Электронная библиотека » Даниэль Кельман » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Под солнцем"


  • Текст добавлен: 28 октября 2013, 02:35


Автор книги: Даниэль Кельман


Жанр: Рассказы, Малая форма


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Даниэль Кельман
Под солнцем

Паровоз пронзительно засвистел, и Крамер проснулся. За окном мелькали темные столбы устремленных к небу тополей, вдали виднелись пальмы, а за ними поблескивала полоска моря. Крамер сидел спиной по ходу поезда: деревья, попадая в его поле зрения, с бешеной скоростью проносились мимо, после чего движение их замедлялось и они постепенно растворялись в ярком свете. На темно-синем небе ни облачка, огромное солнце карабкалось к зениту; мягкими волнами поднимались луга на горизонте; виноградники надежно скрывались за дымкой испарений.

Теперь вагон был почти пуст. Перед тем как заснуть, Крамер все сетовал про себя на то, что ему не досталось места в тени. Но сейчас совсем другое дело: он поднялся и пересел напротив. Кроме него купе занимал старик – прислонившись головой к стеклу, он со свистом храпел. Еще – полная женщина, виднелись только ее затылок, волосы и мясистая рука, покоившаяся на ручке кресла, а наискосок от нее – белокурая девочка лет одиннадцати-двенадцати в летнем платьице без рукавов.

Крамер снова посмотрел в окно. Проезжали деревню: красные крыши, каменные дома, люди на проселочной дороге, старый грузовик перед шлагбаумом. Слегка покосившийся замок, снова тополя и пинии. Вот он, мир Бонвара.

Наконец-то. Свет Бонвара, деревья Бонвара, море Бонвара. Все это Крамер уже давным-давно знал, но только сейчас впервые видел своими глазами. Необыкновенные и волнующие чувства переполняли его, словно сам Бонвар создал мир за окном, и в определенном смысле так оно и было, ведь откуда бы взяться этому великолепию, как не от соприкосновения с его поэтическим гением! Закрываясь от ослепительного солнца, Крамер вытянул руку, но тут же снова опустил, чуть не вскрикнув от боли. Толстуха закрутила головой, девочка укоризненно на него посмотрела. Крамер почувствовал, как заливается краской. От стыда и обиды. Прострел мучил его со вчерашнего дня, с того самого момента, когда, разбирая в гостинице чемодан, он нагнулся, чтобы достать носки… «Проклятье, разве этим страдают не только старики?» – Крамер осторожно погрузил спину в мягкое кресло.

Послышался неприятный запах пота. Он поднял голову, увидел форменную фуражку, под ней усы: «Billet, s'il vous plaot!».[1]1
  Ваш билет, пожалуйста (фр.).


[Закрыть]
Крамер стал искать кошелек, где же он?… Ага, вот. Протянул человеку в синем билет, тот впился в него глазами на одну, две, три секунды… Крамера охватило беспокойство. Неужели что-то не в порядке?

Точно, случилось самое страшное. Контролер опустил билет, покачал головой и что-то сказал по-французски, но Крамер ничего не понял. Теперь даже старик проснулся и таращился на него. Кондуктор сделал недвусмысленное движение рукой: встать! Крамер повиновался и почувствовал слабость в коленях. Кондуктор показал на цифру – нарисованную на стене красную единицу, – потом на билет. Крамер понял и покраснел больше прежнего. Достал портфель из багажной сетки и направился во второй класс. Дверь вагона закрылась за ним, но он все же услышал, как кондуктор что-то сказал и как засмеялась девочка. В следующем вагоне толпились люди и стояла нестерпимая духота – кондиционер не работал. Крамер, скрючившись, пробрался к свободному месту и осторожно опустился на скамейку. Рядом обливался потом мужчина в майке, напротив, не обращая внимания на запретительный значок на стекле, курила пожилая женщина. Скамейка была жесткая, солнце нещадно палило. Крамер закрыл глаза.

По шуршанию бумаги и резкому запаху колбасы он понял: сосед разворачивал обед. От колбасы и сигаретного дыма, от покачивания поезда, жары и чавканья его подташнивало. Крамер снова открыл глаза, стало немного легче. В надежде, что поможет чтение, вытащил из портфеля книгу.

«Бонвар. Жизнь и творчество», автор – Ханс Баринг. На титульном листе – знаменитый портрет писателя, сделанный в 1960 году: белый пиджак, коротко подстриженная бородка и развевающиеся на ветру волосы. На заднем плане в дымке – группа деревьев и что-то синее, похожее на реку. Фотограф или кто-то рядом с ним, видимо, привлек внимание Бонвара: в глазах играли веселые искорки и угадывался неподдельный интерес. На обороте, над самой рекламой, – маленький снимок Баринга: очки и надменная улыбка. Крамер раскрыл книгу; страницы были загнуты, смяты и испещрены тонкими карандашными линиями, восклицательными и вопросительными знаками, разного рода подчеркиваниями.

Глава первая. Детство. 1908 год. В семье крупного промышленника, к тому же из гугенотов, рождается сын, Анри Бонвар. Окружающая среда соответствующая. Все как в романах с пыльных книжных полок: гувернантки, модные курорты, застывшие на фото позы – в матросском костюмчике и с плеткой, позже – домашний учитель.

Глава вторая. Отрочество. Лесные прогулки в одиночестве, дружба с деревенскими детьми и с большой собакой. Новые, более дорогие учителя; обучение на четырех языках. Смерть матери, первая трещина в безоблачной жизни и первые сомнения относительно незыблемости радужного мира. Затем пансион: длинные коридоры, темные углы, учителя в накрахмаленных воротничках, их морщинистые губы. Преследования одноклассников и насмешки у него за спиной. Кому-то так достается от Бонвара, что тот попадает в больницу. С этого момента Анри начинают уважать. Каникулы: он взрослеет, к нему обращаются на «вы». Отец женится вторично и стесняется сына. Умирает собака. Бонвар начинает дневник.

Глава третья. Юность (ох уж эти претенциозные переклички с Толстым!). Мировая война в четыре раза умножает семейный капитал. Война заканчивается, а еще через восемь лет заканчивается учеба в школе. Увлечение горничной и решение отца положить конец истории – бедняжку отправляют далеко-далеко. Фотография: на бледном лице Анри выражение легкого недоумения. Он уже не в матроске, а в сшитом на заказ костюме. Годы учения в Париже: семестр на юридическом, потом шесть семестров на философском и еще три на математическом. Бон-вару двадцать три, он объявляет о своей помолвке, два месяца спустя помолвка расторгается. Выходит в свет томик рассказов, но остается незамеченным. Потом умирает отец. После продажи фирмы к сыну приходят богатство и независимость. Неожиданно он уезжает из Парижа и поселяется в шведской деревушке. Проводит там почти год, оборвав все связи с миром. В морозную новогоднюю ночь 1932 года, в полном одиночестве и кромешной темноте пытается покончить с собой. Полчаса держит пистолет у виска, наконец нажимает курок, раздается жалкий щелчок – осечка. В эту ночь Бонвар сжигает свои дневники и начинает писать. Конец 1933-го, он возвращается в Париж, в его чемодане – первая часть рукописи «Под солнцем».

Глава четвертая. «Excusez-moi!»[2]2
  Извините! (фр.)


[Закрыть]
Что такое? Крамер поднял голову, перед ним стоял сосед и хотел пройти. Стиснув зубы, Крамер стал медленно поворачиваться боком, чтобы освободить проход. Вдруг поезд резко затормозил, мужчина потерял равновесие и ударил его локтем по голове. «Pardon».[3]3
  Простите (фр.).


[Закрыть]
Переваливаясь с боку на бок, добрался до двери и вышел. На перроне в последний раз мелькнула его майка, потом он скрылся. Крамер, стараясь держать голову прямо, уставился на промасленную от колбасы бумагу, валявшуюся у него в ногах. Толчок, поезд тронулся, и бумагу отбросило под сиденье.

Глава четвертая. Трехлетнее путешествие по Африке. Москиты, мухи цеце, зеленые в крапинку змеи. Безумие и смерть, подстерегающие на каждом шагу, духота и влажность. Зловонная падаль по краям дороги, разлагающиеся трупы людей на полях, многоголосие джунглей по ночам. Темные волосатые пауки на коричневых стволах; великая искрящаяся преисподняя. Бонвар возвращается в Европу, первая часть «Под солнцем» завершена.

Его по-прежнему не балуют вниманием. Похвалы Томаса Манна, негативные отзывы Дёблина, письмо Джойса, высоко оценившего книгу. Знаменитый ответ Бонвара, одно из его весьма редких высказываний о собственном творчестве: «I do not think, Sir, that we can create life out of words; we can only try to reshape its senseless and cruel beauty».[4]4
  Не думаю, сэр, что за пределами слова возможна полноценная жизнь; мы можем лишь попытаться придать ее бессмысленной и безжалостной красоте новую форму (англ.).


[Закрыть]
Он женится на секретарше, переезжает в Лозанну и приступает ко второй части. Фотографии: Бонвар за огромным письменным столом, Бонвар в тропическом шлеме. И тут началась война.

Работа над главным произведением приостанавливается, выходят романы «Кафедральные соборы Рима» и «Упадок». В 1943-м едет в Париж, чтобы, по его собственным словам, осмотреться. За этот поступок его будут попрекать даже много лет спустя. На первых цветных фото: атлетически сложенный, элегантный и жизнерадостный человек. В 1945 году Бонвар переезжает в Нью-Йорк, брак распадается. 1950-й: появляется вторая часть «Под солнцем».

В год рождения Крамера к Бонвару неожиданно приходит мировая слава. Но ни Крамер, сын банковского служащего, ни его родители, ни все те, кто составлял крамеровское окружение в уцелевшем от бомбежек немецком городе, об этом не знали. Никто здесь не заметил и первых интервью Бонвара, оказавшихся вместе с тем последними; в них он жестоко высмеивал беспомощных журналистов. И, конечно же, сообщений прессы о втором браке, вскоре распавшемся, о его поездке на год в Китай и о крупном скандале, который разразился после его отказа от Нобелевской премии. («Я не нуждаюсь ни в творческой, ни в финансовой поддержке тех, кто чествует посредственность».) Крамер впервые прочитал о Бонваре десятилетним школьником; он до сих пор помнил ту газетную заметку, где говорилось о переезде писателя на побережье в Ури. Там же была плохого качества черно-белая фотография просторной виллы, окруженной смазанными пальмами, и каменной террасы, далеко выступающей в темно-серое море.

Поезд затормозил, и в вагон неожиданно ворвалась тень вокзала. Мимо медленно и величаво проплыли закусочная, киоск и синяя вывеска с белой надписью: «Oury-sur-Mer». Крамер захлопнул книгу и положил в портфель. Хватился фотоаппарата. Все в порядке – тот лежал на месте. Он взялся за спинку сиденья, и началась настоящая пытка – вставание.

Было жарко уже в поезде, но на улице оказалось и того хуже. Некоторое время Крамер, чтобы немного привыкнуть, просто стоял. Тихо стоял перед стендом. Знаменитое место, знаменитое по одной-единственной причине. Пожилой носильщик толкал тележку. А вдруг он?… Разумеется, большинство местных знали Бонвара, по меньшей мере видели его. Вот бы спросить! Но Крамер не говорил по-французски. Носильщик скрылся, унеся с собой все сведения.

Крамеру исполнилось пятнадцать, когда он в первый раз прочитал «Под солнцем». Впечатление от книги было ошеломляющим и таким осталось до сих пор. Мир вокруг сразу преобразился. Луга, деревья и небо, а еще машины, улицы и грубые бетонные постройки вдоль обочины – все засветилось новыми красками. Людей, даже самых скучных и бледных, вдруг окутала дымка таинственности. А в избитых словах неожиданно заиграли свет и музыка. В восемнадцать лет Крамер прочитал всего Бонвара. Через год началась учеба в университете, и как раз тогда вышла третья, последняя часть «Под солнцем».

Ее воздействие было грандиозным. Здесь мастерство писателя достигло высшего совершенства. Фразы, казалось, выбивали из языка доселе невиданные молнии и искры света. Для Крамера эти две недели стали настоящим блаженством: дойдя до конца книги, он начинал сначала. Однажды телевизионщики подкараулили Бонвара во время прогулки с актрисой, исполнявшей главную роль в экранизированном «Упадке». Вскоре после этого сыграли свадьбу.

Привокзальную стоянку наводнили шикарные лимузины. В центре возвышался щит с планом города и красной стрелкой: «Vous êtes ici».[5]5
  Вы находитесь здесь (фр.).


[Закрыть]
Наискосок от стрелки – квадрат, покрытый маленькими крестиками. Крамер посмотрел вокруг и попытался сориентироваться по внутреннему компасу (если у него, да и вообще у кого-нибудь, таковой имелся) на тот, что был указан на карте. «Море там, здесь вокзал, значит, мне… все верно, туда».

Через перекресток (теперь внимательно, по этой стороне), мимо двух новостроек, между каменных стен, и вот он – берег. Сверкающая голубая поверхность, где-то вдали переходящая в небо. Запах водорослей. Крики чаек, людские голоса и хлюпанье моря. Гигантский отель в стиле Belle-Epoque и желтые жалюзи вдоль фасада, за отелем особняки, балконы, террасы и мраморные колонны. По асфальту неуклюже, мотая головами, расхаживали птицы, на воде красовались два лебедя. Крамер застыл на месте и на мгновение ощутил легкость бытия, какая случается только во сне. Именно эта самая набережная описывалась в знаменитом пассаже из книги «Под солнцем». Крамер знал его наизусть. В восторженном порыве он шагнул вперед и почувствовал, что наступил на что-то мягкое. Собачья какашка, черная и мерзкая, прилипла к ботинку, и в ту же секунду Крамер вышел на самое пекло, под палящее солнце, на слишком многолюдную дорожку, ведущую к морю. И, как назло, ни одного бордюра, чтобы соскоблить вонючую гадость.

Первое письмо Бонвару он написал в восемнадцать лет. Желая выразить признательность и благодарность человеку, которому столь многим обязан. Так Крамер объяснял свой порыв. На самом же деле тут скрывалось кое-что еще: он жил в убогом городе, и такой же убогой была его семья и все люди, которых он знал. Они ходили на работу, возвращались домой, говорили об автомобилях, политике и еде. Его школьные приятели разбирали мотоциклы, курили, сначала тайком, потом открыто, и интересовались футболом. Выбирай любое занятие, мало ли возможностей – но Крамеру хотелось чего-то совсем иного.

Правда, на этом все не кончалось. Где-то существовал мир, преисполненный богатства и красоты, в котором жил и создавал свои творения Бонвар. Между этим миром и тем, что окружал Крамера, не было ничего общего; никакой связующей нити. Или?… Письмо могло бы на короткое время установить эту связь. Крамер таял от восторга, воображая, как Бонвар держит в руках послание и как его, Крамера, слова перетекают в мысли автора «Под солнцем». Но ответ не приходил. Тем не менее Крамер постоянно думал о нем и даже по прошествии многих месяцев все еще ждал. Ответное письмо так и не пришло. Уже потом, из Баринговой биографии, выяснилось, что у Бонвара работал секретарь, он-то и просматривал приходящую почту, откладывая все второстепенное. Разумеется, письмо, над которым Крамер корпел в течение месяца почти каждую ночь, отнесли в разряд второстепенных. Бонвар его даже не видел.

Сейчас сворачивать или подальше? Мощеная дорога между стенами домов круто поднималась в гору. Крамер попробовал припомнить схему, но та мутным искаженным пятном расплывалась перед глазами. Лучше всего – спросить. Крамер собрался с духом и кинулся прохожему наперерез:

– Excusez-moi![6]6
  Простите! (фр.)


[Закрыть]

Это был пожилой господин в белой шляпе и с тростью. Он вскинул брови и посмотрел на Крамера.

– Je… Je cherche le cimetière…[7]7
  Я… я ищу кладбище… (фр.)


[Закрыть]

– Le cimetière![8]8
  Кладбище! (фр.)


[Закрыть]
– Человек, не скрывая удивления, рассмеялся, потом увидел портфель Крамера и что-то сказал – по всей вероятности, что-то смешное. Крамер вежливо улыбнулся.

Подняв трость, мужчина принялся описывать в воздухе кривую, которая, как ему казалось, указывала путь, но на самом деле плела сложную паутину во все стороны: «налево», «направо» и «прямо». Через несколько фраз Крамер сдался и только молча кивал в ожидании, когда же мужчина закончит.

– Avez-vous compris?[9]9
  Вы поняли? (фр.)


[Закрыть]

– Oui, oui, merci beaucoup![10]10
  Да-да, большое спасибо! (фр.)


[Закрыть]
Почему именно во французском у него всегда были большие пробелы? И почему он так и не удосужился их устранить?

– Bien. Bonne journée, Monsieur![11]11
  Удачи вам, месье! (фр.)


[Закрыть]

Довольный собой, мужчина бодро зашагал восвояси. Крамер грустно смотрел ему вслед, потом решил свернуть направо. Дорога круто шла в гору, и каждый шаг болью отзывался в спине. Но теперь он по крайней мере находился в тени. Через четыре года Крамер написал второе письмо, на этот раз тон его был натянуто-деловой и сдержанный. Правда, снова пришлось просидеть три недели, дважды он вскрывал уже запечатанный конверт, чтобы что-то поправить.

Речь шла о дипломной работе: «Символизм и интертекстуалъностъ в творчестве Анри Бонвара». Ведь мог же он, в конце концов, обратиться к самому Анри Бонвару за разъяснением некоторых вопросов…

Затея казалась нелепой. Всем было известно, что думал Бонвар относительно таких, как Крамер, и всей подобной братии. Он еще давал письменные ответы журналистам, но на вопросы литературоведов не отвечал никогда. А однажды использовал имя Ильзы Тронкхенфус, всеми уважаемого ученого, посвятившей ему объемистые исследования. В свою единственную пьесу «Седьмой путь» он ввел второстепенную героиню под следующей ремаркой: «Тронкхенфус, паразитствующая профессорша». Но обиднее всего стала авторская характеристика: «Небольшого роста, носит слишком широкий вязаный свитер, шепелявит». Так оно и было на самом деле, хотя Бонвар, что достоверно известно, в глаза не видел госпожу Тронкхенфус. Разразился маленький скандал, профессорша собиралась обратиться в суд, но в конце концов передумала.

Крамер тем не менее продолжал надеяться на чудо.

Но чуда не произошло. В университете писали все кому не лень – степенные старики и злорадствующие юнцы в корявых выражениях и с неподдельной серьезностью предъявляли литературе немыслимые требования, ждали от нее нового слова, которое в их устах было пресным на вкус, как песочный кекс или хрустящие хлебцы. Вокруг сгущалась гнетущая атмосфера; Крамер поймал себя на том, что сам в том же духе начал высказываться о литературе и разглагольствовать об интертекстуальности и полемических отношениях. Одного слова Бонвара – одного знака с другой, светлой стороны оказалось бы достаточно, чтобы развеять туман. Но знака не последовало. Закончилась учеба, и Крамеру предложили место ассистента. На ставку все-таки можно было жить, а что еще оставалось? И он согласился.

Почувствовав, что задыхается, Крамер остановился. Подъем давался намного труднее, чем он предполагал. Когда пульс успокоился, он побрел дальше. Наконец забрался наверх, откуда открывался грандиозный вид на крыши и море за ними. Где-то внизу находилась вилла Бонвара. Но ее было не видно – для защиты от любопытных еще несколько лет назад вокруг возвели стену с колючей проволокой. Искать не имело смысла. Куда же теперь? Прямо?… Да, скорее всего. Чем дальше он удалялся от моря, тем нестерпимее становилась жара. По лицу Крамера бежали маленькие капли пота; рубашка насквозь промокла, брюки прилипали к ногам. Он достал платок и вытер лицо. Ладно, прямо так прямо.

Он посмотрел на часы. Прошло почти двадцать минут, а он все брел по той же улице, и ничего не менялось. Те же роскошные дома, те же темно-зеленые заостренные кверху деревья и то же солнце. Ни одной машины, ни одного встречного. Кругом звенящая тишина и покой.

Наконец-то! Человек! Сгорбленная фигура посреди улицы спокойно, словно маятник, размахивала метлой. Когда Крамер подошел ближе, человек прервал свое занятие и безучастно на него посмотрел.

– Je cherche le cimetière.[12]12
  Я ищу кладбище (фр.)


[Закрыть]

– Le cimetière? Mais il est la![13]13
  Кладбище? Но оно там! (фр.)


[Закрыть]
– Тощая загорелая рука с траурными ногтями поднялась и показала туда, откуда он пришел.

– La? Mais c'est impossible, quelqu'un… Do you speak English? A man told me that it must be this direction![14]14
  Там? Но этого не может быть, мне ска… (фр.). Вы говорите по-английски? Мне сказали, что нужно в эту сторону! (англ.)


[Закрыть]

– Cette direction.[15]15
  В ту сторону (фр.).


[Закрыть]
– Рука указывала все в том же направлении.

Крамер хотел возразить, но понял, что это бесполезно. В конце концов, дворнику же лучше знать. Значит, в другую сторону. Назад.

Свою дипломную работу он тоже послал Бонвару, даже не надеясь, что ее прочтут. В то время именем Бонвара пестрели все газетные заголовки. Из-за истории с женой-актрисой, которую он вытолкнул из окна третьего этажа. К счастью, прямо под окном находился бассейн, и женщина осталась цела и невредима, но сразу же подала на развод. Бонвар предоставил вести дело своему адвокату, а сам скрылся в неизвестном направлении. Этим во многом и объяснялся небывалый успех «Седьмого пути», впрочем, уже через несколько месяцев пьеса исчезла из репертуара театров. Когда через год Бонвар вернулся из Маньчжурии, его сопровождала молодая китаянка, ставшая его четвертой супругой. Появился новый роман – «Гиперболы».


И вызвал недоумение. Это было запутанное и слишком надуманное произведение, напичканное загадками, намеками и странными математическими вычислениями. Книга расходилась плохо; злые критики видели в этом доказательство того, что Бонвар исписался, настроенные благожелательно говорили о сложности поздних творений мастера. Крамер взялся за диссертацию – решил досконально исследовать Бонвара. Вскоре ему пришлось сопровождать шефа, профессора Эбельвега, на симпозиум в Лондон. Раскрыв «Таймс», он натолкнулся на заметку, из коей следовало, что писатель тоже находился в городе. После обеда Крамер отправился прогуляться, он бродил по улицам, смотрел на красные двухэтажные автобусы, на полицейских в шлемах и неожиданно вышел к дому с полукруглой надписью над входом: «The Ritz». Здесь жил Бонвар! Крамер до вечера просидел в кафе на противоположной стороне улицы в ожидании, когда тот появится на пути в отель или из него. Солнце постепенно окрашивало фасад здания в красный цвет. В конце концов Крамер ушел, его ждала работа. Бонвар так и не появился.

Позже он отдал диссертацию в университетскую типографию. Получилась книга с тонким, детальным и точным анализом. Вскоре после этого увидела свет солидная, переведенная на все языки мира биография Бонвара, написанная Хансом Барингом. Еще в магазине, стоя между двумя красочными стопками бестселлеров, Крамер раскрыл приложение и заглянул в библиографию. Семь страниц мелко напечатанного текста. Но его книги – или все же?… Нет, он не пропустил – его книги там не было. В этот день он отменил семинар и набросал Барингу Угрожающее письмо, которое так никогда и не отправил.

Ханс Баринг считался в определенном смысле коллегой Крамера. Хотя учился на кого-то другого, потом работал в газете и написал книжку про Гёте, совершенно ненаучную, но встреченную с энтузиазмом. Однажды Крамер видел его на конгрессе, где Баринг выступал с докладом о Бонваре. С главным докладом. Ведь что ни говори, а он слыл лучшим его знатоком во всем мире.

Никто толком не знал, как же Барингу удалось этого добиться, ходили только слухи. По одной из догадок, он отправился вслед за Бонваром в швейцарские горы. Некоторое время как тень ходил за ним по пятам, а потом подкупил рабочего, присматривавшего за канатной дорогой, по которой Бонвар каждый день поднимался на ледник. Однажды утром они оказались вместе в кабинке фуникулера, вскоре рабочий остановил подъемник. Целых полчаса Баринг, запертый вместе с Бонваром, провисел в воздухе на морозе. Ему стало плохо, и, едва поднявшись наверх, он поехал обратно, к врачу. В тот же вечер Бонвар позвонил ему и пригласил на ужин. Не прошло и недели, а Баринг уже считался его официальным биографом.

С позволения Бонвара он несколько месяцев прожил на его вилле, просматривая документы, письма и неопубликованные заметки. Но ценнее всего были, конечно же, беседы, записанные и позднее опубликованные. Когда биография уже вышла, он сопровождал чету Бонваров во время их путешествия по Египту и Северной Африке. Неприятный человек: коренастый брюнет, с усами и дурной привычкой постоянно поправлять очки. Чем же он покорил Бонвара? На конгрессе Крамер внимательно слушал Баринга, тот с надменным видом шаг за шагом продвигался по конспекту, читая почти шепотом. Доклад был посредственный, Баринг – несимпатичный.

Шли годы, однообразные и пустые, как ноябрьские дни. Библиотека, семинары, дискуссии о проблемах стиховедения, полные ошибок контрольные работы, которые надлежало править и править. Изредка стаканчик вина с коллегами. С одной из них, специалисткой по Адальберту Штифтеру, старше Крамера на пять лет, он даже жил некоторое время. Потом она предпочла ему социолога, и Крамер снова стал холостяком. Профессора уходили на пенсию, их сменяли новые, а в курсе лекций все оставалось по-прежнему. Тем временем ему стукнуло сорок.

А Бонвару восемьдесят. Его показали по телевизору, засняв издалека, тайком. Бонвар медленно прогуливается вдоль берега в Ури: прямая осанка, одна рука заложена за спину, в другой – толстая коричневая трость. Выходит его последняя книга, сборник коротких зарисовок – простое и незамысловатое описание повседневных вещей.

Бонвар беседует с личным врачом, тот во всех подробностях описывает ему развитие болезни, которая после обычных обострений быстро и необратимо переходит в тяжелейшую стадию, сопровождаемую адскими болями и приступами тошноты. Вскоре после этого разговора Бонвар отправляет жену на какой-то далекий курорт. Теперь он уже умеет обращаться с оружием, и на этот раз осечки быть не могло. Вечером следующего дня он, отпустив прислугу, на террасе под высоким черным небом стреляет себе в голову. Следуют длинные и благоговейные некрологи.

Крамер тоже написал один для журнала гуманитарного факультета. Он упомянул о заслугах Бонвара, о том, какая это была незаурядная и сложная личность. В конце обмолвился о решении вдовы, вполне объяснимом, но все же не вызывающем одобрения, – не делать достоянием общественности прощальное письмо мужа. Большая часть статьи состояла из кусков, вырванных из докторской диссертации, над которой он в то время работал.

Крамер довел ее до конца и сделался доцентом. Через неделю ожидалась ее публикация небольшим тиражом в одном маленьком, но серьезном журнале. Этот объемный труд охватывал все творчество писателя. Крамер заново перечитал Бонвара, прочувствовал старую магию, неизменную красоту и мощь. Снова ощутил колоссальную силу человека, повлиявшего на всю его жизнь.

А потом возник вопрос о названии. Была ли это его идея или редактора? Теперь уже без разницы – оно понравилось им обоим: «Могила Бонвара». Звучало как дань памяти и вместе с тем как намек на то, что Бонвар и его творения принадлежали прошлому. Конечно, неплохо бы приправить название какой-нибудь полемической колкостью, но и такое подходило вполне. Потом выяснилось нечто совсем уж странное: нигде, ни в одной книге, ни в одном архиве не удалось раздобыть фотографию надгробия Бонвара. Крамер с редактором уже оставили свою затею, но на помощь пришел случай. Профессора Эбельвега пригласили на конгресс в Париж, и он взял с собой Крамера. Всего каких-нибудь пара часов от Ури, почему бы не съездить и не сфотографировать самому?

Одна только мысль о том, что он окажется у могилы Бонвара, приводила Крамера в сильное волнение. В конце концов он согласился. Бонвар, сам Бонвар лежал там, и уж на этот раз ему не удастся держаться на расстоянии. О да, в определенном смысле это означало победу. Он поедет в Ури и сделает фотографии, никто не сможет ему помешать. Там, где Бонвар поставил точку в своей жизни. Да. Черт возьми, да.

Вдруг блеснул металлический шпиль колокольни. Несмотря на коварную боль в спине, постепенно подбиравшуюся к шее и к вискам, Крамер ускорил шаг. Пот бежал по лицу, веки слипались, и приходилось снова и снова вытирать глаза и лоб. Несколько раз Крамер присаживался для отдыха: два раза на скамейку, а однажды прямо на асфальт. Скоро жажда станет невыносимой. Неужели здесь негде попить? Его окружали только виллы, деревья, чистота и недоступная прохлада неба. Один лишь раз навстречу попались люди: мужчина и женщина – оба молоды, прекрасно одеты, жара им нипочем. Из садов за изгородью доносились голоса и плеск воды. И никакой тени вокруг. Но теперь-то он уже добрался до цели. При церкви обязательно есть кладбище.

И оно действительно там было. Высокий железный забор с наконечниками копий наверху. За ним – выстроенные, словно к молчаливому параду, могильные камни и кресты. Надо надеяться, ворота не заперты… Да, они легко поддались, даже не скрипнув.

На скамейке неподвижно сидела пожилая дама, рядом стоял мужчина с граблями и, что-то насвистывая, рыхлил землю на свежей могиле. На мгновение мелодия показалась Крамеру знакомой, но память подвела – и мотив снова зазвучал отстраненно. Только этот свист нарушал тишину. Крамер двигался между рядами надгробий, гравий скрипел под ногами, ящерица, гревшаяся на теплом камне, в испуге ушмыгнула. Вдали блестело море.

Где-то здесь должна быть могила. Картонный указатель с датами захоронений: 1985–1990. Теперь главное – не торопиться. Смотреть внимательно! Надгробия из сверкающего мрамора и матового гранита, кресты из дерева и белого камня, более старые покрыты мхом и серым лишайником. И надписи. Имена, имена, когда-то кому-то принадлежавшие и наполненные жизнью; а теперь только звуки, случайные сочетания букв, неразборчивые и бессмысленные. Может, здесь? Нет. Тогда, наверное… Тоже ничего. Или там?… Ряды могил впереди него редели, и вот уже осталось только четыре надгробия, три, два… Тогда наверняка последнее… Он с трудом разобрал имя.

Нет, не «Бонвар».

Как же так? Он точно ничего не пропустил.

Крамер вздохнул. Мужчина с граблями стоял теперь всего лишь в нескольких метрах от него.

– Excusez-moi![16]16
  Простите! (фр.)


[Закрыть]

Мужчина обернулся. Его костлявое лицо было наполовину скрыто козырьком кепки.

– Exucusez-moi! Je… Je cherce… Ou est Henri Bonvard?[17]17
  Простите! Я… Я ищу… Где мне найти Анри Бонвара? (фр.)


[Закрыть]

Глаза мужчины округлились, он в недоумении смотрел на Крамера, прошла секунда, и вдруг он прищурился, улыбка пробежала по его лицу, он резко выпрямился и снял кепку.

– L'ecrivian?[18]18
  Писателя? (фр.)


[Закрыть]

Крамер в изумлении кивнул.

– Mais oui, Monsieur Bonvard, je l'ai très bien connu, il était un homme très gentil et poli, et il causait souvent avec moi… Mais il n'est pai ici. Vous le trouvez a Ville Bleue.[19]19
  Да, конечно, месье Бонвар. Я очень хорошо знал его, это был на редкость очаровательный и порядочный человек, мы часто болтали друг с другом… Но здесь его нет. Он в Виль-Блё (фр).


[Закрыть]

Виль-Блё?… Ах да, это предместье Ури, всего лишь несколько домов, поезд там даже не остановился.

– C'est un beau cimetiиre, et le tombeau de Monsieur Bonvard, c'est trиs grand et cher, un pierre avec une petite statue d'or…[20]20
  Чудесное кладбище, у месье Бонвара большая и роскошная могила, с маленькой золотой статуей на надгробии (фр.).


[Закрыть]

Служитель с жаром тараторил, он был рад поделиться сведениями. Крамер почти ничего не понимал, но суть уловил: Бонвар был в Виль-Блё. Не здесь.

Он пробормотал «спасибо», повернулся и пошел прочь. За его спиной служитель все еще продолжал говорить; голос сопровождал Крамера до самых ворот. Значит, даже служитель знал Бонвара, на редкость очаровательного и порядочного человека. Крамер зевнул, он чувствовал сильную слабость. Тем временем день перевалил за половину, а ведь еще предстояло проделать пятичасовой обратный путь, сегодня вечером доклад Эбельвега, опаздывать нельзя ни в коем случае. Завтра до обеда будет открытая дискуссия, а вечером они уезжают домой. Могилу Бонвара нужно найти сегодня, и как можно быстрее.

Дорога назад казалась бесконечной. С каждой минутой жара становилась все нестерпимее, к прострелу добавилась пульсирующая головная боль. Солнце светило невыносимо ярко, а темные очки он забыл. Один раз земля покачнулась, Крамер прислонился к забору, закрыл глаза и подождал, пока все пройдет. Попробовал глубоко дышать, но воздух напоминал раскаленную вязкую массу. Через некоторое время он почувствовал себя лучше. На землю перед ним опустилась чайка, растерянно подняла головку, потом увидела море, обрадовалась и улетела.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации