Текст книги "Запретная страсть"

Она кивнула и взглянула через плечо на входную дверь. Заметив ее напряженный взгляд, Джексон спросил:

– Вы позвонили отцу?

– Никого не было дома. Но я оставила сообщение на автоответчике.

Волосы Ребекки были растрепаны, на белой футболке темнело пятнышко, а джинсы порвались на коленке. Ее подбородок дрожал, в глазах блестели слезы. Джексону безумно захотелось прижать ее к себе.

– Ох, Джексон… неужели Пит умрет?

Слезы покатились по щекам Ребекки, и тут он не выдержал.

– Иди ко мне, – хрипло выговорил Джексон и протянул руки.

Она не колеблясь шагнула вперед, обняла его и уткнулась головой в грудь. Ее макушка касалась подбородка Джексона, кудряшки слегка щекотали ему горло.

– Не плачь, моя милая, – негромко сказал Джексон.

Только в своих снах он осмеливался так обращаться к Ребекке. Но сейчас это прошло незамеченным.

– Пит – парень крепкий, да и врачи здесь, как мне сказали, отличные. Так что шансы у него, наверное, неплохие.

– Мне надо было нанять побольше работников, – проговорила она, всхлипывая. – Я его очень перегружала.

Джексон осторожно отвел волосы с ее лица и вытащил из заднего кармана брюк носовой платок. Легонько приподняв ее за подбородок, отер со щек следы слез.

– Я, конечно, знаю Пита Уолтерса недолго, но, думаю, не такой он человек, чтобы сразу сдаться. Он ведь сам себе хозяин, разве нет?

Руки его были такими нежными, а в глазах светилось такое участие, что на мгновение Ребекка забыла, где находится и почему.

Между тем Даниел Хилл, ворвавшись в приемный покой, сразу заметил свою дочь, и у него едва не остановилось сердце. Этот негодяй обнимал ее. О Ребекка!

Но как ни хотелось закричать во весь голос, он все-таки сдержался. Вот уже несколько дней Даниел только и делал, что молился, прося Господа сохранить его отношения с дочерью. И тем не менее, взирая сейчас на эту парочку, преподобный Хилл был не в силах понять: разве может он, отец, оставаясь в здравом уме, терпеть такое?! Набрав в легкие побольше воздуха, священник решительно направился к дочери.

– Ребекка!

Они вскинули головы одновременно. Джексон машинально ссутулился и отступил назад. Ребекка мельком взглянула на отца и, решив, что его тревожное и взволнованное выражение лица вызвано страхом за Пита, крепко обняла его.

– Папа, у Пита сердечный приступ! Им сейчас занимаются врачи.

– Знаю, дорогая, знаю, – сказал он, неловко похлопав ее по спине и стараясь не смотреть чересчур свирепо на мужчину, который только что нагло тискал его дочь. – Я прослушал твое сообщение и тут же позвонил в больницу, а уж потом поехал. Мне сказали, что Пит неплохо держится.

Услышав это, Джексон с облегчением опустился на ближайший стул, не обращая внимания на негодующие взгляды, которые бросал на него священник.

– А нам они ничего не говорят! – сказала Ребекка.

Даниел порывисто привлек ее к себе.

– Ничего, мне скажут. Ты ведь знаешь: у меня здесь есть кое-какие связи. – Он намекал на то, что его частенько вызывали в эту больницу. Даниел исповедовал своих тяжелобольных прихожан или помогал их скорбящим родственникам.

Джексон сидел молча, вперив взгляд в стенку коридора. Теперь, когда появился отец Ребекки, он в очередной раз оказался не у дел. Конечно, Джексон понимал, что если уж кому-то и утешать Ребекку, то именно преподобному Хиллу. Но когда она, выскользнув из его рук и даже не оглянувшись, ринулась прямиком в объятия отца, Джексон ощутил внутри ужасающую, беспросветную пустоту.

И тут к ним подошла медсестра:

– Прошу прощения, не вы ли родственники Пита Уолтерса?

– Да, – ответил Даниел. – Кроме Ребекки и меня, у него нет близких.

– Тогда пойдемте со мной, – сказала медсестра. – Доктор хотел бы поговорить с вами у себя в кабинете.

Отец с дочерью уже двинулись за ней по коридору, но тут Ребекка вспомнила о Джексоне. Она остановилась и обернулась к нему:

– Джексон… – Он слегка приподнял голову, но продолжал сидеть на своем месте. – Ты разве не пойдешь с нами?

– Ребекка, я думаю, не стоит… – начал было Даниел.

Она в упор посмотрела на отца и, прежде чем снова повернуться к Джексону, твердо сказала:

– Он был с Питом, когда это случилось.

Джексон поднялся и, не говоря ни слова, пошел следом за ними. Как он мог хоть в чем-то отказать этой женщине? И плевать, что ее отец на дух его не переносит! Даже если Джексона и близко не подпустят к Питу Уолтерсу, он все равно пойдет туда, если этого хочет Ребекка.

Когда они вошли в кабинет, врач сидел за своим письменным столом и вертел в руках чашечку кофе.

– Доктор Питмэн, как обстоят дела у Пита? – спросил преподобный Хилл.

– Даниел! Вот уж не ожидал вас увидеть! – воскликнул Питмэн.

– Пит Уолтерс – близкий мне человек, – пояснил Даниел.

Питмэн кивнул, залпом выпил кофе и внимательно посмотрел на вошедших.

– Ну, могу сказать лишь одно: старику здорово повезло! Кто-то догадался сделать ему искусственное дыхание еще до приезда «скорой помощи». Это и спасло Уолтерсу жизнь.

По спине у Джексона побежали мурашки. Он действовал машинально и не видел в этом никакой заслуги. Клеймо убийцы за долгие годы прилипло к Джексону так прочно, что он просто не представлял себя в роли героя.

Ребекка, которая внимательно следила за выражением его лица, сразу все поняла. Она осторожно погладила его руку, и Джексон вздрогнул, как от электрического разряда.

– Джексон, так это сделал ты, да?

Пожав плечами, он кивнул.

Ошеломленный Даниел не сумел выдавить из себя ни слова. Грех Джексона Рула слишком ужасен! Разве можно простить такое страшное преступление?

Чувствуя себя неловко под испытующим взглядом священника, Джексон переминался с ноги на ногу.

– И какие же у вас прогнозы, док?

– Он пробудет в больнице как минимум неделю. Следующие двое суток – весьма опасны. В подобных случаях всегда есть угроза повторного приступа. Но если не возникнет осложнений, Уолтерс непременно поправится. К тому же и отдохнет у нас. А когда мы его выпишем, советую: заставьте его примерно месяц воздержаться от работы.

Ребекка облегченно вздохнула:

– Это нелегкая задача, но обещаю: мы сделаем все возможное. Правда, Питу не нравится, когда его учат, как надо жить.

Врач улыбнулся.

– Кстати, преподобный Хилл, если вам нужно куда-то позвонить по поводу Пита Уолтсрса, вы можете воспользоваться моим кабинетом. А мне пора возвращаться в свое отделение.

Когда он вышел, в комнате воцарилось долгое, гнетущее молчание. Но вдруг Ребекка, ошеломив обоих мужчин, порывисто кинулась к Джексону и крепко обняла его.

– Ну, что ж… – начал было Даниел, но дочь перебила его:

– Джексон, Пит так много значит для папы и для меня… Ты хоть понимаешь, что спас ему жизнь? Нет, нам никогда не отблагодарить тебя!

Джексон в упор посмотрел поверх головы Ребекки на разъяренное лицо ее отца и оцепенел, прочитав в глазах преподобного Хилла жестокий приговор.

– Не стоит меня благодарить! – резко сказал он и отстранил от себя Ребекку. – И незачем делать из меня какого-то героя! – ворчливо добавил Джексон. – Не забывай, кто я такой, Ребекка! Ты помнишь, что я сделал?

– Не смеши меня! – ответила она, чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание. – Разумеется, я не забыла. Доктор сказал, что ты спас жизнь Питу.

– И ты решила, что теперь все изменилось в мою пользу? Думаешь, я рассчитался за убийство, вернув к жизни другого человека? – Ребекка побледнела и отвернулась, а Джексон ожесточенно продолжал: – Не надо приписывать мне лишнего, Ребекка. Если бы Стэнтон Рул вдруг восстал из гроба и явился сюда, я бы снова убил его, ясно?

Даниела потрясла злоба, кипевшая в Джексоне. Он впервые в жизни столкнулся с такой ненавистью. Но на Ребекку это подействовало иначе. Стиснув кулаки, она испепеляла Джексона взглядом.

– Но почему? Ответь же мне, Джексон Рул, почему?! – Голос ее зазвенел от волнения. – Что он сделал такого ужасного? Уж не он ли оставил шрамы у тебя на спине? Отец избивал тебя? А если так, почему же ты не попросил помощи?

Но Джексона все еще трясло от гнева, хотя обращен он был явно не по адресу. Не слушая Ребекку, он буркнул:

– Ладно, мне нужно отогнать пикап в оранжерею.

– Ну и пожалуйста! – Ребекка вскинула подбородок, как бы говоря: что с тобой спорить-то, с болваном! Это выглядело настолько по-детски, что Джексон едва не улыбнулся.

Он уже двинулся к двери, но тут она снова окликнула его:

– Джексон!

– Ну что еще? – Он слегка повернул голову. Ребекка бросила ему связку ключей.

– Я все заперла, когда уезжала. Как же ты собирался войти без ключей? Если до моего возвращения заглянут какие-нибудь покупатели, обслужи их, ладно?

Ключи обожгли ему ладонь. Джексон не мог не оценить того, что сделала Ребекка, да еще на глазах отца. Это было слишком важно. Ведь Ребекка как бы невзначай (у нее это всегда отлично получалось) дала понять, что полностью доверяет ему.

И все вдруг расплылось в глазах Джексона, даже преподобный Хилл куда-то исчез. Он видел лишь Ребекку, только ее одну! Эти ресницы, до сих пор влажные и слипшиеся от слез, пятнышко на футболке и чертовски проницательные зеленые глаза, которые гипнотизировали его, не давали шевельнуться и пронизывали насквозь, до самых потаенных глубин его души. Как тут сохранить спокойствие? И Джексон ответил ей с такой же прямотой и искренностью:

– Хорошо, мадам. Сделаю все, что прикажете.

– Как ты меня назвал?

Он слегка улыбнулся:

– Ребекка.

Она кивнула, принимая поправку, и ее кудряшки весело подпрыгнули.

– То-то же!..

Но как только дверь за Джексоном захлопнулась, Ребекка сникла, словно он забрал с собой все се жизненные силы. Крепкая отцовская рука подхватила ее под локоток. Даниел заглянул в лицо дочери:

– Ребекка-Руфь, ты играешь с огнем!

У Ребекки тревожно забилось сердце, но она нашла в себе силы твердо ответить:

– Нет, папа, я не играю ни с чем… и ни с кем. То, что я испытываю… или не испытываю к этому мужчине, совсем не игра. Давай-ка лучше посмотрим, нельзя ли пробраться в палату Пита. Я не уеду отсюда, не убедившись, что все обошлось.

И Данисл Хилл, не говоря ни слова, последовал за дочерью. Он уже все понял. Что ж, если впоследствии придется собирать разбитую жизнь Ребекки по кусочкам, он готов и на это. Но больше всего преподобный Хилл боялся, что и собирать-то будет нечего.

«Единожды убивший навсегда останется убийцей». Эта мысль преследовала его. И тогда Даниел взмолился: «Господи, пожалуйста, не надо! Пощади мою дочь!»

Глава 8

Только тусклый свет уличных фонарей, выстроившихся рядком вдоль тротуара, разгонял мрак безлунной ночи. Движение транспорта почти прекратилось, лишь изредка проезжала одинокая машина, ну а пешком по Соланж-стрит бродили в основном местные шлюхи, искавшие клиентов. Близилась полночь, но дневная духота не спадала.

Кондиционер в окне спальни Джексона был теперь отлажен, хотя слабенький поток прохладного воздуха почти не доходил до кровати. К счастью, вентилятор на соседнем столике гнал легкий ветерок вокруг спавшего Джексона.

Занавески были задернуты, но за долгие годы они настолько вытерлись (вопрос об их соответствии моде и обсуждать не стоит), что пропускали с улицы куда больше света, чем следовало бы. Впрочем, Джексон последние пятнадцать лет провел в таком месте, где о полной темноте нечего было и мечтать, так что уличные огни нисколько ему не мешали.

Сны – вот что лишало его покоя, доводило до грани безумия. Каждое утро, просыпаясь, Джексон ощущал усталость, даже изнеможение. Вот и в эту ночь на него обрушился очередной нескончаемый кошмар.

Женщина танцевала в траве. Ее тело сверкало в нестерпимо ярких лучах солнца. И чем ближе она подходила, тем яснее Джексон видел ее лицо. Ребекка! Да, она приближалась к нему – с протянутыми руками и манящей улыбкой, а в глазах плясали зеленые огоньки, сулившие божественное наслаждение тому, у кого хватит духу овладеть ею.

Он окликнул ее, и она засмеялась в ответ. Тело ее извивалось медленно и плавно, груди слегка подрагивали, а гладкая загорелая кожа словно просила: прикоснись же!

И вот Ребекка кинулась к нему в объятия, обхватив его мощный торс обеими руками, и Джексон затаил дыхание. Она как будто создана для него, для его рук… И разве можно было ждать иного? Ребекка откинула голову, словно моля о поцелуе.

Джексон дернулся и застонал во сне, почувствовав вкус ее губ. Слегка влажная кожа казалась на ощупь нежнее теплого меда.

«Ну, возьми же меня… полюби меня… люби меня…»

Ее слова, как молитва, эхом отдавались в подсознании Джексона. Он не мог отказать ей ни во сне… ни наяву. Но как заниматься любовью с призрачным видением? Джексон отогнал прочь эти мысли, с восторгом принимая и ее поцелуи, и тело, отдававшееся его власти.

И вот они слились воедино, в жадном порыве неутоленной страсти. Неистовые ласки доставляли и боль, и блаженство. Любовь полыхала как пожар, щедро расточая свой пыл до последней капельки. Ребекка с радостью принимала его дары и лишь просила еще и еще. Джексон, задыхаясь, со счастливым смехом погружался в нее глубже, глубже и глубже… Достигнув пика наслаждения, она закричала, и Джексону вдруг стало страшно. Он попытался проснуться, но не смог. А вопли становились все отчаяннее. Потом Ребекка растаяла в воздухе, но ее крики продолжали терзать его душу.

Джексон всмотрелся в опустевшую постель. На месте Ребекки неожиданно возникла Молли, с ног до головы облитая кровью. Значит, это кричала сестра, сообразил Джексон.

Из уголка его глаза скатилась слезинка, и Джексон тревожно заметался на постели.

«Не надо, Молли! Не плачь!»

Но сестра не слышала его, как и в тот роковой день, когда Стэнтон Рул окончил свой земной путь. Джексон протянул к ней руки, шагнул вперед… и вдруг споткнулся. Он опустил взгляд – и увидел изуродованное лицо Стэнтона Рула, лежавшего на полу…

Глаза Джексона мгновенно открылись, и он сел на постели. Пот градом катился с его лица, все тело содрогалось.

– Господи Иисусе! – пробормотал он, отирая лоб трясущейся рукой. – Черт бы тебя побрал, Стэнтон! Когда же ты оставишь меня в покое?..

Он проковылял в ванную, чтобы умыться, а пронзительные вопли по-прежнему эхом звенели у него в ушах. Джексон вдруг замер и насторожился. Он уже проснулся, но явственно слышал чей-то плач.

Кричал ребенок… Отчаянный зов о помощи доносился откуда-то с верхнего этажа. Короткие пронзительные взвизгивания иногда перекрывал хриплый, отвратительный голос разъяренного мужчины. Джексон напряженно вслушивался. Вот упал стул… разбилось стекло… А ребенок все плакал и плакал, моля защитить его, но никто не вмешивался.

Джексон побледнел, поняв, что происходит. Из комнаты над его головой донесся громкий, отчетливый звук удара: тяжелая ладонь с размаху врезалась в детскую плоть. Джексон содрогнулся, словно пронзенный болью. Он никогда не встречался со своим соседом, но подобный тип людей был ему отлично знаком.

– Ах ты, сукин сын! – прошептал Джексон, бросаясь к двери и на ходу сдергивая со стула джинсы.

Он еще не знал, как поступит; бессвязные мысли вихрем кружились в голове. Конечно, влезая в чужие дела, запросто можно навлечь на себя новые неприятности. Но одну вещь Джексон помнил твердо: когда-то он сам слезно взывал о помощи, и никто не пожелал его услышать. Никто не пришел.

В коридоре было темно: или все лампочки перегорели, или их стянул кто-то из жильцов. Ступая по шершавому полу босыми ногами, Джексон поморщился, но тем не менее быстро добрался до площадки и бегом поднялся по лестнице, перемахивая через две ступеньки разом.

Отыскав нужную дверь, Джексон ринулся к ней, и в тот же миг ребенок закричал снова. Джексон с размаху ударил в дверь кулаком, так что петли задребезжали, словно от удара молота. Он сделал глубокий вдох, стараясь унять кипящий в груди гнев.

В комнате вдруг все стихло. Но тишину тут же разорвал очередной мощный удар Джексона. На сей раз ответ не заставил себя ждать.

– Кто там? – грубо выкрикнул мужской голос.

– Санта-Клаус, мать твою! Открывай дверь, пока я ее не вышиб!

– А я вот сейчас вызову легавых! – заорал негодяй. Язык его слегка заплетался, и Джексон понял: его незримый противник пьян.

– Меня это устраивает, – спокойно ответил он. – Позвони-ка заодно и в «Охрану детских прав», приятель.

В ответ Джексон услышал приглушенные ругательства и, затаив дыхание, стал ждать. Наконец послышался звук открываемого замка. Джексон вздрогнул, только сейчас сообразив, что может оказаться перед дулом пистолета. Он машинально отступил в тень. Дверь отворилась.

– Что тут за благодетель шныряет ночью по чужим квартирам? – прорычал мужчина, всматриваясь во мрак коридора.

Джексон готов был дать голову на отсечение, что одежду этот человек не менял, пожалуй, целую неделю. Солидное брюшко некрасиво выпирало из перепачканных брюк; на рубашке осталось всего две пуговицы, так что волосатое, давно не мытое тело было выставлено на всеобщее обозрение. Мужчина стоял босиком в дверном проеме, пьяно покачиваясь. Продолжая вглядываться в темноту, он постукивал по косяку полупустой бутылкой.

«Отлично, пистолета нет, только бутылка!» – подумал Джексон и решительно шагнул вперед.

Испуганный внезапным появлением незнакомого человека, мужчина отшатнулся. Бутылка звякнула об дверь. Да, пьянице было чего пугаться: Джексон Рул оказался выше его на добрых шесть дюймов.

Распахнув дверь пошире, Джексон бесцеремонно втолкнул мужчину в комнату и едва не задохнулся от тяжелого, тошнотворного запаха.

Коробки из-под пиццы были полны объедков, уже успевших покрыться плесенью. Высились горы немытых тарелок; помойные ведра были переполнены, и мусор вываливался на пол. А в углу Джексон разглядел ребенка, пытавшегося спрятаться в полумраке, подальше от света лампы.

– Иди сюда, малыш, – ласково сказал он. – Дай-ка мне посмотреть на тебя.

– Оставайся на месте! – грозно проворчал мужчина, ткнув полупустой бутылкой из-под виски в сторону малыша.

Джексон крепко ухватил пьяницу за воротник и как следует встряхнул, чтобы его слова получше дошли до замутненного алкоголем сознания.

– Нет, это ты оставайся на месте! – предупредил он. – А я хочу взглянуть на мальчика! – И уже другим, мягким тоном продолжил: – Я ничего плохого тебе не сделаю, малыш. Скажи, как тебя зовут?

– Фредди, – прошептал ребенок, еще не решив, кого из двух мужчин ему следует бояться больше.

– И сколько же тебе лет, Фредди?

– Шесть.

Услышав это, Джексон содрогнулся.

– Что ж… рад с тобой познакомиться, Фредди. А меня зовут Джексон. Как я понимаю, мы с тобой соседи.

Малыш поднялся на ноги и, сделав шажок, вышел на свет.

Он весь был покрыт синяками, старыми и совсем свежими; из пореза под глазом текла ярко-красная струйка, смешиваясь с кровью, сочившейся из разбитого носа. Нижняя губа так вспухла, что удивительно было, как мальчишке удается говорить. Одежонка мешком болталась на его тощем, костлявом тельце.

– Я тебя знаю, ты ездишь на «харлее», – прошептал ребенок и провел ручонкой под носом, размазывая кровь по щеке.

Джексон смотрел на него долго и внимательно, чувствуя, как в груди закипает ярость. Потом повернулся к пьянице, которого по-прежнему цепко держал за воротник.

– Вот что, мистер: я с вами не знаком, но отлично знаю, чем вы кончите, если не перестанете избивать своего сына!

– А я ему не делаю ничего такого, чего мой старикан не делал со мной, – заплетающимся языком ответил мужчина и попытался ударить Джексона по голове бутылкой. Но конечно, промахнулся и шлепнулся на зад, потеряв равновесие, – не без помощи Джексона. – Ни хрена ты не понимаешь, – пробормотал он.

– Еще как понимаю! – шепнул Джексон, присаживаясь рядом с ним на корточки. Он кивнул на малыша, внимательно наблюдавшего за ними. – Видишь маленького Фредди? Так вот, в один прекрасный день он станет взрослым… Так и со мной произошло когда-то. И вот тут, пьяная морда, ты будешь иметь дело уже не с мальчишкой, а с мужчиной. И маленький Фредди вполне может разнести к чертовой матери твою башку… Во всяком случае, я именно так поступил со своим папашей.

Даже в тусклом желтом свете лампы Джексон увидел, что пьяница пристально посмотрел на своего ребенка и побледнел.

– Ни хрена ты не…

Джексон зловеще улыбнулся, и мужчина замолчал, не договорив.

– Ошибаешься, приятель. Папашу я отправил в ад, где ему самое место! Правда, пришлось заплатить за это пятнадцатью годами жизни! Но я бы и сейчас не отказался сделать то же самое.

Мужчина сидел на полу, покачиваясь и понемногу переваривая слова Джексона. А тот резко выпрямился – он больше ни минуты не желал находиться в этой комнате, слишком уж похожей на помойку.

Пьяница поднял глаза, и ему вдруг показалось, что этот здоровенный парень ростом под два метра.

– И чтобы больше я не слышал криков этого мальчика! – предупредил Джексон. – А в случае чего мигом позвоню и легавым, и в общественные организации, и всем сердобольным людям в Новом Орлеане. А уж когда они за тебя возьмутся, о виски придется забыть. Если что и будешь сосать, так только собственный… хм… большой палец.

За спиной у Джексона скрипнула половица. Он мигом пригнулся и, сжав кулаки, резко развернулся. Дверь напротив открылась, и в ней появилась женщина. Увидев ее смуглое лицо, искаженное страхом, Джексон смягчился.

– Я все слышала, – сказала женщина. – Пожалуй, я заберу Фредди на ночь к себе. Мне это не впервой.

Она улыбнулась и прошла мимо Джексона в комнату. Увидев соседку, мальчишка вдруг затрясся и надрывно зарыдал – от пережитого страха и облегчения.

– Ну-ну, малыш! – Женщина подхватила его на руки. – Пойдем, поспишь сегодня у тети Марты. Сейчас мы хорошенько умоемся и ляжем спать. Я тебя положу в свою кровать, хочешь?

Уткнувшись носом в ее шею, измученный ребенок засыпал на глазах, рыдания становились все тише. Женщина быстро вернулась в свою комнату и заперла дверь.

А Джексон приостановился на пороге, бросив прощальный взгляд на пьяницу.

– Ты понял, что я сказал, падаль? Я ведь не шучу, так что не доводи меня до греха.

И уже закрыв за собой дверь, услышал знакомый звук: соседа выворачивало наизнанку. «Что ж, – с удовлетворением подумал Джексон, – неплохо, хотя этот тип заслужил наказание покруче».

Вниз он спускался куда медленнее, чем поднимался. Мускулы ныли, все еще налитые тяжестью. Джексон вошел в свою комнату, и вдруг из окна хлынул свет автомобильных фар, на миг ослепив его. Джексон машинально запер дверь и повернул выключатель. Несколько минут он постоял у порога, не в силах забыть отвратительную сцену. Как ужасно было сознавать, что жестокость к детям, словно болезнь, передается из поколения в поколение… «Ничего такого, чего мой старикан не делал со мной».

Эти слова жгли душу. Неужели каждый истязаемый ребенок превращается потом в родителя-садиста? Из груди Джексона вырвался стон. Если это так, тогда чего же, черт подери, можно ожидать от него самого?

Джексона трясло от омерзения, и ему вдруг страстно захотелось смыть всю эту грязь – если не с души, то хотя бы с тела. Он направился в темную ванную. Оказавшись в полумраке, Джексон вдруг замер: в зеркале над умывальником появилась темная мужская фигура. Сердце на миг замерло, а потом бешено заколотилось.

– Стэнтон!

Джексон не сразу сообразил, что это вовсе не призрак, а его собственное отражение. В страхе включив свет, он наклонился над раковиной и в упор посмотрел на человека в зеркале. Конечно, Джексон и раньше знал, что очень похож на отца, но сейчас, когда его лицо было искажено яростью и злобой, сходство стало поразительным! Он был точной копией Стэнтона Рула, его двойником.

– О Боже! – простонал он и рванулся к унитазу: его тошнило, как и пьяницу с верхнего этажа. Джексон тоже был напуган, только куда сильнее.

Джексон не стал выключать свет в комнате и долго лежал на кровати, уставившись в потолок. Он боялся закрыть глаза, чтобы не увидеть снова лицо Стэнтона – а точнее, самого себя – свою истинную сущность. В эти минуты он понял, что не имеет права заводить семью.

Лучше умереть, чем родить ребенка, а потом обречь его на муки, вымещать на нем свои детские страдания. Взять хотя бы беднягу Фредди… Этот пьяница изливал на него накопившуюся боль и злобу, а когда-то отец Джексона делал то же самое со своими детьми.

Наконец, уже глубокой ночью, он уснул. Наутро воспоминания о минувшем вечере по-прежнему бередили его душу. Чтобы лишний раз не смотреть на свое отражение, Джексон решил обойтись без бритья: его ужасала перспектива очередной встречи со Стэнтоном Рулом. Может, потом станет легче?

Джексон приехал в оранжерею почти на час раньше положенного и присел под дубом. Над головой весело пели птицы, наполняя душу покоем. Тишина и уединение пошли ему на пользу. И к тому времени когда к оранжерее свернул пикап Ребекки, Джексон уже совладал с собой и со своими страхами.

Глаза Ребекки воспалились от бессонной ночи. Она не успела сменить вчерашнюю одежду, так как, не желая оставлять Пита в больнице одного, до утра просидела в кресле в «предбаннике» отделения интенсивной терапии, время от времени погружаясь в дремоту. При малейшей возможности Ребекка тихонько пробиралась в палату, чтобы хоть одним глазком взглянуть на своего старого друга.

Ребекка смогла уехать только час назад, когда в больнице появился ее отец. Яркое утреннее солнце жгло глаза, в животе урчало, – то ли от голода, то ли от бессонной ночи, а может, от того и другого вместе. К тому же Ребекка понимала, что скорее всего опоздает на работу. Чувствуя себя совершенно разбитой, она села в машину и покатила к дому. Но так уж вышло, что вместо этого она попала в оранжерею: Ребекка даже не заметила, как машинально свернула с шоссе и остановила свой пикап. Когда у дверцы машины возник Джексон, она не удивилась. Каким-то таинственным образом он всегда появлялся именно в тот момент, когда был ей необходим.

С первого же взгляда заметив все: и ее бледное, утомленное лицо, и темные круги под глазами, вчерашнюю футболку с пятном и порванные джинсы, – Джексон рывком распахнул дверцу. Страх за Ребекку сменился гневом.

– Черт, Ребекка, ты же могла попасть в аварию!

– Я прекрасно себя чувствую, – ответила она, хотя дрожавший подбородок говорил совсем о другом. – Мне только нужно заехать домой и привести себя в порядок. Я знала, что ты сам сможешь открыть оранжерею, ведь у тебя ключи… Правда, сумка с деньгами так и осталась у меня в машине. В банк-то я не смогла попасть. Что, если я…

Джексон подхватил сумку с пола пикапа и повел Ребекку к конторе.

– Тихо, – пробормотал он. — Молчи и иди со мной.

Ребекка покорно повиновалась.

В помещении стоял затхлый запах, но Джексон сразу же включил кондиционеры и приволок Ребекку в комнатку, служившую и местом отдыха, и кабинетом. Там Джексон одним движением смахнул со старенькой кушетки две стопки книг по садоводству и ткнул в освободившееся место пальцем.

– Какое-то время я вполне смогу управиться с делами и сам. А ты ложись, пока совсем не свалилась с ног.

Она хотела возразить, но разве можно было отказаться от такого заманчивого предложения?

– Я вся грязная… – пробормотала Ребекка.

Джексон сердито взглянул на нее: жаль, что нельзя заткнуть ей рот поцелуем. Огорченно вздохнув, он сказал:

– Кушетка ничем не чище, так что ложись.

Он легонько подтолкнул ее, и Ребекка рухнула на спину. Джексон не сводил с нее глаз, а она со вздохом перекатилась на бок и почти мгновенно уснула.

Джексон взял маленькую сумочку, в которой Ребекка держала деньги для повседневных расходов. А большую, предназначенную для банка, бросил в нижний ящик ее письменного стола и запихнул поглубже.

Ребекка тихонько застонала. Привлеченный этим звуком – не говоря уже о том, как его тянуло к самой Ребекке, – Джексон опустился на корточки, и их лица оказались совсем рядом. Пять крохотных веснушек резко выделялись на бледной коже, а кудряшки были растрепаны еще больше, чем обычно. Но больше всего его манили этот изгиб щеки и нежный, чуть подрагивающий подбородок. Джексон склонялся все ниже и ниже, и остановиться ему было так же трудно, как и запретить себе желать ее.

Его губы слегка коснулись щеки Ребекки и осторожно подобрались к уголку рта. Мягко, почти не дыша, Джексон вкусил райскую нежность ее губ. Глаза его закрылись сами собой.

Ребекка дернулась, немного напряглась, и он резко встал. Очередная ссора была совершенно ни к чему им обоим.

– Спи спокойно, детка, – прошептал он, бережно убирая с ее щеки прядку волос. А потом вышел, оставив дверь в темную комнату слегка приоткрытой.

Вскоре работа закипела. Джексон подрезал ветки, подстригал кусты, поливал… Ключ от кассы лежал в кармане, переносной телефон тоже был под рукой. Клиенты приезжали и уезжали, а Ребекка по-прежнему спала, не слыша их веселых голосов в соседней комнате. Откуда ей было знать, что, пока она отдыхает, ее ангел-хранитель парит совсем рядом, готовый в любой миг откликнуться на ее зов.

Даниел Хилл вел машину, внимательно следя за потоком движения, но мысли его были далеко. Он видел, в каком состоянии Ребекка уехала из больницы, и надеялся, что у нее хватит ума отправиться домой и отдохнуть. Преподобный Хилл полагал, что оранжерея вполне может подождать денек-другой. Отчего не закрыть ее, хоть ненадолго? Это было бы разумным решением в сложившейся ситуации. Проверив, как дела у Пита, а заодно и навестив больных прихожан, Даниел решил лично убедиться, поехала ли дочь домой.

Увидев, что ее пикап припаркован у оранжереи, преподобный забеспокоился.

– Что за упрямая девчонка! – буркнул он и ловко свернул с шоссе к автостоянке.

И тут он заметил рядом с пикапом мотоцикл. У преподобного перехватило дыхание: ему совершенно не хотелось снова сталкиваться с этим типом. Тяжкое обвинение, брошенное им в лицо Джексону Рулу, все еще мучило его, словно воспаленная рана. Но сколько ни старался Даниел, он не находил в себе сил извиниться: преподобный Хилл по-прежнему верил в правоту своих слов.

Припарковав машину, он не без трепета направился к конторе. В саду было тихо… даже чересчур тихо, и хотя пикап и мотоцикл стояли на месте, ни Ребекки, ни Джексона нигде не было видно.

Внутри тоже никого не оказалось, и только тихое гудение кондиционера, освежавшего знойный влажный воздух, нарушало тишину.

– Ребекка? – с тревогой крикнул Даниел, но в ответ услышал лишь собственное эхо.

По привычке закрыв за собой дверь, чтобы не утекал холодный воздух, преподобный Хилл продолжал поиски. Его внимание привлекла полуоткрытая дверь, ведущая в заднюю комнату. И хотя свет там не горел, Даниел подошел и распахнул дверь пошире. С порога он смог разглядеть лишь нижнюю половину женского тела. Ноги были вытянуты, она лежала спокойно… слишком спокойно.

– О Бог мой! – Пронзенный страхом, Даниел бросился к выключателю, но тут чья-то рука твердо ухватила его за локоть и остановила.