Текст книги "Сказка для взрослых"

ХХVIII

На месте лежки кабанов с самого утра творилось что-то непередаваемое: звереныши носились взад-вперед, визжа, крича и подпрыгивая. Кабаны с котом попытались удалиться на излюбленное место возлежаний, но щенячья увлеченность вкупе со смекалкой шакаленка не позволили уважаемым аксакалам остаться в стороне от происходящего. Вначале их чуть ли не силой вовлекли в бешеное действо валялок, догонялок и убегалок, а когда вовлеченные в игру гуру поймали кураж, то подрастающая живность с диким воем пыталась спасти свои пятые точки в лесной чаще. Набегавшиеся вусмерть участники описанного сумасшествия развалились на поляне, забывшись сном. Шакаленок, по обыкновению, посапывал рядом с предводителем, упершись в него носом. Ни он, ни старый кабан, ни кто-либо еще на поляне не слышал тихо подкравшихся волков. Хищники ловко схватили шакаленка, зажав его пасть лапой, и быстро скрылись в зарослях. Все время пути от места кабаньей лежки до владений старого шакала (а это именно он приказал волкам приволочь животинку) похищенный щенок пребывал в шоковом состоянии. Он не понимал, что происходит, и от этого ему становилось еще страшнее.

Старый шакал появился, как всегда, эффектно. Выждав внушительную паузу и дав пленнику возможность почувствовать, откуда в экстремальных ситуациях выделяется адреналин, великий инквизитор проявил все добродушие, уместное в подобных случаях:

– Ну, здравствуй, красивый и умный звереныш… Да-а, подрос ты. Я-то тебя еще совсем маленьким помню… Помню, как держал тебя на своих собственных лапах…

– ?

– Вижу, вижу удивление на твоей морде. Дело в том, что мы с твоим дедом – старые добрые друзья. Вот, собственно, поэтому, и потому, что он меня попросил, я и пригласил тебя в свои владения.

– Пригласили? – пискнул, почесываясь, шакаленок.

– Ну конечно, пригласил… Наверное, со стороны это выглядело не очень эстетично, но ты сам посуди – как, по-твоему, я должен был это сделать? Ты ведь не хотел бы, чтобы пострадали твои старые и новые друзья?

– Нет, не хотел бы. А они могли пострадать?

– Ну конечно! Кабаны, не знаю – почему, но считают нас, шакалов, своими врагами. Они думают, что мы норовим загнать их в стадо, и управлять, поставив предводителем подконтрольную зверушку.

– А вы разве не хотите этого?

– А ты сам подумай: для чего мне кабаны? Неужто в лесу другого зверья нет, более покладистого?

– Ну, кабанов с быками больше всех будет…

– Ну, будет – да и будет, – как бы безразлично сказал шакал и тихо, чтобы не услышал шакаленок, добавил, – и будет, и шашлык из них будет…

– Так, а?

– Послушай, друг мой: ну какая нам, шакалам, разница – что будет с кабанами, чего не будет… Давай-ка мы лучше покалякаем о твоих делах и похождениях. Мне дед твой сказал, что ты с группой зверенышей отправился в наши леса Льва искать… Неужто, самого Льва найти собрались?

– Собрались, – с недоверием ответил шакаленок.

– А зачем?

– Да вам не понравится.

– А ты за меня не решай, давай-ка я сам буду определяться – что мне нравится, а что нет.

– В общем, мы решили рассказать Льву о том, что в лесу нашем творится: что медведь во всем деда моего слушает, что травоядных хищники задирают ради развлечения, что жить в лесу становится все хуже и хуже… Ну и так далее…

– Понятно, – протянул шакал. – По всему видно, что скотина ты смышленая. А скажи мне: чего вы ожидали в результате получить ото Льва?

– Ну, мы думаем, что если ему все рассказать – то он наведет порядок…

– Э-э-э… Ты ведь медведя вашего неоднократно видел, не так ли?

– Конечно, видел.

– Ответь мне, только честно: может ли медведь делать что-либо, кроме того, что пить мед и гулять? Ты вообще веришь, что он способен управлять лесом?

– Ну, я не знаю…

– Я же попросил тебя честно ответить, а не уйти от ответа.

– Думаю, не способен. Но тогда зачем мой дед поддержал на лесных выборах его, а не, скажем, кого-то из кабанов?

– Ты действительно хочешь услышать ответ? – торжествуя про себя, спросил старый шакал, поскольку ждал именно этого вопроса.

– Хочу, – просто ответил шакаленок.

– Тогда – слушай. Кабаны по своей природе – сильно свободолюбивые животные, стада держатся, только когда сами этого хотят, и жуть как не любят жить по команде.

– А разве это плохо?

– Это хорошо только в одном случае – когда война. Вот тогда ценнее этих зверей в лесу нету: они готовы защищать что угодно. Достаточно только назвать это что угодно Родиной. В мирное же время они, не зная, чем себя занять, лезут туда, куда им лезть ну совсем не положено – в управление лесом.

– Кем это не положено?

– Львом.

– Так мы же во Льва не верим.

– А не верим мы во Льва потому, что сами его придумали. Но кроме этого, придуманного Льва, еще есть и наш, настоящий Лев.

– Как это?

– У нас, у шакалов, есть свой Лев, настоящий… Правда, никакой он не Лев, а такой же шакал, как и мы.

– ?

– Лев – это его должность. А того Льва мы придумали, чтобы зверьем управлять легче было…

– А того, что настоящий – тоже придумали, чтобы шакальем управлять легче было, – перебил оратора шакаленок.

– А ты способный…

– А то, – по-кабаньи ответил щенок. – Так почему кабанам не положено лезть в управление?

– Видишь ли, если кабаны залезут в управление – нам там делать нечего будет, их ведь большинство в лесу, вот они и будут выбирать своих представителей. Того и глядишь, на нас охоту откроют. А пока мы при власти, то всем хорошо.

– Кому – всем?

– Кому, кому… Нам всем хорошо. А будут кабаны – плохо будет.

– Так может – не всем плохо будет, а только вам, да таким, как вы и мой дед?

– А для меня, грамотный ты мой, – сказал, раздражаясь, старый шакал, – «всем» – это мне, и если мне плохо – значит, и всем тоже не хорошо. Как думаешь, благодаря чему шакалы здесь неплохо живут?

– Благодаря тому, что все остальные живут плохо.

– С тобой невозможно разговаривать.

– Зато с вами легко – вас легче разозлить, чем котяру. Его, по-моему, вообще нельзя разозлить. Из этого неутешительное заключение: вы либо глупы, либо стары…

– Ты пытаешься меня обидеть?

– Да.

– А для чего?

– А для чего мы вообще что-либо делаем? Ради выгоды, конечно.

– Какой? – пришло время удивляться старому шакалу.

– Давайте вначале вы ответите на мои вопросы – мы ведь с этого начали, а затем уж я вам расскажу, зачем сюда пожаловал, – сказал и осекся шакаленок.

Старый шакал зафиксировал конфуз щенка, но, потрясенный услышанным, не обратил на него внимания.

– Хорошо, спрашивай.

– Скажите, только честно: вот тот Лев, который наш, который шакакл – он ведь придумка наших аксакалов? Я прав?

– Прав, – просто ответил кознеплет.

– А для чего?

– Ты ведь уже сам ответил на этот вопрос – чтобы легче было управлять шакалами. Когда зверье боится – им легко управлять. Вот мы и запугиваем наших соплеменников, говоря, что Лев, мол, сказал делать то-то и то-то, а кто не будет этого делать – тому кирдык.

– Но ведь тот Лев, что у остального зверья, то же самое говорит.

– То же, да не то же. Тот Лев говорит – нельзя делать это и вот это, потому как это грех, а за грех обязательно будет наказание. Наш Лев говорит, что все, чего нельзя делать – нельзя делать только по отношению к шакалам, но можно делать по отношению ко всем остальным.

– Получается, нас, шакалов, мясом не корми – дай попаскудничать?

– Получается, так. Все звери в лесу порочны – такая уж у них природа, а мы, шакалы – особенно. Вот наши предки, узрев сию особенность нашего вида, и придумали – как, играя на пороках, загнать зверье одного вида в стадо. И загнали, да насыплется куча шишек на их святые головы. И знаешь, так ведь можно было из любого вида сделать то, что вышло из шакалов…

– И из ежиков?

– Да хоть из кроликов… Два-три поколения, и пожалуйста – новый вид ушастых, который перестанет здороваться с волками и лисами, осознав величие собственного предназначения.

– Интересно, – констатировал шакаленок.

– Еще бы! Потому-то мы столько времени уделяем подрастающему шакальему поколению: учим, рассказываем, что они избраны, чтобы быть избранными, приглаживаем, потакаем в развитии пороков и хвалим, хвалим, хвалим…

– А для чего три раза хвалите?

– Видишь ли, любая зверушка, даже очень глупая и бестолковая, если ее хвалить по сто раз на дню, в конце концов уверует в собственную исключительность. Мы рассказываем шакалам, что они – самые лучшие, а все остальные – глупые, и в результате обучаемые начинают вести себя соответствующим образом. Поверь мне на слово: любая глупая, но уверенная в своей исключительности зверушка всегда выиграет интеллектуальную дуэль у гениальной и неуверенной.

– Но ведь среди кабанов есть немало способной живности.

– Безусловно, есть. Возможно, даже побольше, чем среди нашего брата. Но отсутствие традиций в воспитании и четкой системы управления этим стадом со стороны мудрейших представителей их вида не позволяет этой скотине занять ключевые позиции в их же лесу.

– Да, – сказал шакаленок.

– Да, – резюмировал старый шакал. – Ты все узнал, что хотел?

– Нет. Не совсем. Не уверен.

– Уговор помнишь?

– Угу.

– Твоя очередь ответ держать. Так ради какой выгоды ты меня пытался обидеть?

– Ради материальной.

– Поясни.

– Шишки.

– Я понимаю, что не ветки. Можешь поподробнее?

– Все очень просто: мне надо много шишек.

– Для чего?

– Хочу здесь жить остаться.

– Надолго?

– Навсегда. Мне здесь понравилось: много развлечений всяческих, удовольствий, а я, как вы успели заметить, люблю это очень и очень.

– Чтобы навсегда остаться – действительно много шишек понадобится, – как бы про себя сказал шакал.

– А я на мало и не соглашусь.

– А я тебе еще ничего и не предлагал.

– Предложите.

– Это с чего такие выводы?

– С ума недюжинного да хитрости врожденной.

Старому шакалу начинало нравиться общение со щенком. Он даже успел подумать – а не взять ли гаденыша к себе в ученики, тем более что с котом вопрос уже был решен.

– Ну-ну, – сказал, прищуриваясь шакал, – говори.

– Вы же хотите заменить кабаньего предводителя на смутьяна?

– Ну, хочу.

– Вот.

– Что – вот?

– Вот – я могу помочь вам в этом нелегком вопросе. Естественно, не за просто так. Более того, если договоримся о цене – то и кота солью вместе с ним. А? Как вам такой расклад?

– А котячьего друга?

– Ну, это будет несколько дороже, – сказал уверенно щенок, царапая когтем пенек, на котором восседал.

– Договоримся, – ответил, облизнувшись, старый шакал.

– Не, так не пойдет. Давайте сразу договариваться, а то я вас, шакалов, знаю: обещать – наобещаете, а потом – ломаного желудя не дождешься.

– Молодец, носатый, уважаю! Говори – сколько хочешь?

– За каждого по отдельности или оптом?

– Давай оптом. Оптом дешевле должно быть.

– Должно, да не должно. У меня будет дороже.

– С чего это?

– С того, что, насколько я понял из заинтересованности, написанной на вашей хитрой морде, иных предложений по изведению кабанов к вам пока не поступало. Так?

– Ну, так.

– А раз так, то получается, что мое предложение – единственное и уникальное. Вот потому, ввиду отсутствия конкуренции, я и буду пользоваться своим монопольным положением, извлекая, так сказать максимальную выгоду из описанной ситуации.

– Ну, толстоносый, ты и скотина, ну и зараза, ну и…

– На себя посмотрите… Не хотите – тогда я пойду.

– Ладно, не переигрывай. Давай, говори свою цену.

– Пять миллионов шишек.

– Ничего себе, пять… А почему не десять?

– Хорошо – десять миллионов, убедили.

– Ты же говорил – пять? – возмутился шакал.

– Цена поменялась, и продолжает расти… Можем, конечно, подождать… Вдруг упадет…

– Хорошо, хорошо, я согласен.

Шакаленок не поверил собственным ушам. Сей факт не сокрылся от взгляда старого шакала:

– А если у нас все получится, то предложу тебе место моего ученика – работы особо никакой, а доходы знатные.

Шакаленок находился в шоке еще несколько минут:

– Только я хочу задаток.

– Сколько?

– Половину.

– Не, так не пойдет. Я тебе половину – а вдруг ты свое слово не сдержишь?

Шакаленок растерялся:

– А сколько можно?

– Ну, скажем, тысяч двадцать-тридцать.

– Я согласен. Сорок.

– Вот же, зараза способная! Хорошо, договорились. Давай, выкладывай – как собираешься кабанов с котом сдавать?

Старый шакал еще долго общался с шакаленком, не переставая удивляться пытливости его молодого ума и восхищаясь его не по годам «здоровой» алчностью и цинизмом. Для него вопрос с преемником был решен окончательно.

А на родине зверушек продолжалась подготовка ко вселесным выборам представителей. Действо сие было воистину сказочным: куча хищников и шакалов, кося под бедных овечек, тратили миллионы шишек, выставляя собственные образы на показ плебсу лесному. Тысячи травоядных, движимых алчным желанием срубить по-легкому шишек, гоняли по лесу с высунутыми языками, доказывая встречным-поперечным, что рекламируемый ими хищник – самый честный и некровожадный зверь, который и хищником-то является исключительно номинально, и травку жрет, аки агнец, и клыки точит только о специально оборудованные оленьи рога. В общем, врали все, как могли, и, что интересно – старые звери, совсем как зеленая молодежь, не успевшая нюхнуть жизни во всех ее проявлениях, верили этим байкам.

Множество проходимцев шакальей наружности лихо зарабатывало на процедуре причесывания и отмывания мерзких тварей, рвавшихся в верха лесного политикума. Чего только стоили лозунги, придумываемые этими деятелями: «Голосуй сердцем!», «Честность и порядочность!», «Нам надо жить для добра!», «Задрать всех коррупционеров!», «Остановим банду!», «Свободу травоядным!», «Заберем все у хищников!» – и так далее. Во всем многообразии слоганов не хватало только мушкетерского «Один за всех и все за одного!». Хотя, возможно, я его где-то просто не усмотрел.

Некоторые звериные партии различного толка рождались непосредственно перед началом выборов и только на период выборов: запудрили мозги зверью, оттянули на себя голоса избирателей, поделили шишки, гульнули за победу и – до следующих выборов. Названия тоже были соответствующие, например – «Самые честные и справедливые». Эти предлагали забрать все у хищников и поделить поровну. Кстати, у людей что-то подобное тоже случалось, и там действительно все забрали. А вот с «поделить» потом – как-то не сложилось.

За полгода до выборов образовалась «Партия Белки Повторюхи». Эта Белка, которая Повторюха, очень хотела быть похожей на нерпу, но – то ли каши мало ела, то ли дури мало нюхала, а только до нерпы никак не дотягивала. Конечно, если бы ей в советчицы сову с ее мухоморами приставили, тогда было бы другое дело. Гнала бы пушистая беса и не парилась.

Еще в борьбе за власть принимало участие некое объединение кабанов под незамысловатым названием «Кабанья свобода», обещавшее сию мифическую свободу и кому попадя, и кому ни попадя. Хотя свобод всяческих в описываемых лесах было и так – хоть завались. А еще, кроме никому не нужной свободы, объединение крошило батон на шакалов, виня толстоносых во всех смертных грехах, да и не смертных тоже, хотя шишки на весь этот бедлам давали, опять же, шакалы, потому как считали, что лучше самим придумать управляемое зло, нежели ждать, пока это зло организуется и даст прикурить шельмоватым.

Во всем сказочном действе создания однодневных партий всегда существовала одна и та же проблема: как убедить зверьков голосовать за появившееся из ниоткуда неизвестно что под гордым названием «партия»? Тут на помощь организаторам приходили шакалы-консультанты (хотя организаторами тоже были шакалы). Они приглашали за немалый гонорар разных известных в лесу героев: то Бегуна за апельсином позовут, то Шута горохового… Но все это было щенячьим лепетом по сравнению с главным быком партии «Укус». Здоровенный скотин смешнее всех выглядел на рекламных плакатах: он бычил брови и тупил морду, пытаясь казаться сильным, бесстрашным и несгибаемым борцом со всем нечестным и несправедливым, но при этом до дрожи в коленках обожал шишки и все, что можно было приобрести за них. Он лично придумал рекламный слоган, развешанный на каждой опушке: «Пришло время укуса!». При этом кого кусать, для чего и главное – за что, скотина, естественно, не знала. Ему давали шишки и обещали сделать смотрящим над стольной поляной, вот животная и старалась.

Нерпа с легавым псом в выборах принять участия не могли из-за нахождения в местах, хоть и не столь отдаленных, как человеческая Колыма, но зато в таких же закрытых и уединенных. Лидером предвыборной гонки, со слов воронья, оставалась партия лесных территорий. Ее считали партией бегемота, то есть – медведя, потому как именно благодаря ей медведь добрался до заветного лесного рулила с его закромами.

Время выборов по праву можно назвать звездным часом каркающих сплетниц – вот уж они отрывались, так отрывались! Казалось, шишки сами текли в их лживые клювы, но и пахали пернатые, что называется, не закрывая варежки, ни днем ни ночью. Кикиморы, чья профессия считалась по определению древнейшей, нет-нет да и подвергали сомнению устоявшийся постулат, созерцая творимое черноротыми.

С к а з о ч н и к: Одним из основных критериев сказочной демократии считалось наличие большого количества независимых сплетниц, вот, типа, чем их в лесу больше – тем демократия крепче. Правда, независимыми вороны были очень условно, ибо работали пернатые исключительно за шишки, а не ради искусства. Учитывая же, что самые большие шишки в лесу были в распоряжении старого шакала, а тот, ввиду природной скупости и прижимистости, их за просто так не раздавал, то и пели болтухи только под дудку толстоносой твари – не отражая лесные события, а искажая их.

Вот написал отсебятины, сижу и думаю: а у людей-то, походу, демократия тоже сказочная получается?..

Редактор: – Ого, сказочник, ну тебя и торкнуло! Ты чего куришь?

С к а з о ч н и к: – Да не курю я вообще.

Редактор: – Ну так пойди, чайку хлебни. Может, попустит.

С к а з о ч н и к: – Уже хлебнул. Не попускает.

Редактор: – Ты, это, фильтруй прозу, а то допишемся! Подведешь обоих под цугундер…

С к а з о ч н и к: – Слушай, может, хоть ты мне объяснишь – кто такой этот цугундер?

Редактор: – Нет, у вас, сказочников, точно не все дома. Я ему о крамоле талдычу, а он меня за цугундер спрашивает.

С к а з о ч н и к: – О! «Крамолу талдычить» – это как? Может, объяснишь?

Редактор: – Горе мне! И откуда ты только свалился на мою голову, писака? Все, абзац, иду пить чай. А ты – пиши и думай. А еще лучше – думай, чего пишешь, умник. Выучился бы, что ли, на певца!

С к а з о ч н и к: – Вот и мне эта мысль все чаще покоя не дает. А и вправду… Может, еще не поздно?

ХХIХ

Шакаленок вернулся на кабанью лежку спустя два дня. Все это время коту казалось странным, почему старый кабан особо не парился на этот счет. Предводитель, готовый вцепиться в глотку любому, не так посмотревшему в сторону шакаленка, как-то равнодушно ответил на вопрос о местонахождении щенка:

– Ну, гуляет себе где-то, дело молодое. Пущай порезвится! Нагуляется – сам вернется.

Котяра что-то заподозрил, но сразу развивать тему не стал, а позднее сей эпизод сам вылетел из его и без того перегруженной башки.

– Где был? Чего видел? – спросил кот гулевана.

– В гостях был, гулял… – ответил шакаленок, понимая, что пропетлять в разговоре с лохматым вряд ли получится.

– Давай-ка, животина, с этого места поподробнее.

– В общем, сперли меня два дня назад волки…

– Как это – сперли?

– Да утащили, когда спал, и поволокли к самому старому шакалу. А он мне весь вечер по ушам ездил да сказки разные о нашем шакальем предназначении рассказывал.

– И все?

– Нет. Еще угощал всякими вкусняшками.

– Ага! Мы, значит, за него переживали, а он со старым шакалом плюшками баловался! Ты хоть знаешь, как кабан нервничал? – спросил котяра, повысив голос.

– Что, сильно?

– Очень. Очень сильно нервничал, – спокойно подтвердил предводитель, кивнув головой и отгрызая кусок какого-то корнеплода.

– Но я ведь не мог сообщить о своем местонахождении! – пискнул растерявшийся шакаленок. – А как только смог – сразу вернулся.

– Честно? – грозно спросил кабан.

– Зуб даю, – по-кабаньи ответил щенок.

– А чего от тебя хитроплет хотел-то? – не унимался котяра.

– Хотел, чтобы я о вас ему все рассказывал. Ну, типа: где были, с кем общались, чего мутите.

– А ты?

– А я быка включил и идиотом прикинулся. Ну и пока он мне по ушам ездил, знай себе, вкусняшки наминал.

– И до чего договорились?

– Я ему торжественно пообещал сотрудничать, за что получил предоплату, дотянуть которую сюда самостоятельно не смог по причине изможденности организма, образовавшейся вследствие накопившейся усталости.

– А скажи-ка мне, умное животное: ты хоть не проговорился, кто смуту на поляне у болот замутил?

– Не-а.

– Точно?

– Ага.

– Ну, это хорошо. Рановато пока джина из бутылки выпускать.

– Кого выпускать? – хором спросили звери.

Кот спохватился, бросил взгляд на слушателей и отморозился:

– Как, вы говорите, я сказал? «Джина из бутылки»? Понятия не имею. Вы себе не представляете, сколько разной гадости помнят эти мозги, – резюмировал кот. – Вырвалось. Я хотел сказать: не надо пока старому шакалу знать о виновниках его проблем. Не готовы мы еще. Самую малость не готовы.

Более на полянке ничего интересного не произошло, разве что – предводитель уединился с шакаленком и долго что-то обсуждал. Кот наблюдал за их общением из укромного местечка, но причин для беспокойства в этом проявлении дружбы двух зверушек не узрел.

Прошло несколько дней, и на кабанью лежку пожаловала сова. Злая, дерганная и раздраженная пернатая нервно крутила башкой и шмыгала клювом, пялила глазища и чесалась в разных местах.

– Привет, красавица! – сострил, чуть не поперхнувшись, котяра.

– Будешь дразниться – уйду! – обиделась пучеглазая.

– И вовсе я не дразнюсь! Что думал – то и сказал. Конечно, на болоте ты была несколько… Немного более… Ну, выглядела… – никак не мог подобрать эпитет полосатый. – В общем, на болоте ты выглядела как бы посвежее.

– Так на болоте я у себя дома, а здесь…

– Я так понимаю, где-то неделю ты без стимуляторов?

– Неделю? Да я уже целую вечность без пищи! Чтоб его!..

– Кого?

– Да шакала старого! Дури не дает, а работать заставляет! Что я ему – нанималась, что ли?

– Так это он тебя ко мне прислал?

– Нет, – быстро ответила сова, – я тут сама по себе… По своей инициативе… Ну… в общем, шакал послал…

– И че ему надо?

– Послал разузнать – кто смуту в лесу провоцирует да беспорядки устраивает.

– Узнала?

– Запросто.

– И кто?

– Ты со старым кабаном.

– А если узнала – почему шакалу не доложила?

– Я, котяра – птица вольная: хочу – докладываю, не хочу – не докладываю. Вот если захочу, то да… А уж если не захочу, то тут, как говорится, не говорится…

Сова была явно не в ударе: бредила, не могла сосредоточиться, сбивалась, ее плющило, топырило и колбасило одновременно. При этом, по всему было видно, что колбасило пучеглазую даже покруче, нежели плющило…

С к а з о ч н и к: Мои чебурашки иногда со школы такие перлы приносят! Послушаешь – вроде глупость несусветная, бред бредом, а только проходит небольшой промежуток времени – и не замечаешь, как с языка срываются не свойственные возрасту неологизмы типа: «пучком», «походу», «завтыкать», «накосячить»… Мало того, что дома начинаешь разговаривать, как подросток, так еще и на работе забываешь фильтровать, так сказать, базар. В общем – капец полный!..

– Я не ищу повода поругаться, – сказал примирительным тоном кот. – Просто интересно – почему ты не рассказала все шакалу? Он ведь тебя именно за этим отправил?

– Ну, во-первых, – ответила, почесываясь сова, – я обещала тебе помочь… Помнишь? Еще там, на моем болотце… На моем таком классном волшебном болотце…

– А во-вторых? – ворвался в воспоминания пернатой кот.

– Что – во-вторых? – не поняла пучеглазая.

– Ты сказала, что «во-первых, обещала мне помочь».

– Ну? Обещала – помогу. Я – птица правильная, за щебет отвечаю.

– А во-вторых? – повторил вопрос кот.

– Что – во-вторых? – и дальше тупила пернатая.

– Это я у тебя хочу узнать: что во-вторых?! – развел лапами котяра.

– А я тут при чем? – напряглась глазастая, икнула и почесалась.

– Как это – при чем? Это же ты хотела мне чего-то сказать во-вторых…

– Я хотела? Я чего-то хотела? Чего же я хотела?.. – бредила пернатая. – Я ведь точно чего-то хотела… Ну, мухоморов хотела, домой на болото хотела, воткнуть, в общем, тоже хотела…

– Ты хотела мне чего-то сказать!

– Да… – смотря в никуда, резюмировала пернатая, и опять почесалась в области крепления лапок к огромному туловищу.

– Да, – сдался лохматый. – Ты мне хотела помочь, и все.

– Почему же – все? Я еще хотела шакалу насолить.

– Ага, наконец-то! Во-первых, ты хотела помочь мне, а во-вторых – насолить шакалу… Так?

– А я разве не так говорила?

– Ладно, проехали. Знаешь, с тобой, красивой и уставшей, интересно общаться. Тебе никто раньше об этом не говорил?

– О чем? – опять тупанула пернатая.

Кот понял, что состояние, в котором находилась сова, позволяло ей более-менее адекватно воспринимать только какую-то часть диалога. Другая же его часть выпадала из сознания пернатой, не оставляя там ровным счетом никаких следов. Черные дыры разума пучеглазой собеседницы со временем становились все больше, двигались хаотично и время от времени пересекались друг с другом, не давая птице сосредоточиться на предмете обсуждения. Осознав это, полосатый прохвост решил изменить тактику:

– Ты кто? – в упор спросил лохматый пернатую.

– Я – прынцесса, – не задумываясь, выпалила чудища лесная.

– А откуда ты, красавица? – еле сдерживая хохот, произнес кот.

– Известно откуда, – кокетничая, отвечала глазастая, – из собственного царства… Из болотного собственного царства… Только царство это у меня ненадолго забрали… Но я его обязательно верну! По-любому верну! Сто процентов верну! Кикиморой буду, верну!

«У-у-у, куда хватила, – подумал котяра. – Кикиморой быть тебе точно не светит, на такой клюв вряд ли кто-то поведется, разве только с меду, или сдуру, да и то не факт – уж больно много и того, и другого понадобится».

– А шакалишку этого паскудного собственными крыльями придушу! Скажи, соловей!..

Кот не заметил, когда на полянке появился соловей-разбойник.

– Да полюбашу! Одногнашно. И двух мнений тут быть не могет. Это я вам говогю, шоловей-газбойник! Подонки! Шволоши! Пгедатели! Ну нишего, нам бы тока к гулилу добгаться – всем покагем, где гаки зимуют!

– Шакала, значит, не любите? – скорее утвердительно сказал, нежели спросил, котяра.

– Не-е-а, не любим, – хором ответили сова и соловей. – За что его любить, гада такого? Одно слово – шакал паршивый.

– Так вы ведь тоже из шакалов будете, – возразил кот.

– Тоге, да не то ге! Мы – шакалы ногмагьные, хоть, бывает, и гоним беша, а он – конкгетно пагшивый. Одногнашьно – пагшивый!

– Зачем тогда его слушаете, если он паршивый? – спросил котяра.

– Влиятельный. Полюбашу, влиятельный, жуб даю, – ответил за себя и сову соловей.

– Ага, так получается – вы его боитесь? – не удержался кот.

– Кто боится? Кого боится? Мы боимся? Ну, в общем – да, боимся. Есть немного. А что?

– Да вот, понимаете ли, думаю – как это вы мне собирались помочь мутить супротив шакала?

– Ну… Аккуратно, не внаглую, конечно, а тихонечко.

– Как это? – не понял кот.

– Как, как? – возмутился разбойник. – Шова, ты ге мне говогила, што он, типа, умнюшший… Кагоче, мы могем шакалу не говогить, што это ты шмуту жатеял на поляне вожле болота…

– Можем, – подтвердила сова и вновь почесалась.

– Точно? – переспросил котяра.

– Зуб даю, – ответила сова.

– Я тоге. Или нет, мне уге нешего, – резюмировал профессиональный свистун. – Я это – кикимогой буду.

– Хорошо. Это очень хорошо. Но только – сделаем все наоборот.

– Как это? – не понял соловей-разбойник.

– А? – поддержала его сова.

– Вы расскажете шакалу, что это мы с предводителем кабанов всю эту муть замутили. А если еще и приврете с три короба, то честь вам, как говориться, и хвала.

Сова с соловьем разинули то, что обычно разевают от удивления:

– А зачем?

– Так надо. Хотим толстоносого с насиженного места подвинуть.

Соловей даже присвистнул, хоть и не было чем:

– Нишего себе, кгуто. Магадцы! Одногнашно – магадцы.

– А не боишься, полосатый? – спросила сова, сосредоточившись на услышанном. – Шакал – скотина мстительная. Чтобы его подвинуть, надобно вначале медведя с лешим по миру пустить, и тока тогда…

– Так смуту против сладкой парочки-то мы и затеяли.

– Ну да, ну да… А для чего?

– Как для чего? – кот сделал вид будто не понял. – Для того, чтобы хитроплета подвинуть.

– Для чего? – повторила вопрос сова, пристально глядя на кота.

– Ну, чтобы его… ну, сместить, – заерзал лохматый.

– Послушай, матрац полосатый: водоросли на уши ты можешь цеплять кому угодно, даже моему компаньону соловью-разбойнику… А мене – не надо… Я хоть и белая местами, как блондинка, но умная, как филин, от чего, собственно, и страдаю, и на болото от жизни стольной упряталась все по той же причине… Понятно?

Котяра понял, что петлять больше не получится и придется весь план сове выкладывать, но тут ему на помощь неожиданно пришел старый кабан:

– Зря ты, котяра, все сразу ей не рассказал. Она ведь как бы за нас.

– Вот, – поддержала кабана сова.

– Ну, я это…

– Ох, если бы это, а то ведь ты только то… – чего-то пытался сказать кабан. – Короче, пернатая, расклад такой: мы замучиваем супротив полумедведей, подставляем шакала перед теми, кто его на это место определил и когда от него адреналином начнет разить на приличном расстоянии – вымогаем с негодяя шишки в огромном количестве.

– А для чего тогда вы хотите, чтобы он узнал раньше времени, кто муть мутит? Порвет ведь, и не задумается!

– Как «для чего»? – сделал паузу пытаясь найтись кабан. – Для того, чтобы с толстоносым торговаться. Ты сама посуди: если шакал не узнает, что муть в лесу именно мы мутим, то как он смекнет, с кем шишками делиться? А? Тут, понимаешь ли, пернатая, зацепка надобна, убедительная.

– Ты это сам придумал? – спросила кабана сова.

– Ага, сам, – кивнул кабан. – С котом. А что, что-то не так?

– Да нет, – спокойно ответила пучеглазая. – Если цель – шишки, то, наверное, так и стоит поступать…

– А если нет? – не удержался кабан.

– А если нет – то и нет… – сделала паузу пернатая, еще раз почесалась, и продолжила. – Ладно, будем считать, что убедили… Так и быть, поможем вам довести хитроплета до нервенного тика, но только, когда будете с толстоносым торговаться, чур – болото мое.

– Не вопрос, глазастая.

– По-любому, – подтвердил кабан.

Сова с соловьем-разбойником, о чем-то споря и почесывась, медленно удалились. Ругательства некогда свистящего хулигана еще долго доносились из лесной чащи. И только когда гостей и звук простыл, старый кабан вопросительно посмотрел на котяру…