Текст книги "Многоцветная Земля"

ГЛАВА 11

Неожиданно возникшая старая боль пробудила у Амери воспоминания.

Онемевшие лодыжки неподвижно пристегнуты к высоко подтянутым стременам. Нестерпимо болели растянутые мышцы на внутренней стороне бедер. По спине бегали мурашки. Сильная боль в коленях и икрах. И Амери вспомнила: она уже испытывала нечто подобное двадцать шесть лет назад.

Отец сказал тогда, что спуск на муле в Большой Каньон в Колорадо станет увлекательным путешествием, и им предоставится уникальная возможность заглянуть в историю Земли, которая будет лежать перед ними, словно разрезанный острым ножом многослойный торт. Поначалу все шло превосходно. Спускаясь вниз, Амери, тогда еще девочка, была в восторге при виде разноцветных слоев горных пород, все более древних, пока наконец на самом дне Каньона ей не посчастливилось подобрать кусочек блестевшего, как антрацит, сланца. Возраст обломка достигал двух миллиардов лет, поэтому у юной Амери он вызывал должное почтение.

Но вот начался подъем, и она ощутила боль. Дорога, казалось, никогда не кончится. Боль в ногах становилась все острее и нестерпимее, а потом перешла в судороги, так как маленькая Амери подсознательно пыталась помогать мулу преодолевать подъем. Ее родители, опытные всадники, знали, как следует сидеть в седле при подъеме и спуске; маленькие братья, сидевшие в специальной корзине, наслаждались необычной обстановкой, и только Амери чувствовала угрызения совести при мысли о том, какую тяжелую работу совершает несущий ее мул, и безотчетно пыталась облегчить его ношу. В конце концов она не выдержала и расплакалась, и все остальные члены семьи, разумеется, посочувствовали бедной маленькой Анне-Марии, но все же сочли за благо продолжить путешествие верхом, а не спешиваться и не задерживать остальных экскурсантов. Отец сказал Амери, что он всегда гордился своей храброй девочкой, мать с сочувствием улыбалась, а младшие братья смотрели на нее с нескрываемым превосходством. Когда наконец они достигли гостиницы на верху Каньона, у Амери не было сил даже для того, чтобы слезть с седла. Отец взял ее на руки и отнес в номер, уложил в постель, и она проспала восемнадцать часов подряд. Братья дразнили ее, что она проспала путешествие на летательном аппарате в пустыню, и Амери почувствовала себя виноватой. Вот тогда, с того самого случая все и началось.

Мать, отец и братишки ушли в прошлое. Она давно стала взрослой, большой девочкой, которая по-прежнему пыталась нести свою ношу, не считаясь с собственной болью. Так и сейчас. Только теперь ты начинаешь понимать, почему очутилась здесь, и почему здесь очутились все остальные. Новая боль и воспоминание о старой боли помогли тебе осознать. И подобно тому, как вправление вывиха, удаление больного зуба или наложение шин на переломанные конечности могут положить начало выздоровлению, ты, Амери, можешь исцелиться! Подумать только, какой глупой ты была! Какую непоправимую глупость совершила! Но теперь ты здесь, и озарение снизошло на тебя слишком поздно.

Амери ехала верхом на своем халикотерии. Солнце едва поднялось над горизонтом. Фелиция спала в седле слева, поведав Амери, что езда на халикотериях – сущее удовольствие по сравнению со скачками на полуприрученных веррулах на Акадии. Все вокруг радовалось предстоящему дню, все громче щебетали птицы. А что, если она, Амери, вознесет Господу благодарственный гимн, несмотря на все, что приключилось? Выученные с детства латинские слова приходили на память сами собой.

И Амери тихо запела:

Кор меум контурбатум эст ин ме,

эт формидо мортис кекидит супер ме.

Тимор эт тремор венерунт супер ме,

эт контексерунт ме тенебре.

Эт дикси: «Куис дабит михи пеннас сикут колумбе,

эт волабо, эт реквиескам!»

Голова Амери опустилась на грудь, и слезы полились на белое монашеское одеяние. Всадник, ехавший перед ней, тихо рассмеялся:

– Интересно, что вы молитесь на мертвом языке. Насколько я помню, это фрагмент из Псалма 54.

Амери посмотрела на говорившего. Это был человек в тирольской шляпе. Сидя в седле вполоборота к ней, он улыбнулся и продекламировал:

Сердце мое трепещет во мне,

и смертные ужасы напали на меня.

Страх и трепет нашли на меня,

и ужас объял меня.

И я сказал: «кто дал бы мне крылья,

как у голубя, я улетел бы и успокоился бы!»

– Как там дальше?

– Экке элонгави футиенс: эт манси ин солитудине.

– О, спасибо!

«Далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне».

Незнакомец указал рукой на окружавший их ландшафт.

– И вот мы в пустыне! Великолепно. Вы только взгляните на горы на востоке. Самая настоящая Юра! Подумать только, какие поразительные изменения произойдут с горами за шесть миллионов лет! Некоторые из хребтов горной системы сейчас достигают более трех тысяч метров, что примерно вдвое выше, чем Юра в наше время.

Амери вытерла глаза концами косынки.

– Вы бывали в этих горах?

– О да! Я большой поклонник гор. Я облазил все горы на Земле, совершил восхождения на все пики, но больше всего мне нравились Альпы. Я собираюсь отправиться в Альпы и обследовать их, так сказать, в младенчестве. Именно поэтому я и последовал в Изгнание. Во время последнего омоложения я увеличил свой объем легких на двадцать процентов. Укрепил сердце и большие мышцы. Я прихватил с собой все альпинистские приспособления. Можете представить, что отдельные участки плиоценовых Альп сейчас выше Гималаев в наше время? Наши Альпы были сильно разрушены во время ледникового периода, на протяжении нескольких миллионов лет. Настоящее высокогорье расположено дальше к югу вокруг Монте-Розы на швейцарско-итальянской границе (я говорю о границах, существующих в наше время) или к юго-западу в Провансе, где Дан-Бланш, пожалуй, повыше, чем Монте-Роза. Процессы складкообразования, происходившие в недрах Земли, вознесли горы на высоту свыше девяти тысяч метров. Возможно, здесь есть пики выше Эвереста! Я надеюсь провести остаток своей жизни, совершая восхождения на плиоценовые горы. Может быть, мне даже удастся совершить восхождение на альпийский Эверест, если я смогу найти несколько родственных душ, которые согласятся разделить со мной компанию.

– Не сомневаюсь, что вам удастся совершить задуманное, – произнесла Амери, пытаясь изобразить ободряющую улыбку.

– Не тут-то было, – возразил самым радостным тоном альпинист. – Эти «экзотики» и их прислужники найдут мне подходящую работу – валить лес или качать воду, как только узнают, что все мои таланты сводятся к тому, чтобы взбираться на горы и падать с гор. Если мне повезет и после рабского труда у меня останется хотя бы немного свободного времени, то я собираюсь играть на флейте в том заведении, что будет заменять деревенский трактир.

Альпинист вежливо извинился перед Амери за то, что прервал ее молитвы, и, отвернувшись, принялся наигрывать на флейте.

Помолчав, Амери снова тихо запела псалмы.

Караван продолжал спускаться под уклон, держа курс на север параллельно Соне. Могучую реку не было видно, но ее течение явственно угадывалось по широкой полосе тумана, висевшего над лесами в долине. Местность на другом берегу реки была гораздо более ровной – прерия с отдельно стоявшими деревьями, постепенно переходившая в болотистую низину с множеством мелких озер, засверкавших под лучами восходившего Солнца. По болотистой низменности извивались притоки Соны. Западный берег реки, по которому двигался караван, был на несколько сот метров выше и гораздо суше. Лишь изредка встречались ручьи и овраги, которые терпеливые халикотерии форсировали, почти не замедляя хода.

Теперь, при ярком дневном свете, Амери смогла наконец рассмотреть своих спутников, солдат и Эпону, ехавшую через три или четыре ряда перед ней, и разбитых на пары пленников, следовавших за ними через равные промежутки. Ричард и Клод ехали почти рядом с вьючными животными и арьергардом. Амфиционы стоически трусили рысцой по обе стороны каравана, иногда приближаясь настолько, что Амери видела их налитые злобой желтые глаза и чувствовала отвратительный смрад, исходивший от неуклюжих тел. У халиков – свой характерный запах, резкий и немного отдававший серой, как запах репы. Должно быть, так пахнут те растения, которыми их кормят, подумала Амери. Им, очевидно, такая пища нравится, и поэтому они такие высокие и сильные.

Амери слегка застонала и попыталась ослабить напряжение в нестерпимо болевших мышцах, но ничего не помогало, даже молитва.

– Амери, ты только посмотри! Антилопы.

Фелиция проснулась и теперь указывала на саванну, простиравшуюся слева, где золотисто-розовая почва поросла высокими темными стеблями, по которым под дуновениями ветра пробегали волны. И тут Амери поняла, что золотистая почва в действительности – шкуры антилоп, а темные побеги – их рога. Огромное стадо покрывало весь склон, насколько его можно было окинуть взглядом. Тысячи и тысячи антилоп паслись среди побуревших от солнца трав. Проходящий караван не вспугнул их. Завидя его, они поднимали свои черно-белые мордочки и лишь наставляли рога, напоминавшие по форме лиру, на амфиционов, но те не обращали на них никакого внимания.

– Разве они не прекрасны? – в восторге закричала Фелиция. – А там… Посмотри, маленькие лошадки!

Гиппарионы были еще более многочисленны, чем антилопы, и встречались в высокогорье огромными стадами, иногда покрывавшими (так по крайней мере казалось) площадь в целый квадратный километр. Когда караван поднимался на небольшие возвышения, где растительность более пышная, путешественники видели и других пасущихся животных – похожих на козлов трехрогих антилоп с шкурами, словно выделанными из черного дерева, несколько более крупных лесных антилоп с тонкими белыми полосами по бокам, как у фавна, а однажды в небольшой рощице акаций путешественники увидели даже массивных серо-коричневых канн с закрученными винтом рогами, достигавших в холке более двух метров.

– Все это – великолепное мясо на копытах, – восхищалась Фелиция. – И естественных врагов у них мало. Несколько крупных кошачьих, гиены и медведесобаки, или как их там называют. Охотнику в этом мире не грозит голодная смерть.

– Голодная смерть – не самое страшное, – заметила Амери. Она осторожно приподняла юбку и принялась массировать бедра.

– Бедная Амери! – сочувственно заметила Фелиция. – Я помню о том, что самое страшное для нас, женщин, в этом мире, и кое-что придумала. Вот, посмотри.

На глазах изумленной Амери халикотерий Фелиции начал подавать в сторону до тех пор, пока оба животных едва не коснулись боками. Затем халикотерий Фелиции стал двигаться в другую сторону, продолжая идти вперед все в том же темпе, и оказался почти на вытянутую руку левее от своего места в колонне. Проскакав так с полминуты, халикотерий принял вправо и занял свое обычное место в строю. Несколько минут он продолжал движение в прежнем темпе, а потом вдруг перешел на более крупный шаг, отчего расстояние между ним и скакавшим впереди халикотерием уменьшилось метра на полтора. Халикотерий Фелиции почти касался головой хвоста предыдущего халикотерия, и до сознания Амери мало-помалу стало доходить, что происходит. Затем вырвавшийся вперед халикотерий чуть сбавил темп и занял свое место в строю как раз вовремя, так как заподозривший что-то неладное амфицион коротко взвыл.

– Мама миа, – прошептала монахиня. – А если солдаты заметят, что ты делаешь?

– Но ты же сама видела, никто и внимания не обратил на то, что я нарушила строй. По-видимому, обратной связи во время движения не существует. Просто вначале подается команда, по которой весь караван движется с заданной скоростью, сохраняя определенную дистанцию между рядами. Вспомни, что сделали солдаты, когда вчера вечером серые куропатки испугали халикотериев? Они проследили за тем, чтобы мы выровнялись и по рядам, и в колоннах. Если бы у солдат имелась обратная связь от халиков, то ничего такого им делать не пришлось бы.

– Это так, но…

– Никаких «но». Держись за свой монашеский плат. Теперь твоя очередь.

Физическая боль и психическое недомогание Амери исчезли, как по мановению волшебной палочки, – столь велика была возникшая надежда. Ее халикотерий в точности повторил все маневры, выполненные ранее халикотерием Фелиции. Когда сольные выступления закончились, оба халикотерия исполнили тот же танец слаженным дуэтом.

– Слава тебе Господи! – прошептала Амери. – Халикотерием ты можешь управлять. А можешь ли ты справиться с ними?

Амери кивком указала на ближайшего амфициона.

– Справиться с ними будет трудно. Труднее, чем все, с чем мне приходилось сталкиваться на арене в бытность мою на Акадии. Но теперь я стала старше.

По крайней мере на четыре месяца. И это не дурацкая игра, в которой еще недавно наивная Фелиция надеялась снискать себе уважение партнеров вместо страха… А здесь, в Изгнании, ей верит Амери и поверили бы другие, если бы знали. Поверили бы и восхищались бы. Но как проверить, сумеет ли она справиться с амфиционами? Проверить незаметно для солдат. Задача, что и говорить, чрезвычайно трудная. Как ее решить лучше всего?

Медведесобака, трусившая рысцой метрах в двадцати слева от Фелиции, начала медленно приближаться к ней, высунув язык, с которого на землю капля за каплей стекала слюна. После длительного пробега (а от последней стоянки отряд успел отмахать немалое расстояние) запас природной свирепости амфициона был почти на исходе. Острое покалывание в мозгу, гнавшее животное вперед и заставлявшее его все время быть настороже, сгладилось и притупилось от усталости и голода. И голос долга звучал в мозгу амфициона гораздо слабее обещания обильного корма в корыте и охапки сена где-нибудь в тени.

Амфицион бежал все ближе и ближе к халикотерию, на котором ехала верхом Фелиция. Почувствовав, что утратил контроль над собой, зверь заскулил, зафыркал и принялся трясти своей безобразной головой, словно стряхивая с нее кусающих и жалящих насекомых. Тяжелые челюсти с лязгом сомкнулись, разбрызгивая слюну, но амфицион все приближался к халикотерию и теперь трусил рядом в облаке пыли, поднимаемой ногами скакуна. В бессильной ярости амфицион уставился на хрупкую человеческую фигурку, сидевшую высоко над ним, – именно эта фигурка заставляла, подавляла, вынуждала его вести себя столь необычным образом. И зверь зарычал от ярости, показав в оскале страшные желтые зубы размером с палец на руке Фелиции.

Усилием воли Фелиция отпустила амфициона.

От внезапно охватившей слабости у нее потемнело в глазах, голова раскалывалась от боли – слишком большого напряжения потребовала попытка преодоления упорной злобной воли зверя. Но каков результат!

– Ты молодец! – одобрила Амери. – Научиться управлять амфиционом!

– Чертовски трудно, – кивнула Фелиция. – Эти проклятые звери не идут на автопилоте, как халики. Амфицион сражался со мной все время. Должно быть, поведение медведесобак основано на условных рефлексах, выработанных у них дрессировкой. Преодолеть условный рефлекс труднее, потому что он коренится в подсознательном. Но мне кажется, что я придумала, как справиться с этой проблемой. Лучше всего воздействовать на амфиционов к концу перехода, когда они основательно подустанут и проголодаются. Если бы мне удалось справиться с двумя, а еще лучше с тремя амфиционами…

Амери беспомощно развела руками. Воздействие одного разума на другой, даже когда речь шла о влиянии человеческого разума на неразвитый разум зверя, было ей непонятно, тем более что сама она лишена метапсихических способностей. Интересно, а что это такое – быть носителем метапсихических способностей, пусть даже столь далеких от совершенства, как у Фелиции? Манипулировать другими живыми существами? Перемещать на расстоянии неодушевленные предметы и трансформировать их? Как должен себя чувствовать человек, способный действительно творить реальные образы, а не только жалкий призрак женской туфли, как это сделала она сама, когда Эпона тестировала ее метапсихические способности. Да что там образы, хотя и вполне осязаемые и зримые, – творить и созидать материю и энергию! Что должен чувствовать человек, способный установить связь с другими разумами в Галактическом Содружестве, проникать в чужое сознание и обшаривать его самые потаенные уголки, наслаждаться силой, дарованной только ангелам?

На востоке рядом с взошедшим Солнцем сияла яркая планета. Венера… Нет, назову ее другим, более древним именем – Люцифер, яркая утренняя звезда. Амери ощутила легкий приступ страха.

И не введи нас во искушение, но прости нам грехи наши, когда мы греемся у возжженного Фелицией огня, хотя она сжигает себя в этом пламени…

Спустившись с плато в долину другой реки, караван шел теперь по низине, проходившей на запад через горы дю Шароле. Отдельно стоявшие карликовые пальмы, сосны и рожковые деревья предгорья сменились кленами и тополями, грецким орехом и дубами. Вскоре караван вступил в густой влажный лес, царство кипарисов, бамбуковых зарослей и огромных старых тюльпановых деревьев, достигавших в поперечнике более четырех метров. Буйный кустарник придавал всему ландшафту поразительное сходство с картинами первобытного леса, которые демонстрировал советник Мишима. Амери все время казалось, что из-за деревьев вот-вот мелькнет динозавр или какая-нибудь крылатая рептилия, хотя она понимала, что подобные ожидания – не более чем наивность и глупость. Плиоценовая фауна при ближайшем рассмотрении оказалась очень похожей на ту, которая существовала на Земле через шесть миллионов лет.

Всадникам довелось увидеть маленького оленя с ветвистыми рогами, древесного дикобраза поркупина и гигантскую дикую свинью, за которой бежали поросята с продольными темными полосами на спинках. На верхних «этажах» леса резвились полчища обезьян, преследовавших караван и издававших пронзительные крики, но никогда не приближавшихся настолько близко, чтобы их можно было отчетливо рассмотреть. В некоторых местах кустарники и небольшие деревья были выдернуты с корнем, кора с них содрана, а зелень объедена. Горы слоновьего навоза позволяли предположить, что это работа мастодонтов. Рев диких кошачьих, исполненный необузданной силы, заставлял амфиционов испускать ответный вой. Но был ли то махайрод, один из саблезубых кошачьих, самый распространенный крупный хищник эпохи плиоцена?

После пребывания в замке, напоминавшего тюремное заключение, и утомительных и однообразных ночных переходов путешественники во времени получили теперь столько новых впечатлений, что те пересилили даже усталость, тяготы пути и горечь воспоминаний о разбитых надеждах. Лес, по которому двигался караван, был несомненно другим миром, другой Землей. Именно в лесу, освещенном косыми лучами утреннего солнца, путешественники воочию увидели ту первозданную дикую природу, о которой все они так мечтали. Если забыть о стражах, солдатах, цепях на лодыжках и экзотической рабовладелице, то плиоценовый лес с полным основанием можно было бы назвать раем.

Унизанные каплями росы паутинные сети гигантских пауков; невероятное множество цветов; разнообразные фрукты и ягоды, сверкавшие как драгоценные камни в оправе из зелени всевозможных оттенков; скалы с водопадами, низвергающимися в каменные чаши перед скрытыми за зыбкой завесой струй гротами, поросшими мхом; неисчислимые стада непуганых животных… Красота неописуемая! Неожиданно для самих себя пленники обнаружили, что разглядывают чудеса первобытных джунглей с ничуть не меньшим интересом, чем группа обыкновенных туристов рассматривает какие-нибудь достопримечательности. Боль в мышцах, терзавшая Амери, утихла при виде огромных красно-черных бабочек и ярких древесных лягушек, чье кваканье напоминало звучание колокольчиков. Хотя стоял август, птицы пели брачные песни, ибо в плиоценовом мире настоящей зимы еще не было, птицы не научились улетать в теплые края и успевали за год вывести не одно потомство. По нижним ветвям одного из деревьев стрелой пронеслась красавица белка с торчащими вверх ушками и зеленовато-коричневыми пятнами на шкурке. Другое дерево обвил неподвижный питон толщиной с пивную бочку и причудливым узором, напоминавшим керманшахский ковер. Встречались и карликовые безрогие антилопы с тоненькими ножками и крохотным тельцем не больше кролика. Пролетела с громким карканьем какая-то птица с роскошным оперением, переливавшимся на солнце различными цветами от розового и фиолетового до темно-синего. У ручья застыла огромная выдра. Она сидела на задних лапах и, казалось, дружески улыбалась, глядя на проходивший мимо караван. Чуть дальше по течению ручья путешественники увидели диких халикотериев. Они несколько меньше и более темной масти, чем их одомашненные сородичи. Халикотерии завтракали сочной зеленью и умудрялись сохранять царственную осанку, несмотря на то, что непрестанно жевали. В невысокой траве у самой тропы росло множество грибов с разноцветными шляпками. Между ними ползла тысяченожка размером с хороший батон колбасы. Вид у тысяченожки был такой, будто ее только что выкрасили сверкающей эмалевой краской цвета бычьей крови с кремовыми поперечными полосами…

Горн протрубил уже знакомый путешественникам сигнал из трех нот.

Амери вздохнула. Ответный сигнал как бы отодвинул от тропы дикую природу. Показался высланный навстречу каравану эскорт. Лес заметно редел, и вскоре путешественники оказались в некоем подобии парка, раскинувшегося вдоль берега медленно текущей реки – какого-то западного притока Соны. Тропа привела к большой поляне, окруженной старыми кипарисами, и через ворота обнесенного высокой стеной форта караван вошел во внутренний двор, как две капли воды похожий на форт, в котором путешественники останавливались ночью.

– Слушайте меня внимательно! – громко произнес каптал Вальдемар, когда за караваном закрылись деревянные ворота. – Этой остановкой вы можете воспользоваться, чтобы поспать. Мы останемся здесь до захода Солнца. Я знаю, что вы все очень устали. Но послушайтесь моего совета, и прежде чем отходить ко сну, посидите в бассейне с горячей водой, который находится вон в том здании. И еще один совет: даже если вам кажется, что вы слишком устали и вам совсем не хочется есть, подкрепитесь. Спешившись с халиков, не забудьте взять с собой свои вещи. Со всеми жалобами обращайтесь ко мне. После ужина по сигналу будьте готовы к отправлению. Если кто-нибудь вздумает воспользоваться стоянкой, чтобы бежать, пусть вспомнит об амфиционах, разгуливающих за оградой, саблезубых кошачьих и оранжевой саламандре размером с собаку колли и ядом, как у королевской кобры. А сейчас отдыхайте. У меня все.

Одетый в белое служитель, ухаживавший за халикотериями, помог Амери спешиться, увидев, что сама она не в силах спуститься на землю.

– Вам непременно следует посидеть в бассейне с горячей водой, сестра, – настоятельно посоветовал он. – Чудодейственное средство от болей в растянутых мышцах. Мы нагреваем воду в солнечной установке на крыше ванного корпуса, поэтому горячей воды хватает на всех.

– Благодарю вас, – едва выговорила Амери, – я так и поступлю.

– Вы могли бы кое-что сделать для нас, сестра, – продолжал служитель, – разумеется, если вы не слишком устали.

Служитель был невысокого роста с кожей кофейного цвета и седеющими курчавыми волосами. Манеры его были самыми предупредительными, как у хорошо вышколенного слуги.

Амери почувствовала, что готова заснуть стоя, было бы к чему прислониться. Но услышала свой собственный голос:

– Разумеется, я сделаю все, что в моих силах.

Онемевшие мышцы ее ног свело судорогой: тело протестовало против необдуманных заявлений разума.

– Видите ли, священники не часто бывают у нас. Раз в три-четыре месяца престарелый брат Анатолий из Финии или сестра Руфь из Гории, объезжая форты, заглядывают и к нам по пути на запад. Нас, католиков, здесь наберется человек пятнадцать, и мы были бы очень признательны вам, если бы вы…

– Разумеется. Думаю, лучше всего подойдет литургия святого Иоанна Златоуста.

– Но сначала вам необходимо побывать в бассейне и поужинать.

Служитель поднял вещи Амери и, осторожно обвив ее рукой свои плечи, повел сестру прочь от халикотериев.

Едва спустившись на землю, Фелиция бегом бросилась к Ричарду и нетерпеливо спросила:

– Ну как? Научился управлять халиком?

– Проще простого. Ведь ты видишь перед собой метапсиха второй величины.

Ричард посмотрел на Фелицию с высоты своего халика и попросил:

– Послушай, раз ты в хорошей форме, помоги мне спуститься.

– Нет ничего проще, – охотно согласилась спортсменка и, ловко взобравшись на помост, взяла Ричарда под мышки и одним махом поставила его на ноги рядом с собой.

– Великий Боже! – только и мог выговорить пораженный пират.

– Боюсь, что мне тоже понадобится ваша помощь, – послышался сухой голос Клода. Фелиция подошла к соседнему халику и с легкостью подняла престарелого антрополога из седла, словно тот был ребенком.

– Какая же гравитация у вас на Акадии? – хрипло спросил Ричард.

Фелиция одарила его ослепительной улыбкой:

– Ноль целых восемьдесят восемь земной. На первый взгляд кажется, что на Акадии все легче, капитан Блад, но особой радости нет.

– Фелиция, я вас очень прошу не предпринимать никаких попыток к бегству, пока мы находимся здесь, – Клод был не на шутку встревожен. – Ведь в подобных местах они особенно бдительны.

– Не беспокойтесь. Я и не…

– Тс! – предупредил Ричард. – Она приближается. Нет, вы только посмотрите на Ее Милость – какова?

Белый халикотерий, на котором восседала Эпона, величественно пронес всадницу через толпу валившихся с ног от усталости пленников и мимо разбросанных вокруг пожитков.

– Ни пылинки, ни капельки пота, – с горечью заметила Фелиция, хлопнув рукой по уже запачкавшейся короткой зеленой юбке своей спортивной формы. – Выглядит так, будто прибыла на бал или на свое растреклятое празднество. Должно быть, накидка сшита из ионизованной ткани.

Несколько пленников все еще оставались в седлах, в том числе долговязая фигура с рыжеватой бородой, закутанная в широкий рыцарский плащ с золотым львом. Он сидел, закрыв лицо руками. Локти его покоились на луке седла.

– Дугал! – голос Эпоны был вкрадчивым, но в то же время повелительным.

Рыцарь подпрыгнул в седле и с диким видом уставился на нее.

– Нет! Не надо! Прошу вас, не надо больше!

Но Эпона только подала знак служителям, чтобы те взяли халикотерия рыцаря под уздцы.

– О ты, прекрасная дама, не знающая милосердия, – простонал он. – Аслан, Аслан.

Эпона направилась к стоявшему в отдалении небольшому зданию с верандой. С крыши веранды свисали горшки с цветами. За ней потянулись и служители, ведя под уздцы халикотерия, на котором сидел Дугал.

Клод посмотрел им вслед и обратился к Ричарду:

– Ну вот, теперь ты сам видишь и знаешь все. Хорошо, что ты вне игры. Похоже, что она действует решительно и грубо.

Бывший капитан космического корабля проглотил горечь, внезапно появившуюся во рту по мере того, как память его начала медленно оживать.

– А кто… кто такой Аслан? – с трудом проговорил он.

– Нечто вроде доброго волшебника из старинной сказки, – ответил антрополог. – Волшебный лев, спасающий невинных малюток от чудовищ в стране, которой никогда не было на свете, под названием Нарния.

Фелиция рассмеялась:

– Вот уж не думала, что чары добрых волшебников распространяются и на плиоцен. Так кто из вас, джентльмены, отправится со мной принять горячую ванну?

И она твердым шагом пошла в сторону бассейна, пыльные перья на ее шлеме трепетали от ветерка. Ричард и Клод, прихрамывая и спотыкаясь, поплелись следом за ней.