Электронная библиотека » Элизабет Эссекс » » онлайн чтение - страница 16

Текст книги "Страсть и скандал"


  • Текст добавлен: 26 июля 2014, 14:13


Автор книги: Элизабет Эссекс


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 17

В ту последнюю ночь в Индии Катриона быстро затолкала одежду – как можно больше одежды – в свой практичный ранец: ее единственный багаж, с которым она прибыла сюда из Шотландии. Огорчилась, что снова придется бросить так много и взять лишь то, что сможет унести, например, элегантные наряды, невесомые, как звездная пыль, вечерние платья, которые получала в подарок. Наверное, их сможет носить Алиса, когда станет постарше. Катрионе подобная роскошь не нужна, если она собирается вести кочевую жизнь с торговцем-лошадником. Отныне ей придется одеваться совсем по-другому – в простую тунику с длинной юбкой. Но пока она возьмет лишь практичную одежду из плотной материи, которая защитит ее от горной прохлады, да кое-что из личных вещей.

И отцовский пистолет.

Катриона извлекла старинное оружие из-под стопки шалей, куда спрятала его, сунув на самое дно комода. Она много месяцев не прикасалась к нему – с того дня, когда впервые отправилась кататься с Танвиром Сингхом. Не чувствовала нужды брать его с собой тогда. Но нельзя, чтобы его нашел Беркстед и вменил ей в вину. И, конечно, он ей пригодится, если шакал снова встанет у нее на пути, чтобы воспрепятствовать ее тайному побегу.

От этой мысли по коже пополз озноб. Что говорил отец? «Я жил с пистолетом в руке, и я готов умереть от пистолета».

Катриона не была готова умереть, и ее руки дрожали, когда она осторожными движениями отмеряла долю пороха и пуль. Но наконец все было сделано и оставалось лишь одно: надеяться на лучшее, на то, что никогда не придется пустить оружие в ход, – и убраться из резиденции как можно тише и быстрее.

Долгую минуту она колебалась, потому что ее терзало желание попрощаться с детьми. Поцеловать во сне младших, Джорджа и Шарлотту. Сказать Артуру, что он замечательный парень. Обнять милую Алису и сказать, что она любит ее. Так стояла она, разрываясь между любовью и инстинктом, который твердил: «Беги подальше и побыстрее, как только понесут твои ноги и твоя лошадь». Прочь от лейтенанта Джонатана Беркстеда и его злобными намерениями опорочить ее прошлое.

Инстинкт победил, но задержка дорого ей обошлась. Она тихо выскользнула из резиденции – прочь от Беркстеда и его извращенным представлениям о семейном счастье, прочь из дома, где полным-полно шпионов и доносчиков, – и быстро пошла по темным аллеям обнесенного стеной сада до неохраняемых ворот конюшни. Теперь, зная о платных соглядатаях Беркстеда, она настороженно смотрела вокруг новыми глазами, и в каждой тени ей чудился враг.

У нее никогда не было столь острого ощущения, что на нее идет охота. Слежка. Одно дело в Шотландии предполагать, что ее могут преследовать. И совсем другое – наверняка знать, что за каждым ее движением следят, чтобы донести.

Но кто стал бы заниматься подобным делом? Пожилой привратник, который всегда улыбался и махал ей рукой? Мальчики-конюшенные, которые так почтительно стояли поодаль, когда она выводила Питхар? Или мальчики-слуги, которые, казалось, были счастливы бежать по ее поручениям или относить записки Мине в старый дворец? А как же Намита, ее айя, которую наняли, чтобы прислуживать и следовать за ней тенью?

Так оно и есть. Намита следовала за Катрионой темными аллеями сада и нагнала ее в воротах. Айя то умоляла, то сыпала предостережениями.

– О, мэм! Что вы делаете? Вам нельзя выходить так поздно ночью, – рыдала она. – На улицах полно шакалов. Ждите беды!

Шакалы свободно разгуливали по дому, и ничего хорошего из этого тоже не вышло.

– Иди назад в дом, Намита. Ничего плохого не случится. – Ложь легко слетала с ее языка. – Хочу немного прогуляться в одиночестве. Я хорошо знаю дорогу через сад – могу пройти с завязанными глазами.

Намита не верила ее лжи.

– Куда вы пойдете с завязанными глазами, в темноте, с тяжелой сумкой в руках? – Айя цеплялась за руку Катрионы как репей. – Что мне сказать лорду сахибу, когда он обнаружит, что я отпустила вас одну ночью?

– А ты будешь отвечать только перед лордом Саммерсом, Намита? Кто еще платит тебе за услуги?

Намита поняла. Отрицательно качая головой, она все же избегала встретиться с Катрионой взглядом.

– Прошу вас, мэм, – умоляла она. – Бадмаш-сахиб, он…

– Да, я знаю. – Катриона хотела бы рассердиться, но понимала – полученные от Беркстеда гроши были существенным и желанным дополнением к скудному жалованью Намиты. И все же грустно было сознавать, что собственные слуги, которые помогали ей одеваться и знали сокровенные подробности ее повседневной жизни, продали ее Беркстеду. Мысль о том, что именно заставило Намиту это сделать, засела в желудке Кэт, как тугой холодный узел.

– Я бы предложила тебе больше, чтобы купить твое молчание, но не могу. – У Катрионы не было за душой ни пенса. – Поэтому скажи ему, что я ушла ночью. Скажи ему, что я ушла к Танвиру Сингху. Посмотрим, хватит ли у него духу преследовать меня.

От страха лицо Намиты стало пепельным, и она вцепилась в рукав Катрионы.

– О нет, мэм! Умоляю вас, не делайте этого. Ничего хорошего не выйдет. Ничего! Вас убьют в ночной тьме.

– Никто меня не убьет. – Беркстеду она нужна живой. И вся необходимая защита у нее имеется глубоко в кармане, вшитом в ее амазонку. Катриона вырвала руку у Намиты. – И я уйду.

Решимость привела ее в конюшню, и она вывела Питхар из стойла в одной уздечке – седло помещалось на полке, куда Катрионе с ее ростом было не дотянуться, а она боялась наделать лишнего шуму. Еще один грех вмешательства, который стоит приписать Беркстеду? И вот она выскользнула в ночь.

Торопливо пробираясь в тени деревьев к другому берегу реки, где располагался лагерь, Катриона чувствовала, как на смену подозрениям, которые она уносила из резиденции, идет совсем другое ощущение. Она без труда могла найти путь среди пыльных тропинок городской окраины и пустила Питхар быстрым галопом, так что никто не мог бы пристать к ней. Прекрасная лошадь была ее визитной карточкой, и ее узнавали – и кивающий нищий, и улыбающийся факир, которых встретила она по дороге. Все знали девушку-ангрези, друга Танвира Сингха, находящуюся под его защитой и покровительством.

Это было безумие. Головокружительное, пьянящее чувство, поднимающееся в ней с каждым биением сердца. Катриона понимала, что пути назад нет. Прощай, респектабельная и чопорная жизнь вдали от родины – не сможет она больше влачить эту упряжь. Что бы ни сказал Танвир Сингх – не важно, примет он ее или нет, – она не может вернуться назад. Вот азартнейшая из игр – поверить в искренность Танвира Сингха, когда он шептал ей, крепко обнимая возле гарнизонной стены: «Это настоящее! Все остальное – безумие».

Было бы большим безумием остаться и позволить Беркстеду распоряжаться ею, питаться лишь теми отбросами жизни, которые он соблаговолит ей бросить. Согласись Катриона на брак, предложенный ей дядей и Беркстедом, и остаток дней своих провела бы она в страхе и малодушных страданиях. Ничто не стоит такой жертвы – ни привилегии, ни репутация, ни семья.

В конце концов времени на запоздалые сожаления и страхи уже не осталось: она была на границе лагеря, раскинувшегося вдоль темного берега реки. Катриона нашла дорогу среди пестрого скопления разноцветных палаток и шатров, которые составляли караван, хотя никогда не бывала здесь ночью и тем более не приезжала сюда в одиночку. Она остановилась и стала ждать, чтобы замедлился жаркий ритм ее пульса, чтобы восстановилось дыхание. Тогда она смогла бы набрать в легкие побольше свежего вечернего воздуха, прежде чем соскочить на землю.

В центре лагеря факелы и жаровни выбрасывали в небо яркие языки огня; фонари превращали каждую палатку в сияющий изнутри разноцветный куб. Катриона предполагала, что мир Танвира Сингха состоит исключительно из мужчин – кочевое, почти монашеское существование, – и никогда не видела в его лагере женщин, приезжая сюда днем вместе с детьми. Но сейчас, ночью, казалось, тут повсюду женщины. Среди палаток и всадников сновали служанки. Замужние женщины держались возле своих мужей. Вдалеке слышны были звуки барабанов и ситара, позвякивали бубенчики танцовщиц.

Если кто и бросал на Катриону любопытный взгляд, когда она, ведя кобылу в поводу, пробиралась среди тесно стоящих палаток, то девушка не замечала – так была поглощена экзотическим зрелищем, с его красками и звуками, и удивительным предвкушением чего-то необычайного, которое порхало в ней точно стая бабочек, щекоча крылами. Но ее появление не осталось незамеченным. Высокий саис возник перед ней как будто из-под земли. Поклонился и широким жестом руки показал, что Катрионе надлежит следовать за ним.

Он взял у нее поводья и повел ее по импровизированным переулкам к центру лагеря, к величественному шатру, где две молодые женщины, разодетые в яркие наряды, танцевали при свете костра, извиваясь в плавных фигурах северного танца – как раз такому обучала ее Мина.

Зрители располагались на низких, заваленных разноцветными подушками диванах позади танцовщиц, так что огонь четко обрисовывал их силуэты. И там был он – удобно устроившись на расшитой подушке, своей грацией напоминая Катрионе хищного зверя, как в первый раз, когда она его увидела.

Настойчивый ритм парного барабана и ситара уже успел взбудоражить ей кровь, и Катриона смело выступила вперед, пока не оказалась в достаточной от него близи, чтобы назвать по имени.

– Танвир Сингх.

Этого было достаточно, чтобы взгляд его сделался пристальным, задержавшись на ее фигурке, чтобы он немедленно положил конец тому, чем был занят – делом ли, забавой. Танвир Сингх проворно вскочил и отдал приказ на пенджаби; она не поняла, что именно он сказал, но люди – слуги, саис, танцовщицы и прочие – растворились, растаяли в сгущающихся сумерках. Они остались вдвоем.

– Друг мой, где твоя служанка? – Он быстро осмотрел и ее одежду, и саквояж в руке. Потом устремил взгляд в пространство за ее спиной, высматривая служанку или сопровождающего из резиденции.

В его низком голосе слышалась тревога и озабоченность; Катриона быстро натянула капюшон плаща, чтобы скрыть лицо.

– Никого нет, – заверила она. – Я пришла одна.

Ей пришлось выдержать его пристальный взгляд.

– Тебе не следует быть здесь одной.

– Мне нужно было прийти. – Катриона чувствовала, как ее ощупывают невидимые взгляды из темноты, и ее личность уже не тайна, несмотря на капюшон плаща. Несомненно, уже через час о ней будут судачить на базаре. – Мне нужна ваша помощь. Пожалуйста.

Он услышал смущенные, неуверенные нотки в ее голосе и сделал знак в сторону откидного полотнища, которое служило дверью шатра.

– Входи. Там мы сможем поговорить с глазу на глаз.

Он предложил ей руку, но держался от нее на почтительном расстоянии. Церемонно и учтиво ввел под полог шатра, где они были скрыты от слишком многих любопытных глаз. Впрочем, может быть, ничего особенно любопытного тут и не было, и женщины-ангрези часто посещали Танвира Сингха, являясь в его лагерь одни, без сопровождения. Может быть, она не была единственной, как надеялась? И совершила ошибку, придя сюда?

Но Катрионе стоило лишь взглянуть на тот берег реки, напоминающей сейчас темную ленту, где ниже по течению стояла резиденция. Вздумай она повернуть обратно – и ее заперли бы там до конца дней. Нет. Это не ошибка. Она знала Танвира Сингха. И себя знала тоже.

– Как я могу тебе помочь, каур?

Катриона повернулась к нему. Он смотрел на нее ласковыми зелеными глазами, и Катриона впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. Как осторожно, как почтительно он держал ее руку! Как легко было ей довериться этому человеку!

Танвир Сингх не набрасывался на нее и не пытался запугать. Он не нашептывал ей на ухо угрозы и не спал с ее теткой.

Но одно дело – решиться бросить вызов судьбе, и совсем другое – действительно сделать это. Катриона взглянула за прозрачный газовый полог, отделявший крытый вход от спального помещения. Дорогой ковер покрывал пол, и низкое возвышение хлопкового тюфяка было завалено горой мягких подушек. В помещении царила тишина, столь глубокая и всеобъемлющая, что в ней тонули все смелые слова, красноречивые доводы и отчаянные мольбы, которые она держала наготове на кончике своего языка.

– Я…

Видимо, он сжалился над ней или счел благоразумным сделать их беседу еще более скрытой от посторонних. Еще одно слово на пенджаби, очень тихо, и появился слуга, чтобы потушить светильники, а затем, в свою очередь, тоже бесследно сгинуть в окружающей темноте.

– Скажи мне, что тебя тревожит.

Она тут же забыла, какие речи, какие резоны и объяснения заготовила, снова и снова повторяя их в уме. Она могла сказать лишь правду:

– Я пришла, чтобы быть с вами.

Он все понял правильно. И не отвел глаз. Но он смотрел на нее так долго, обегая ее фигурку взглядом своих зеленых глаз, что она решила – он ей откажет. Но он не отказал. Прошел по толстому ковру, покрывавшему пол шатра, чтобы откинуть занавеску, за которой в мягком свете открывался роскошный интерьер. Пригласил ее войти.

– Тогда входи.

И Катриона вошла в его маленький личный мир – царство темных, с богатым узором, ковров, и мягких белых тюфяков, и ярких подушек, и колышущихся полотняных стен. Все это можно было собрать и увезти с собой куда угодно. Ибо это был всего-навсего шатер, а не пышный дом или дворец с каменными резными стенами. Но он казался ей очаровательным.

Потому что принадлежал ему. Это был его дом, где она еще не бывала. Ее внимательный взгляд обежал комнату, выискивая ключи к разгадке этого человека по имени Танвир Сингх. Но Танвир шел за ней следом и прошел мимо, слегка коснувшись ее руки, а потом задул лампы. Бархатная чернота поглотила их обоих.

– Лампы отбрасывают тени на стены, – высказал он ей свое объяснение, и бабочки, которые давно порхали в ее животе, взлетели стаей, щекоча сердце нежными прикосновениями, от которых голова шла кругом.

Если она сделает этот шаг, ничего уже нельзя будет поправить. И Танвир Сингх это понимал.

– Я всего лишь мужчина, Катриона Роуэн! – Протянув руку, он коснулся ее подбородка. – Мужчина, жаждущий вдыхать благоухание жасмина, которое источает нежная кожа твоей шеи. Он хочет распустить твои волосы цвета абрикоса и пропускать их пряди меж пальцев. Мужчина, который хочет… тебя, – просто закончил он. – Не предлагай того, чего ты не вольна предложить.

В уютной темноте его слова согревали Катриону, а низкий тембр голоса проникал в самое сердце. В глубине ее пробудилось к жизни и рассыпалось искрами некое чудесное ощущение – должно быть, радость.

– Но я хочу предложить. – Больше ничего ценного у нее не было, кроме себя самой. Она могла принести ему в дар единственное, что у нее было. – И я хочу предложить это по доброй воле.

И она приступила к делу. Поставила на пол свой ранец, сбросила капюшон плаща и начала вынимать из прически шпильки. Одну за другой, аккуратно собирая их в ладонь, как будто из суеверия – рассыплет шпильки, и все прочие обстоятельства ее жизни разлетятся так, что собрать их она уже не сможет.

Но в действительности от нее мало что зависело. Она была игрушкой в руках Беркстеда, да и Танвира Сингха, вероятно, тоже. Она не слышала, как он двигался, но ощутила тепло его сильного тела, когда он встал у нее за спиной и провел рукой по ее распущенным волосам, перебирая в пальцах длинные пряди. Поднял их массу вверх, открывая затылок. Катриона повернула голову, выгибая шею, и закрыла глаза, ожидая ее прикосновения.

И наконец дождалась легкого, легчайшего прикосновения тыльной стороной пальцев, ласкового и чувственного. Его рука медленно двигалась вверх, проследив изгиб шеи прежде, чем ладонь повернулась и подушечки пальцев прошлись по мостику ключицы к плечу. Ее кожа ожила под покровом многослойного английского платья, сорочки и тесного корсета. Каждая клеточка ее тела, каждый дюйм кожи задрожали от сладкой тревоги и предвкушения. Одним легким прикосновением он наполнил ее страстным желанием оказаться в его объятиях.

Он осторожно привлек ее к себе. Катриона стояла, прижавшись спиной к его груди, – он позволил ей маленькую передышку.

– Мы начали, каур, – прошептал он ей на ухо. – И твое тело уже отвечает мне. Твоя кожа уже горит под моими пальцами. Но еще не поздно. И ты имеешь право подумать, хочешь ли принести мне этот дар. – Пальцы его скользнули в волосы и легонько потянули. Теперь его губы могли коснуться того места, где заканчивался воротник платья и открывалась теплая нежная плоть. – Ты должна понимать. – Обнимая Катриону, он стоял совершенно неподвижно, как будто у них под ногами разверзалась пропасть и одно неловкое движение увлекло бы их в бездну. – Ты должна понимать – если предлагаешь мне себя, я возьму тебя с превеликой охотой. Я заставлю тебя открыться для моих ласк. Я увижу тебя обнаженной и открытой для меня во всем великолепии сияющей белизны твоего тела. И я буду поклоняться ему как божеству – руками, языком и телом. Я научу тебя всему, что понимаю в искусстве наслаждения и восторга. Мы будем обнажены, – шепнул он, – и между нами будет лишь страсть.

Ее грудь уже вздымалась и опадала в знак согласия, а кожа горела в предвкушении его ласк. Она вдруг приобрела особую чувствительность, и Катриона чувствовала, как в глубине ее естества разгорается пламя – должно быть, это было желание.

– Только страсть будет между нами.

Она подняла руку, чтобы подтвердить свою решимость, чтобы претворить слова в дело. Пальцы пришли в движение, расстегивая на запястье тесный ряд пуговиц. Его руки легли ей на плечи, а затем легонько пробежались по всей длине рукавов.

– Позволь мне, каур. Я сам хочу тебя раздеть.

В кольце его рук она смогла откинуться назад, отдаваясь на волю его силы и уверенности, а проворные пальцы тем временам вынимали из петель пуговицы, одну за другой, и губы порхали вдоль линии ее шеи, зубы покусывали чувствительное сухожилие.

Когда запястья вырвались на свободу из тесного охвата пуговиц, Катриона обернулась к нему, приблизила губы к его губам и поцеловала с той же исступленной нежностью, которую он щедро расточал ей. Прижалась губами к его губам, дразня суровую линию рта крошечными укусами, как он уже успел ее научить.

Этот путь они преодолевали медленно и размеренно – путь соблазна; это была неспешная прогулка вместо бега сломя голову. Он не хотел спешить, продлевая ласку, чтобы разбудить ощущение. Медлил и ждал, когда в ней проснется желание и удовольствие напитает каждую клеточку ее тела, порождая жажду новых ласк, смелых прикосновений, властных жестов; во всем сквозила страсть, которая возносила Катриону все выше, к некоей цели, которой она еще не умела понять, но инстинктивно чувствовала ее призыв. Туда ее влекло, там ее ждали. Близко. Еще чуть-чуть, и можно дотянуться рукой.

Он был само терпение, которого у нее не было. Он был сама осторожность, а ей хотелось покончить со всякой осторожностью. Он испытывал ее на вкус, медленно и внимательно, наслаждаясь каждым моментом. Как будто Катриона была сделана из стеклянных нитей, и он боялся, что она может разбиться, не выдержав давления, если он поднимет ее слишком высоко. Но Катриона была сделана из куда более прочного материала. Не чашечка тонкого фарфора, чтобы медленно цедить напиток. Эта женщина была подобна крепкому шотландскому виски – обжигающему и летучему, что готов вспыхнуть огнем в любую минуту. Она хотела, чтобы он выпил ее до дна, пока голова его не пойдет кругом, а мир не начнет вращаться вокруг той точки, в которой сойдутся их тела.

Но как же тронула девушку его заботливая ласка! Сначала Катриона хотела, чтобы он положился на ее силу, и тут же обрадовалась, когда он этого не сделал. Как долго ждала она минуты, когда можно будет положиться на кого-то другого? Сколько времени прошло с тех пор, когда она могла доверить хоть кому-нибудь ту тяжкую ношу, которую необходимо было нести?

– Пожалуйста, – сказала Катриона, не совсем понимая, о чем хочет просить, но уверенная, что он поймет и даст ей то, о чем она просит. Она могла ему довериться. Пусть делает то, что должно. – Разденьте меня. Побыстрей.

– О, нам не нужно спешить. У нас впереди ночь. И следующий день. И потом еще день. И снова день. И ночь. Все ночи.

Впрочем, он не оставался без дела. Пока они целовались, пальцы его весьма усердно трудились над пуговицами ее жакета.

– Закрыто до самого горла! Все эти пуговицы, целый ряд на твоем строгом корсаже, чтобы скрыть нежное женское тело. Как эротично. Ты и не догадываешься, как соблазнительно действуют на меня твои пуговицы.

Чтобы одеться, застегнув все это, ей требовалось куда больше времени, чем сейчас, когда крючки расстегивались словно сами собой. И с каждой секундой Катриона становилась все нетерпеливее. С каждым нападением его губ на ее губы. С каждым поцелуем, где каждый последующий был куда смелее предыдущего. И вот уже Катриона не знала, где она и в какой степени обнаженности пребывает. Понимала лишь, что его поцелуи сливаются с ее поцелуями, и могла думать лишь о греховном соблазне его языка у себя во рту. Она просыпалась к жизни, как просыпалась с зарей, расправляя тело после долгого сна.

Он снял расстегнутый жакет с ее плеч. Она помогала ему, потому что нижняя часть рукавов плотно облегала руку. Первой взялась расстегивать крючки шемизетки, затем крючки на талии, но он накрыл ее руку своей, чтобы ее остановить. Подняв голову, Катриона взглянула на него. Но он смотрел на ее горло и на обнаженные участки тела.

– Какая красивая. Какая бледная и необычная, – прошептал он, хотя вряд ли мог ее видеть, потому что их окружала плотная бархатная темнота. Подушечка пальца погладила расстегнутый ворот ее шемизетки. И она подалась ему навстречу, не желая лишаться даже малейшего контакта с этим длинным искусным пальцем.

Под взглядом его глаз, под льняной тканью шемизетки и жестким каркасом корсета ее соски поднялись в виде тугих, томящихся ожиданием бугорков. Она затаила дыхание. Растущее возбуждение заставило ее груди встать торчком поверх выреза корсета.

Склонив голову, он запечатлел единственный поцелуй прямо в ямку под горлом, и впервые в жизни Катриона испугалась, что может лишиться чувств. Ее глаза были плотно закрыты, а колени ослабели. Ей пришлось цепляться за его плечи – чтобы не упасть, а еще больше – чтобы сохранить рассудок. Чтобы купаться в тепле и несказанном удовольствии, которое ощущалось на коже, как жаркий ветер.

Катриона цеплялась за него, как за средоточие своей жизни, и ладони ее наслаждались ощущением линии его стройных плеч, закаленных годами путешествий в горах и верховой ездой. Она провела ладонью по гладким мышцам его спины, длинному сильному столбу позвоночника.

Но он отодвинулся, и губы больше не ласкали ее кожу. Он встал перед ней на колени, как будто умоляя, благоговейно продолжая раздевать ее. Крючки на талии вскоре были расстегнуты, и в следующую минуту он помог Катрионе переступить через осевшую к ее ногам гору ткани.

Но она же предупреждала его, что вовсе не идол, которого требуется обожать. Предупреждала, что она всего лишь человек, со всеми изъянами, что положены земной женщине, – и даже больше.

Она тоже встала на колени, желая быть с ним на равных. И сгорала от нетерпения касаться его, целовать, почувствовать ладонями жесткую силу его плеч. Его руки справились с последней застежкой ее шемизетки. Приспустив ткань с плеч, он обежал взглядом плоды своих трудов, полосу кожи над верхним вырезом корсета и сорочки.

– Сколько ткани! Подарок нужно долго разворачивать. – А затем рука его прошлась по всей длине ее бедра и наткнулась на пистолет. – О, моя опасная девочка! Моя разбойница. – Он тихо рассмеялся, а пальцы уже ощупывали длинную узкую щель в боковине ее нижней юбки и карман в форме пистолета. Взяв в руку карман вместе с пистолетом, он погладил всей его тяжестью внутреннюю поверхность бедра. – Такая опасная. Такая храбрая, моя северная богиня с огненными волосами. Я желал бы лишить тебя любого твоего оружия, каур, за исключением одного.

– Какого же? – Она говорила очень тихо. Удивительно, что вообще могла говорить – так стучало сердце.

– Твоей улыбки.

Катриона буквально набросилась на него и, обвив руками шею, стала целовать со всей страстью, что накопилась в ней. С благодарностью, восхищением и любовью. И они упали на тюфяк, катались, не разнимая объятий, опьяненные счастьем, радуясь тому, что они наконец вместе.

Куда-то вдруг подевались ее нижние юбки, и ее ноги сплелись с его ногами. Они целовались и целовались, пока Катриона не рассмеялась от счастья.

– Нехорошо смеяться над мужчиной, когда он занимается с тобой любовью, каур.

– Танвир. Танвир. Танвир. Танвир! Если я смеюсь, то лишь потому, что никогда не была так счастлива. Я слишком долго была серьезной!

– Я сделаю тебя еще счастливее, Кэт! Погоди, вот увидишь. – Его проворные пальцы уже распускали шнуровку ее корсета.

Она тоже хотела раздевать его. Развернуть свой подарок. Стянуть длинную тунику и любоваться прекрасной кожей цвета карамели. Подарить ему такое же удовольствие, что он дарил ей.

И вот ее корсет расстегнут, и мужская рука легла на закругление ее груди. Он поцеловал твердые соски через ткань нижней сорочки. Увлажненная его ртом ткань холодила кожу. Катриона выгнула спину дугой, отдаваясь ему, забываясь в изысканном восторге, который распускался в ней подобно цветку. Между ног разливалось томительное тепло.

Он стащил с нее нижнюю рубашку. Обнаженную кожу овевал ночной воздух.

– Обнаженная, – сказал он, и голос его вдруг сделался хриплым. – Тебе нечем закрыться от моего взгляда. Совсем голая. – Низкие модуляции мужского голоса были подобны физической ласке. Взгляд, исполненный желания, пронзал ее живот.

– Обнаженный дар, предназначенный мне. – Зеленые глаза сверкнули в темноте. Эти глаза видели все – и нежный румянец, и легкую дрожь, и все то, что сделали с ее телом служанки Мины.

Каждое ощущение было для нее новым и усиленным в сотни раз. Прохлада вечернего воздуха на обнаженных плечах. Теплое дуновение его дыхания на животе. Жар собственной кожи на внутренней стороне бедер, когда он медленно – ах как медленно – начал скатывать ее чулки.

И вот она лежала перед ним нагая, и он встал перед ней на колени, готовый открыть ей новый, неодолимо притягательный мир.

– Обнаженная, – сказал он. – Для меня. Совсем нагая.

И дотронулся до нее. Одним пальцем. В одной точке. Кончик указательного пальца гладил местечко на ее животе, как раз на полпути между пупком и гладким, лишенным волос лоном. Кончик пальца описывал один маленький круг за другим, мучительно дразня кожу, которая вдруг сделалась необычайно чувствительной. Ничего больше, только палец, легонько скользящий по животу. Но движение это отдавалось во всем ее теле, в сокровенной глубине, где уже взрывались крошечные молнии, наполняя ее желанием и предвкушением блаженства.

– Восхитительная, сияющая нагота, предназначенная для меня…

– Только для вас. – Она никогда не чувствовала себя столь беззащитной. И столь могущественной. – А вы все еще одеты.

– Да. Пока да. – Он встал и начал разматывать длинное полотнище алого тюрбана. Освободившись от тюрбана, тряхнул волосами, и длинные темные пряди упали на плечи в элегантном беспорядке.

Катриона была очарована. Он казался юным дикарем, воплощением первобытной мужской силы. Однако, выпустив на свободу волосы, Танвир освободил некую силу, стряхнув с себя остатки той сдержанности, которая делала его настоящим джентльменом. Затем настал черед поясного ремня с кинжалом, они очень быстро оказались на полу. Потом он снял с себя короткую кожаную куртку, которую носил поверх туники, и бросил себе под ноги.

Да! Именно это ей было нужно. Забыться. Отбросить заботы. Отдаться желанию. Забыться в желании. В отчаянном желании. Ей не осталось ничего, кроме страстного голода, любовной тоски.

Как же она хотела его! Он заставит утихнуть боль страданий и поможет ей забыть и сомнения, и жертвы. Это будет воздаянием за годы страстного ожидания, томления, жажды чего-то такого, что долго, ужасно долго казалось недостижимым. Ускользающая мечта, как ни пытайся ее поймать.

Катриона охотно позволила себе забыть, отмахнуться от прошлого, а заодно и от будущего, и от всего прочего, что не было настоящим. Только он, она и наслаждение. И желание столь сильное, что оно пылало в ней как костер, который не усмирить было ничем, имя которому – безрассудство.

В небе за газовой занавеской вставала луна, холщовые стены шатра омыл серебряный свет, и стало достаточно светло, чтобы его кожа, когда он стоял перед ней, превратилась в темное сияющее серебро. Танвир повернулся, и лунный свет упал на тело Катрионы, окрасив его в мерцающий бледно-розовый цвет.

– Я хочу на тебя смотреть.

Катриона хотела, чтобы он смотрел. Несмотря на то что проведенные в зенане дни преобразили Катриону, собственное тело казалось ей чужим. Бледное мерцающее подношение на пиршестве плоти. Она не смогла отказать себе в желании провести ладонями по плоской поверхности живота, наслаждаясь чувственным ощущением собственной кожи под подушечками пальцев.

– Да, – поощрил он ее. – Ты прекрасна. Потому что ты – это ты.

Но ей казалось, что она сама не своя. Она ощущала себя по-новому, смелой и свободной одновременно. С ее уст слетел звук, идущий от самых глубин естества, как стон ветра в кронах деревьев.

– Тише. – Танвир накрыл ее рот поцелуем и лег рядом с ней. Его длинное стройное тело заполнило собой все пространство. Катриона повернулась к нему, обвиваясь вокруг него, прижимаясь к нему всем телом. Погружаясь в его аромат и его мужское существо. Экзотическое благоухание пачули ореолом порхало вокруг его волос, насыщая воздух, которым она дышала. И эта сладкая дымка поглотила ее без следа.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации