым наедине.
И снова поражаюсь, как он выжил
В той ненависти, войнах и огне.
 
 
Настанет день – сюда сойдет Мессия.
И, встав у замурованных ворот,
Он усмехнется мрачному бессилью
Своих врагов, не веривших в Приход.
В долине состоится Страшный Суд.
Восстанут из могил Иерусалима
Умершие…
И нас судить придут.
И только совесть будет несудима.
 

«От Российской Голгофы…»

 
От Российской Голгофы
Голгофе Господней
Поклонюсь…
И пройду этим Скорбным путем.
Все, что было когда-то,
Вершится сегодня.
Повторяется памятью в сердце моем.
 
 
Но Голгофой не кончилась эта дорога.
Через души и судьбы она пролегла.
И когда отлучали нас силой от Бога,
Скольким людям в те годы она помогла.
 
 
Повторяется жизнь, продолжается время.
И страдальчески смотрит с иконы Христос.
Наши вечные беды, как общее бремя,
Принял Он на себя и со всеми их нес.
 
 
Потому, может быть, мы сумели осилить
И тюрьму, и войну, и разруху, и страх,
Что хранила в душе свою веру Россия,
Как хранили Россию мы в наших сердцах.
 

2000

«Люблю подняться в Старый город…»

 
Люблю подняться в Старый город,
Чтоб в храме возле алтаря
Свечу поставить,
От которой
В душе затеплится заря.
 
 
Еще мне бесконечно дорог
Тот миг у горестной Стены,
Когда я слышу шепот Торы,
Где нет суда и нет вины.
 
 
А за Стеной – мечеть Омара
Свой купол к небу подняла.
И возвышается полшара,
Как золотая пиала.
 
 
Несовместимость трех религий
Здесь совместил Иерусалим.
 
 
И смотрит небо многолико,
Рассыпав звезды перед ним.
 

1998

«Четвертый год живу средь иудеев…»

Памяти Абрама Когана

 
Четвертый год живу средь иудеев,
Законы чту и полюбил страну.
И, ничего плохого им не сделав,
Я чувствую в душе своей вину.
 
 
Не потому ль, что издавна в России
Таилась к этим людям неприязнь.
И чем им только в злобе не грозили!
Какие души втаптывали в грязь!
 
 
Простите нас, хотя не все виновны.
Не все хулу держали про запас.
Прошли мы вместе лагеря и войны,
И покаянье примиряет нас.
 
 
Дай, Господи, Земле обетованной
На все века надежду и покой…
И, кем бы ни был ты –
Абрамом иль Иваном, –
Для нас с тобой планеты нет другой.
 

2001

Поездка в ЦФАТ

 
Встретились мы с ней накоротке
В мастерской среди полотен добрых.
Я читаю номер на руке –
Это смерть оставила автограф.
 
 
Узников в фашистских лагерях,
Как скотину, цифрами клеймили.
И развеян по планете прах
Тех, кому отказано в могиле.
 
 
Ей невероятно повезло –
Побывать в аду и возвратиться.
И синеет на руке число –
Горестная память Аушвица.
 
 
До сих пор пугаясь тех годов,
Пишет Вера радости людские.
Чей-то сад и множество цветов,
Детский взгляд и довоенный Киев.
 
 
Но с руки не сходит синий знак…
Я смотрю и молча поражаюсь:
Жизнь ее, прошедшая сквозь мрак,
Излучает свет нам, а не жалость.
 
 
Может быть, тому причиной Цфат –
Город живописцев и поэтов.
Выбираю взглядом наугад
Самый светлый из ее сюжетов.
 

«Здешний север так похож…»

Резо и Мзии Гачечиладзе

 
Здешний север так похож
На грузинскую природу:
И, когда бушует дождь,
И когда стоят погоды.
 
 
Здесь друзья мои живут,
Так же, как в Тбилиси жили:
Дом – изысканный уют.
День – с вином и чахохбили.
 
 
Мы за праздничным столом
Отмечаем встречу снова.
Вспоминаем о былом,
Ибо все мы из былого:
Мы оттуда, где была
Дружба, сверенная взглядом.
Где планета так мала,
Что дома стояли рядом.
 
 
И когда под шум ветвей
Гениально зазвучали
Песни Грузии моей,
Я омыл глаза печалью.
 
 
А пейзаж был так хорош!
Из цветов и солнца соткан,
Он и вправду был похож
На грузинские красоты.
 
 
Потому и грусть прошла,
Что душой мы снова схожи,
Словно «завтра» и «вчера…»
Лишь бы день был честно прожит.
 

2001

«Нас с тобой венчал Иерусалим…»

Ане

 
Нас с тобой венчал Иерусалим.
И пока ты рядом – жизнь неповторима.
Признаюсь в любви Иерусалиму,
Потому что здесь и я любим.
 
 
Этот город, как великий дар,
Принял я в свою судьбу и память.
И, пока его улыбка с нами,
Мне не страшен никакой удар.
 
 
Мне не страшно встретиться с бедой,
Лишь бы ты была со мною рядом.
Лишь бы город доброты не прятал –
Наше счастье под его Звездой.
 
 
Мы с тобою до последних дней
Под охраной города Святого.
Я хочу в тебя влюбиться снова,
Хоть нельзя уже любить сильней.
 
 
Мир тебе, Святой Иерусалим,
Озаривший светом наши души!
И, пока ты рядом, – день грядущий,
Как твой взгляд, вовек неповторим.
 

1998

«Из окна отеля “Хилтон”…»

Алону и Кларе Решев

 
Из окна отеля «Хилтон»
Виден берег Иорданский.
А на море, словно чайки,
Яхты белые снуют.
Ждали, что приедет Клинтон,
Президент, угодник дамский…
Потому-то не случайно
Здесь божественный уют.
 
 
И хоть я не новый русский,
Чаевыми не бросаюсь, –
Нас престижно принимают,
Будто царскую семью.
Я смотрю на море грустно,
Как усталый смотрит аист
В небеса, что снова манят,
И на дом в родном краю.
 
 
Из окна отеля «Хилтон»
Виден берег Иорданский,
Но не виден отчий берег
И не светится Москва.
Вся надежда на молитву…
Я печали не поддамся,
Потому что я не верю,
Что поможет мне тоска.
 
 
А вернемся мы в Россию,
Из окна своей квартиры
Ничего я не увижу –
Ни Бейт-Лехем, ни Эйлат.
Даже берег тот красивый
С огоньками – как пунктиры –
Станет вдруг намного ближе.
И захочется назад.
 

2001

День дерева

 
Не перестану удивляться
Тому,
Как много лет назад
Без суеты и агитаций
Пустыню превратили в сад.
 
 
Теперь есть день такой,
В который
Выходят все сажать сады.
И потому здесь каждый город
В кругу зеленой красоты.
 
 
И я горжусь, что среди многих
Роскошных пальм – есть и мои.
Они стоят вблизи дороги
Как символ искренней любви.
 
 
Когда деревья мы сажали,
Я вдруг поймал себя на том,
Что некогда земля чужая
Мне заменила отчий дом.
 
 
И как бы жизнь здесь ни сложилась,
Я знаю, что на все года
С Израилем меня сдружила
Ее садовая страда.
 

2001

«Холмы, как опрокинутые чаши…»

 
Холмы, как опрокинутые чаши, –
В живых узорах городских огней.
И темные оливковые чащи
На этом фоне кажутся темней.
 
 
Иерусалим намерен отоспаться.
И замирает музыка дорог.
И небо – словно черепаший панцирь –
Накрыло город вдоль и поперек.
 
 
Как радостно звучит он на иврите –
Иерушалайм… Но в имени его
Есть что-то от трагических событий,
И боль потерь, и славы торжество.
 
 
На город сверху смотрят звезды строго
Глазами близких, кто покинул нас.
И даже все не верящие в Бога
В минуты эти слышат Божий глас.
 

1998

Русские израильтяне

Александру Поволоцкому

 
Затих самолет…
И прорвалось волненье –
Над скрытым восторгом –
Мальчишеский гвалт.
Старик опустился при всех на колени
И землю Святую поцеловал.
 
 
Страна не забыта… Забыты обиды,
Которых в той жизни хватало с лихвой.
И кто-то, быть может, подастся в хасиды.
А кто-то сменил лишь свой адрес и строй.
 
 
В России могли их словами поранить…
Израиль их «русскими» сходу нарек.
И «Русская улица» – это как память
Всему, что уже отслужило свой срок.
 
 
Но в сердце хранятся семейные даты.
И праздникам нашим оказана честь.
Российские парни уходят в солдаты.
И русская речь не кончается здесь.
 
 
А в душах иная страна прорастает
Сквозь беды и радость, бои и бедлам…
И молодость, словно израильский танец,
Несется по прошлым и будущим дням.
 
 
И местный пейзаж, как полотна Гогена,
Привычен уже и прочтен наизусть.
И только навеки останется в генах
Необъяснимая русская грусть.
 

2003

Гефсиманский сад

 
Христос молился…
Гефсиманский сад
К Его лицу склонил свои оливы.
А за холмами угасал закат.
И Он подумал:
«Боже, как красиво!»
 
 
Христос стоял вблизи учеников.
И между ними – горькое молчанье.
А с неба наклонился звездный ковш,
Как будто мог он вычерпать печаль их.
 
 
Он говорил: «Душа моя скорбит
Смертельно…»
И просил: «Побудьте рядом».
Своих сомнений и своих обид
Он в эту ночь ни от кого не прятал.
 
 
И о себе все зная наперед,
В душе своей не ощущал Он страха.
Не содрогнулся, слыша, как идет,
Гремя оружьем, медленная стража.
 
 
И Он сказал: «Зачем же на меня
Идете вы с колами и мечами?
Я не разбойник среди бела дня…»
Но те хранили гнусное молчанье.
 
 
Дорога шла сквозь злобу и сквозь ложь.
Свое страданье выдавал Он взглядом.
И месяц плыл над Гефсиманским садом,
Как занесенный над землею нож.
 

1992

Галилейское море

«…Кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?»

Евангелие от Луки

 
Разыгрался Киннерет,
На людей осерчал.
Ярость билась о берег,
Как о ветхий причал.
 
 
И, мятежную душу
Распахнувши до дна,
Он внимал ей и слушал,
Как металась она.
 
 
Как от гнева темнела,
И грозя, и скуля…
И великого гнева
Испугалась земля.
 
 
А в пучине мятежной,
В шуме волн и дождя,
Распрощавшись с надеждой,
Погибала ладья.
 
 
Обреченные люди,
Руки к небу воздев,
Все молили о чуде,
Чтоб смирить этот гнев.
 
 
«Мы судьбу не поборем.
Нам дорога – на дно…»
И пошел Он по морю.
И утихло оно.
 
 
Как смирившийся пленник,
Смолк Киннерет в тени.
И, упав на колени,
Зарыдали они.
 
 
И сходили на берег,
Не стыдясь своих слез.
…В одеянии белом
Удалялся Христос.
 

2000

«В Рождество Христово выпал снег…»

 
В Рождество Христово выпал снег.
Старый город выбелен метелью.
Улицы печально опустели,
Словно кто-то совершил набег.
 
 
Лавочки закрыты на замок.
Никого – на Виа Долороза.
Город от ненастья изнемог,
Побелел от гнева иль мороза.
 
 
Мы идем на Родину Христа.
И незримо с нами Богоматерь.
В синем небе – силуэт Креста,
И бела дорога, словно скатерть.
 
 
Вифлеем нас встретил тишиной,
Без рождественских иллюминаций.
И опять пахнуло здесь войной –
Слабиной Объединенных Наций.
 
 
И повсюду битое стекло,
Чьи-то угрожающие строчки…
Может, впрямь Христу не повезло,
Что родился Он в горячей точке.
 
 
Необычен был наш путь домой
Через КПП и автоматы…
И стоял Спаситель за спиной,
И смотрел вослед нам виновато.
2002. Иерусалим – Вифлеем
 

ВИА Долороза

 
Сквозь гул проклятий и молчанье слез
Дорогой Скорби шел на казнь Христос.
 
 
Тяжел был Крест… Изнемогала плоть.
И, обессилив, наземь пал Господь.
 
 
Но кто-то поспешил Его поднять…
И вдруг в толпе Христос увидел Мать.
 
 
Он с Ней глазами встретился на миг.
Был взгляд Ее – как молчаливый крик.
 
 
И с этого мгновенья не судим,
Он чувствовал, что Мать идет за Ним.
 
 
И на Голгофе во кровавой тьме,
Когда Христос был поднят и распят,
Она ловила ускользавший взгляд
И с Сыном умирала на Кресте.
 
 
И с той поры, чтоб жизнь была чиста,
Мы все проходим Скорбный Путь Христа.
 

1999

Голгофа

 
Возвышалось Распятье
На том самом месте,
Где стоял Его крест…
И подумалось мне:
«Наша горькая жизнь –
Это тоже возмездье.
Ибо лживо живем мы
На этой земле».
 
 
Я поставил свечу
Возле Гроба Господня.
Я у Господа милости
Поздней просил,
Чтоб великий народ мой
Он к радости поднял.
Чтобы всем нам хватило
Терпенья и сил.
 
 
И когда просветлённо
Я вышел из Храма,
Я был полон надежд
Беды все одолеть.
И душа моя,
Словно зажившая рана,
Успокоилась.
И перестала болеть.
 

1996

Свеча от свечи

 
В Пасхальную ночь
Небеса зажигают
Все свечи свои,
Чтобы ближе быть к нам.
Под праздничный звон
Крестный ход завершает
Свой круг.
И вливается медленно в Храм.
 
 
Вдруг гаснет свеча от внезапного ветра.
И ты суеверно глядишь на меня,
Как будто душа вдруг осталась без света…
Но вспыхнул фитиль от чужого огня.
 
 
Свеча от свечи…
И еще одно пламя,
Еще один маленький факел любви.
И стало светлее и радостней в Храме,
И слышу я сердцем молитвы твои.
 
 
А люди, что с нами огнем поделились,
Уже не чужие – ни мне, ни тебе.
Как будто мы с ними душой породнились.
И лица их словно лампады светились.
И свет их останется в нашей судьбе.
 

2000. Иерусалим

«На скалах растут оливы…»

Ане

 
На скалах растут оливы.
На камне цветут цветы.
Живут средь камней олимы[1]1
  Олимы – репатрианты.


[Закрыть],
Как рядом со мною – ты.
 
 
Я твой нареченный камень.
Крутой и надежный грунт.
Попробуй меня руками,
Почувствуешь, как я груб.
 
 
Но весь я пророс цветами
И нежностью их пророс.
Со мной тебе легче станет
В минуты ветров и гроз.
 
 
Я твой нареченный камень,
Согретый огнем любви.
Когда же мы в бездну канем,
Ты вновь меня позови.
 

1998

«Мне снится вновь и не дает покоя…»

 
Мне снится вновь и не дает покоя
Моя Обетованная земля,
Где вдоль дорог зимой цветут левкои
И подпирают небо тополя.
 
 
А небо голубое-голубое.
И солнце ослепительное в нем.
Нам, как нигде, здесь хорошо с тобою.
Со всеми вместе.
И когда вдвоем.
 
 
И я молю Всевышнего о том лишь,
Чтоб здесь был мир…
И ныне, и всегда…
 
 
Вставал рассвет над городом,
Ты помнишь?
И угасала поздняя звезда.
 
 
Иерусалим светился куполами,
Вычерчивая контуры церквей.
В лучах зари – как в золоченой раме –
Вновь поражал он красотой своей.
 
 
Еще с тобой мы встретим не однажды
Библейских зорь неповторимый вид,
Чтоб сумрак не касался жизни нашей,
Как не коснулся он моей любви
 

2003

«На фоне гор и моря – пальмы…»

 
На фоне гор и моря – пальмы.
Как фрейлины небесных вахт…
Не то, чтобы в нарядах бальных,
Но при жабо и кружевах.
 
 
Мне по душе их величавость
И этот горделивый лик.
Они стоят – не то печалясь,
Не то задумавшись на миг.
 
 
Весьма загадочны при этом,
Как будто что в себе таят…
Но не спешат своим секретом
Делиться с кем-то наугад.
 
 
Не как российские березы,
Что так открыты и светлы.
И в май, когда приходят слезы,
И плачут белые стволы.
 
 
И в дни, когда, по грудь в сугробах,
По селам вдоль дорог стоят, –
Не государыни, не снобы,
А русский хор и детский сад.
 
 
Но я их сравнивать не стану.
Мне эти дороги и те…
Я выйду к морю спозаранок,
Чтоб изумиться красоте.
 

2004

«И вновь февраль…»

 
И вновь февраль…
И вновь цветет миндаль.
Наверно, прошлый век
Сюда вернулся…
И та же бесконечная печаль.
И все привычно, как биенье пульса.
 
 
Мне кажется, здесь жизнь моя прошла.
И снова память давней раной ноет.
И только нет ни года, ни числа,
Как будто все случилось не со мною.
 
 
Как будто все случилось не со мной,
А с кем-то, для кого я стал повтором.
И кто-то в бесконечности земной
Глядит на мир моим печальным взором.
 
 
И потому ловлю себя порой
На мысли, что я был уже когда-то.
И жизнь моя – как код или пароль,
Чтоб вновь войти во все года и даты.
 
 
Чтобы войти в твою любовь опять.
В былые дни, что возродятся с нами.
И ничего в себе не повторять,
Как будто мы друг друга не узнали.
 

2000