Текст книги "Контрразведчик Ивана Грозного"

Глава 11
Заговор

Глава Земского приказа с великим душевным напряжением переступал через порог собственного дома. Бывший офицер-десантник, успевший повоевать в Афгане, а затем прошедший не одну войну с крымскими татарами, успел повидать множество смертей, но он никак не думал, что костлявая старуха сможет дотянуться и до его дома. Он мог представить себя со стрелой в груди, но жену… – это было уже выше его сил. Алексей Никифорович открыл дверь и, не снимая шубы, с шапкой в руке прошел в гостиную. Там за столом с опущенной вниз головой сидел лекарь. Ему было тяжело смотреть в глаза боярину.

– Твоя жена так и не пришла в себя, Алексей Никифорович, – с трудом выдавил из себя седовласый старец. – «Черная» стрела поразила тело твоей боярыни, а от такого яда спаса нет. Чужой он. Не на Руси во зло добрым людям его придумали.

– Ты знаешь, у кого в Москве можно куплять сие злое зелье?

– Только в одном месте – в Немецкой слободе, в ихней аптеке. Но чужим они его не продадут, так как знают, что если их зелье где-то себя в Москве проявит, то им будет несдобровать. Могут и колесовать, и четвертовать за продажу злобной отравы.

– Иди домой, будешь нужен – позову, а из Москвы ни шагу. Ослушаешься – сурово накажу! Понял?

– Как не понять тебя, боярин. Чай, родная жена смертушку приняла через лихого человека. Хуть поймали-то того нелюдя?

Старый лекарь наконец позволил себе посмотреть на боярина, а у того лицо даже почернело от переживания. Боярин смотрел в пол и сжимал в кулаке шапку, да так, что казалось, что расшитая золотом шелковая ткань вот-вот разорвется в клочья.

– Поймали! – глухо ответил хозяин дома, отвернулся и тяжелыми шагами пошел к лестнице.

Алексей Никифорович медленно поднимался на второй этаж, в спальню жены, и впервые подумал, что в этом году он разменяет уже пятый десяток. Куда-то враз пропали его былые ловкость и сила. Боярин с трудом шел прощаться с женщиной, с которой в средневековой Москве прожил бок о бок уже почти двадцать лет. А когда-то Евдокия Порфирьевна выходила своего будущего мужа после тяжелого ранения, которое тот получил в жуткой сече с татарами, а ему не удалось защитить жену от отравленной стрелы лихого человека в самом центре мирной Москвы, которой сам же и управлял. И от этого его шаги становились еще тяжелее и тяжелее. Он останавливался почти на каждой ступени и тяжело вздыхал. Его душу разрывало невыносимое горе. Чьи-то злые когти рвали ему сердце в клочья. Сегодня Алексей Никифорович впервые почувствовал, где оно находится.

Когда Николай вернулся в дом, то сразу заметил перемены. Слуги по двору дома ходили бесшумно, с опущенными головами, а хозяин дома сидел за столом в людской комнате. Перед ним стояла наполовину опустошенная бутыль из темно-зеленого стекла, а рядом с ней до краев наполненная хлебным вином серебряная кружка. На другом краю стола стояла такая же. Тоже наполненная до краев, но аккуратно прикрытая куском ржаного хлеба. Алексей Никифорович приподнял голову, посмотрел на вошедшего отрешенным взглядом и тихо произнес:

– А, это ты, Николай. Садись, выпей за упокой души Евдокии Порфирьевны. Светлый и добрый был человек! Пусть пухом будет ей земля.

Выпили, не чокаясь и не закусывая. Алексей Никифорович заметил направление взгляда Николая и добавил:

– Так у нас в Афгане поминали погибших ребят!

Боярин резко замолк и отвернулся. Предательские слезы навернулись на глаза, а он не хотел, чтобы кто-то видел его слабым и беспомощным. Стараясь не глядеть на Николая, Алексей Никифорович быстро кулаком смахнул их с глаз и снова налил «крестнику» в кружку хлебного вина. Он ждал возвращения Николая и одновременно не хотел его видеть. Он не хотел быть один, но его теперь тяготило присутствие в доме молодого князя. Ему хотелось излить душу, а получалось, что сделать это было не с кем. С князем у него теперь задушевный разговор не получался, а прислугу боярин выгнал из дому и сказал, чтобы они ему не мешали. Поэтому и сидел внизу в одиночестве, зная, что наверху лежит его погибшая жена, и теперь до крови кусал губы. «Если бы к нам в Москву не заявился Николай, то моя Дуняша была бы жива!» – так думал Алексей Никифорович, наливая себе очередную кружку хлебного вина.

– А Марфа где? – спросил Николай, выпив до дна.

Алексей Никифорович посмотрел на него ничего не видящими глазами и еле слышно произнес:

– Наверху она. С матерью все не может расстаться. Понимаешь, тяжело ей сейчас, и боюсь я за нее. Она ведь очень любила свою мать! А Дуняша ее своим телом прикрыла, может, и от смерти спасла! Ведь не ведомо, в кого бы отравленная стрела угодила: в тебя или все-таки в Марфу!

Николай хотел встать. Он порывался скорее увидеть Марфу и попытаться поговорить с ней. Выразить свое сочувствие, объяснить, почему так произошло, и успокоить. Марфа ведь наверняка тоже слышала крики полоумной девицы, Бог весть что могла подумать, но Алексей Никифорович грубо придержал его за рукав рубахи и, наклонив к себе поближе, на ухо прошептал.

– Если бы стрела не была отравлена, то моя Дуняша была бы жива. Так мой лекарь сказал, а он на разных ядах не одну собаку съел. А еще он сказал, что не наш это яд, а из Немецкой слободы, из аптеки ихней!

– Значит, девка хотела убивать наверняка, раз стрелу отравила!

– Это она тебя хотела убить наверняка, а убила – мою жену! – жестко ответил Алексей Никифорович и оттолкнул от себя Николая. – Выгнал бы я тебя из моего дома, да боюсь, что Марфе станет от этого еще хуже! Любит она тебя до умопомрачения! Понимаешь?!

– Не виновен я в смерти твоей жены, Алексей Никифорович! А то, что эта девица плела, это все напраслина одна. Озлоблена она на меня за то, что я ее отца в разбое обличил и казнил! А то, что у меня с нею ничего не было, – это я тебе обязательно докажу!

– Попробуй докажи! Но пока к Марфе ни на шаг! Увижу, что ослушался меня, – пеняй на себя!

Николай в сердцах мысленно выругался и, одевшись, вышел из дома. Сел на своего коня и ускакал прочь. Ему было обидно за неправедно осерчавшего на него друга, и он не хотел понапрасну сейчас его злить своим присутствием. Он торопился в Разбойный приказ. Там его еще очень хорошо помнили по работе в Твери. Нужно было первым делом забрать из Земского приказа лихую девку, убившую жену друга. Николай элементарно опасался за жизнь ценного свидетеля – она была ему нужна живой, а пьяный Алексей Никифорович может надумать отомстить ей, и тогда и ломаной полушки нельзя было дать за то, что она не погибнет под пытками. Проживший четверть века в средневековой Москве, Алексей Никифорович уже насквозь пропитался ее обычаями и нравами, а они далеко не всегда источают аромат роз и романтики.

Николай буквально влетел в здание Разбойного приказа. Служивый, стоявший на часах, хотел остановить его, но не успел. Так быстро Николай проскочил мимо него, что тот только досадливо махнул рукой и подумал: «Раз так бежит знатный человек, значит, важные дела его сильно ждут!»

В Разбойном приказе ничего не поменялось с его последнего визита. Разве что подьячие новые появились. Но, заметив за угловым столом знакомого по тверским делам дьяка Михаила, заторопился к нему. Тот как раз сделал внушение подьячему и хотел уже спросить у Николая: чего ему здесь надобно, как посмотрел в лицо и тут же расплылся в улыбке, вскочил с места и стал низко кланяться.

– Здрав будь, князь Николай Иванович! С чем к нам пожаловал и чем угодить тебе могу?

– Здравствуй, Михаил! Мне ваш боярин нужен!

– У нас ноныча новый боярин назначение получил. Старого-то, боярина Астения, после твоего ухода в Посольский приказ сразу того! Головы лишили, значит, – тихо произнес дьяк и быстро оглянулся по сторонам.

– Жаль, конечно, мужика, но, видно, сам где-то набедокурил. А новый где? Веди меня к нему!

– Узнаю голос своего былого боярина. Чуть что – сразу толковый приказ, а татю голова с плеч! Вот под кем нам ходить-то надобно, да не княжеское это дело – татей всяких там ловить! – с горестным видом произнес дьяк.

Осторожно подошел к плотно закрытой двери. Трижды постучал и стал дожидаться ответа, но Николай аккуратно отодвинул его в сторону и распахнул дверь настежь. Сидевший за столом боярин в это время ел. На столе были разложены и запеченная кура, и яйца, и свежий пирог. Хозяин присутственного места взялся за кувшин с характерным горьковатым хлебным запахом, но его грубо прервали, и он был явно рассержен бесцеремонным поведением своих подчиненных.

– Что?! Плетей захотели, бестолковые отродья! Почто дверь к боярину безо всякого на то разрешения и уважения открывать надумали?! – чуть ли не завизжал от вспыхнувшего гнева боярин, но, подняв глаза, чуть не выронил из руки кувшин с пивом.

Спохватился, тут же вскочил с места и, трижды поклонившись, совсем другим тоном произнес:

– С чем пресветлый князь к нам пожаловать изволил? Тут у меня еда да питье на столе. Кушаю, так сказать, но я сейчас все быстренько уберу, дабы это не мешало его светлости!

– Потом уберешь! Некогда мне сейчас ждать! Я к тебе по срочному делу – государственной важности! Речь идет о заговоре, возможно, даже, против самого царя, и это безобразие необходимо сейчас же самым решительным образом пресечь на корню!

Услышав про заговор, боярин сначала покраснел. Потом побелел, жалобно посмотрел на свой обед и дрожащим голосом спросил:

– И как князь сие злостное деяние супротив государя нашего пресекать желает?

– Нужно схватить и заточить в темницу лихого человека. Он сейчас в Земском приказе находится, но я опасаюсь, что оттуда он может при помощи своих заговорщиков бежать! Имею высокий указ перевести сего человека сюда, в Разбойный приказ, и здесь его по всем правилам допросить, а затем стеречь лихоимца под страхом лютой смерти как зеницу своего ока! Все ясно?

Николай как бы ненароком провел рукой по подбородку, и боярин заметил на указательном пальце царский перстень. Он даже вытянулся в струнку, будто бы сам царь зашел в его скромную обитель.

– Приказывай, князь! Все надлежащим образом исполню! – дрожащим от волнения голосом, продолжая завороженно глядеть на царский перстень, произнес боярин.

– Я возьму с собой на время твоего человека! Мне нужен дьяк Михаил!

Боярин лишь закивал головой, а Николай, не дожидаясь от него окончания процесса преобразования мыслительного процесса в словесный, забрал с собой дьяка, и они вдвоем ускакали в Земский приказ.

Вовремя. Девица была еще жива. Алексей Никифорович еще не явился, чтобы вымесить на обидчице накопившийся гнев. Николаю легко удалось договориться с дьяком о том, что он забирает обратно девку, так как, мол, ошибка вышла и не того человека задержали. Не она, мол, убийца, а с этой девкой желает поговорить сам Алексей Никифорович, а потом он ее отпустит. А так как князь сам ее в приказ привел, то у дьяка сей хитрый маневр не вызвал никаких подозрений. Ну ошиблись и ошиблись – с кем не бывает?

Девку вывели на улицу; засунули в рот кляп; положили поперек лошади дьяка и повезли в Разбойный приказ. Теперь Николаю нужно было обдумать свой дальнейший план действий, но прежде всего – необходимо было с умом допросить преступницу. Николай интуитивно чувствовал, что показная вольность девицы имеет под собой какой-то тайный смысл. Ведь не будет же дочь казненного за разбой купца так нагло грубить князю, если она не уверена, что ее есть кому защитить. Она же должна понимать, что ее оговор князя лишь на время сможет затянуть дело, но потом все равно все откроется и для нее будет только хуже. Могут и казнить.

Для допроса Николай попросил предоставить ему комнату, где он мог бы это сделать без лишних глаз и ушей. Боярин предлагал пыточную, но молодого князя это не устраивало. Ему нужна была для работы более привычная обстановка. Но свободных комнат в приказе не оказалось. Тогда Николай попросил боярина уступить на время его комнату. Тот в обмен на уступку вызывался поприсутствовать при допросе. Его мучило любопытство, хотелось узнать все подробности дела. Но князь шепнул боярину, что отца и дядю этой девицы, богатых и именитых купцов, по указу царя четвертовали и что вся их семейка была замешана в подлом заговоре против государя. Этого было вполне достаточно, чтобы у боярина к девице пропал всяческий интерес. Он и ранее старался обходить стороной дела, которые связаны с крамолой против государя. С татями да разбойниками как-то безопаснее возиться, чем с продажными людьми. Поэтому он быстро согласился с доводами князя и отдал в его распоряжение свою комнату, а сам уехал домой, чтобы в спокойной обстановке неспешно отобедать.

Дьяк Михаил был у Николая за стряпчего, и он очень гордился доверием князя. Как же: боярину тот не позволил присутствовать при допросе государственного преступника, а ему полностью доверяют. Привели девку. Николай в это время сидел за столом главы Разбойного приказа и предложил ей сесть. Дьяк аж закусил перо от удивления. Он ничего не понимал. Лихого человека вместо того, чтобы за ребра подвесить на стенку и тыкать в него раскаленным железом, князь милостиво усадил перед собой на стул. Николай же не обращал никакого внимания на душевные страдания дьяка. Он достал из мешка, который привез с собой в Разбойный приказ, арбалет. Девка тут же узнала свое оружие. Именно из него она убила боярыню Остафьеву. Николай положил арбалет на стол, а рядом с ним осторожно положил запасную стрелу. Затем посмотрел на изможденный вид девицы, которая напряженно следила за его действиями, и участливо спросил:

– Есть хочешь?

Та только покосилась на корзину, накрытую расшитым узорами полотенцем, и сглотнула слюну. Боярин добродушно оставил ее на своем столе, ведь дома его ждал горячий и вкусный обед. Николай, не церемонясь, взял корзину с чужой едой и протянул девке. Та немного помедлила, но потом схватила корзину, откинула прочь полотенце и стала быстро хватать все, что там было. Словно голодная волчица, она откусывала большими кусками и тут же, чуть прожевав, глотала их. Даже небольшие куриные косточки были с хрустом безжалостно пережеваны и проглочены. Николай наблюдал, как девица увлеченно ест, и не торопился. А когда увидел, что она немного замедлила темп поглощения еды, как бы между прочим спросил.

– Тебе что пообещали за мое убийство?

– Обещали целых два дуката, а в придачу еще дом! – не задумываясь, откусывая очередной кусок курицы, ответила девка и тут же резко замолкла.

Она поняла, что поторопилась открыть рот и явно сказала лишку. Сконфуженно покосилась на сидевшего в углу дьяка. Тот старательно скрипел гусиным пером и записывал каждое ее слово на бумагу.

– Жить хочешь? – неожиданно спросил Николай и осторожно взял за древко отравленную стрелу.

Девица боязливо покосилась на нее, перестала жевать и усиленно закивала в знак согласия головой. Опер резко через стол наклонился вперед, и острие стрелы оказалось совсем недалеко от ее лица. Допрашиваемая испуганно отпрянула назад. В ее глазах появились слезы. Она некоторое время держалась, но потом в голос разрыдалась. Ее былую браваду как ветром сдуло. Теперь перед Николаем был уже совсем другой человек. Сломленный неудачей и поверженный страхом наказания. Опер выпрямился и стал выжидать, пока девка успокоится, а затем вкрадчиво спросил:

– Так кто тебе дал немецкое зелье и пообещал польские деньги за мое убийство?

Девка молчала. Она поняла, что лишний раз открывать рот небезопасно для ее собственной жизни.

– Помни, что сейчас ты в моей власти и твой покровитель не успеет тебя спасти. А если мне покажется, что ты хочешь меня обмануть…

Николай резко замолк и с задумчивым видом снова повернул острие отравленной стрелы в ее сторону. Девица нервно дернулась и побелела от страха. Она испугалась, что сейчас этот здоровяк все-таки вонзит отравленную стрелу ей в лицо. Но для женщины лицо – это неприкосновенная зона. Ее язык сам, поневоле неожиданно скороговоркой затараторил:

– Это все троюродный дядя моего отца. Он очень большой человек. При самом царе служит. Это он все придумал и меня, дуру, подговорил на это дело. Обида за смерть отца и его брата у меня лютая на тебя осталась, а этот змий меня все подначивал и подначивал!

Девица замолчала и с надеждой посмотрела на Николая. Тот размышлял. Он вспоминал и сопоставлял известные ему факты, пытаясь угадать, откуда ветер дует.

– Это тот самый змий, у которого под левым глазом огромная бородавка?

Допрашиваемая вздрогнула и с застывшим ужасом в глазах посмотрела на Николая. Она боялась троюродного дяди больше, чем кого-либо на всем белом свете. Девица опустила голову и стала нервно теребить пальцы на руках.

– Значит, все-таки казначей! – сделал вывод Николай. – Михаил! Отведи задержанную в темницу, да скажи, чтобы стража под страхом смерти стерегла ее как следует! Никому без моего ведома о ней не сообщать, а тем более – не выдавать!

– Понял, князь! – радостно ответил дьяк.

– Ты князь? – удивленно спросила девица.

Теперь уже Николай удивленно посмотрел на нее. Ему казалось, что уже вся Москва должна знать о его новом титуле. Ведь у Алексея Никифоровича человек сто всякой знати было на празднике, и тот тогда во всеуслышание объявил о его помолвке с Марфой. Сия новость быстрокрылой птицей должна была разнестись по всей Москве. А уж про свадебные да любовные дела любая женщина интересуется в первую очередь.

– А меня дядя уверял, что ты будто бы коварный литовский лазутчик.

– А дом тебе дядя, случайно, не в Литве обещал?

– Ага, был с ним такой разговор! Говорил, что, когда польский правитель в Москву придет, мы с ним в Литву убягем. Там нам гораздо спокойнее будет.

– Чем дальше, тем страшнее, – задумчиво произнес Николай и посмотрел на притихшего в углу дьяка Михаила.

Тот не знал, – чего ему дальше делать. Гусиное перо так и осталось зажатым в его руке.

– Это же крамола, князь! Самая, что ни на есть подлая крамола против царя нашего и всея Руси! – наконец промолвил он.

– Ты давай не сиди сиднем, а подробно запиши все ее слова! – приказал Николай и, повернувшись к допрашиваемой, спросил:

– А тебе не кажется странным, что в награду за убийство наймита литвинов тебе заплатят польскими деньгами, дадут уйти в Литву и там же подарят дом?

Девка немного подумала, и ее глаза от удивления округлились. Она ойкнула и закрыла себе руками рот.

– Какая же я дура! Самая что ни на есть настоящая дура! В такое поверила! Это все дядька меня подговаривал тебя убить! Нашептывал, что это через тебя я лишилась тятьки свого! А еще он говорил, что ты изменник государев и крамолу против него затеваешь, а вон оно как вышло. Значит, это дядька сам крамольник! Теперь так, что ли, получается? Он же мне говорил, что ты и отца моего убил, потому что тот понял, что ты и есть государев изменник! А ведь я с тех пор, как ты меня спас от татей, к тебе всем сердцем прикипела. Уже больше года с той поры прошло, а люб ты мне до сих пор, и обида такая на тебя нахлынула, что ты на этой боярыне женишься, что убить тебя была готова, а сейчас даже не знаю, что мне и делать! Вроде как отхлынула прежняя моя обида. Ведь и вправду не ровня я тебе. Ты князь, а я дочь казненного купца-разбойника.

Девка еще с теплящейся где-то далеко надеждой посмотрела на Николая и тихо вскрикнула от удивления. Она только теперь до конца осознала, во что ее втянул троюродный дядька своими наговорами на князя.

– Меня что, теперь четвертуют? – снова в голос заревела убийца боярыни. – Дядька же обещал мне, что за твое убиенство мне совсем ничего не будет! Тем более что он может за меня перед царем слово замолвить!

Николай лишь развел руками, а дьяк тихо произнес:

– Баба она и есть баба. Волос длинный, а ум короткий! Видите ли, влюбилась она до беспамятности! Потому что дура, поэтому и влюбилась до беспамятности! На князя свой нечистый рот раззявила! Дура – она и есть дура!

Больше убийцу допрашивать было не о чем. Николай лишь кивнул дьяку на нее, и он все понял.

– Давай вставай! Ишь, расселась задарма тутова! Давай проходь в темницу! Не задерживай князя! У него и без тебя дел невпроворот!

Михаил увел арестантку в темницу и вскоре вернулся. Довольный, он сиял как начищенный медный таз на ярком солнышке. Собрал со стола писарские принадлежности, бумагу. Намерился отнести их на свое рабочее место, но в дверях остановился и спросил:

– Теперь царского казначея нам нужно схватить и пытать?

– Рано еще. Нам надобно разом накрыть все их шпионское гнездо, чтобы ни один гад от нас не ушел! Что толку одного ловить и пытать, если их там может быть целая свора таких же, и они вполне могут друг друга даже не знать! Тогда пытай не пытай. А друг дружку не выдадут!

– Во оно как! А чье это гнездо мы разорять-то будем? – не понял дьяк. – Мы ж, чай, не птицеловы какие-то?

– Татей-лазутчиков, наймитов чужеземных разорять будем, – пояснил Николай.

– Теперь понял! А ловко ты эту дуреху бабу на чистую воду вывел! Даже и пытать ее не пришлось, а жаль!

Михаил это произнес одновременно с гордостью за князя и с какой-то потаенной грустью. Как будто его на большом празднике обделили дорогим подарком. Пытки – они как-то более привычные и понятнее для него, чем чудные методы дознания Николая. Князь посмотрел на слегка сконфуженного дьяка и спросил:

– Ко мне в услужение пойдешь?

Михаил чуть не подпрыгнул от такого неожиданного вопроса и лишь радостно закивал головой.

– И чего же не пойтить к тебе, князь? Пойду, и с большим удовольствием! Мне наш новый боярин – во где уже сидит! – Дьяк провел рукой по горлу и покосился на входную дверь.

– Хорошо! Я договорюсь с твоим боярином, а Антип-то где?

– Так после наших с тобой тверских дел так там и остался. Теперь его дьяком сделали. Он там разбойной губой заправляет.

– То, что Антип в Твери – это даже очень хорошо! Хочу отправить ему письмо. Мне нужно, чтобы воевода, боярин Дмитрий Сергеевич Мыский, отписал мне, как мы с ним купеческих разбойников изловили и за что их вместе с их хозяевами прилюдно казнили.

– Это ты про отца этой девки и его тверского брата?

– Про них самых, – подтвердил Николай.

– Сейчас и отпишу, а через день-другой и ответ ожидать можно будет!

– Заодно спроси Антипа – не желает ли и он под мою руку встать?

– Так ты, князь, весь Разбойный приказ к себе заберешь! – рассмеялся Михаил.

– Для дела нужно будет – всех смышленых заберу к себе! – хитро усмехнулся в ответ Николай.

Вскоре вернулся боярин, и Николай сказал, что забирает к себе дьяка Михаила. Начальник Разбойного приказа хотел было возразить, но князь так посмотрел ему в глаза, что тот резко замолк и лишь согласно кивнул головой.

– Раз это для государева дела нужно, так я никак не против, – тихо промолвил он.

Вместе с дьяком Михаилом Николай отправился на розыски Андрея Яковлевича. Тот оказался на своем рабочем месте, в Посольском приказе, и с радостью встретил князя.

– Что привело тебя ко мне? – спросил Андрей Яковлевич, внимательно вглядываясь в лицо Николая.

Пока он усаживал гостей за широким столом на удобных лавках с мягкими тюфяками, он понял, что тот пришел к нему неспроста. А когда князь вкратце рассказал свою историю, то вскочил с лавки и захотел сейчас же бежать к своему другу и попытаться его образумить.

– Мне срочно нужна одежда иностранного покроя! Для меня и дьяка. – остановил его Николай. – Сейчас важно раздавить гнездо смуты, пока они не успели перед наступлением Стефана Батория сделать свое черное дело! А потом уже буду решать личные дела!

Андрей Яковлевич удивленно посмотрел на Николая. Пришлось ему объяснить свою задумку.

– Снова хитришь! А не суешь ли ты добровольно свою голову в петлю? Тебя же иноземцы просто могут убить, и концов тогда не найдешь! Может, просто сообщить царю, и пусть он в Немецкую слободу своих стрельцов посылает с обыском!

– И кого они там поймают? Какую-нибудь мелкую сошку, которая и медной копейки не стоит? А крупная рыба под шумок уплывет в тихую гавань и через месяц-другой сызнова начнет гадить!

– Может, ты и прав, но прошу тебя – будь осторожен!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – улыбнулся в ответ Николай. – И очень прошу тебя, когда будешь у Алексея Никифоровича, скажи ему, что я извиняюсь, что, не предупредив, покинул его дом. Марфа, наверное, сильно переживает из-за того, что я ей ничего не объяснил про эту девку. Скажи, что у меня срочное дело по дипломатической линии! Ну, уехал я на время по твоему распоряжению. Я же еще у тебя в ведомственных списках тоже числюсь. А когда мне удастся разобраться с врагами, я обязательно вернусь в дом Алексея Никифоровича и все им объясню!

У Андрея Яковлевича в Посольском приказе нашлась бы одежда на любой вкус. Как истинный дипломат и разведчик, он не пренебрегал изучением всех тонкостей заморского этикета, манеры поведения и особенностей ношения одежды, а поэтому собирал все, что считал полезным для своей работы. Ведь иногда в чужой стране не выделяться на фоне ее обитателей бывает весьма полезно для успешного выполнения ответственных государственных дел. А подобными делами Андрей Яковлевич не пренебрегал. У него уже была своя сеть агентуры в разных странах, которая регулярно доносила ему самые последние новости из-за границы. И соответственно, о самых важных из них через него узнавал и сам царь.

Но не одежда оказалась самой большой проблемой для Николая. Самой большой проблемой для него стало бритье Михаила. Он никак не хотел расстаться с бородой. Битый час пришлось его уговаривать, а тот ни в какую! Не буду, и все тут!

– Ты послушай, князь! Побойся Бога! Где это ты видел дьяка да без бороды? Надо мною даже деревенские козы смеяться будут! У них и то борода есть! – возмущался и спорил до хрипоты дьяк. – Ты же сам меня безбородого стесняться будешь!

Но когда он увидел, что князь ради дела провел над собой подобное кощунство и остался без бороды, все-таки, скрепя сердце, согласился. Но не за просто так. Николай ему пообещал за то, что он побреется, заказать у его знакомого кузнеца добрую саблю. Так что из Посольского приказа вышли два гладкокожих француза в европейской одежде. Один из них шел в богатой одежде знатного дворянина да с тростью в руке, а второй, что победнее, нес за ним две толстые сумки. Оба сели в карету и тут же направились в Немецкую слободу. Через короткое время они остановились у небольшого домика аптеки. Вокруг него был разбит яблоневый сад, но сейчас, глубокой осенью, деревья стояли черные, безжизненные, слегка припорошенные снегом и в саду было весьма неуютно. Николай огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Он постучал специальным медным молотком по блестящей металлической пластине, и через мгновение дверь открыл кучерявый мальчонка.

– Господин аптекарь у себя? – на безупречном французском спросил Николай.

Благодаря своей матери, которая была профессиональным лингвистом, он прекрасно владел несколькими языками и тем был безмерно счастлив. Но на его удивление, подросток тоже ответил ему по-французски, и причем весьма сносно. Князь удивленно поднял бровь.

– В этой чертовой глуши, где говорят на каком-то диком наречии, я встречаю человека, который говорит со мной на моем родном языке? Браво, мальчик! Ты был в Париже? В твоей речи есть что-то такое от произношения парижан!

Николай фамильярно потрепал мальчонку по голове, но в это время к нему подошел дородный мужчина в вычурном зеленом камзоле и тоже по-французски ответил:

– Месье, мы не настолько хорошо говорим по-французски, как вы. По вашему произношению сразу почувствуешь истинного француза, да и внешность, и манера общаться выдает в вас настоящего европейца. Просто невозможно ошибиться! А мы лишь несколько лет вместе с моим сыном жили во Франции, когда я учился в вашем парижском университете.

– Как бы там ни было, но, черт побери, приятно в этой дыре иметь дело с цивилизованными людьми, а не с какими-то местными дикарями! – жеманно воскликнул Николай и тут же возмутился. – Представляете, они даже и двух слов на нормальном языке связать не могут!

– Вы правы! Дикари! Что с них возьмешь? Да что вы стоите? Проходите! Ваш слуга тоже может войти в дом, – радушно произнес хозяин аптеки. – Так чем я обязан вашему визиту?

– Я только с дороги. Еще не пришел в себя. Так что извините меня за внезапное вторжение. Что-то у меня голова сильно разболелась. Видимо, переутомился. Знаете ли, на меня вообще дорога очень плохо влияет, но никак не могу без нее! Я ведь географ, а здесь, в этой глуши, понимаете ли, нет такой элементарной вещи, как аптека! Это просто какой-то ужас! Как эти дикари здесь живут без врачей и лекарств – я просто не представляю!

– Кристап, ты все слышал? У господина сильно болит голова! Принеси нашему гостю мои специальные капли.

Подросток молча кивнул и ушел, а Николай с любопытством огляделся по сторонам. Некоторое время он рассматривал обстановку. Потом остановил взгляд на Михаиле, который так и стоял с двумя сумками в руках.

– Ну, что стоишь, болван?! Поставь сумки на пол и принеси мне из кареты мой платок!

Произнося эти фразы, князь стал загадочно манипулировать руками. Странные жесты несколько смутили аптекаря, и он удивленно посмотрел на гостя.

– У меня глухонемой слуга. Вот я и научил его понимать придуманные мною жесты! – вальяжно махнул вслед уходящему Михаилу «француз».

– Так вы тоже ученый? – удивленно спросил немец.

– В некоторой степени да! – безразлично ответил Николай. – Пришлось по скуке окончить несколько университетов в Европе, а после – у меня были многочисленные путешествия, различные знакомства, причем на самом высоком уровне, и вот дороги привели меня сюда, на эту забытую Богом землю.

– И чем вы намерены здесь заниматься?

– Я прибыл сюда по приглашению здешнего московского царя. Он как-то прослышал обо мне и пригласил к себе через моего короля, Генриха III. Как-то во время визита к его величеству, в его дворец, мой король мне сказал, что царь Иван из далекой Руси будет весьма рад, если к нему в Москву приедет географ. Ему необходима помощь ученого человека в составлении карт его государства. Я сейчас только что из Англии. Там по поручению королевы Елизаветы я выполнял одну секретную миссию в Ирландии. Вы ведь, наверно, знаете, что там совсем недавно трагически скончался Маршал Ирландии, сэр Уолтер Девере, граф Эссекса?

– Нет, совершенно не знаком с делами, происходящими на этом уединенном острове, – удрученно развел руками аптекарь. – Но говорят, что у них королева протестантка и что она самым жестоким образом казнила на своем острове почти всех католиков!

– Не верьте сплетням! Посмотрите на меня! Я ведь жив! Хотя, если вы не были в Англии и Ирландии, то вам и историю про гибель Маршала Ирландии слушать будет совершенно неинтересно! – беспечно махнул рукой Николай и взял платок у тихо подошедшего к нему Михаила, громко высморкался, а затем продолжил: – Противная погода, скажу я вам, в этих краях! Не находите? И как только люди могут здесь жить? Сейчас на берегу теплого Средиземного моря можно сидеть и греться в нежных лучах солнца! У меня там есть свои владения. Там я частенько провожу осень. Это действительно – истинно райский уголок Земли.