Текст книги "Неживая вода"

8

Будь Игнат один – прошел бы мимо, не заметил. Да и как заметить, когда вокруг болота да пустоши, под ногами – сухая трава и камни, а сам вход – обычный канализационный люк, такого добра на любых дорогах хватает. Только наклонившись, Игнат разглядел знакомую уже чеканку: птицу с человечьей головой. И сердце екнуло. Подумалось: «Вот где ее гнездо… Не на высоких дубах покоится, а под землей скрыто. Да и может ли быть по-другому? Темная тайна здесь хранится…»

Рядом с гравировкой виднелось отверстие. Эрнест поддел его пальцами, и люк откинулся, а до Игната донесся лязг проржавевших петель.

– Прошу, гость дорогой! – расшаркался Эрнест.

Игнат вытянул шею и с опаской вгляделся в открытый зев колодца – от самого края вниз уходили железные скобы, но дна было не разглядеть, и парень отрицательно мотнул головой.

– Сначала ты.

Эрнест усмехнулся, но спорить не стал, полез первым. Игнат подождал, пока рыжая макушка не скроется в черноте провала, и тоже перевалился через каменистый край. В последний раз мелькнула над головою серая проплешина неба.

А потом люк захлопнулся и навалилась чернота.

Игната обдало пылью и каменной крошкой. Время вдруг повернулось вспять, и почудилось – он снова находится в бабкином подвале, а за стеной бушует, ревет пламя, и черные тени у плетня требуют страшный выкуп.

Игнат замер, судорожно вцепился в ржавые скобы и прислушался к шорохам, что доносились снизу. Позвал слабо в темноту:

– Эрнест?

Но никто ему не ответил. Кругом царила звенящая тишина, от которой закладывало уши и сердце учащенно билось. Игнат протянул дрожащую руку, и его пальцы тут же уперлись в каменную кладку. Ощупал – камень казался оледенелым, должно быть, сюда время от времени просачивалась вода. Игнат с отвращением вытер пальцы о тулуп. Подумалось о сырых подземных пустотах, где копошатся жуки и безглазые черви.

– Эрнест! – повторил он чуть громче и замер, прислушиваясь.

На этот раз снизу раздалась ругань:

– Чего пищишь, как баба? Спускайся живее, не до второго же пришествия тебя ждать!

Голос Эрнеста прозвучал глухо, но Игнат сразу успокоился. Дышать стало легче, страх отступил. Вслепую ощупывая ногой скобы, Игнат начал спуск.

Чем ниже он опускался, тем холоднее становилось вокруг. От соприкосновения с обледенелым железом судорогой сводило пальцы. Игнат то и дело останавливался, чтобы подышать на окоченевшие руки: варежки он потерял на болотах. И когда подошвы наконец уперлись в твердый грунт, Игнат замер, не в силах поверить, что спуск закончился, и, все еще держась обеими руками за скобы, ощупывал ногой каменный пол.

– Спустился? – послышался рядом глухой голос Эрнеста.

Игнат разжал пальцы. Руки дрожали от напряжения, во рту было сухо, но он нашел в себе силы ответить:

– Кажется…

– Ну, раз кажется – перекрестись!

Белая вспышка ударила по глазам. Игнат вскинул руку, зажмурился: после кромешной тьмы луч карманного фонарика показался нестерпимо ярким.

– Свой-то фонарик не потерял? – спросил Эрнест. – Электричества тут нет, все генераторы давно из строя вышли.

Игнат кивнул и принялся шарить в рюкзаке. Он старался дышать через рот, чтобы привыкнуть к смешанному запаху прелых тряпок, пыли и перегоревшей проводки. Темнота давила, от затхлости першило в горле, и потому Игнату чудилось, что он находится не на заброшенной военной базе, а в склепе. Дрожащими пальцами он едва сумел нажать кнопку карманного фонарика, и тонкий луч света выстрелил, ударил в стену. Невесть откуда налетевший сквозняк взметнул с пола бумажные листы. Стоявший рядом Эрнест чихнул раз, другой, обтер рукавом лицо.

– Люк не закрыл, что ли? – прокашлявшись, спросил он. – На обратном пути уж постарайся ворон не считать, нельзя герметизацию нарушать: весна грядет, талыми водами все затопит.

Игнат вспомнил, как хищно захлопнулась железная крышка, как его пальцы обшарили потолок, но так и не смогли зацепиться за хоть маломальскую прореху и открыл было рот, чтобы возразить своему спутнику. Но ледяная ладонь сдавила шею сзади, на миг перекрывая дыхание, над ухом пронесся призрачный вздох. Игнат развернулся на пятках, осветил фонариком противоположную стену. Показалось – в свете белесого луча кто-то ухмыльнулся щербатым ртом. Но не было никого. Только облупившаяся плитка да облезшая краска, только пустота и тишина заброшенного подвала. Да еще железная дверь, кем-то приоткрытая на ладонь.

– Не бойся, привидений тут нет, – засмеялся рядом Эрнест. – Если и были, давно со скуки передохли. Таких любителей подземелий, вроде нас с тобой, здесь негусто.

– Значит, об этом месте еще кто-то знает? – спросил Игнат.

– Может, и знают, только наши пути не пересекались. А вот следы я не один раз видел. Только не знаю чьи… – И добавил лукаво: – Думаешь, черти?

– Ничего я не думаю, – буркнул Игнат и отвернулся.

По полу еще гулял сквозняк, мыски пим обдувало пылью. Один из листов подлетел Игнату под ноги. Он наклонился, поднял с пола – бумага порыжела от времени, но все еще можно было разобрать отпечатанные на машинке слова: «Осторожно: животные инфицированы».

– Ты ничего не трогай без моего ведома, – предупредил Эрнест.

– Это же простая бумага.

Игнат все еще всматривался в угловатый шрифт столетней давности – таким, верно, писали его прадеды. Но надпись отчего-то казалась ему странной.

– Скажу тебе как на духу, парень, – тем временем продолжил Эрнест. – Коридоры эти да комнаты я вдоль и поперек исходил. Ничего опасного здесь и правда нет. Как говорится, сплошная пыль веков да всякие безделицы, вроде тех, что я домой привожу. Но только не уверен, что база одним ярусом ограничивается.

– Это как? – рассеянно переспросил Игнат и машинально сунул находку в карман.

– А помнишь, как я для тебя базу открыл? Ты бы и не заметил, кабы не пустота под ногами. Так послушай и теперь.

Эрнест топнул несколько раз, отчего пыль взвилась и покрыла его сапоги ровным грязно-серым слоем. Гулко раскатилось эхо и пошло гулять по комнате, отражаясь от обшарпанных стен.

– Под бетоном этим пустота. Значит, есть под нами и другие ярусы. Только я там не был, и один Бог знает, на какую глубину они уходят и что в себе таят.

«Яд… яд…» – откликнулось эхо, и призрачная ладонь снова взъерошила Игнатовы волосы.

Парень сглотнул, борясь с желанием оглянуться, хотя теперь отчетливо понимал, что сквозняком тянет от приоткрытой железной двери.

– Так пошли, что ли, – буркнул он, за нарочитой грубостью скрывая страх. – Не вечно же здесь стоять. Был бы ключ, а замок найдется.

Эрнест согласно кивнул и, свалив у стены свернутую палатку и спальные мешки, пояснил:

– На обратном пути заберем, а сейчас все равно не пригодятся.

Выключив фонарик, сунул его в карман, а сам уперся руками и плечом в проржавевшую дверь. Петли не поддались.

– Ну-ка, подсоби!

Игнат навалился следом, под ладонями поползли струпья ржавчины. Петли вздохнули, закряхтели, будто нехотя проворачиваясь в закоснелых пазах. Сверху посыпалась побелка, пылью запорошило и глаза, и ноздри. В горло будто насыпали песка, и Игнат почувствовал, как изнутри рвется неудержимый кашель. Едва ли не сгибаясь пополам, он принялся отплевываться от попавшей в рот и ноздри пыли, растирая по лицу грязь и ржавчину. И слышал, как рядом так же натужно кашляет и задыхается Эрнест.

– Вот ведь проклятое место! – осиплым голосом произнес бывший учитель. – С каждым годом все хуже. Неудивительно. Никто за этим местом не следит. Может, и я в последний раз тут хожу, а больше не придется…

Он трубно высморкался, а потом тьму проредил луч карманного фонарика. В подрагивающем искусственном свете лицо Эрнеста, перепачканное побелкой и бурыми разводами, казалось лицом статуи. Должно быть, и сам Игнат выглядел не лучше. Эрнест ощерил в улыбке желтые зубы и сказал насмешливо:

– Рожа-то у тебя, как из пекла вылез. Ну да ничего, девушки румяные тут не бродят, красоваться не перед кем.

Игнат не ответил, но тоже зажег фонарик и направил его сквозь открывшийся дверной проем: луч осветил облицованные плиткой стены, а потом затерялся во мраке – столь далеко простирался открывшийся путникам коридор. Эрнест, как водится, пошел первым. Игнат потянулся следом. Под ногу подвернулась покореженная жестяная табличка. Он поддел ее мыском, и жестянка перевернулась, выгнулась горбом, явив бурую спинку с нанесенным на нее узором.

– Погляди-ка! Снова тот «паук»…

Он направил на табличку луч фонарика, но Эрнест лишь мельком скользнул по ней взглядом, бросил через плечо:

– Да, биологическая опасность. Здесь исследования проводились, отсюда, видимо, и чуму в Чертов Котел закинули. Ты лучше руками не трожь, пусть себе лежит.

Игнат и не собирался. Обогнув жестянку, он поспешил вслед за Эрнестом, который и не думал сбавлять шага, а продвигался по тоннелям столь уверенно, что Игнат почувствовал невольное уважение к бывшему учителю. Пьяница или нет, а дело он свое знал. Вот только ключ… Ключ не давал Игнату покоя, и мысли крутились в голове одна беспокойнее другой: вдруг обронил при спуске? Вдруг не отдаст? Или еще хуже – бросит Игната одного в этой могильной тишине, а сам скроется в потайном тоннеле и уже один, без чужой помощи, отопрет заветную дверь. Поэтому Игнат примечал все повороты и комнаты, куда заглядывал вместе с Эрнестом.

Там царили запустение и тьма.

«Кладбище» – вот что первым пришло Игнату на ум.

Кладбище прошлой жизни, кладбище воспоминаний и вещей, оставшихся от тех, ушедших.

Здесь еще высились железные стеллажи, заставленные книгами. Под толстым слоем пыли деревянный стол бережно хранил пятна разлитого чая. Надгробием высилась чугунная плита. Массивная коробка телефона глядела на новоприбывших единственным, ослепшим зрачком диска, а рядом валялась сдернутая с рычажков трубка. Может, кто-то в последний раз отдавал в нее приказы перед тем, как окончательно покинуть атакованный войсками Южноуделья объект. Может, кто-то прощался с любимой… Игнат наклонился, прислушался, но гудков не было.

«Где теперь все эти люди? – подумал Игнат. – Где суровые военные, чьи руки не дрогнули бы и перед лесным чудищем Яг-Мортом? Где медсестры в аккуратных белых шапочках, фотографии которых я видел в старинных газетах? Смогли бы они, как Марьяна, протащить раненых по заснеженному лесу? Где ученые, делавшие записи на чужом языке? Что искали они? О чем мечтали? Все окостенели ныне, рассыпались пеплом. И не помогла им ни вода мертвая, ни вода живая. А там, где кипела жизнь, идем теперь мы – падальщики, пирующие на чужих останках. И не вспомним уже ни имен, ни лиц. Земля к земле, прах к праху…»

– Как называлось это место? – вслух спросил Игнат, и в застоявшейся тишине его голос прозвучал чересчур громко и резко. Эхо подхватило последнее слово и отразило его от пустых стен, словно от поверхности кривого зеркала, вопрошая загадочно: «…Что? …что?»

– Форсса, – ответил Эрнест, и эхо зловеще шепнуло за ним: «…Оса…»

Игнат вздрогнул, поежился и, понизив голос, осторожно сказал:

– Никогда не слышал о таком.

– Да куда тебе. Солонь ваша где? На окраине. Богом забыта, навью отравлена. Но надо отдать должное, весь Опольский уезд таков: если в столице гром грянет – к нам эхо через годы дойдет.

– Все это так, – не стал спорить Игнат. – Тогда ты откуда знаешь?

– И я бы не знал, кабы не был внуком чистильщика, – осклабился Эрнест. – Рассказывали мне, что «Форсса» в начале прошлого века был крупнейшим военно-промышленным комплексом в Эгерском королевстве и назывался так по имени его владельца. А со временем превратился в Институт научных исследований целевого военного значения. Также тут велись разработки в различных областях науки, в том числе по созданию оружия массового поражения. Сам я многого не знаю, записей не сохранилось никаких – чистильщики в свое время постарались.

Коридор теперь повернул вправо. Комнат тут не было, зато вдоль стен тянулись сваленные друг на друга клетки.

«Осторожно: животные инфицированы», – вспомнил Игнат и сунул руку в карман, где покоилась подобранная на входе бумага.

На некоторых клетках стояла маркировка: восьмизначный номер и птица с человечьим лицом. На голове птицы красовалась корона с вписанной в нее заглавной «F».

«Так вот почему это изображение встречалось на всех привезенных Эрнестом вещах, – подумал Игнат. – Это герб военного комплекса. Здесь вывели чуму, умертвившую столько людей в Полесье. Здесь же и взяли лекарство, чтобы излечить зараженных и воскресить мертвых».

Словно прочитав его мысли, Эрнест осветил фонариком изображение вещей птицы и сказал:

– Не зря они этот символ выбрали. Птица с головой человека – символ мудрости и тайны. Символ скрытого знания, которого никогда не должен коснуться человек. Ведь тот, кто эту тайну откроет, потеряет навеки покой и жизнью поплатится. Вот они и поплатились… – и, помолчав, подытожил: – Нехорошие дела здесь творились. Темные.

– А если творятся и по сей день? – отчего-то шепотом спросил Игнат и огляделся, словно опасаясь, что сейчас из-за сваленных ящиков вырастут худые серые тени, похожие на сбежавших с соседского огорода соломенных чучел. Протянут когтистую лапу и скажут голосом утробным и мертвым: «Что дашь взамен? Чем отплатишь за тайну? Не рукой, так ремнем со спины. Не ремнем, так собственной жизнью…» – Если что-то, однажды родившееся здесь, все еще живо и только ждет своего часа, как та чума? – упавшим голосом продолжил Игнат. – Если есть те, кто знает, что творится в наших деревнях? В Солони, в Малых Топях? Да во всем Опольском уезде? Кто-то, для кого не является тайной ни навь, ни болотницы, ни мертвая вода?

Эрнест усмехнулся снисходительно, качнул рыжей гривой.

– Ох и фантазер же ты. Если и есть, то не в этом месте. Сам видишь, – он пнул торчащий из бетона кусок арматуры, – скоро опоры разрушатся, останутся камни да труха. Даже если и был кто – давно в новое место перебрался. Опять же, посуди сам: мы-то с тобой в Южноудельных землях обитаем, а Эгерское королевство эвон где, – он махнул рукой, – на западе. Да и граница на замке.

– Граница-то на замке, – повторил Игнат и достал из кармана свернутый листок. – Только поздно замок-то навесили. Чужая зараза давно к нам просочилась и здесь, под нашими землями, себе гнездо свила. – Он развернул бумагу, протянул ее Эрнесту. – Читай.

Тот глянул мельком, презрительно скривил губы, процедил:

– Ты, парень, и верно дуралей. Сказкам веришь, а простым вещам удивляешься. Сказано тебе: секретные разработки тут велись, опыты ставили. А что написано старым шрифтом, так времени, поди, больше века прошло.

– Не в шрифте дело, – сказал Игнат и хлопнул листком о стену. – Прежде, чем меня в дураки рядить, подумай сам. В Эгерском королевстве латиница в ходу. А этот текст и ты, и я можем спокойно прочитать. Потому что он на нашей родной кириллице написан. Вот и скажи, кто после этого из нас дурак?

9

Некоторое время Эрнест молчал, медленно моргал рыжими ресницами. Луч фонарика дрожал и метался по бумаге, рассыпаясь в пыль, как рассыпался прежде знакомый и понятный Игнату мир. Это ли надеялся он отыскать в заповедных землях? Ради этого оставил любящую Марьяну? Что теперь открылось ему? Только герб вражеской страны да затхлость заброшенного подземелья.

– Подумать только, – сказал наконец Эрнест. – А ведь сколько ходил – ни разу не замечал. Удачливый ты, чертенок. – Помолчал и добавил: – Может, шутка это?

– Может, – эхом отозвался Игнат и убрал руку. Бумага, кружась, полетела вниз. – Ведь если не шутка, то значит одно: наши земляки на Эгерское королевство работали. Но зачем?

– Предатели всегда были, – ответил Эрнест и вытер рукавом взмокший, испачканный сажей лоб. – Дай дух перевести, так в жар и кинуло. Выпить бы сейчас не помешало… Да нечего.

Он с кряхтеньем опустился на приваленный к стене ящик. Но прогнившие доски треснули под ним, обломились, и Эрнест провалился в образовавшуюся щель. Взметнулось серое облако трухи и пыли. Ругаясь на чем свет стоит, Эрнест сучил ногами, с кряхтением хватался за стены. В таком положении он походил на опрокинутого на спину жука, который только беспорядочно шевелит лапками, но так и не может перевернуться. Глядя на него, Игната разобрал смех.

– Да что ты рот разинул? Помог бы лучше! – завопил Эрнест и изверг новый поток ругани. Но уже и сам изловчился, оперся ладонями о поваленные клетки и рывком поднялся на ноги. Доски треснули, будто нехотя выпуская его из коварного плена, и рассыпались в щепы окончательно. – Вам, чертям, только зубоскалить! – набросился Эрнест на парня. – Смотри живот не надорви. Забыл, как сам в болотах застрял?

– Я-то на болотах, – хохоча, ответил Игнат. – А ты в гнилом ящике. Тоже мне – искатель сокровищ! Всю тайгу прошел, а в гнилушку попался!

Некоторое время Эрнест угрюмо глядел на Игната, а потом прислонился спиной к стене и захохотал тоже.

– Правда твоя! У-у, проклятая гнилушка! – Эрнест с досады пнул ящик, и тот с грохотом откатился в сторону, подняв новое облако трухи. – Скажу тебе, парень, – продолжил он, – здесь и правда без нечисти не обошлось. Любят они честных христиан с пути сбивать да на смех поднимать.

– Постой-ка, – перебил его Игнат. – Погляди лучше сюда.

Он присел на корточки и принялся разбирать наваленные доски и щепы. Эрнест между тем отряхивал тулуп от попавшей за ворот пыли, а потому на парня не посмотрел, только буркнул весело:

– Что там, очередная гнилушка или письмо из прошлого?

– Нет, – ответил Игнат. – Это люк.

Вернее, это был не люк даже, а прямоугольное широкое отверстие в стене, на уровне чуть выше щиколотки, прикрытое решеткой. Эрнест подошел, присел рядом.

– Я гляжу, тебя черт не просто охраняет, а за руку ведет, – хрипло проговорил он. – Видать, нечистый мне глаза отводил, голову морочил. А тебе открылся. Везучий ты парень.

«Водка тебе глаза отводила», – подумал Игнат.

Он опасливо глянул сквозь решетку, подсветил фонариком: в тонкой дорожке света пылинки кружились и оседали снежной крупой. Луч уперся в квадратные бока тоннеля. На одной из сторон виднелись уже знакомые Игнату железные скобы.

– Похоже на трубу воздуховода, – сказал Эрнест. – Сейчас посмотрим, не эту ли дверцу наш ключик открывает.

Он придирчиво осмотрел поверхность решетки, ковырнул ржавчину и покачал головой.

– Нет здесь никакого замка.

– Значит, попробуем открыть так, – ответил Игнат и подцепил решетку пальцами.

– Сейчас помогу. – Эрнест подобрал валяющийся неподалеку железный прут, просунул в щель и налег на него, как на рычаг. – Теперь тяни.

Игнат дернул. Еще. И еще…

С натужным грохотом и лязгом решетка откинулась, загрохотала по бетонным плитам. Из распахнутого зева тотчас потянуло сыростью и гнилью.

– То-то я и думал, неспроста сквозняк гуляет… – пробормотал Эрнест. Он отбросил в сторону прут и теперь, вытянув шею, смотрел через плечо Игната в разверстую утробу тоннеля. – Протиснемся?

– Должны, – рассеянно ответил Игнат и добавил задумчиво: – Раз скобы приварены, значит, кто-то эти тоннели обслуживал. А если это и вправду воздуховод, то выход на поверхность должен быть не один.

– Правду говоришь, – поддакнул Эрнест. – Может, и еще где-то под завалами подобные люки скрыты. Может, находил их кто-то до нас…

– Может, – эхом отозвался Игнат и вопросительно поглядел на Эрнеста.

Тот усмехнулся немного нервно, сказал:

– Так уж и быть. Полезу первым.

Зажал фонарик в зубах и, перевернувшись на спину, руками ухватился за верхний край, а затем ловко протиснулся в тоннель. Послышался призрачный «шу-ух!», раздавшийся будто бы за спиной. Игнат вздрогнул и обернулся, обвел коридор белесым лучом фонарика, но ничего не увидел: не было ни единого движения в застывшем затхлом воздухе. Только маленькое облачко пыли крутанулось у одной из сваленных клеток.

«Сквозняк», – подумал Игнат и полез следом.

Комплекцией он был плотнее Эрнеста, а тулуп только прибавлял объема, поэтому Игнат обтер боками все ржавые стены тоннеля. Тот плавно шел на снижение и наконец оборвался почти отвесной и непроглядной бездной. Только белое пятно Эрнестова фонарика, маячившее внизу, будто болотный огонек, манил в потаенные глубины и говорил о том, что и там, на дне, есть жизнь.

– Здесь тоже решетка, – крикнул снизу Эрнест.

– Можно открыть? – спросил Игнат.

– Попробую.

Послышались гулкие удары: били сапогом о железные прутья. Затем раздались оглушительный грохот и отборная матерная ругань. Игнат заторопился, принялся ловчее перебирать руками и ногами и вскоре нащупал под собой не очередные скобы, а только пустоту. Протиснувшись в отверстие, он спрыгнул на пол и снова зажег фонарик. И сразу же увидел согнутого в три погибели Эрнеста, потирающего то отбитый копчик, то ушибленное колено.

– В следующий раз сам первым полезешь, – буркнул тот. – Зад у меня не казенный, в этих местах мне еще бывать не приходилось, а с тобой не в одну, так в другую историю обязательно вляпаешься.

Игнат промолчал и обвел фонариком помещение – небольшое и квадратное, с прямоугольными железными шкафами вдоль стен. Эрнест подошел к одному, поддел пальцами покосившуюся дверку – та сразу же поддалась. Внутри оказалось нагромождение щитков и проводов.

– Трансформаторная подстанция. Таких и наверху полно. Да только проку никакого.

Он несколько раз пощелкал тумблерами, но ничего не случилось.

«Уж не ошибся ли изгнанный из пекла черт? – с разочарованием подумал Игнат. – Никаких тебе чудес: ни мертвой воды, ни тайников. Лишь труха и запустение».

– Ладно, идем дальше, – словно прочитав его мысли, сказал Эрнест и двинулся к выходу. – Посмотрим, будет ли применение нашему ключику на этом ярусе.

Он потянул ручку на себя, и дверь нехотя распахнулась. Что-то упало с глухим стуком, как падает молодое, подрубленное топором деревце, и последующий за этим дробный стук вызвал в памяти Игната звук осыпавшихся яблок – так ребенком он обтрясал склоненные ветви, и округлые красно-желтые шары скакали и подкатывались под ноги. Уже спелые, уже надтреснутые от удара. Бери и ешь.

Только теперь это были не яблоки.

Игнат отступил, налетел спиной на трансформатор и застыл, опутанный страхом, как невидимой паутиной. Рядом вздохнул и тихо выругался Эрнест. Луч фонарика выхватил из мрака россыпь желтоватых костей. У самой двери юлой крутанулся череп, опрокинулся, приоткрыл в усмешке черную трещину рта и уставился на Игната провалами глазниц.

– Зараза, – пробормотал Эрнест.

Фонарик заплясал в его дрогнувшей руке.

Игнат глубоко вздохнул и подумал: «Это только кости. Старые кости, которые теперь никому не причинят вреда».

Он отлепился от коробки трансформатора и суеверно переступил через подкатившуюся под ноги лучевую кость. В отличие от Игната, Эрнест не питал уважения к почившим. Досадливо наподдав череп мыском сапога, он выругался снова. И вдруг наклонился и поднял что-то, лежащее у самого порога.

– Маузер, – прокомментировал он и со значением глянул на спутника. – Чуешь?

Игнат крепче перехватил фонарик, скользнул лучом по полу, стенам, по двери, испещренной мелкими оспинами, которые Игнат сначала принял за ржавчину, а теперь ясно понял – это следы от пуль.

– Здесь шла перестрелка, – сказал он вслух.

Эрнест мрачно кивнул. Покрутил маузер в руках, несколько раз щелкнул спусковым крючком, но патронов в магазине не оказалось, да и ржавчина постаралась привести оружие в негодность – время не щадило ни людей, ни вещи. И Эрнест вскоре отбросил пистолет, вытер испачканные ладони о тулуп.

– Немудрено, – сказал он. – Когда эгерских солдат с насиженного места гнали, те бежали, что зайцы. А этот, видать, не добежал… – Он ухмыльнулся, перешагнул через кости и окликнул Игната: – Ну, долго на мертвяков любоваться решил? Может, впереди еще сотня таких поджидает.

Игнат шагнул следом, на какое-то время задержавшись возле скелета, в ребрах которого запутались истлевшие тряпки. Шейные позвонки оказались сломанными.

«От удара Эрнеста», – решил Игнат, следом за проводником протискиваясь в дверной проем. И сердце сжалось от дурного предчувствия.

Это был тот самый первобытный страх, появившийся однажды в глубокой древности и засевший в генетической памяти человека, – страх тьмы, из которой приходит опасность. Страх неизведанного, страх смерти.

Это тянущее чувство появилось сразу, как только Игнат почуял запах.

К уже знакомому тяжелому духу прелости и пыли примешивался еще один – резкая вонь медикаментов и химических реактивов. Так пахло в маленькой лаборатории, оборудованной Марьяной для смешивания различных фармакологических препаратов. Но здесь почти физически ощущался, и казалось, что через некоторое время им пропитаются и волосы, и одежда.

Рядом закашлялся Эрнест, но Игнат не смотрел на него. Стоял как вкопанный и во все глаза глядел в большое, возникшее на пути зеркало – и не узнавал себя.

Сморщенное лицо с проваленным носом. Губы – оплывший свечной огарок – приоткрывали кривые заостренные зубы, столь же частые, как забор в родной Солони. Глаз был только один – остекленевший, мутный, подернутый болотной ряской и мелкой сеткой лопнувших капилляров. Второй же скрывался за наплывшим уродливым веком, которое свисало на щеку, будто оборванная штора в покинутом доме. Вместо волос всю поверхность черепа покрывали бугры и наросты, похожие на рога.

Игнат покачнулся и отступил. Фонарик задрожал и чудом не выпал. Луч света скользнул вбок, на мгновенье ослепив Игната бликами, отраженными от стеклянной поверхности. И тогда он понял – перед ним не зеркало, а большая, в человеческий рост, колба.

Она стояла на металлическом постаменте и была доверху наполнена желтоватой жидкостью, в которой плавало существо, принятое Игнатом за собственное отражение и так напугавшее его поначалу. Оно было мертво. Мертво и заспиртовано – подобных ему уродцев Игнат видел в естественно-научном музее, куда выезжал от интерната с экскурсией. Всего лишь экспонат, выставленный на потеху публики.

– Значит, правду чистильщики сказывали, – раздался над ухом хриплый голос Эрнеста. – В «Форссе» запрещенные эксперименты ставили. Нехорошие эксперименты: евгеникой занимались. – Он помолчал и, хмыкнув, добавил: – Да и что ж хорошего, когда такая рожа.

Фонарик снова осветил скрюченное тело уродца и скользнул дальше. Веером рассыпались блики, запрыгали по комнате, отбросили на стены бесформенные тени. Игнат вздохнул, набрал полные легкие резкого, наполненного химикатами воздуха и закашлялся, сплюнул на пол кисловатую слюну.

– Говоришь, впереди еще сотня таких поджидает? – осипшим голосом спросил он. – Да здесь их не сотня, а целый легион!

Зажав фонарик в нетвердой руке, Игнат медленно побрел мимо рядами выстроенных колб: разбитых и целых, маленьких и больших, наполненных желтоватой жидкостью. Внутри плавали чудовища – лишенные жизни и разума сгустки изуродованной плоти. Словно некий скульптор впопыхах соединил комья раскисшей глины, рассеянно наметил глаза и рот да и махнул рукой: «Сойдет!» И оставил полчища своих Адамов гнить на глубине, где ни одна живая душа не найдет их и не познает уродство созданной наспех жизни. А увидит только деревенский дурачок, но никогда не расскажет об увиденном – кто дураку поверит?

Чудовища улыбались Игнату мертвыми ртами, так напоминающими акулий оскал нави. Позеленевшие купола высились над каждой колбой, будто надгробия, и все они соединялись между собой сплетением проводов и труб, и на каждой – будто насмешка над Игнатовой верой – был выгравирован символ корпорации «Форсса» – птица с человечьей головой. А над всем этим языческим капищем, над мраком и запустением, тускло поблескивая патинированной медью, через весь купол шла витая надпись:

– Bo-na men-te, – по слогам прочитал Игнат.

– С добрыми намерениями, – эхом отозвался вставший рядом Эрнест. – Это на латыни, еще со школы помню. Наверное, их девиз.

– Добрыми намерениями дорога в пекло вымощена, – пробормотал Игнат и двинулся дальше.

Ряды с колбами закончились, и темная зала превратилась в перегороженный металлическими шкафами лабиринт. Здесь так же, как и на верхнем ярусе, скрипела под ногами обвалившаяся побелка, подошвы давили мозаичное крошево стекла. То тут, то там на стенах и шкафах виднелись пулевые отверстия. На выщербленных стенах – не то ржавчина, не то засохшая кровь.

Повернув направо, Игнат понял, что попал в тупик – дорогу преграждал поставленный на попа стол. Подле него лежал еще один скелет со сломанной шеей – позвонки оказались раздроблены, будто великан сжал крепкие пальцы вокруг горла несчастного. И не спас его верный маузер, валяющийся теперь в грязи и пыли, как никому не нужная использованная ветошь.

«Что произошло здесь? – подумал Игнат. – Если шли бои, то почему люди умирали не от пуль, а вот так…»

Он посветил фонариком вниз, разворошил ногой кипу бумаг и пресс-папье, выполненное в виде спящего тигра, словом, то, что смели со стола. И заметил кое-что, чего не разглядел раньше: тетрадь в твердом переплете с уже знакомым изображением птицы на обложке.

На лицевой части было выведено кириллицей:

Начато: июль 2801 года.

А ниже:

Окончено… – и больше не написано ничего.

Игнат поднял тетрадь с пола, обтер рукавом от пыли и пролистал – она была заполнена на две трети. И там, где виднелась последняя запись, засохло большое бурое пятно. Но Игнат все равно сумел прочесть слова, выведенные размашистым и не очень аккуратным, но все равно различимым почерком:

Простите нас, погибшие.

Простите, выжившие. Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, и мы заблуждались. И в заблуждении своем сделали работу за дьявола.