Текст книги "Возвращение Грифона"

– Так, Маш, ты считаешь меня идиотом? Само собой – я не пущу это на самотек. Кроме девственниц, не представляю, как я буду им заглядывать в вагину и определять – есть ли девственность, или нет. А еще задавать вопросы: «Вы не занимались оральным сексом? А петтингом? А…» – в общем, эту проблему ты возьмешь на себя. Может, я и позвал тебя в этот ресторан, чтобы смягчить удар!

Маша поперхнулась от смеха и не могла успокоиться минуты две. Потом вытерла салфеткой слезы и выдавила:

– Ну, насмешил! Мдааа… незавидную ты мне участь приготовил. Только забыл, что я, в общем-то, врач. Хоть и психиатр, но нас учили всему, что мало-мальски нужно врачу. Чего-чего, но образование у нас на высоте. Мало того, я могу ввести эту девственницу в транс и выспросить у нее все о половой жизни. Под гипнозом она расскажет мне все, что скрыто в мозгу. Гарантия. Сколько тебе нужно слез?

– Хммм… грамм сто, это точно.

– Тогда придется штук десять этих самых девственниц терзать. Интересно – как в магическом мире добывают слезы? Вот как из них выжимать слезу? Не избивать же их.

– Эй, зверь-зверина, скажи свое имя! Ты чего? Взяла луковицу и тычь им в нос. Ну да, и сама наплачешься, а кому сейчас легко?

– Только не мне, – поджала губы Маша, – кстати, раз пригласил в ресторан, может, потанцуешь девушку?

– Хммм… почему и нет? Сейчас, погоди…

Я поднялся с места и пошел к оркестру, настраивавшему инструменты. Они заинтересованно посмотрели на меня – не зря же я к ним пошел, наверное, бабло буду сулить. И верно. Поговорив с музыкантами, вернулся к своему столику. Оркестр заиграл, а я подал руку Маше:

– Мадам? Медленный танец?

Она улыбнулась и встала, оправив платье, сидевшее на ней просто потрясающе. Красавица! Или мне так казалось? Наверное, я все-таки был в нее влюблен. Почему наверное? Я же уже сделал вывод, что в нее влюблен. А Василиса? И в нее влюблен! Только по-другому… да какая разница, как я в кого влюблен?! Оркестр играет мою любимую песню, рука лежит на талии красивой женщины – о чем еще думать, кроме как вести ее в медленном танце?

Мы танцевали, забыв обо всем – о том, что мне скоро предстоит уйти, о том, что наше счастье временно и жизнь неопределенна – были только двое, я и моя женщина. Оркестр играл, солист пел на английском, и, как ни странно, слова песни точно подходили к этому моменту.

 
«Еще вчера все беды казались такими далекими,
А сегодня я не представляю своей жизни без них.
Но я все же верю, что когда-нибудь прошлое вернется.
 
 
Как-то вдруг я стал уже не тем, кем был раньше,
Надо мной нависла тень,
Вчера настало так внезапно».
 

Музыка стихла, и я обратил внимание, что танцевали мы не одни. Вокруг нас кружилось несколько пар, разного возраста, но красивее, чем моя Маша, женщин не было.

Оркестр снова заиграл что-то плавное, медленное, и мы снова обнялись, утонув в глазах друг у друга.

Неожиданно в голову мне пришла одна мысль – я тихо прошептал слова заклинания, сделал пасс правой рукой, убрав ее с талии Маши. И вдруг в огромном зале потемнело, и, откуда ни возьмись, появились сотни, тысячи разноцветных, сияющих бабочек. Их были тысячи, сотни тысяч – порхающих, радужных, красивых, как драгоценные камни. Оркестр, пискнув каким-то инструментом, затих, а танцующие пары начали ловить бабочек, не понимая, что это иллюзия. Пальцы проходили через «тела» насекомых, а бабочки летели дальше, наполняя зал свечением и радостью. (Заклинание иллюзии третьего уровня, применяется для представлений комедиантов.) Потом начало светлеть, и бабочки растворились в воздухе, не оставив после себя ничего, кроме радостных воспоминаний…

Люди спрашивали друг друга – что это было? И никто не мог подумать, что этот пир духа устроил парень в скромном костюме, сидящий рядом с красивой девушкой, смотрящей на него влюбленными глазами.

Конечно, ночью мы оторвались по полной – Маша была страстной, как никогда. Успокоились только глубокой ночью, выдохнувшись, как будто разгружали вагоны.

Лежа на спине и вцепившись в мою руку, Маша заявила, что намерена все ночи проводить со мной именно так – уж налюбиться всласть, так налюбиться! Пока не кончилось время, нам отпущенное судьбой. И тут же уснула, как будто у нее нажали кнопку выключателя.

Я немного позавидовал своей подруге – никогда не мог так просто вырубиться и заснуть. В голову лезли всякие дурные мысли – а если? А вдруг? А что потом? В конце концов, я плюнул и решил – какого черта? Если уж что-то случится и я проколюсь с тем, что задумал, – просто улечу, захватив с собой Машу, вот и все. На том порешив – со спокойной совестью заснул.

Длинные коридоры, кабинет, обшитый дубовыми панелями. Человек за столом – ну никак не скажешь, что это глава огромного, могучего государства, которого боятся и которое ненавидят. Это бред, что кто-то там любит Советский Союз. «Любят» – пока деньги дают. Перестанет давать – тут же переметнутся к врагам Союза. Такова жизнь. А вот ненавидят – все. За силу, за независимость, просто за то, что он есть. И во главе – вот этот дедушка. Как выяснилось – больной, не совсем хорошо соображающий, с каждым днем все более и более дряхлеющий и впадающий в маразм. Я читал о нем. Даже смотрел фильмы о генсеке. Честно говоря, из всех правителей России он показался мне самым человечным – любил охоту, женщин, на самом деле радел за дело. И в его правление был самый длинный период покоя, когда люди жили, не думая о своем будущем, и знали, что все у них будет хорошо. Главное – работай, живи по правде, и все у тебя будет – квартира, машина, еда в холодильнике. Может, конечно, я по молодости своей идеализирую этого правителя, ведь я не жил во время его правления в нашем мире. Но этот мир ничем не отличается от нашего, с поправкой на то, что время здесь течет медленнее.

Мы не можем этого заметить, но факт есть факт. Этот мир отстал от нашего очень намного. И если уж я попал сюда – почему не исправить те ошибки, что были допущены в нашем мире? И самая главная ошибка – развал СССР. Даже не ошибка – преступление, иначе его не назовешь.

Мой дед, вспоминая о развале Союза, всегда стучал кулаком по столу и говорил, что «Горбачева надо расстрелять – он предатель родины, допустивший это безобразие. А рядом к стенке поставить Ельцина. Но главный негодяй – все-таки Горбачев. Если бы он не был бесхребетной прозападной скотиной, Советский Союз был бы жив! И не пролилось бы столько крови на Кавказе, и страна не хлебнула бы горя во время всех этих волнений восьмидесятых-девяностых годов, когда ее буквально растащили на части, разворовали, расхитили подонки, теперь именуемые олигархами. Все они были близки к власти, а развал страны начался именно с того, что стареющий генсек упустил бразды правления из рук. Если бы он был разумен, если бы вовремя провел реформы государственной структуры… как сделал Китай, незаметно ставший одной из самых могучих стран мира, при этом взяв самое лучшее и у социализма, и у капитализма. Вот правильный подход к делу», – говорил мне дед. И я это запомнил…

– Здравствуйте. Проходите, – знакомый, глуховатый голос, аж мороз по коже прошел. Встретиться с историческим персонажем – это ли не мечта любого историка? Да и просто человека, которому не безразлично наше прошлое. А ведь есть миры, где время течет еще медленнее… а если к Петру слетать? Или к Ивану Грозному? Только долго ли я там продержусь без того, чтобы оказаться в застенках?

Мы с Машей прошли по ковровой дорожке и оказались перед столом генсека. Он вышел к нам навстречу, грузно поднявшись, и протянул мне руку, оказавшуюся на удивление сильной и крепкой – настоящее мужское пожатие.

Про себя усмехнулся, почему-то он всегда любил целоваться с разными приезжими господами. В наше время это могло быть понято неверно… Все-таки мне кажется, эти вот поцелуи – признак маразма. Или во мне говорит патологическая брезгливость, снова вернувшаяся после возврата памяти? Может, и так…

– Присядьте в кресла, поговорим, – предложил генсек и уселся сам, тяжело и отдуваясь от напряжения. Он действительно был сильно болен, и надо отдать ему должное – держался. Я много читал о нем – если бы не его окружение, боявшееся, что после его ухода всю эту шайку разгонят, он бы давно ловил рыбу и отдыхал на даче. Но таковы правила игры – и он им следовал. Стоять до конца. И все тут.

– Мне тут наговорили про вас… вроде как вы колдуны? И можете снова сделать меня молодым? Это правда, ребятки?

– Правда, Леонид Ильич. Вот, моя Маша, она была уже за тридцать лет, а теперь ей… не знаю сколько, но выглядит на восемнадцать-девятнадцать.

Брежнев внимательно осмотрел Машу, задержавшись взглядом на ее груди, лодыжках и бедрах, обтянутых тканью, а затем сказал, хрипловато засмеявшись:

– Да, хороша Маша… да не наша! А жаль. Хорошая девушка, приятная, красивая. Вот что, ребятки. Согласия на операцию я не дам.

Он еще помолчал и, глядя на наши разочарованные лица, добавил:

– Если они не разрешат омолодить мою Витю.

– Какого Витю? – не понял я.

Генсек усмехнулся:

– Витю, Викторию Петровну, мою супругу. Зачем мне молодость, если я буду без нее жить. Нет, не нужно мне такой молодости.

– А она не против?

– А почему женщина должна быть против омоложения? – гулко засмеялся генсек. – Ну, насмешил! Ты спроси у своей супруги – она против омоложения? Это все равно как спросить у пчелы – она против меда или за? Ребята, скажите, результат стопроцентный?

– Хмм… в общем – да, если мне не подгадят.

– Как это? – не понял генсек. – Кто может подгадить?

– Те, кому не надо, чтобы вы вернули себе былое здоровье.

– Хмм… может, да. Может быть. Они привыкли за моей спиной кружить – могут подгадить. Так вы сделайте, чтобы не смогли. Вы-то на что?

– И действительно – на что? – пробормотал я под нос. – Сделаем, Леонид Ильич, сделаем.

– Ну и ладно. Идите отдыхать. Вас хорошо устроили? У вас все есть?

– Все отлично, спасибо.

– Это хорошо. Идите. И я тоже пойду. Устал сегодня.

Мы поднялись и быстро ретировались в коридор. Честно говоря, вид генсека оставил у меня гнетущее впечатление. Старик, развалина – какой из него правитель? И ему оставалось еще шесть лет…

– Вот, все по списку что вы мне дали. Двадцать пунктов, – мужчина в сером костюме пододвинул ко мне дипломат и откинул крышку, – главная проблема была, конечно, со слезами девственниц. Да и другие ингредиенты тоже задали жару…

– Должен разочаровать вас. Я не приму слезы, землю с могилы, кость летучей мыши и еще некоторые ингредиенты без проверки. Мне было заявлено, что за успех операции отвечаю своей головой и головой моей жены. Потому я сам лично должен убедиться, что слезы девственниц – это слезы девственниц, а кость принадлежит летучей мыши. Обеспечьте нам транспорт и подготовьте девственниц – жена их будет опрашивать и проверять. А также набирать слезы.

– Хмм… я понимаю вас, – кивнул головой собеседник, – но должен доложить руководству. – Он встал и, попрощавшись, ушел, оставив дипломат лежать на столе.

Мы с Машей переглянулись, и она задумчиво сказала:

– Будь осторожен. Не нравится мне ситуация. Как бы проблем не было…

– С чем? С колдовством? Если нормальные ингредиенты – никаких проблем не будет.

– Нет, не с колдовством. С людьми…

Маша как в воду глядела. За последующие три дня мы пережили два покушения. Вернее, я пережил. И пережил с трудом. Казалось бы, кто может напасть на человека, которого охраняют агенты КГБ и с которым постоянно ходят два мордоворота-шкафа? И как вообще возможно осуществить такое покушение? Оказалось, возможно.

Следующим утром я вышел из дверей квартиры, чтобы ехать в серпентарий за кожей змеи (могли ужа подсунуть, а нужна ядовитая змея). Спустился к подъезду, сопровождаемый охранниками – один из них шел впереди, открывая двери, когда навстречу попался старичок – благообразный, профессорского вида дедок. Я посторонился, чтобы его пропустить, и вдруг почувствовал резкий укол в шею, как будто меня ужалила пчела. Хлопнул ладонью по этому месту и… упал.

В последний момент, перед тем как упасть, увидел, как этот «старичок» вырубает двух моих мордоворотов, как беспомощных детей. Один ничего не успел сделать, второй уцепился за рукоять «стечкина», но достать не успел. Послышались два хлопка, как будто кто-то щелкнул пальцами – тихо-тихо, и здоровенные парни умерли, не успев осознать, что умирают.

Это потом я узнал, что они умерли, тогда мне было не до чего – яд в специальных стрелах, который должен был гарантированно меня убить, парализовал мое тело, как оса парализует свою жертву. Я не мог двинуться и практически не дышал. Старичок подошел ко мне, лежащему с открытыми глазами, посмотрел на меня, и что-то сделал со своей тростью. Щелкнула пружина, и из палки выдвинулся стилет, длиной не менее двадцати сантиметров. «Старичок» прицелился и точно воткнул его мне в грудь. Дважды. Потом подумал и занес стилет над моим глазом, целясь вонзить его в мозг.

Спасла меня Маша – как она потом сказала, ей почудился какой-то шум на лестничной площадке, и она на всякий случай вышла посмотреть – все ли со мной в порядке. Увидев, что человек заносит надо мной свое оружие, она вскрикнула, и тот промахнулся, ударив вскользь, рядом с глазницей. Лезвие пропороло кожу, проскрипело по кости и ударило в каменную ступень со стуком и скрежетом.

Больше киллер не успел ничего сделать. Маша включила свое главное, впрочем – пока что единственное свое оружие – Зов. Вероятно, что в этот момент она превзошла всех нимф в мире – киллера буквально скрутило дугой, он упал на колени, глаза его выпучились, и он захрипел, подползая к моей жене.

Этого я уже не видел – сознание окончательно меня покинуло после второго удара в грудь, пронзившего сердце. Как сказала Маша, после того, как она взяла убийцу в оборот и он подчинился ее воле, ею был отдан приказ – убить себя. Что киллер и проделал с великим удовольствием – что может быть приятнее, чем доставить удовольствие своему божеству? Я помню, как меня захватила нимфа – все мои мысли тогда были направлены только на то, как бы получше исполнить ее желания. И если бы она приказала – я бы убил себя… и, что прискорбнее всего – даже Василису.

Убийца взял палку со стилетом и, глядя на мою жену влюбленными глазами, вонзил лезвие себе в грудь. И упал замертво к ней в ноги.

Маша бросилась в квартиру к заветному чемодану, схватила с полки тетрадку, в которую записывала заклинания, выбрала нужное, схватила несколько ингредиентов, нужных для колдовства, надеясь про себя, что они все-таки не фальшивые, и побежала ко мне. Через минуту она уже отчитывала заклятие, сложив колдовские предметы у меня на груди.

Вполне вероятно, что я выжил бы и без ее оздоровительного заклинания – порезы в сердце закрылись через секунды после их нанесения, яд замедлили процессы в моем теле, и сердце сокращалось очень медленно, не мешая регенерации своих мышц, но сколько я бы пролежал в параличе, вот вопрос! Может, день. А может, неделю. Пока организм не избавится от введенного в него ядовитого вещества.

Как потом оказалось, оно было сродни яду кураре, парализующему дыхательную систему, и человек попросту умирал от удушья. Небольшие стрелки вылетали из устройства, похожего на авторучку – настоящее шпионское оружие. Смерть наступала мгновенно у обычных людей. Видимо, киллер был предупрежден, что я не обычный человек. Потому он решил продублировать, так сказать – контрольный тык в голову. Слава богу, не успел.

Я очнулся через пять минут после того, как Маша закончила читать заклинание. Моя регенерация плюс ее заклинание – трепещи, яд кураре! Впрочем, трепетал я. Меня трясло, руки ходили ходуном, как со страшного похмелья, и похоже – сегодня мне уже не работать. И я остался дома.

Да, тут же набежали комитетчики, расспрашивали, вернее – допрашивали, узнавали, как все было. На мои вопросы отвечали стандартным: «Мы не можем разглашать, это государственная тайна!». Мне все это надоело, и я их послал – почти матом. Не хотите «разглашать» – кто этот убийца и откуда он взялся, – хрен вам, а не мои ответы. Только тогда они с кислой миной признали, что убитый является действующим сотрудником специального подразделения КГБ. Какого – они не сказали, но тут и так все было ясно.

Второе покушение произошло ночью, через два дня после первого.

После неудавшегося покушения и моего благополучного выживания Маша категорически заявила, что не пустит меня одного никуда. И уж тем более ночью на кладбище. И увязалась за мной. На свою голову.

Ночь, луна освещает кресты, памятники, каменные надгробия. Я внимательно слежу за временем – нужна полночь. Могила, в которой лежит женщина с именем Анна, пришлось попотеть, разыскивая эту могилу. Передоверить дело никому не мог – тем более после недавних событий.

Насыпав в стеклянную баночку земли с могилы, я заметил какое-то движение в кустах возле забора и тут же сообщил об этом нашим охранникам, а их набралось целый десяток. Что, впрочем, не помогло – пуля пролетела над памятником, ударила меня в грудь, и, пройдя навылет, ранила Машу, стоявшую сзади. Хотя этот микроснаряд и был уже на излете, ему хватило сил, чтобы пробить ей кожу и мышцы, застряв где-то возле ключицы. Стреляли из какого-то мощного оружия, такого мощного, что у меня из спины вырвало кусок диаметром сантиметров пять. Только ошметки полетели. Хорошо хоть не в позвоночник – это было бы гораздо фатальнее. И ведь мы при этом были в бронежилетах!

Наша охрана открыла ураганный огонь в тут сторону, откуда велась стрельба, но было поздно – стрелка как будто ветер унес. Ни одна пуля его не зацепила. А вот нам досталось. Ну я-то мог вылечить Машу, даже со сквозной дыркой у себя в спине, а вот Маша – без магических ингредиентов она была беспомощна. Так что мне предстояло терпеть до дома. Я и терпел. А весь заряд злости, ярости, боли и возмущения выплеснул на гэбэшников, неосторожно попытавшихся узнать у нас подробности ночной вылазки.

Я вопил, стучал кулаком, чуть не сорвал голос орамши. Потом опомнился – с сорванным голосом читать заклинания просто безрассудно. Или невозможно вообще. И затих.

Гэбэшник, слегка покрасневший от моих эпитетов и выражений, тусклым голосом сообщил:

– Мы вас поняли. Объясняю: не все в нашей структуре желают, чтобы власть не менялась как можно дольше. Есть те, кто хочет перемен. И они, предатели, собираются помешать операции. Заверяю вас – мы сделаем все, чтобы повторения этих инцидентов не было. (Инцидентов, черт бы вас побрал! Стрельнуть бы тебе в брюхо – узнал бы, каково это!) Вам будут выданы средства индивидуальной защиты, и…

– Да какой толк от ваших средств защиты? – вскипела Маша. – Все равно как презервативы надели, а не бронежилеты! Ну, были на нас бронежилеты, и что? Навылет пробило!

– Это специальная снайперская винтовка, – уныло ответил гэбэшник, – бронебойные патроны. Против нее только одна защита – стальная броня. Но вряд ли вы согласитесь разгуливать в стальных костюмах. Есть только один способ на сто процентов защититься – сделать все так, как задумано, и как можно скорее.

– Придется, – пожал я плечами, чувствуя, как зудит моя заживающая рана. Я до сих пор с трудом дышал – легкие еще не успели зарасти как следует. Пуля пролетела сквозь них. Кстати, если бы я в тот момент не повернулся – пуля прошла бы сквозь сердце. Ну что же – будем, как говориться, работать! И как можно быстрее…

Глава 9

– Мне лечь или как? – грузный генсек сел на краю кушетки, застеленной белой простыней, и положил руки на колени, глядя на меня карими глазами.

– Пока не нужно. Сейчас я вас уколю в палец, потерпите… вот так! Теперь слизните кровь.

– Зачем?

– Так положено, Леонид Ильич.

– Ну, если положено… – генсек слизнул выступившую капельку крови и по-детски пососал палец. – Глубоко воткнул!

Не обращая внимания на то, что говорит генсек, я приступил к самой важной и опасной начальной стадии преобразования. Того, что я задумал давно, и шел к этому как танк. Я собирался подчинить генсека своей воле.

Зачем? Если разобраться – изменения в политической системе никак не изменят мою жизнь в другом мире. Тогда зачем я это делаю? Зачем лезу на рожон, рискуя своим положением, и даже жизнью? К чему мне это? Амбиции? Я совсем не амбициозен, настолько, что даже Маша это заметила, заявив, что с такими способностями, как у меня, можно было бы добиться гораздо большего. Но я настолько не амбициозен, что это просто патология какая-то. Знали бы они, что я задумал… даже Маша не знает.

Сам не знаю – зачем я это делаю, но мне захотелось стать преобразователем России. Всегда задумывался – а что было бы, если бы…? Если бы не ввели войска в Афганистан? Сколько людей ведь из-за этого погибло! А если бы Горбачев не пришел к власти и не допустил развала СССР? Если бы Ельцина задвинули подальше и не дали бы объединиться с руководителями республик для развала СССР? Сколько можно было бы сделать, если бы у власти стоял нормальный, разумный руководитель, притом знающий будущее, знающий, что нужно сделать для страны, как не допустить тех огрехов, что были допущены в нашем мире.

Мало омолодить Брежнева и рассказать ему – как нужно сделать. С какой стати он будет следовать моим указаниям и прислушиваться к тем бредням о будущем, что я ему выдам? Кто я такой для него? Подозрительный колдун. Значит, остается один путь – заставить его сделать, как должно быть. Подчинить своей власти. Опыт у меня уже есть, так что ничего страшного случиться не должно. Кроме того, во всем этом есть и чисто шкурный элемент – кроме обычного прогрессорства – Маша. Маша и мой ребенок. Только заручившись поддержкой главы государства, я могу рассчитывать на то, что у моей женщины в будущем все будет в порядке. Вот откуда и появилась идея с омоложением и подчинением. Как иначе бы добрался до тела генсека, произвел над ним нужные манипуляции – если бы не омоложение.

По большому счету, мне наплевать на Брежнева, хотя он чисто человечески мне нравился. Один из немногих руководителей в нашей стране, не являющийся кровавым маньяком и убийцей массы людей. Петр сам головы рубил своим врагам, Сталин уничтожил в лагерях миллионы, кто там у нас еще? Хватало на Руси активных, излишне активных царей и генсеков…

Заклинание подчинения прошло отлично – десять минут, и все готово. Внешне это никак не отразилось на самочувствии – пожилой человек, как и до этого, лежал на кушетке, сопел и смотрел на меня, начинающего манипуляции с ингредиентами для омоложения. В его глазах светилось детское любопытство, и он внимательно наблюдал за моими действиями.

– Начинайте отбор крови для операции, – приказал я медсестере, стоящей рядом с кушеткой, – нужно пол-литра крови.

Медсестра, женщина лет тридцати пяти, довольно миловидная и приятная, согласно кивнула головой и подошла к генсеку с приготовленной эмалированной чашкой. Проверила пульс, взяла скальпель и поднесла к сгибу локтя. Охранники, стоявшие у дверей, вытянули шеи, следя за нашими действиями.

Их было четверо – высокие, стройные мужчины с грацией тигров. Двое стояли снаружи, двое внутри – и кроме того, велась съемка с нескольких телекамер, в этом я был уверен. Дверь в медицинский кабинет довольно массивна, потому я не сразу услышал шум в коридоре. А когда услышал – было уже поздно.

Дальнейшее происходило как в замедленном действии – на моих глазах замок двери вылетел клочьями, выбитый автоматными пулями, и эти самые пули, калибра 7.62, бронебойные, со стальным сердечником, разлетелись веером по всей комнате, круша медицинскую аппаратуру. Разлетались стекла, посуда, из стены вылетали куски штукатурки, эмалированные медицинские сосуды, пробитые пулями, летели по комнате, как мячи.

Медсестра и один из охранников умерли сразу, исхлестанные перекрестным огнем из нескольких автоматов. Женщина упала на Брежнева, попытавшегося встать, и в ее спину влетели еще несколько пуль, пробивших ее насквозь и прошивших тело старого генсека.

Прежде чем я сообразил, что нужно где-то укрыться, три пули ударили меня, и ощущение было такое, как будто по моему телу врезали бейсбольной битой – плетью повисла перебитая рука, подломилась левая нога, третья пуля вырвала из моего бока приличный кусок и вылетела наружу. Меня отбросило в угол, за тумбу какого-то прибора, и это меня спасло.

Второй охранник внутри лаборатории остался жив – он мгновенно залег после первых выстрелов, и пули его не зацепили, пройдя над головой.

Достав «стечкин», он открыл огонь в дверной проем, туда, откуда велась автоматная стрельба. После ответного огня в коридоре закричали от боли – видимо, он кого-то зацепил, и пару секунд было тихо. Потом в комнату влетели два яйцеобразных предмета, и я вжался в пол, стараясь прикрыть голову здоровой рукой. Безуспешно. Осколки рассекли мне кожу на голове, оцарапав череп, и кровь полилась из меня буквально ручьем. Иссекло спину, посекло бедра – один из осколков засел глубоко в ляжке, дойдя до кости. Нога сразу онемела, будто в нее вкололи какое-то лекарство. Комната наполнилась кислым дымом. Погасли лампы, искрили какие-то приборы, видимо, произошло короткое замыкание высоковольтных кабелей. Это напоминало электросварку, и в воздухе висели удушливые клубы дыма, в дополнение к дыму от сгоревшего тротила гранаты. Но я был жив. И это самое главное.

Голова работала со скрипом – конечно, я живучий, но все-таки не бессмертный. Система регенерации меня подлечила, но пока что процентов на пять, не больше. Остановилась кровь, затянулись раны, но кость срастись за это время не могла.

В темную комнату вошли трое людей в темных комбинезонах, обшаривая углы ярким светом налобных фонарей. Прозвучала длинная автоматная очередь, и один из нападавших выругался – из его слов я понял, что Брежнев еще дышал, и они добили старика. Понятно, что это был политический переворот. Кем бы ни были эти люди, но они сломали все мои планы, так хорошо и славно продуманные. Я чуть не заплакал от отчаяния и разочарования. Следующее, что пришло мне в голову – Маша! Ее надо выручать. Маша осталась ждать меня в комнате рядом с медицинским кабинетом.

Один из вооруженных мужчин остановился у порога и громко сказал:

– Эй, колдун, я знаю, что ты жив! Выходи! Давай, давай, подымайся!

Только много позже я понял, что меня просто «взяли на пушку». Он не знал, что я жив, и крикнул на всякий случай. Конечно, я не откликнулся, и тогда тот добавил:

– Если сейчас не выйдешь – твою жену убьют. Эй, Федя, давай сюда его бабу!

В комнате темно, она загромождена приборами, и я лежал в углу так, что меня не было видно от дверного проема. Кроме того, вероятно, эти люди меня боялись – иначе зачем бы им притаскивать наживку, чтобы выманить колдуна? Почему просто не пройти по комнате и не найти меня? И пристрелить…

Не знаю, что они там себе подумали, но через несколько минут я услышал голос Маши:

– Отпусти, сволочь! Гады! Твари! – послышался удар, и Маша застонала от боли.

Я стиснул зубы и стал медленно подниматься, опираясь на здоровую руку и прикидывая возможность повергнуть супостатов каким-нибудь злостным заклинанием – выходило, пока никак не могу. Губы разбиты, зубы выкрошились – полный «полярный лис».

– Ага. Так я и думал. – Луч фонаря уперся мне в глаза. – Выходи в коридор и не вздумай колдовать – все равно бесполезно. У нас защита от твоей дряни.

Изумруды? Наверное. А что еще-то? Знают же про них.

Подволакивая ногу, вышел в ярко освещенный коридор. В глаза ударил свет, ослепив на секунду, после того, как зрение восстановилось, увидел: весь коридор усыпан трупами – человек двадцать трупов, это точно. А может, и больше. В разной одежде, в форме и в гражданском, с оружием и без – люди валялись как сломанные куклы, а стены залеплены кровью и потеками чего-то, о чем и думать не хотелось. Похоже, что пули рвали людей в клочья.

Передо мной стояли человек десять: двое держали Машу – растрепанную, злющую, как черт, украшенную здоровенным фингалом во весь левый глаз. Командовал всем этим парадом неизвестный, который при виде моей жалкой фигуры удовлетворенно хмыкнул и сказал:

– Жив. Замечательно. Теперь будешь работать на наше правительство.

– А зачем деда-то убили? – холодно спросил я. – И что все это значит? Что за правительство?

– Сегодня в результате кровоизлияния в мозг скончался величайший ум нашей эпохи, Генеральный секретарь нашей партии… и так далее. Вместо него генеральным секретарем стал товарищ Андропов. Наконец-то в стране будет править сильная рука!

– Понятно. А с нами что?

– А что с вами? Ничего нового с вами. Вы будете работать под патронажем КГБ, для страны. Для вас ничего не изменится. Пока что вы должны доказать лояльность новому руководству, а как только мы убедимся, что вы лояльны – все будет по-прежнему. Так что… все нормально.

– А зачем мою жену ударили? Кто ее ударил?

– Вы должны понять, что период вольницы кончился. Хватит нам брежневского застоя и всепрощения. Стране нужна сильная рука, и вы должны понять это в первую очередь. Жену ударили? Ей отдали приказ, она отказалась его выполнять. И пострадала. То же самое будет с вами. Кстати, если вы не будете выполнять ваши обязанности в должной степени – вы будете наказаны. Это понятно?

– Понятно. А деда все-таки жалко, – сказал я и двинулся в сторону Маши. Автоматные стволы дернулись за мной, но старший махнул рукой – пусть, мол, идет. Я со своей раненой ногой и висящей плетью рукой не вызывал у них ни малейшего чувства опасности. И это хорошо.

Первое, что я сделал, когда подошел к Маше, – это совершил трансформацию.

Во время трансформации вся моя плоть встала на место, как ей и положено, объединившись в теле грифона. Львиное тело, лапы, с острейшими когтями, крючковатый острый клюв – нынешнее мое тело соответствовало реалиям жизни и представляло собой совершенный боевой механизм, начавший действовать незамедлительно.

На трансформацию ушла доля секунды – одежда разлетелась в клочья, – в следующую секунду умерли трое – два человека, державшие Машу, и руководитель группы, бывший ближе всех. Остальные, надо отдать им должное, прежде чем я их убил, начали направлять стволы в мою сторону.

Это происходило как в замедленном действии – медленно-медленно разворачиваются, вскидывают… поздно! Это походило на то, как лиса напала на кур в курятнике – пух, перья, клочья плоти и кровь.

Люди разлетались в стороны, разорванные на части, и через три секунды рядом с нами не осталось ни одного живого человека.

Я подбежал к ошеломленной Маше и сказал:

– Садись на спину! Скорее!

Она очнулась от ступора и неловко залезла на меня, схватившись руками за гриву. По коридору к нам уже бежали люди, еще секунд пять… они не успели. Стены затуманились, как будто развеивался мираж в пустыне, опустилась темнота, и мы с Машей ощутимо брякнулись о землю. Вернее, брякнулся я, приземлившись на лапы и тут же вцепившись в них своими кривыми когтями. Маша сумела удержаться на спине и замерла, обхватив мою шею обеими руками.