Текст книги "Тренировочный день"

Андрей Кивинов
Тренировочный день

© Андрей Кивинов, 2012

© ООО «Астрель-СПб», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

ВНИМАНИЕ:

В соответствии с проектом закона, внесенным на рассмотрение в Государственную Думу, чтение данной книги запрещено с 10 до 22 часов, как содержащей сцены насилия и жестокости.

Черный юмор – убежище от светлого безумия.

Витаутас Каралюс.

Литовский писатель

– Просыпайтесь, орлы! Заявка висит.

Оставив дверь в комнату отдыха открытой, Евсеев вернулся в дежурную часть, не став дожидаться нашего пробуждения. Правда, я и не спал. Просто лежал с закрытыми глазами на составленных стульях, покрытых полуразложившейся от ветхости шинелью. В отличие от вырубившегося татарина Фарида Измагилова, живописно храпящего на весь отдел. Засыпать в три дня я пока не научился. Оно и понятно – слишком мало опыта. Хотя идея с послеобеденным отдыхом правильная. Есть возможность вздремнуть днем – используй. Чтобы ночью, случись что, не зевать и не клевать носом. Фарид вон, мужик в этом плане натренированный.

Я поднялся со стульев, влез в свои коричневые ботинки. Форменные черные оказались малы, приходится таскать цивильные, неуставные. Начальство косится, а гражданскому населению наплевать, поэтому я не переживаю. Ботинки – не фуражка. Нацепив галстук, толкнул спящего на скамейке Фарида.

– Господин управляющий, у нас заявка висит. Погнали.

Измагилов проснулся, протер глаза и зевнул, источая ядреный выхлоп сала и чеснока. Мусульманин, но сало в обед трескает, цинично игнорируя предписания Корана. Управляющий он потому, что управляет служебным джипом марки «Козел». В свободное от отдыха время. Звание – сержант, возраст – тридцать три, характер – нордический, местами пасмурный, но без осадков. Склонен к мягкому бытовому пьянству. Хороший ли семьянин и спортсмен, пока не знаю. Болеет за казанский «Рубин».

– Ну и пусть еще повисит. У нас законный тихий час.

– Зато враг не спит.

Дежурный Евсеев азартно рубился в эротический тетрис на оперативном компьютере, складывая на экране обнаженную малолетку. Или, по его выражению, – занимался расстановкой нарядов. Расставлялись наряды плохо, едва дело доходило чуть выше коленок, Евсеев сбивался. Это ужасно раздражало дежурного. Его помощник брезгливо досматривал какого-то задержанного пьянчугу, пропахшего мочой. Закончив, добрым пинком пригласил его в «аквариум», после чего окропил пространство освежителем воздуха с яблочным ароматом.

– Ну, что там еще висит? – растирая занемевшую шею, поинтересовался Фарид.

Евсеев, не отрываясь от «расстановки нарядов», протянул бумажку с каракулями.

– Вот адрес. Со «Скорой» позвонили. Смерть до прибытия. Мужик – сорок два года. Асфиксия. Якобы подавился пельменями. Сгоняйте, гляньте. Если что-то нечисто, позвоните, я опера пришлю. А если без криминала, то как обычно.

Как обычно… У меня, вообще-то, первое в жизни дежурство, и что такое «как обычно», я представляю плохо. Теоретически, конечно, знаю – все-таки три месяца учился на курсах участковых инспекторов, но инструкции и приказы одно, «как обычно» – другое. Вида, однако, не подал. Спокойно кивнул, забрал адрес – мол, дело привычное. Если что, Фарид подскажет. Он в отделе второй десяток, подставит плечо.

Мы вышли во двор. Погода вызывала стойкое отвращение ко всякой работе.

Настоящий триллер. Серые беременные тучи, ехидный дождь, хлюпающая слякоть, стреляющий ветер. Бабье лето резко сменилось мужской осенью. В Питере, по-моему, вообще нет весны, лета и зимы. Одна сплошная осень. Даже в июльскую жару люди бегут отсюда в теплые края. С этим надо смириться и не вопить, когда какой-нибудь «Лексус» окатит тебя грязной водой из лужи. Ибо Питер – родина президента.

Промокающие коричневые ботинки по части комфорта откровенно проигрывали кирзовым сапогам. Но сапог мне не выдали. Якобы – в стране дефицит кирзы. И вообще, говорят, они давно вышли из моды. Не гламурно.

Измагилов согнал с капота «козлика» грязную ворону и, матерясь, подкрутил проволоку, крепившую бампер дежурного мустанга к кузову. «УАЗ», еще более опытный, чем водитель, потерял в криминальных разборках часть двигателя, получил тяжелое ранение подвески и коробки передач. О мелких царапинах и говорить нечего. Был награжден боевой медалью «За выносливость», подлечился в стационаре и продолжает нести вахту под гордым именем «Гелендваген», начертанном каким-то остряком-циником черной краской на желтом капоте.

Разобравшись с проволокой, Фарид погрузился в кабину и протянул мне зигзагообразный ключик, который я вставил под бампер и, собравшись с силами, двумя руками крутанул по часовой стрелке. Ноль на фазе.

– Сильнее! – скомандовал господин управляющий. – Это тебе не пиво открывать!

– Ты б его лучше и не глушил.

– Бензина нальешь – не буду.

С четвертой попытки наш верный мустанг завелся, огласив двор радостным ржанием и сизым выхлопом. Я бросил ключ под ноги и прыгнул в седло. Мы тронулись. В путь.

Ехать предстояло не слишком далеко. Отдел наш базировался в Купчино – питерском «спальном» районе, в котором, как гласит предание, когда-то обитало купечество. А может, и не обитало. В любом случае, сейчас здесь живут точно такие же граждане, как и в других районах города. А не исключено и страны. Менталитет у нас один, не зависящий от района проживания. Проверено практикой.

Территория, подконтрольная нашему отделу, занимала всего гектаров пятьдесят, и проживало на этих гектарах тысяч сто народа. В основном в «хрущевках» – памятниках архитектуры, не охраняемых государством и ЮНЕСКО. Охраняют их сами жители. Если захотят. И только те, кто не пьет. Я проработал здесь в качестве участкового инспектора всего пару недель, но уже понял, что таковых меньшинство. Явное меньшинство.

Помимо заботы о населении, в мои обязанности входит и периодическое дежурство в суточном наряде. Вместе с милиционером-водителем я должен ездить на всевозможные происшествия, не отличающиеся откровенным криминалом. Бытовые скандалы, пьяные разборки, мелкое хулиганство и прочие аморальные явления, мешающие жить цивилизованным людям. И естественно, не просто ездить, а еще быстро и грамотно реагировать, по возможности в рамках действующего законодательства. И только в крайних случаях – вне рамок.

Как я уже упоминал, сегодня у меня дебют, даже скорее – тренировочный день, и, как любой дебютант, я слегка волнуюсь. Тьфу-тьфу, до обеда ничего выдающегося не случилось. Никаких массовых беспорядков и техногенных катастроф. Пара квартирных потасовок и скандал в кафе, где нецензурный гость отказался платить за нагло сожранный заказ. Со всеми этими бедами без особых усилий разобрался Измагилов, даже не вынимая из-за широкого милицейского ремня меча Джедая производства завода резинотехнических изделий. Потасовку разогнал, с наглеца монету стряс, применив магические слова «пятнадцать суток». Обычно звездные войны начинаются после шести вечера, когда уставший пролетарий возвращается после трудовой вахты и жаждет снять стресс подручными средствами. Надеюсь, сегодня чудес будет не очень много. Нельзя давать большую нагрузку на неокрепшие плечи с лейтенантскими погонами и на мозг выпускника инженерно-экономического колледжа, не нашедшего работу по специальности.

Покойников мне оформлять еще не доводилось. Ни в колледже, ни в органах. В силу чего сейчас я испытываю легкий душевный дискомфорт. Не очень привык к подобным процедурам. Вернее, совсем не привык. На милицейских курсах нас возили в городской морг, но я прикинулся тяжелобольным и данное образовательное мероприятие проигнорировал. Не хотел рассматривать внутренние органы в натуральном виде. Лучше на картинке в пособии по судебной медицине, а еще лучше совсем никак. Теперь вот пожимаю плоды собственной брезгливости. Фарида подобные проблемы, похоже, не волнуют абсолютно. Насмотрелся за десять лет… Мне еще предстоит. Но ничего не поделать – сам выбрал сей путь, решив посвятить молодые годы борьбе с бытовой преступностью и получить, если повезет, служебную жилплощадь. А то с родителями и братьями совсем тесно…

Правда, не так давно пришлось побывать на похоронах. Родственник один скончался по материнской линии, восемьдесят семь лет. Стоим у гроба в морге, прощаемся, плачем, само собой. Вокруг еще несколько гробов с усопшими. Вдруг в зал вваливается серьезно пьяный паренек, оглядывается, затем расталкивает мою родню и с криком «Прощай, мама!» падает на грудь дедушке. Все, кто стоял возле гроба, несмотря на трагичность момента, рухнули со смеху. Я, конечно, тоже не удержался. После все опять разревелись, но плакалось уже не так, как раньше. Слезы сквозь смех, черная полоса, белая полоса…

Возле торгово-развлекательного центра управляющий притормозил и выскочил купить сигарет в рюмочной с ностальгическим названием «3-62». Кажется, столько стоила водка в моем босоногом детстве. Там у Фарида заслуженный дисконт – каждый день сюда на разборки ездит. У дверей, на куске картона, мок под дождем нищий, в мегафон призывая публику подать ему на хлеб. Призывал без стеснения и робости, словно гид, заманивающий туристов совершить прогулку по Неве на кораблике. «Быстренько подаем на хлеб! Не проходим мимо, оказываем помощь ближнему. Всем на том свете зачтется!»

Выйдя из рюмочной, мусульманин Фарид опять нарушил Коран. Вместо того чтобы помочь, как требует пятая заповедь, прогнал попрошайку. Как он это называл – проверил лицензию. Впрочем, едва мы отъехали, нищий тут же вернулся.

Девятиэтажка, к которой на всех парах летел наш интернациональный дуэт, торчала сразу за торговым центром. Через две минуты «Козел-Гелендваген» с молодецким посвистом притормозил у нужного подъезда, возле кареты «Скорой помощи» со спящим в ней водителем. Фарид, помянув мою маму, заглушил двигатель. Оставлять пустую милицейскую машину с работающим движком все-таки опасно. Всегда отыщутся желающие прокатиться – здесь вам не Беверли-Хиллс. Пускай лучше участковый ручку стартера крутит.

На заплесневелой стене дома я заметил крупную предупредительную надпись, выполненную корявыми белыми буквами. «ПОД БАЛКОНОМ НЕ СТОЯТЬ! ВОЗМОЖНО ОБРУШЕНИЕ!» Спасибо жилищно-коммунальному хозяйству за заботу. На будущий год слово «балкон» надо заменить на слово «стена».

Мы нырнули в подъезд, настолько сырой, что казалось, будто дождь идет и здесь. Я поехал на трясущемся лифте, Фарид отправился на пятый этаж пешком. Говорят, после одного случая он страдал «лифтофобией». Как-то на рядовую заявку о семейном скандале решили выехать большие начальники. Проконтролировать, как участковый инспектор будет разбираться с гражданами. Большими начальники были не только по должности, но и по массе. Двое, килограммов по сто двадцать каждый. Плюс сам участковый, тоже не обиженный Боженькой по части жировых отложений, и Фарид. Пешком на последний этаж полковники идти не пожелали. Втиснулись в лифт. А тот возьми, да и застрянь на полпути, не выдержав перегрузки. Как на грех, ни у кого ни мобильников, ни рации. Стали звать на помощь жильцов. Мол, мы из милиции, на заявку спешим, застряли. Вызовите мастера. «Ах, менты?.. Ну так вам, козлам, и надо!» Известно, как к нам народ относится, несмотря на героические сериалы. Кое-кто еще и глумиться стал. «Сейчас машину вашу угоним, пока вы тут паритесь». С Фаридом чуть инсульт не приключился. В общем, стояли они в полной темноте между пятым и шестым этажом часа два и молились, чтобы трос не лопнул. Фарид теперь в лифт ни ногой, даже в свой родной, домашний. Пешочком, только пешочком… Да и для здоровья полезно.

Квартира, где разыгралась драма, воображение не поразила. Самая обыкновенная, рабоче-крестьянская, без евровыкрутасов. Две комнаты, кухонька и узкий коридор. Скончавшийся гражданин лежал в ближней от входа комнате, на своей кровати, куда его с кухни перенесли жена и сын. Супруга, а вернее, уже вдова не рыдала, как я предполагал, а молча сидела у изголовья и, не отрываясь, глядела на мужа. Шок.

Ситуацию нам объяснил врач «Скорой». Жена с сыном смотрели в комнате телевизор, глава семьи обедал на кухне. Он строитель, забежал перекусить. Стройка рядом, обедать дешевле дома. Опаздывал и, видно, глотал пельмени, не жуя. Подавился, хотел прокашляться, падая, разбил тарелку. Когда жена с сыном прибежали на кухню, он катался по полу, сжимая горло. Сын бросился к телефону, жена попыталась вытащить пельмень. Но тот застрял намертво. Асфиксия. Никаких сомнений по поводу причины смерти у врача не имелось. Несчастный случай. Пельмень он извлекал лично.

Оставив нам свои координаты, бригада «Скорой» умчалась на очередной вызов. Я прошел на кухню. Разбитая тарелка на полу, несколько разлетевшихся по углам пельменей – вот и все следы. Наверное, я соглашусь с врачом: специально такое подстроить невозможно при всем желании. Да и незачем. Я, конечно, молодой и неопытный, но, глядя на жену, можно с большой долей уверенности утверждать, что версия с убийством отпадает.

На кухне появился сын, парень лет шестнадцати, бледный, как выцветшая на солнце афиша.

– Я сейчас уберу, – кивнул он на валявшиеся осколки.

– Не надо. Сходи за соседями. Нужны двое понятых. И найди документы отца.

Пока он уговаривал соседей, я отзвонился Евсееву и доложил обстановку.

– Опроси родню, нарисуй по-быстрому протокольчик, – дал указания дежурный, – направление в морг, и дуйте на базу. Скоро заявки пойдут. Труповозку я закажу.

Примерно так я и собирался сделать. Нарисовать протокольчик и опросить родню, как учили на курсах.

Вернулся в комнату. Не заходя, попросил вдову помочь сыну найти документы. Женщина молча кивнула и вышла. Я остался на пороге, не решаясь зайти и оказаться один на один с мертвецом. Как уже говорил, не привык. Одно дело на похоронах, другое – в домашней обстановке. Нет, я не брезгливый и не суеверный, в оживших покойников не верю, но на память все равно приходят фильмы про зомби. Может, прямо здесь, на пороге, протокол составить? Зачем он, вообще, нужен, если все и так понятно? Не убийство же, следы фиксировать не надо. Тем более, тело уже перенесли с кухни, нарушив первоначальную обстановку… Я посмотрел на умершего. Он был облачен в строительную темно-зеленую спецовку, которую обычно носят прорабы. Видимо, действительно торопился и обедал прямо в ней. Бедняга. Врач подвязал ему бинтом челюсть, словно у него болел зуб. Я вдруг представил, что мужик сейчас поднимется, снимет повязку и, улыбнувшись, скажет, что пошутил, и пригласит всех за стол доесть пельмени.

– Ты чего тормозишь? – раздался за спиной голос Фарида.

– Непривычно как-то…

– Не боись, хороших людей покойники не кусают, – он спокойно прошел в комнату и склонился над лицом строителя. – Все ясно тут. Сам помер. Не меньжуйся.

Действительно ведь – не кусают…

Приковыляли приглашенные сыном соседки – две бабули. Как водится, с ахами и охами. Я попросил их пройти в комнату и понаблюдать за осмотром. Сам сел на табурет у изголовья и достал из планшета бланк. Будь это мой сотый выезд, я бы не волновался и нацарапал бы протокол одной левой за пять минут. Но дебют есть дебют. Поэтому на процесс ушло минут сорок. Не хотелось показать свою несостоятельность. Вспомнив полученные на курсах рекомендации, я принялся описывать обстановку от общего к частному, по возможности доходчиво и без орфографических ошибок. Давалось это совсем не просто. Во-первых, я не Лев Толстой, а во-вторых, лежащий в шаге от тебя мертвец вдохновения не прибавляет. Нужные слова не находились, мысли сбивались, в результате я дважды описал в протоколе одежду, в которую был облачен покойный. Но переделывать было некогда, зачеркивать нельзя, и я оставил все как есть. Пару раз заглядывал Фарид и раздраженно торопил. Бабули-понятые не гнали, терпеливо выполняли свой гражданский долг, перешептываясь, каким замечательным человеком был сосед, хотя иногда и выпивал. Я б, наверное, тоже сейчас выпил. Чуть-чуть, для уверенности.

Закончив с протоколом, я отпустил соседок и перешел во вторую комнату опросить жену. Процесс занял еще минут сорок, женщина находилась в полуобморочном состоянии, что и понятно. На вопросы отвечала односложно: да – нет. Когда она, не прочитав, подписывала изложенную мной на бумаге хронику трагических событий, в квартире появились новые персонажи.

Их было двое. Оба в кепочках-бейсболках и темно-зеленых брезентовых куртках, наподобие пожарных роб. Старший, лет сорока, сжимал под мышкой сверток черного полиэтилена. Второй, лет на десять помоложе, держал, словно копье, сложенные носилки. Смотрелись они как Железный Дровосек и Страшила, ибо старший имел комплекцию стропилины, а младший – колобка. Блеск в глазах и характерный запашок указывали на присутствие в крови легкой дозы алкоголя.

– Здравствуй, хозяйка. Из морга мы, – представился первый, – за покойным.

Вдова молча кивнула.

– Забирать можно?

Этот вопрос был адресован уже мне.

– Да, мы закончили.

– А где он?

– В той комнате.

Прибывшие развернулись и скрылись в коридоре, откуда послышался голос Измагилова:

– Чего-то вы быстро сегодня.

– Да денек веселый. Третий жмурик с утра. Вот – собираем гуртом.

Пока они возились с телом строителя, я кое-как объяснил вдове формальности, связанные с оформлением похорон, хотя толком и сам еще их не знал. После набросал сопроводиловку на вскрытие тела и отнес санитарам. Те уже выносили строителя, повесив ему на руку клеенчатую бирку с номером и зачем-то сняв с челюсти бинт. Грустная картина. Вдова осталась в комнате, наверно, побоялась, что не выдержит. Сын придерживал двери.

Фарид попросил дернуть тросом наш «Гелендваген». Санитары согласились. Вынеся покойника на лестничную площадку, они вернулись в квартиру и позвали вдову.

– Соболезнуем, хозяйка, – снял бейсболку старший и пригладил немытые волосы, – может, помянем? Чисто символически, грамм по сто. Чтоб все по-людски… Чтоб доехать нормально, да и вообще…

Хозяйка молча кивнула и прошла на кухню. Санитары следом. Мы остались в коридоре.

– А вы не будете? – выглянула с кухни вдова.

– Нет, – ответил Фарид, – мы на работе.

Затем прошептал мне, чтобы я не подписывался на такие вещи, хотя я и так не собирался. Мы попрощались с вдовой и сыном, еще раз пособолезновали и спустились вниз. Погода окончательно ушла в ноль и напоминала больного лихорадкой в критической стадии. Вот-вот наступит агония. Мы забрались в служебный джип и стали ждать Дровосека и Страшилу. Их желтый автобус с черной полосой более надежное средство запуска двигателя, чем руки молодого участкового инспектора. Ради этого можно и подождать. Евсеев не соскучится.

Поминали санитары недолго, минут через пять вынесли строителя и погрузили в труповозку. Содержание алкоголя в их крови заметно прибавилось, но ребят это не огорчало и не смущало. Вряд ли их спецавтобус остановит ГИБДД.

Пока мы возились с тросом, длинный сообщил напарнику, что в соседнем районе их ждет еще один клиент, и в морг они заезжать не будут. Соберут всех и отвезут оптом. Так удобней и экономичней. Видимо, как и у нас, у них с бензином перебои.

На обратном пути я мечтал о теплой комнате отдыха, стакане чая и партии в нарды с Фаридом. Но мечты пришлось похоронить. Злобный Евсеев, вероятно так и не сложивший малолетку на компьютере, дожидался на пороге отдела с очередным осенним подарком, который он с удовольствием и озвучил. В парке на скамейке сидит мертвый доходяга без внешних признаков насильственной смерти и пугает прохожих. По всем приметам – наркоман. Вероятно, не рассчитал с дозой. Вперед, господа, – на осмотр и оформление. Если не все чисто, вызывайте опера…

Заглушить движок, слава богу, господин управляющий не успел, и мне не пришлось тратить драгоценную мускульную энергию. Я ее, кстати, вообще на подобные вещи не должен тратить. Ни в одном приказе не сказано, что участковый инспектор обязан заводить служебную машину ручным стартером. С другой стороны, в своих коричневых ботинках я далеко не уйду…

Все вновь оказалось чисто. В плане криминала. Опытный Фарид сразу узнал бедного юношу. Местный наркоман с трехлетним стажем и не сложившейся личной жизнью. Врач навскидку подтвердил версию с передозировкой. Тут же, в траве, валялся затертый одноразовый шприц. Вряд ли кто-то силком накачал товарища. Не та птица. Самоликвидатор.

Пока я определялся с версиями и, сидя в «Козле-Гелендвагене», творил второй протокол осмотра, дававшийся, к слову, значительно легче первого, подкатил уже знакомый нам желтый автобус с черной полосой. С возвращением…

– Оперативно они сегодня, – заметил Фарид, – иногда часов по шесть ждешь. А жмур на улице лежит, под дождем мокнет. Хотя ему уже все равно.

Железный Дровосек держался на ногах самостоятельно, Страшила Мудрый опирался на носилки. Я ребят не осуждаю, профессия специфическая, малоприятная, без снятия внутреннего напряжения не обойдешься. Да и денек выдался суровым. Сплошные поминки. Поэтому нас они узнали не сразу. Узнав, принялись жаловаться:

– Как прорвало!.. Один за другим… Даже на обед не успели заехать. Чего тут у вас?

Мы указали на покойника. Страшила бросил носилки перед скамейкой, сам уселся рядом с наркоманом и закурил. Сидеть было некомфортно, и, пока напарник привязывал бирку, он пару раз заваливался на плечо соседа по скамье. Устал. Мертвецов ворочать – это вам не подвиги совершать в Изумрудном городе.

Закончив с биркой, труженики черного фронта погрузили наркомана на носилки и, не вынимая сигарет изо рта, поволокли к автобусу. «Мы в город Изумрудный // идем дорогой трудной, // идем дорогой трудной, // дорогой не прямой…» Их движения нельзя было назвать легкими и отточенными, но, так или иначе, покойный занял свое место среди собратьев по несчастью.

– На базу, Валек? – поинтересовался Страшила у старшего товарища, являвшегося, судя по всему, в их связке главным.

– На базу пока нельзя. Палыч застукает, что бухие, хайло раззявит. Часиков в девять свалит, спокойненько вернемся. Если чо, скажем – аккумулятор сдох. Сейчас заскочим, пообедаем. Заодно позвоним, нет ли еще заявок?

– Как скажешь.

По всей видимости, Палыч служил в морге большим начальником и пользовался уважением у персонала.

Когда я вручал Вальку копию протокола осмотра и сопроводиловку, бросил взгляд в утробу автобуса. Но ничего не увидел. Окна у пассажирских мест были зашторены плотной черной тканью. Но и хорошо, что не видел. Зачем знать, что ждет тебя впереди? Надеюсь, далеко впереди.

Валек уселся за штурвал, завел двигатель, и автобус вразвалочку покатил по парковой дорожке.

– Чувствую, еще сегодня встретимся, – проводил его глазами управляющий.

– Тьфу-тьфу… Сегодня хоть и тринадцатое, но не пятница, а вторник.

– Но все же тринадцатое.

На обратном пути по просьбе Евсеева, докричавшегося до нас по рации, мы завернули к торгово-развлекательному центру, чтобы забрать у постового пьяного. Пьяным оказался тот самый нищий с мегафоном. Кормилец-мегафон был привязан к шее крепкой цепью, чтоб не отобрали. Нищий не сопротивлялся, ему было уже хорошо. Его трудовой день завершился. В отличие от нашего…

Не знаю, закончил ли Евсеев партию в эротический тетрис, но мы с Фаридом сразиться в нарды в тот вечер так и не сумели. Заявки посыпались одна за другой, на любой вкус. И семейные драмы, и жалобы на шумных соседей, и пьяные потасовки в заведениях культурного досуга с применением колюще-режущего оружия. И даже сбежавший, вернее, уползший из квартиры какого-то богатого чудака двухметровый удав, которого мы, разумеется, искать не стали, отослав хозяина к МЧС. Я держался мужественно и, в отличие от опытного напарника, не ныл, ведомый в бой чувством долга и мечтами о служебной жилплощади. При этом считая часы до полуночи, когда тринадцатый день месяца сменит менее зловещий четырнадцатый.

Но темные силы просто так не сдавались, на то они и темные. Нанесли последний удар за пять минут до финиша. Их верный вестник Евсеев влетел в комнату отдыха, когда мы расставляли фишки на доске.

– Хватит дурака валять. Опять жмурик.

– Не, блин, сегодня точно прорвало! – возмутился Измагилов. – Дай хоть одну партейку сыграем!

– Партейка подождет. Как бы там не мокруха… Жена домой вернулась, а на пороге мертвый муж. Она, похоже, бухая. Может, сама и замочила. Сгоняйте, проверьте. Если криминал, я опера пришлю. Вот адрес.

Про опера мы слышим, кажется, в третий раз за смену.

Двор, дождь, джип, заводной ключик… Через месяц я смогу занять первое место на олимпиаде по ручному запуску двигателя.

Адрес находился в самой отдаленной точке нашей территории, возле железнодорожной насыпи, в одном из бараков, возведенных еще после войны пленными немцами. Вернее, это тогда они были бараками. Впоследствии их немного подштукатурили, подлатали и предоставили гегемону, вернувшемуся с лесоповала и не имевшему собственной жилплощади. Милое и душевное местечко, названное народом Кварталом Синих Фонарей из-за обилия синюшного контингента и разбитых физиономий. Это, конечно, не бразильские фавелы, но иностранцам там лучше не появляться. Да и своим тоже. Можно не найти обратной дороги по причине потери зрения. Сегодня мы уже ездили в Квартал на дуэль, устроенную местными дворянами. Еле развели господ по углам ринга, отобрав «розочки». Высший свет, одним словом. Сейчас я предусмотрительно захватил фонарик, ибо электроэнергию в большинстве бараков давно отключили за злостную неуплату. И в душе настраивался на криминал.

Джип стойко держался, преодолевая бездорожье. До бараков мы добрались без приключений. Измагилов мыл косточки своему любимому «Рубину», продувшему «Барселоне». «Не пора ли ребятам отдохнуть? Вместе с тренером. Суток пятнадцать. Для резвости. Им хозяева такие бабосы платят, а они даже на червонец не отрабатывают. Я понимаю – „Зениту“ продуть. Но „Барселоне“?..»

Номеров на домах не имелось, но Фарид прекрасно знал территорию и мог найти любой адрес вслепую.

– Какая хата? – спросил он, когда мы подъезжали к подъезду.

– Восьмая.

– Третий этаж, – на автомате выдал справку управляющий, выключая двигатель.

Мы оставили теплый салон джипа. Трехэтажное строение мрачно чернело на фоне еще более черного неба. Красотища. Молний не хватает, стаи ворон, раскатов грома и падающего на фоне этого самолета. Фонарик я захватил не зря. Кое-где в окнах мерцали отблески свечей или лучин. Век компьютерных технологий. Россия, Санкт-Петербург, Купчино, двадцать первый век. Правда, телефон, судя по заявке, еще функционировал.

Я зашел в подъезд первым, освещая путь и распугивая крыс. Не буду делиться впечатлениями о запахах. Замечу лишь, что отходы недельной давности по сравнению с местным ароматом – «Дольче Габбана». На первой площадке нас приветствовал наскальный текст: «Мертвые ежики уходят на север». Творчество юных наркоманов. Узнаю высокий слог.

Средних лет женщина, вызвавшая милицию, встречала на пороге. Сидя на полу. Прислонившись к стене. С недопитой бутылкой водки в руках. Я попробовал выяснить у нее, что стряслось. Дама пыталась ответить, но язык не подчинялся. Выпито было немало. Да плюс еще стресс. Хорошо, хоть смогла набрать «02».

Пока я приводил красавицу в чувство, Фарид включил свой фонарик и отправился в квартиру на разведку. Пробыл он там недолго. Секунд через тридцать вынырнул обратно.

…Крестясь! Мусульманин Фарид крестился!

Я выхватил фонариком его лицо. Паралич! Что он увидел в квартире? Минимум расчлененку!

– Лешка, – утробно прошептал он, – там… там…

– Что?!

– Строитель…

– Какой строитель?

– Первый… Это глюки… За грехи… Аллах наказал.

Я пока не врубался, о чем речь. Какой первый, какие грехи? И при чем здесь Аллах?

Отодвинув застывшего у дверей водителя, я решительно перешагнул порог квартиры, зорким глазом заметив, что вместо замка дверь охраняет потертый кушак от халата, привязанный к ручке.

Покойник лежал в коридоре, в метре от входа. Лицом вниз. На нем была брезентовая рабочая роба. Я уже не испытывал утреннего дискомфорта. Привыкаю помаленьку. Без брезгливости приподнял голову уже окоченевшего покойника за волосы и посветил фонариком в лицо…

И тоже начал креститься. Непроизвольно. Чуть не выронив фонарик. Передо мной лежал строитель, подавившейся пельмениной и подробно описанный мной в утреннем протоколе. Ошибки быть не могло. Я посмотрел на его руку. Клеенчатая бирка по-прежнему висела на веревочке.

Я выпрямился и вытер пот с лица. Тихо, спокойно… Глюки у обоих сразу быть не могут. Даже если Аллах очень сильно захочет. Светя фонариком, я двинулся дальше. Двухкомнатная квартира напоминала жилище берберов в пустыне. Минимум обстановки, максимум тараканов, грязи и пустых бутылок. В туалете отсутствует дверь, что, в принципе, не страшно. Не так давно я побывал в замке одного благородного дворянина. У него несколько туалетов, и все двери в них стеклянные. Дизайн такой, говорят, очень модно. Особенно хорошо благородным гостям и влюбленным в дворянина молодым дворянкам. Есть где продемонстрировать красивое нижнее белье. Здесь, наверное, тоже дизайн.

Покойников под ногами больше не попадалось. Я попытался отыскать какие-нибудь документы, чтобы узнать, кто здесь еще обитает, но не смог. Скорей всего, обитателей больше не имелось вовсе. Вернулся на площадку. Фарид сидел рядом с хозяйкой и тупо смотрел в темноту.

– Вставай, друг. Аллах тебя простил. Пока. Это действительно строитель.

Измагилов ожил.

– Точно?

– Без вариантов. Там бирка есть.

– А чего он тут делает?

– В гости заглянул. Пивка захотелось, пельмешку запить.

Я наклонился к женщине. Она отрубилась окончательно, весело сопя широким приплюснутым носом.

– Ты чего-нибудь понимаешь? – спросил Фарид.

– Буксую, если честно… Она, кажется, сказала, что это ее муж. Но один мужик не может иметь двух жен. Мы не на Востоке. И потом, даже если муж – не сам же он сюда пришел?! Он же, блин, – мертвый!

– Соглашусь. Мертвые сами не ходят.

– Надо позвонить в дежурку. Объяснить… Пусть Евсеев свяжется с моргом и найдет этих долбаных санитаров.

– Попробуй.

– Сначала давай ее перенесем.

Фарид поднялся с площадки, мы подхватили под руки даму, весившую килограммов девяносто, и, матюгаясь, перетащили ее в комнату, уложив там на трехногую тахту. Пришлось перешагивать через строителя, валявшегося на пути. Но я уже давно плюнул на все приметы. В той же комнате обнаружил рыжий телефонный аппарат времен социалистической интеграции, набрал номер и объяснил Евсееву ситуацию. Дежурный, как я и предполагал, не понял ничего. Приказал не дурить ему голову и возвращаться в отдел.