Электронная библиотека » Елена Арсеньева » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 15:08


Автор книги: Елена Арсеньева


Жанр: Короткие любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Елена Арсеньева
Обреченная страдать
(Царица Евдокия Лопухина, Россия)

Царица Наталья Кирилловна долго проклинала тот день, когда впервые увидела этого человека. А ведь в ту минуту чудилось, будто принес он поддержку и спасение… Звали его полковник Франц Лефорт, и он привел своих солдат на помощь молодому царю Петру, искавшему в Троице-Сергиевом монастыре спасение от сестры своей, царевны Софьи, замыслившей его убийство и захват власти. Вслед за Лефортом в монастырь прибыли и другие иноземные офицеры, и стрелецкий Сухарев полк, оставшийся верным Петру. Но они все же пришли потом, дорожку им проложил именно Франц Лефорт, а оттого он и награжден был щедрее других, и в чинах повышен, в генералы произведен, и облечен доверием молодого государя. Только ведь всем известно – судьба одной рукой дает, другой норовит отнять, а потому Лефорт стал молодому царю другом, а матери его да жене – злейшим и коварнейшим врагом.

Государыня Наталья Кирилловна, когда женила сына, думала оторвать его от иноземцев, с которыми он пропадал на Плещеевом озере, в Переславле-Залесском. Там строил он какие-то ладьи, флотилию какую-то ладил… Больно нужна она была кому-то, флотилия та, еще утонет дитя или застудится насмерть в ледяной водице! Вот и порешила царица отвлечь сына женитьбой на молодой красавице.

Она присматривала будущую невестку среди самых достойных московских боярышень и наконец приглядела девятнадцатилетнюю Евдокию Лопухину – красавицу, добрую, нежную, к тому ж хорошего, хоть и обедневшего рода. Небось Лопухины будут руки лизать царю Петру, многочисленных сторонников он приобретет через брак. А то, что Евдокия на три года старше Петра, никак не могло, по мнению Натальи Кирилловны, делу повредить, ибо жена и должна быть крепче, умней, опытней такого супруга, каким был Петруша. У него вечно ветер в голове, что с него возьмешь…

Свадьбу сыграли 27 января 1689 года, но счастье супружеское длилось недолго. Расчеты Натальи Кирилловны не оправдались: Евдокия не смогла удержать Петра около себя. Водяные забавы влекли его куда сильней, чем нежность молодой жены. И Наталья Кирилловна немедля на невестку озлобилась: пошто не сумела Петенькой владеть, да так, чтобы и шагу в сторону шагнуть не смел, не желал?

Да и не только Евдокия вызвала недовольство царицы – все Лопухины, на которых она так надеялась, оказались людьми злыми, скупыми, не знающими нимало в обхождении придворном, ябедниками, умов самых низких. Кругом начали шептаться, мол, если придут в милость и во власть Лопухины, то всем государством завладеют. И сам Петруша матушку укорял за то, что таких родственников скандальных ему подсудобила и жену немилую. Однако все это были вполне переживаемые мелкие нелады… А вот когда явился при дворе Франц Лефорт, тут-то и схватилась Наталья Кирилловна за голову.

Ведь увенчав себя шапкой Мономаха и взойдя на трон, Петр стал самодержавным государем, сам себе и всей державе Русской хозяином сделался, значит, считал, что все ему теперь позволено, от высокого до низменного. И когда невмоготу становилось ему терпеть монаршее благолепие, он облачался в кургузое и нелепое немецкое платье, натягивал на свои длинные, голенастые ноги женские чулки, всовывал ступни в башмаки с пряжками, прятал крутые кудри под париком, склеенным из волос каких-то иноземных баб, – и только его и видели! Теперь он не только на озерах пропадал, но и в Иноземной слободе. И слухи, которые о его подвигах тамошних доходили, повергали Наталью Кирилловну в ужас.

Лефорт, проклятущий Лефорт, сводил его то с одной девкой непотребной, то с другой. Распробует какую-нибудь сам, словно придворный отведыватель блюд, а потом подсовывает распочатую непотребницу русскому царю. Наталья Кирилловна слышала о дочери ювелира Боттихера, потом о дочери кабатчика Монса и не сомневалась, что имя девкам – легион.

А все почему? Потому что жена Петрушу не прельщает! Вот она-то, Наталья, в свое время так царя-батюшку Алексея Михайловича к себе причаровала, что он и глянуть в сторону не смел, не то чтобы по чужим постелям шарахаться. А Дунька Лопухина… Тьфу на нее, одно слово!

Наталья Кирилловна совершенно напрасно сравнивала сына с отцом, с государем Алексеем Михайловичем. Хоть и любил Алексей Михайлович постельные утехи, однако сравниться с Петром по одержимости никак не мог. То есть они вообще были как небо и земля. Лейб-медик Вильбуа сказал о молодом государе однажды: «В теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия». Петр просто физически не мог оставаться верным одной женщине, тем более – такой робкой и стыдливой, какой была Евдокия Лопухина. Но даже окажись она, как принято выражаться теперь, раскованной, это вызвало бы у мужа только лютый гнев и ревность. Что желательно видеть в любовнице, то не прощается жене! Жена должна рожать, а не затейничать.

Евдокия, впрочем, исправно рожала: сначала сына Алексея, потом еще двух сыновей – Александра и Павла, однако они умерли во младенчестве, а старший остался жив. Но и сын был так же немил отцу, как и жена – мужу. Всё, как родила младших, так будто отрезало: ни ночи больше не проводил с нею Петр. Дневал и ночевал в Немецкой слободе.

Тошно было Евдокии. Доходили слухи о «Монсихе», которая прочно пришила к своей юбке ее, Евдокииного, мужа. Уж и этого было бы довольно, чтобы чувствовать себя несчастной. А тут еще матушка-свекровушка знай шипела, каждый шаг охаивала, каждое слово переговаривала, поедом ела. Да только ли она одна? И золовка, Наталья, туда же… Да разве дело, чтоб сестра брата так ревновала, как она ревновала Петра? Любовнице такое пристало, но не родной сестре. Или… или правду шепчут старухи по темным, тайным кремлевским закоулкам? Шепотки, невзначай улавливаемые Евдокией, приводили ее в ужас, заставляли отмахиваться, открещиваться, как от великого греха… разве ж кровосмешение – не великий грех? Она заставляла себя не верить в сие, но стоило увидеть косящие от злости глаза царевны Натальи, как волей-неволей верилось в самое дурное.

И все же Евдокия любила мужа и любовь свою выказывала в немудреных письмах:

«Государю моему радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам из Переславля не замешкав. А я при милости матушки жива. Женишка твоя Дунька челом бьет».

«Лапушка мой, здравствуй на множество лет! Да милости у тебя прошу, как ты позволишь ли мне к тебе быть? И ты пожалуй о том, лапушка мой, отпиши. За сим женка твоя челом бьет».

«Предражайшему моему государю-радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, мой свет, на многие лета! Пожалуй, батюшка мой, не презри, свет, моего прошения: отпиши, батюшка мой, ко мне о здоровьи своем, чтоб мне, слыша о твоем здоровьи, радоваться. А сестрица твоя царевна Наталья Алексеевна в добром здоровьи. А про нас изволишь милостью своей памятовать, и я с Алешенькою жива. Женка твоя Дунька».

Сына Евдокия растила в любви к отцу, и Алексей тоже писал – трогательно и почтительно (с шести лет его начали учить грамоте): «Государю моему батюшку, царю Петру Алексеевичу, сынишка твой Алешка, благословения прося, и челом бьет. Прошу у тебя, государя-батюшки, милости: пожалуй, государь-батюшка, отпиши ко мне про свое многолетное здоровье, чтобы мне, государь-батюшка, слыша про твое многолетное здоровье, радоваться. Изволишь, государь-батюшка, милостью своей напаметовать, и тетушка и матушка в добром здравии, и я молитвами твоими при милости их жив. Сын твой Алексей бьет покорно челом».

А между тем над головой Евдокии, которая писала свои искренние, немудреные эпистолы, уже собирались тучи, и совсем сгустились они после смерти Натальи Кирилловны. Да-да, как ни странно, свекровь сдерживала своеволие Петра, своим пристрастием к старинной нерушимости брака утихомиривала его нежелание жить с Евдокией. Пусть и сама не любила ее, но – что Бог соединил, человек не разрушает.

Разрушает, еще как! Наталья Кирилловна умерла и не могла в том убедиться, а Евдокии вот привелось…

В 1697 году Петр и несколько ближних к нему людей (в их числе был непременный Франц Лефорт!) отправились в путешествие за границу. Переезжая из Курляндии в Пруссию, из Бранденбурга в Голландию, из Англии в Австрию, Петр не только учился западной науке и культуре, перенимал европейский политес. Он обдумывал свою личную жизнь и все отчетливее понимал, что не желает быть связанным с прежней, ненавидимой им старой Русью ни в чем. Даже через жену. Евдокия была в его глазах олицетворением боярской Руси – ненавидимой, постылой, отсталой. Он решил развестись с женой и окончательно отряхнуть с себя прах прошлого. Новую страну задумал он строить, новую женщину взять себе в царицы…

Дело было, впрочем, не только в нелюбви к самой тишайшей и скромнейшей Евдокии. Накануне отъезда Петра в Европу был открыт заговор Соковнина, Циклера и Пушкина, покушавшихся на жизнь царя. Был розыск, заговорщиков казнили, открыли их сообщников. Среди них оказалось много Лопухиных, пусть и дальних, но все же родственников царицы. Теперь Петру, который после панического бегства своего в Троицу был склонен к истерической панике (характер у него вообще был истерический!), чудилось, что гнездо предателей свито в самом Кремле. В том старом, шепотками и шелестами пронизанном Кремле, в его закоулках, в его покоях, в покоях Евдокии…

Напрасно продолжала она писать свои наивные письма, напрасно пеняла мужу на его охлаждение:

«Предражайшему моему государю, свету радости, Царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, мой батюшка, на множество лет! Прошу у тебя, свет-милости, обрадуй меня, батюшка, отпиши, свет мой, о здоровье своем, чтобы мне, бедной, в печалях своих порадоваться. Как ты, свет мой, изволил пойтить, и ко мне не пожаловал, не отписал о здоровье ни единой строчки. Только я, бедная, на свете бесчастная, то не пожалуешь, не пишешь о здоровьи своем. Не презри, свет мой, моего прошения. А сестрица твоя, Наталья Алексеевна, в добром здоровьи. Отпиши, радость моя, ко мне… И я с Алешенькою жива».

Да, напрасно… Петр принял решение развестись с женой и поручил своему дяде, Льву Кирилловичу Нарышкину, а потом боярину Тихону Никитичу Стрешневу склонить Евдокию к пострижению в монастырь. Затем он мечтал жениться на Анне Монс.

Однако Евдокия от пострижения отказалась. Приступить вплотную к ее уговорам помешало страшное событие: стрелецкий бунт. Вернее сказать, бунт случился, когда Петр еще был в отъезде, к его возвращению мятеж подавили, но осталось сделать главное: казнить стрельцов, возмутившихся против царя.

«Царь, Лефорт и Меншиков взяли каждый по топору. Петр приказал раздать топоры своим министрам и генералам. Когда же все были вооружены, каждый принялся за свою работу и отрубал головы. Меншиков приступил к делу так неловко, что царь надавал ему пощечин и показал, как должно отрубать головы», – свидетельствовал в своих записках современник и свидетель описываемых событий, Георг Гельбиг.

То есть руки Петра были по локоть обагрены кровью, сердце зачерствело до немоты, когда он вновь вернулся к решению судьбы Евдокии. Он слышал предсмертные хрипы людей за секунду до того, как отрубал им головы, – разве могли его смягчить слезы женщины, которую он не любил, которая мешала ему? Он и ее убил бы, но такая слава стала бы уж слишком скандальной. Ведь всем известна была нежная любовь к нему Евдокии, не виновной была перед мужем ничем, совершенно ничем, кроме одного: он хотел другую.

Впрочем, рассудить этак у Петра ни ума, ни сердца не хватило. Снова пришел на помощь Лефорт, за что ему и спасибо.

После возвращения Петр встретился с Евдокией не сразу, а лишь через две недели. Все это время он жил у Анны Монс. Да и для судьбоносного разговора с женой отправился не в Кремль, а в дом приближенного своего, Андрея Виниуса. Туда же привезли Евдокию. Долго шел разговор… Домашние слышали слезы царицы, жалобы: опоили-де тебя зельями, остудила-де тебя царевна Наталья Алексеевна, она уже и сына от меня велела увезти… «За что мстишь мне, не за любовь ли мою?!» – рыдая, спрашивала она. В ответ раздавались угрозы и крики Петра. И все же Евдокия идти в монастырь не согласилась, а в заступники себе призвала патриарха Адриана.

Наивная женщина… Доводы семидесятилетнего иерарха церкви ничего не значили для своевольного Петра. Он накричал на священника, заявил, что никому не позволит вмешиваться в свои семейные дела. И вот спустя три недели царицу посадили в закрытый возок и под конвоем солдат-преображенцев отвезли в Суздаль, в Покровский девичий монастырь, где и постригли под именем Елены.

Первое время ей было совсем плохо. Тесная келейка, ни копейки не определено на содержание. По сути дела, Петр оставил ее умирать с голоду. Помогали монахини. Скупо, но помогали родственники, разжалобившись ее письмами: «Здесь ведь ничего нет: все гнилое. Хоть я вам и прескушна, да что же делать. Покамест жива, пожалуйста, кормите, да поите, да одевайте нищую!»

Царица такое писала! Вернее, бывшая царица…

Местный архимандрит Досифей, жалея ее и стыдясь за царя, взялся доставлять посылки, подарки, деньги. Тоскуя по Евдокии, в Суздаль постепенно перебрался весь ее двор, даже любимый «карла» Иван Терентьевич. Росло в Москве недовольство нововведениями Петра – росла и помощь Евдокии, в которой теперь видели олицетворение всей страдающей под гнетом «чертушки» России. А тут еще прошел слух, будто Досифей, который славился своими пророчествами, предрек: Евдокия еще вернется ко двору, еще будет царицей.

О времени он не сказал, но все почему-то решили, что совсем скоро.

В монастыре остерегались принуждать ее носить монашеское. Она ходила в мирском, красивом и богатом платье, жила уже не в келейке убогой, а в отдельном домике, принимала у себя суздальского архиерея и воеводу, развлекалась старинным задельем всех русских цариц – вышиванием жемчугом и златом, завела у себя песельниц, ела что хотела. А все же тоска ее донимала. Даже не от заточения – свободней ли было в Кремле? Тоска была по сыну… и женская тоска. Правда, сестра Петра, царевна Марья Алексеевна, сообщала, как живет-поживает царевич Алексей. А с томлениями женского тела приходилось смиряться постом и молитвою.

Так прошло десять лет.


За это время Петр «Россию вздернул на дыбы», перемежая великие государственные свершения со столь же размашистым разгулом. Он серьезно помышлял о женитьбе на Анне Монс, строил корабли в Воронеже, учинял «всепьянейшие соборы», хоронил Лефорта и горько по нему горевал, возвеличивал Алексашку Меншикова, воевал со Швецией, был бит Карлом XII и сам его бивал, путешествовал по Европе, знакомился с юным королем Людовиком XV и даже на руках его носил, бормоча при том: «Я несу на руках всю Францию!», ссорился с сыном, огорчаясь его небрежением к государственным делам…

Между делом Петр уличил свою возлюбленную Анхен в измене с саксонским посланником Кенигсеном. Угораздило того поскользнуться на скользком бревне, переброшенном через ручей, упасть да и шею сломать, а в карманах его нашли влюбленные письма Анны…

Петр помиловал изменницу. Более того – дал согласие выйти ей замуж за прусского резидента Георга Иоганна фон Кайзерлинга… Правда, семейная жизнь ее недолго длилась – Кайзерлинг умер через четыре месяца после свадьбы. Потом Анна снова устраивала свою судьбу, и царь на это смотрел благосклонно. Он простил, вырвал предательницу из сердца, забыл ее и полюбил другую – Марту Скавронскую, Катеринушку свою ненаглядную… Но все же не отправил Анну в монастырь, на плаху не послал.

Неужели смягчилось его сердце? Неужели он способен быть человеколюбивым и добрым? Всякие ползли тогда слухи… Не они ли заставили Евдокию потерять осторожность?

Не только они. Прежде всего – ее сердце, которое так жаждало любви, что однажды позволило себе это сделать. Позволило себе полюбить!


Прошло десять лет с того дня, как Евдокия поселилась в Покровском монастыре. И вот однажды эконом-ключарь монастыря, Федор Пустынный, бывший также и духовником Евдокии, привел к ней старинного ее знакомца – офицера-преображенца Степана Глебова. Ему было тридцать семь лет, как и ей, Евдокию он знал с детства: когда-то они жили соседями на Солянке в Москве, близ Ивановского монастыря. Дружили их родственники – Лопухины и Глебовы, служили вместе. Глебов приехал в Суздаль набирать рекрутов, ну и решил заодно навестить старинную знакомую.

О ее делах была наслышана вся страна, спрашивать у Евдокии особо было нечего, вот разве на свое семейное неустройство пожаловаться: уже шестнадцать лет был Степан Богданович женат, да бессчастно, потому что жена тяжело болела. «Болит у нее пуп и весь прогнил, все из него течет, жить с ней нельзя», – говорил он.

Евдокия его жалела. Он жалел ее. По-русски жалеть означает любить.

Степан задержался в Суздале. Прислал опальной царице дорогие подарки: две шкурки песцов, две шкурки соболей и отрез парчовой ткани. Снова и снова заезжал в монастырь. Подолгу задерживался в келье Евдокии. А однажды пришел тайно, средь ночи, и остался до утра.

Удивительное дело – об этом знали все монахини. Знали – и не судили, не доносили, молчали мертво. Очень жалели Евдокию? Или боялись грозы, которая неминуемо обрушится на обитель, если вскроются те дела, которые в ней творились? Или рассчитывали на милости, которыми пожалует их Евдокия, когда вновь окажется на престоле? Наверное, и то, и другое, и третье сыграло тут свою роль.

Шло время. Степан Глебов то уезжал из Суздаля, то вновь туда нагрянывал – все же он был государев человек, себе не принадлежал. Любовники встречались, а в разлуке письмами обменивались, отчаянно надеясь, что вот да вымолит себе Степан Богданович у государя место воеводы в Суздале, и тогда…

«Не покинь ты меня, ради Господа Бога, сюды добивайся!» – писала любовнику Евдокия.

А время шло, и жизнь шла, и новые тучи собирались над головой царицы, которую словно бы от самого рождения обрекли на страдания из-за любви.

И поводом к новым страданиям стала та нелюбовь к отцу, которую питал царевич Алексей.

Он чужд и петровским забавам, и петровским государственным устремлениям. Напрасно отец пытался приохотить его к разгулу – Алексей был скорее сын своей матери, чем отца. Для него европейская цивилизованность, которую пытался насадить Петр, означала только неуемный разврат, а главное – какую-то неприятную суету, разрушение вековых устоев быта и веры, бесконечные войны… Он не мог простить отцу разлуки с матерью и ее заточения. И если он согласился быть крестным отцом новой отцовской любовницы, Марты Скавронской, крещенной Екатериной Алексеевной, то это не значило, что сам примирился с отцом.

Замечательно писал Н. Костомаров: «После того, что случилось между царем Петром и царицей Евдокиею, сердце царевича Алексея неизбежно должно было склониться на сторону матери; сын не мог полюбить отца, и по мере того, как отец упорно держал несчастную мать в утеснении, в сердце сына укоренялись нелюбовь и отвращение к родителю. Так должно было произойти, так и случилось. Алексей не мог любить отца после того, что отец сделал с его матерью. Естественно, должно было возникнуть в нем и отвращение от того, что было поводом к поступку отца с его матерью или что близко способствовало гонению, которое терпела его мать. Петр отверг Евдокию оттого, что ему нравилась другая женщина, а эта другая понравилась ему по иноземным приемам; в Евдокии Петру казались противными ее русские ласки, русский склад этой женщины. Петр осудил невинную супругу на монастырскую нищету в то самое время, когда объявил гонение русскому платью и русской бороде, русским нравам и обычаям, и естественно сыну было возненавидеть иноземщину за свою мать и стало ему в противоположность с иноземщиной дорогим все московско-русское… Все, что страдало с его матерью, должно было возбуждать в нем сочувствие; разом с матерью терпел русский народ, разоряемый завоевательными предприятиями Петра, – и вот у сына должно было образоваться противное отцовским воинственным влечениям миролюбивое настроение. Алексей не любил ни войны, ни военщины, не пленялся завоеваниями и приобретениями: его идеал был мир и покой. Одним словом, все, что особенно любил отец, должно было сделаться особенно противным сыну, и все, что ненавидел отец, тянуло к себе сыновнее сердце».

А вот блестящая, очень точная психологическая характеристика Алексея, данная историком С.М. Соловьевым в «Истории России с древнейших времен»:

«Из дошедших до нас источников мы не можем изучить в подробности характера Евдокии Федоровны и потому не считаем себя вправе решать вопрос, был ли похож на мать царевич Алексей. Но нам известен достаточно характер отца, известен и характер деда, и мы имеем полное право сказать, что царевич, не будучи похож на отца, был очень похож на деда – царя Алексея Михайловича. Царевич был умен: в этом мы можем положиться на свидетеля самого верного и беспристрастного, на самого Петра, который писал сыну: «Бог разума тебя не лишил». Царевич Алексей был охотник приобретать познания, если это не стоило большого труда, был охотник читать и пользоваться прочитанным; сознавал необходимость образования, необходимость для русского человека знать иностранные языки. Вообще, говоря о борьбе старого с новым в описываемое время, о людях, враждебных Петру и его делам, и включая в это число собственного сына его, должно соблюдать большую осторожность, иначе надобно будет поплатиться противоречием. Мы видели, что в России прежде Петра сознана была необходимость образования и преобразования, прежде Петра началась сильная борьба между старым и новым; явились люди, которые объявили греховною всякую новизну, всякое сближение с Западом и его наукою. Но не одни эти люди, не одни раскольники боролись с Петром. До Петра были люди, которые обратились за наукою к западным соседям, учились и учили детей своих иностранным языкам, выписывали учителей из-за польской границы. Но мы видели, что это направление, обнаружившееся наверху русского общества при царе Алексее Михайловиче, царе Федоре Алексеевиче и правительнице Софье Алексеевне, явилось недостаточным для Петра; с учеными монахами малороссийскими и белорусскими, с учителями из польских шляхтичей, которые могли выучить по-латыни и по-польски и внушить интерес к спорам о хлебопоклонной ереси, – с помощью этих людей нельзя было сделать Россию одною из главных держав Европы, победить шведа, добиться моря, создать войско и флот, вскрыть естественные богатства России, развить промышленность и торговлю; для этого нужны были другие люди, другие средства, для этого нужна была не одна школьная и кабинетная работа, для этого нужна была страшная, напряженная деятельность, незнание покоя; для этого Петр сам идет в плотники, шкипера и солдаты, для этого призывает всех русских людей забыть на время выгоды, удобства, покой и дружными усилиями вытянуть родную землю на новую необходимую дорогу. Многим этот призыв показался тяжек. К недовольным принадлежали не раскольники, которые оставались верны своему старому, основному взгляду, только сильнее убеждались в пришествии антихриста; к недовольным принадлежали не одни низшие рабочие классы, которые без ясного сознания цели вдруг увидали на себе тяжкие подати и повинности; к недовольным принадлежали люди образованные, которые сами учились и учили детей своих, которые были охотники побеседовать с знающим человеком, с духовным лицом, а побеседовав, попить и понапоить ученого собеседника, которые были охотники и книжку читать ученую или забавную, хотя бы даже на польском или латинском языке, употребить иждивение на собрание библиотеки, были не прочь поехать и за границу, полечиться на водах и посмотреть заморские диковины, накупить разных хороших вещей для украшения своих домов; одним словом, они были никак не прочь от сближения с Западною Европою, от пользования плодами ее цивилизации, но надобно было сохранять при этом приличное сану достоинство и спокойствие; зачем эта суетня и беготня, незнание покоя, покинутие старой столицы, старых удобных домов и поселение на краю света, в самом непригожем месте? Зачем эти наборы честных людей, отецких детей в неприличные их роду службы и работы? Зачем эта долголетняя война, от которой все пришли в конечное разорение? И царь Алексей Михайлович вел долгую и тяжелую войну, но зато православных черкас защитил от унии и Киев добыл; а теперь столько крови проливается и казны тратится все из-за этого погибельного болота.

Царевич Алексей Петрович по природе своей был именно представителем этих образованных русских людей, которым деятельность Петра так же не нравилась, как и раскольникам, но которые относительно нравственности побуждений своих уступали жителям Выгорецкого скита и Керженских лесов. Царевич Алексей Петрович был умен и любознателен, как был умен и любознателен дед его – царь Алексей Михайлович или дядя – царь Федор Алексеевич; но, подобно им, он был тяжел на подъем, не способен к напряженной деятельности, к движению без устали, которыми отличался отец его; он был ленив физически и потому домосед, любивший узнавать любопытные вещи из книги, из разговора только; оттого ему так нравились русские образованные люди второй половины XVII века, оттого и он им так нравился. Россия в своем повороте, в своем движении к Западу шла очень быстро; в короткое время она изживала уже другое направление; царевич Алексей, похожий на деда и дядю, был образованным, передовым русским человеком XVII века, был представителем старого направления; Петр был передовой русский человек XVIII века, представитель иного направления: отец опередил сына! Сын по природе своей жаждал покоя и ненавидел все то, что требовало движения, выхода из привычного положения и окружения; отец, которому по природе его были более всего противны домоседство и лежебокость, во имя настоящего и будущего России требовал от сына внимания к тем средствам, которые могли обеспечить России приобретенное ею могущество, а для этого нужна была практическая деятельность, движение постоянное, необходимое по значению русского царя, по форме русского правления. Вследствие этих требований, с одной стороны, и естественного неодолимого отвращения к выполнению их – с другой, и возникали изначала печальные отношения между отцом и сыном, отношения между мучителем и жертвою, ибо нет более сильного мучительства, как требование переменить свою природу, а этого именно и требовал Петр от сына».

И вот в конце концов гибельные противоречия между отцом и сыном дошли до того, что в 1716 году царевич Алексей был заподозрен в измене, спустя год – привезен из заграницы в Петербург, брошен в тюрьму, подвергнут пыткам… То ли от них он умер, то ли рукой Петра был убит – никто не знает. Но при сыске над царевичем открылось многое, касаемое других людей, в том числе Евдокии.

Выяснилось, в частности, что Алексей тайком ездил в Суздаль. Но мало того – он переписывался с матерью, в чем ему помогала сестра самого государя Марья Алексеевна. Открылся также сам образ жизни Евдокии в Суздале, совсем даже не монастырский – гостей полон дом, а среди тех гостей и власти суздальские, и пророк какой-то местный, который наущает ее, будет она-де на престоле… А самое главное, завела она себе, по-старинному выражаясь, сударика.

Петр озверел…


В Суздаль был немедленно послан капитан-поручик Преображенского полка Григорий Скорняков-Писарев, известный своим сыскным азартом и преданностью царю. При нем находилась команда солдат. Скорнякову-Писареву предписано было арестовать и доставить в Москву, в Преображенский приказ, инокиню Елену, сиречь бывшую жену царя Евдокию. 10 февраля 1718 года команда прибыла в Суздаль и двинулась к обители. Здесь Скорняков-Писарев велел солдатам оставаться на карауле, а сам отправился в Покровский монастырь, причем умудрился войти не в ворота, а в какую-то боковую калитку, о которой вызнал заранее у местных жителей, кого застращав, кого подкупив.

Сия невоенная хитрость помогла ему оказаться в келье Елены – Евдокии неожиданно для нее. Захваченная врасплох, она смертельно испугалась. Уже кое-какие доказательства вины ее были налицо: одета была она отнюдь не в монашескую рясу и плат, а в телогрейку и повойник, что было несомненным нарушением монашеского устава.

Ни слова не сказав с побледневшей, лишившейся дара речи Евдокией, Скорняков-Писарев метнулся к сундукам и, разворошив все, что там лежало, отыскал-таки два письма от царевича Алексея.

Письма, кстати, были свойства самого невинного, какие могут писать разлученные мать и сын, мечтающие о встрече, однако несомненно изобличали факт «преступного сношения».

Заполучив первые вещественные доказательства, Скорняков-Писарев приободрился и отправил человека за своей воинской командою. Прибыли солдаты, и в монастыре грянул повальный обыск. Результаты его заставили было ретивого командира несколько приуныть… однако лишь до той поры, пока в Благовещенской церкви не нашли записку, в которой Лопухину именовали «благочестивейшей великой государыней, царицей и великой княгиней Евдокией Федоровной» и желали ей и царевичу Алексею «благоденственное пребывание и мирное житие, здравие же и спасение и во всем благое поспешение ныне и впредь будущие многие и несчетные лета, во благополучном пребывании многая лета здравствовать».

Эт-то какая еще благочестивейшая великая государыня, царица и великая княгиня Евдокия Федоровна?! О ней давно забыть надлежит, ведь ее заменила смиренная инокиня Елена!

То есть должна была заменить – по государеву указу. А коли не сделала того, стало быть, налицо не просто умысел преступный, но и прямое неповиновение!

Заговор против государя…

Уже 14 февраля, переворошив в монастыре все, что только можно было переворошить, Скорняков-Писарев арестовал-таки Евдокию и многих других монахинь, а также нескольких священников и монахов мужской обители. Их всех привезли в Преображенский приказ в Москву, и уже 16 февраля начался строгий розыск.

Первым – и очень суровым в те времена – обвинением Евдокии предъявили то, что она сняла монашеское платье вообще и жила в монастыре не по уставу, мирянкой. Отпираться было невозможно, ведь Скорняков-Писарев лично сам застал Евдокию одетой отнюдь не по-монашески. Вот тут ей припомнили и двор, приехавший к ней из Москвы, и трапезы отнюдь не монастырские, и прием гостей – воевод да родственников, и светскую запретную переписку…

Но главный удар ждал бывшую царицу впереди, когда старица-казначея Маремьяна, сверх меры испугавшись грозящих кар (да и то сказать, Скорняков-Писарев стращал всех, сил не жалея!), рассказала о том, что к Евдокии много раз приезжал из Москвы офицер-преображенец Степан Глебов, и не просто приезжал, а в келью к ней хаживал… причем не только днем, но и оставался на всю ночь до утра.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации