Текст книги "Возвращение Грифона"

Маша жалобно смотрела на торчащую из груди палку, беспомощно открывала рот, пыталась что-то сказать, – но не смогла. Изо рта у нее толчком выплеснулась кровь, а на губах лопнули розовые пузыри. Затем Маша стала падать вперед, как в замедленном действии – плавно и навзничь, будто подорванная саперами башня.

Я успел подхватить ее на руки, вырвал из спины палку и аккуратно положил на пол единственного близкого человека в этом мире.

Маша бледнела, синела, тяжело булькала пробитым легким, а потом протянула руку, погладила меня по щеке и с трудом улыбнувшись, потеряла сознание. Рука упала на пол и бессильно разжалась.

Глава 6

В комнате воцарилась тишина. Маша была еще жива, но булькающее дыхание стихало и стихало, жизнь уходила из нее с каждой каплей крови, вылившейся из пробитой груди. Мне казалось, что прошло очень много времени – очень долго, целую жизнь я смотрел на свою женщину и бессильно наблюдал, как она умирает. Но, скорее всего, это были секунда-две максимум. И мой ступор закончился.

Я оттолкнул в сторону Веру, начавшую причитать что-то вроде: «Ой, что же будет, ой, горе-то какое, горе-то! Ой, что же будет!…» – и вытолкнул ее за дверь комнаты. Затем встал на ноги и, вытянув руки вперед, начал читать речитативом какие-то слова, непонятные, но имеющие вес, как кирпичи, тяжелые и холодные. Они падали в пространство и будто строили преграду между Смертью и моей женщиной, не давая той пройти и забрать душу Маши.

Руки мои ткали некую вязь – в воздухе загорались знаки – огненный, золотой, синий, таявшие, как инверсионный след реактивного самолета. Похолодало так, что мое дыхание стало видимым, как на январском морозном ветру.

Маша стала белой – до этого она посинела и почернела, как покойница. Теперь губы стали белыми и медленно розовели прямо на глазах. Я не прекращал читать заклятие, и когда через три минуты закончил – на полу лежала Маша, мало чем отличающаяся от той Маши, что была до ранения. Или, вернее – до ее смерти.

Волнуясь, я опустился на колени, приложил ухо к ее груди – грудь была теплой, упругой, такой, как и раньше. Раздвинул легкую рубаху, расстегнув пуговки, – на груди ни следа от страшной раны, и лишь пятно-ореол на блузке указывало на то, что рана мне не приснилась. Да и лужа крови под Машей не даст забыть о происшедшем, как и блестящая палка-стилет с коричневыми, уже подсохшими мазками.

Почему эта Маша отличалась от прежней? Потому, что она стала моложе. Моложе лет на десять – исчезли морщинки вокруг глаз, грудь, тяжелая, крепкая, но слегка обвисшая от кормления ребенка, стала меньше размером и торчала вперед, как у девственницы пятнадцати лет. Женщина даже как-то уменьшилась в размерах – рубашка слегка обвисла, бедра стали менее объемистыми – заметно под юбкой. Она сбросила размер или два, не меньше, и выглядела на девятнадцать лет, не больше.

«Интересный эффект, – задумался я, – похоже, что это заклинание делает так, чтобы тело залечивало раны и восстанавливалось до того максимума здоровья, который организму положено иметь. А максимум здоровья настает в девятнадцать-двадцать лет. Расцвет организма, так сказать. Вот Маша и достигла своего расцвета. Такой, вероятно, ее встретил покойный муж, когда в нее влюбился. И немудрено. Она и в тридцать лет была красавицей, а уж в двадцать лет! Смерть мужикам. Что касается похудения, а откуда организму брать силы для восстановления? Откуда взять плоть для ремонта своих поврежденных клеток? Из самого себя, конечно. Вот он и взял.

– Проснись, спящая красавица! – Я похлопал по щекам Маши, и та медленно открыла глаза.

– Что со мной? Вань, мне приснилось? А чего я лежу на полу? Ой! Не приснилось! Этот алкаш меня заколол… а я что, дух? Ты меня вызвал? Ой! Ой-ей! Больно как!

– А чего ты ерунду говоришь? Я тебе и продемонстрировал, что ты не дух.

– Теперь синяк на груди будет. – Маша выпростала из лифчика левую грудь и погладила ладонью. – Какая маленькая… как у девчонки. Вань, ты чего со мной сделал?

Маша вскочила с пола, как лесная лань, и шагнула к трюмо, разглядывая себя в зеркале и оглаживая ладонями:

– Ой! Вот это да! Чудо! Ваня, это чудо! Ты – чудо! О боже!

Девушка бросилась мне на шею и стала исступленно целовать. Я со смехом отбивался и сумел оторвать Машу от себя только тогда, когда слева от нас скрипнула дверь и на пороге показалась Вера, теребящая в руках платок. Она с испугом глядела на меня, переводя взгляд на счастливую Машу, обнимающую меня за шею. Спина Маши была вся в крови, ее рубашка-блузка прилипла к коже, а в центре пятна виднелась дырка, пробитая в ткани.

– Что же это… как это… вы простите нас, он допился до чертиков. Белая горячка, видать. Второй раз уже. Продал мое обручальное кольцо – все, что оставалось, и пропил, скотина. И ведь не поленился на больных ногах сходить за самогоном к соседке! Это бабка Марониха, сучка, самогон гонит, всех споила, тварь мерзкая! Давай, Маш, я застираю блузку, пока не засохло. Дома никого нету, девчонка только да мамка в дальней комнате. Некого стесняться. Снимай, а то ты вся в крови. Петька валяется, как твой-то его вырубил. Ой, не знаю, что делать… горе-то какое. За что меня Господь наказал такой тварью-мужем?

Маша тут же сбросила блузку, лифчик, оставшись голой по пояс, а Вера жадно стала разглядывать ее спину и грудь, ища дырку от «стилета». Не найдя, испуганно перекрестилась и увела Машу на кухню. Я остался в комнате один.

Шагнув через порог, встал перед храпящим на полу Петей и, не задумываясь, начал плести сеть заклинания. Оно было коротким и вначале выбивало из пациента алкогольное отравление, да так, что его начинало фонтаном рвать.

Зная об этом, отошел в сторонку, наблюдая за красочным зрелищем – Верке потом хватит работы – и кровь оттирать, и блевотину.

Когда оторопевший Петя вперился в меня абсолютно трезвым, ничего не понимающим взглядом, пришел черед следующего заклинания.

После минутного декламирования и пассов руками Петя обрел стойкую неприязнь к любым видам алкоголя – теперь он не мог даже понюхать – спирт, водку, пиво. Даже квас – там тоже есть немного алкоголя. Может, я слегка и переборщил, но не хрена тыкать мою женщину в спину грязными палками. Пей воду. Или чай. Ну и напоследок – заклинание выздоровления – не такое сложное, как я применил к Маше, не молодящее – нет, один из вариантов заклинаний, поднимающих тонус организма и выгоняющих из него болезнь за день-два. Сейчас у него зажили больные ноги, а через пару дней будет ходить и даже бегать. Хватит дома валяться, пора на работу, семью кормить.

Закончил, осмотрелся – вся честна компания стоит за спиной – Вера, Маша в накинутой Вериной рубашке, и смотрят на меня так, как будто я бог или демон.

– Чего уставились-то? – недовольно буркнул я, смущенный таким излишним вниманием. – Теперь он не будет пить. Никогда. Вообще. И ноги у него почти здоровы. Дня через два будет бегать как лось. Натопи баню, пусть вымоется как следует – воняет, как животное.

– Батюшка! Милый! Спаситель! – Вера бросилась мне в ноги и стала их исступленно целовать, а я испуганно отступал к стене – безумная баба, покусает еще!

Потом Вера рыдала, обнимая своего Петю, тот непонимающе смотрел на то, что происходит вокруг, потом на свои обмотанные вонючими бинтами ноги и, неуклюже встав, сказал:

– Ничего не пойму. Все как сон было. Я правда ударил ее палкой? Или мне приснилось? Вы меня простите, если что… я не в себе был. Простите, а? Я, если что, отработаю – я плотник отличный, дома могу строить, даже шкаф срубить – одним топором! Даже без рубанка! У меня руки золотые. Все, что угодно, могу из дерева сделать.

– Мне надо кое-что проверить. Вер, у тебя есть водка?

Женщина помялась, потом пошла в кухню и принесла полбутылки прозрачной жидкости в поллитровой бутылке:

– Вот. Я ей Машку растирала от простуды. Прятала от Петьки.

Я взял бутылку, откупорил заткнутое пластмассовой пробкой горлышко, понюхал – пахло водкой. Она, проклятая.

– На, пей! – протянул бутылку Пете.

– Я не хочу, – растерялся тот.

– Пей, мне нужно проверить, и чтобы вы все знали.

Мужчина взял бутылку в руки, привычно раскрутил содержимое и ловко влил его в свое горло…

Фонтан был таким, что я еле уберегся от прямого попадания. Вонючая струя обдала Верку, Маша успела скакнуть назад, как африканская газель, которую я вчера видел по телику, – убереглась. Весь пол был в содержимом желудка бывшего алкаша. Он еще минут пять не мог успокоиться – рвотные позывы были такой силы, что у него чуть не пошла горлом кровь. Потом все-таки рвота остановилась, и Петя хрипло, облегченно сказал:

– Все. Отпил свое! И слава богу.

– Слава богу! И Ване! – эхом повторила Вера и зарыдала, опустившись на пол у стены, покрытой следами научного эксперимента.

Потом Вера вымывала полы, а Маша дожидалась, когда высохнет ее дырявая блузка и можно будет заштопать прореху, чтобы пойти домой – в Веркином барахле идти она не хотела. Эти старушечьи кофты выглядели бы на ней совсем даже странно. Как на цыганке какой-нибудь.

– Вань, а ты не забыл, зачем мы вообще-то сюда пришли? – шепнула Маша, наклонившись к моему уху. – Духа-то будешь вызывать?

– Буду, – кивнул я и объявил, – я буду вызывать дух твоего отца. В комнату не входить, иначе… будут неприятности.

Я не стал добавлять – какие. Ни к чему им знать, что, если что-то пойдет не так – вместо души того, кого я вызываю, может появиться и демон. По крайней мере, у меня была такая информация. Опять – откуда? Задумался, но решил разобраться с этим после. Тем более что есть свой, персональный психиатр. С титьками второго размера…

Самокопанием лучше всего заниматься в постели. Отдыхая между очередными любовными актами. По крайней мере, мне это так казалось. Скорее всего, ведущие психоаналитики и психотерапевты со мной не согласятся. Те, кому за семьдесят.

Снова удалившись в комнату с фотоальбомом, я последний раз бросил взгляд на лицо мужчины, которого собираюсь вызывать, и, вздохнув, начал читать заклинание.

Через десять минут манипуляций руками и выкрикиваний непонятных слов в воздухе проявился силуэт человека, похожего на того, которого я рассматривал на снимках. Сейчас ему было лет за пятьдесят, и видок его был не так чтобы очень здоровым – серый, глаза тусклые, лицо угрюмо, а возле рта залегли глубокие складки.

– Ты чего же это наделал, уважаемый? – обратился я к духу. – Зачем ты попрятал деньги? Оставил семью без средств к существованию?

– Все равно Петька бы все пропил, – парировал призрак, – сколько ни дай, все в водку пустит. А так – я правильно поступил. Спрятал, и все тут.

– Хмм… наверное, правильно. Покажи, где спрятал деньги.

– Пойдем за мной!

Призрак проплыл через закрытую дверь, я пошел следом – мне пришлось ее распахнуть. Потом выплыл во двор, подлетел к собачьей будке и встал над ней:

– Вот здесь. В трехлитровой банке. Крышкой закатал и спрятал, ямку выкопал. Пусть забирают. Спасибо тебе, что помог моей семье, моей дочке. Помоги еще и жене, прошу тебя.

– Хорошо. Свободен. Что-то передать семье? – спохватился я, но призрак уже растаял в летнем горячем воздухе.

Посмотрев за внимательно наблюдавшим псом – помесью кавказской овчарки и носорога, решил, что задачу свою выполнил, а выкапыванием денег из-под брюха этого монстра пусть занимаются другие. Те, кто его кормит и поит. Больно уж не хочется ходить покусанным, даже если это и заживет в считаные часы.

– Ну что, получилось? – дрожащим голосом спросила подошедшая Вера.

– Получилось, – утвердительно кивнул я и с интересом спросил. – А чем вы кормите такую орясину? Он же сжирать должен больше, чем вся ваша семья!

– Полкашка… он молодец, – с уважением и приязнью сказала Вера, – у нас как-то своровать хотели со двора – цыгане зашли, так он их так драл, только тряпки летели. А то бы последнее утащили. Я в заводской столовой беру для него объедки, мне разрешают. Если бы не таскала оттуда продукты – мы бы и не выжили. Теперь-то все будет по-другому!

– Да, по-другому. Деньги под будкой. В стеклянной банке. Отец туда закопал. Потом выкопаешь.

– Так подождите! Я выкопаю, рассчитаюсь с вами.

– Домой пойдем. Хватит нам приключений. Сочтешь нужным – занесешь потом, что душа позволит. А не занесешь – значит, так и быть. Переживем. Отведи к матери, твой отец попросил ее полечить.

– Вань, мне страшно. – Маша погладила меня по груди ладонью левой руки и приподнялась на постели, подперев голову рукой. – У меня ощущение, будто что-то должно случиться.

– Чего случиться-то? – сонно спросил я, мне всегда после секса хотелось спать, а Машу распирало желание чего-нибудь обсудить. В этом отношении мы с ней ну никак не были похожи.

– Мы стали настолько… хмм… заметны, что ли? Не знаю даже, как и сказать… едут ведь со всех сторон, со всей страны! И откуда узнали, непонятно. Вон, ночуют возле дома, ждут завтрашнего приема. Ты понимаешь, что скоро нами заинтересуются власти? Если уже не заинтересовались.

– Заинтересовались, – хмуро ответил я, – сегодня в местной газетенке статья о нас, по-моему, «Путь к коммунизму» называется этот брехливый листок, не годный даже для подтирки задницы – краски слишком много. Так вот – нас называют шайкой мошенников, выманивающих у людей деньги. И спрашивают, доколе мы будем заниматься своей противоправной деятельностью, получая нетрудовые доходы. Удивляюсь, как это раньше за нас не взялись.

– Вань, это же ужас! – ахнула Маша и села на кровати, опершись на руку.

В полумраке она выглядела в высшей степени соблазнительно, и я попытался этим воспользоваться, притянув к себе. Но подруга отбилась и села на край кровати:

– Ты что, не понимаешь? Если напечатали в газете, да еще такой – это орган горкома партии, – значит, есть указание с нами разобраться! Все, хватит, надо прекращать. Сворачиваем нашу деятельность и уезжаем.

– Куда? – спросил я, лениво поигрывая соском сидящей рядом девушки (иначе ее не назовешь – после лечения она стала молодой и даже юной).

– Да куда глаза глядят! Подальше отсюда. Ты не понимаешь – это беда, настоящая беда!

– Мне еще рано ехать. Нужно разобраться с теми ментами, что меня убивали. Что, мы так и оставим, спустим с рук им все то, что они сделали со мной, что делают с людьми? Ведь уверен – я не один такой. Не могу уехать, пока с ними не разберусь.

– А как ты с ними разберешься? Убьешь? Что ты с ними сделаешь? Как ты можешь убить пять человек, милиционеров и остаться при этом безнаказанным? А я? Что со мной будет? Они ведь и меня посадят, за укрывательство и недоносительство. Ой, Вань, не трогай, а? Не до того! – Маша убрала мою руку, тихо прокравшуюся к ее интимным местам, и встала, расхаживая по комнате, как Ленин, обдумывающий – как же нагадить буржуазии? Да так, чтобы она не нагадила в обратную.

– Вань, скажи, – Маша снова присела на постель, – что ты вспомнил после того, как меня лечил. Ты мне рассказывал, что после того, как Петя меня ударил, от стресса в твоей голове что-то сдвинулось, ты гораздо четче вспомнил многие заклинания. А твои личные воспоминания? Еще что-то ты припомнил? Где ты жил? Как тебя зовут? Твою прежнюю жизнь? Ты вспоминаешь заклинания, но не можешь вспомнить свою прежнюю жизнь – как так может быть?

– Ощущение такое, будто во мне живут два человека. Две памяти. Одна память – о том, кем я был, где я был, где я жил. Ее практически нет. Будто стерли ластиком. Остались какие-то туманные следы, и все. Вторая память – это память магии. Это заклинания, всплывающие ни с того ни с сего. Она почему-то проявляется активнее. Но я чувствую, что не вспомнил и половины тех заклинаний, что должен знать. Хотя после стресса, который задала мне твоя гибель… вернее, твое ранение, процесс ускорился. Теперь я знаю в несколько раз больше заклинаний, чем раньше. Но при этом знаю – не все вспомнил.

– А каков механизм того, как всплывают твои знания? Ну – как ты ощущаешь, что сейчас можешь сказать то или иное заклинание? Почему ты берешь то, а не иное заклятие?

– Представь себе, что ты хочешь взять со стола ложку. Ты протягиваешь руку и берешь ее. Почему ты не схватила вилку или не взяла тарелку? Потому, что тебе они не нужны. Так и тут – мне надо вот такое заклинание, и я знаю, что другие мне не подойдут. И беру его. Другое дело – многие заклинания не подходят, а через какое-то время всплывает нужное заклятие.

– У тебя все заклинания «добрые»? Есть какие-нибудь ведьмовские, приносящие вред? Проклятия, а не заклятия?

– Хмм… ты знаешь, а есть. И кстати, ты навела меня на хорошую, очень хорошую мысль…

– Кто по очереди, заходите! – крикнула Маша где-то в прихожей, и я услышал мужской голос. Что он говорил – не разобрал. Это был третий посетитель за сегодня: первые два проскочили быстро, один сильно заикался – понадобилось маленькое заклинание и три минуты времени, другой с пороком сердца – ребенок пяти лет, синюшний, задыхающийся. Мать из бедных, так что я кивнул Маше – не бери денег.

Мы уже научились четко отслеживать – кто может что-то дать за лечение, а кто не может. Видно, когда человек сытый, довольный – даже если он старается казаться беднее, чем есть на самом деле, с него можно взять денег. Никаких тарифов не устанавливали – что можешь, то и дай. Все-таки время мы тоже тратим, и силы… Частнопрактикующие врачи берут за свои услуги, и дорого. А мы что? Ну… мы, конечно, альтруисты, но и альтруистам хочется есть. И прикрыть зад какой-нибудь тряпкой. Желательно хорошо сшитой. Так что альтернативы не было, решили – деньги берем, но смотрим, с кого можно взять, а с кого нет.

За месяц, что мы занимались практикой, у нас уже выстроилась живая очередь на несколько тысяч человек. Люди жили в машинах, снимали квартиры – многие жители поселка, вначале ворчащие на столпотворение у нашего двора, быстро раскусили выгоду происходящего и перестроили свою жизнь. Практически все начали заниматься обслуживанием паломников – продавали им еду, устраивали на постой в своих домах, отвозили и привозили на своих машинах – с вокзала и на вокзал. Деньги потекли рекой в радостно подставленные карманы соседей. Ну а мы… мы, если нас не остановят, скоро станем очень богатыми людьми. Без всякого нашего на то особого рвения, капитал увеличивался, как на дрожжах. Если в день я принимал человек двадцать-тридцать, то посчитать – каждый оставит пусть даже по пятьдесят рублей – это уже тысяча! И это при зарплате местных жителей в сто пятьдесят рублей. За тысячу обычному гражданину надо было полгода работать.

За месяц мы заработали более тридцати тысяч рублей – невероятные деньги по здешним меркам. Пришлось положить на книжку в сберкассу – нам только ограбления не хватало. Оставили только на проживание. Впрочем, на проживание всегда хватало – деньги появлялись каждый день, и чем больше людей я принимал, тем больше денег становилось. Мне они были неинтересны – впрочем, как и Маше. Мы одевались, обувались, ели что хотели – что нам еще желать? Если только постройки другого дома – со всеми удобствами. Меня сильно напрягало бегать в сортир под взглядами страждущих больных. Всегда был шанс, что кто-то бросится к ногам по дороге из деревянной будки и, рыдая, будет просить помочь ее сыну или дочери. Что и было уже дважды.

В общем, мы решили построить другой дом, и подвижки к этому делу уже начались. Среди клиентов, посетивших нас, был человек из горисполкома, с которого, конечно, денег не взяли, но он нам помог с оформлением участка. Участок оформили на Машу. Сорок соток, возле леса. Через неделю там должны были появиться рабочие – мы нашли строительную бригаду и договорились с прорабом. Дом из красного кирпича, с черепичной крышей – что может быть лучше? Даже проект дома был уже готов. Суждено ли было мне в нем пожить? Я не знал. Время покажет… только вот Маша всполошилась и заговорила об отъезде. Да куда мы денемся? Везде найдут. Тут надо устраиваться…

В комнату вошла хмурая Маша, а за ней следом уверенный в себе, нагловатый опер, тот, который приходил к нам с Федорчуком. С ним рядом хорошо одетый, лощеный мужчина лет тридцати с небольшим, отличающийся от знакомого опера так, как отличается от уличного мальчишки-хулигана домашний пай-мальчик в штанишках на лямочках. Однако взгляд этого человека выдавал мента – изучающий, пристальный, оценивающий.

Так оно и оказалось – этот «лощеный» был оперуполномоченным ОБХСС, и он желал пригласить меня на беседу в РОВД. О предмете беседы капитан Сеглов не распространялся, но тут и так было ясно – предметом беседы станет наша коммерческая деятельность. Второй опер, один из тех, кто меня когда-то пытался убить, поглядывал странно, как будто определяя – тот ли перед ним человек или не тот. Само собой – странно, когда человек, забитый до смерти и самолично похороненный в яме, вдруг стоит перед тобой – здоровый, красивый и весь из себя важный. Это вызывает мистический страх. Даже у атеистов и циников.

Вообще-то, по-моему, я у них обоих вызывал некий страх. Мне так казалось. Ну а почему и нет? Один знал о моем странном воскрешении и при этом знает информацию о том, как вылечиваются мои посетители. Все вылечиваются, без исключения. Второй не чужд мистики, и чем больше убеждаешь себя в том, что магии нет, колдуны, ведьмы и все такое прочее не существуют, а в голове бьется мысль: а вдруг? А если правда?

В общем, оба опера были вежливы, корректны и чуть не с поклонами пригласили меня в РОВД на беседу с начальником. Прямо сейчас.

Маша перепугалась. Она знала, чем частенько заканчиваются визиты в милицию, и прекрасно помнила, чем закончился визит в милицию у меня чуть больше месяца назад. Однако делать нечего – я собрался, обул сандалии и пошел за своими то ли конвоирами, то ли почетным эскортом. Вряд ли второе, но хотелось бы надеяться…

Народ, ожидавший очереди на лечение во дворе, зашумел, закричал, поднялась настоящая буча – они окружили милицейский «уазик» и стали его шатать, чуть не опрокинув набок. Милиционер-водитель сидел ни жив ни мертв, голова его болталась, как на ниточках, и лицо побледнело, как полотно.

Мне стоило большого труда успокоить разъяренных людей, решивших, что меня увозят навсегда в места не столь отдаленные. Я пообещал вернуться и полечить всех желающих сверх плана, после чего толпа все-таки отпустила «уазик» и отошла.

Я ведь не дурак, даже если бы понадеялся на силу толпы и не поехал со своими конвоирами – что бы было? Ну, прогнали бы этих двух, а потом пришли бы сотни, и как бы все дело не обернулось совсем плохо. Могла пролиться кровь. Зачем мне это надо? Тем более что это самое приглашение в РОВД отвечало моим планам по мести негодяям. Я и сам собирался туда пойти, так если меня туда везут сами милиционеры – это же замечательно. Знали бы они, какие планы роятся в моей голове – сто раз подумали, чтобы везти в свое логово этого «троянского коня» по имени Ваня…

Знакомый вход в РОВД, дежурная часть, где я некогда сидел в «обезьяннике». Менты выглядывают из-за стойки дежурной части и, тараща глаза, перешептываются:

– Колдун, колдун! Гля! А это не тот, которого приводил…

– Точно, он! Говорили – маньяк. Слышал я кое-что по этому поводу, но, скорее всего, брехня… – голос затих.

– Куда его повели?

– К начальнику. Приказ – сразу к начальнику его отправлять. Смотри-ка, какие почести мошеннику!

– Заткнулся бы ты, Малеев – сейчас на тебя порчу напустит, и будешь ты срацца в штаны до конца жизни. Узнаешь тогда, как языком лишнего болтать.

– Тьфу на тебя. Неужто веришь в это мракобесие? Колдунов не бывает!

– Это ты моей матери скажи. Она меня водила к бабке, заговаривать болезни. Я хилый был, болел все время, а после стал расти и вона какой вырос!

– Мда… вырос… а ума не нажил.

– Да пошел ты…!

Поднявшись по лестнице на третий этаж, я и мои сопровождающие оказались у двери кабинета с золотистой табличкой «Начальник Заречненского РОВД полковник милиции Степанчук Н. Ф.».

На этом этаже было почище, возле окон в конце коридора стояли здоровенные кадки с разлапистыми растениями, на которых солнечный свет отблескивал маслянистой зеленью. Похоже, что задержанные сюда допускались только в крайнем случае. Таком, как этот.

Опер вышел из кабинета, возле которого я ожидал вместе с обэхээсником, и напряженным голосом сообщил:

– Начальник ждет! У него совещание, сейчас все разойдутся, и мы зайдем.

И правда, из дверей потянулись милиционеры в форме и без – майоры, капитаны, подполковник. Они с любопытством посмотрели на меня, и снова потянулся шепоток:

– Это он. Глянь – молодой какой парень!

– А ты чего ждал – бородатого старца, Хоттабыча, что ли?

– Да хотя бы… а тут какой-то пацан, как с картинки физкультурник. Глянь, орясина какая! И это колдун? Красавчик хренов. Дымов, это ты его арестовывал где-то месяц назад?

– Я. И что?

– Ничего. Чего так ощетинился-то? Хмм…

– Заходите! – опер снова выглянул из дверей, и я перешагнул порог приемной. У меня возникло чувство… дежавю, что ли – стойка, за которой молодая девушка, слегка испуганно, но надменно смотрящая на меня, столик с документами, сейф в углу – где-то я это все видел, и не один раз. Что-то, как червячок, шевелилось в голове, какая-то мысль, какое-то узнавание… и пропало, растворилось.

Двойная дверь в кабинет, сделанная из светлого дерева. Шагаю через порог, готовый ко всему – кто знает, может, тут же и расстреляют, как врага народа. А я враг? Это с какой точки зрения посмотреть. Хмыкнул про себя – совсем заговорился. И чего в голову придет! Ерунда всякая.

– Присаживайтесь, – довольно приятный, интеллигентный голос, плавный жест рукой – вполне приятный человек этот полковник Степанчук.

Ну что же – стелет мягко, как спать-то буду? Надеюсь, не в сырой земле, как кое-кто надеялся.

– Вы Иван Петрович Сидоров?

– Не потаю – именно Иван Петрович Сидоров. А могу я узнать о причине задержания?

– А мы и не задерживали вас. Я пригласил вас для беседы. Жаль, что вы так все восприняли.

– А как я еще должен был воспринять, когда меня берут прямо с приема больных и везут в РОВД? Уж не за приглашение к праздничному столу, правда же?

– Ну-ну… кстати, об этом самом приеме я и хотел с вами поговорить. Товарищи, вы свободны. Мы с товарищем Сидоровым сами тут поговорим, можете быть свободны.

Полковник дождался, когда подчиненные вышли, и выжидательно посмотрел на меня:

– Скажите, откуда у вас такие способности? Кто вы? Вначале я принял вас за банального мошенника, фокусника и гипнотизера, а потом, после тех сведений, что мне предоставили мои подчиненные, изменил свое мнение. Вы уникум. И это переворачивает все устои науки и религии.

– А религии-то почему? – удивился я.

– Потому, что чудеса может творить только Бог и те, кому он передал чудотворные способности.

– А вы не допускаете, что я наместник Бога на Земле? – усмехнулся я. – И что он передал мне свои способности?

– Мессия? – закашлялся полковник. – Что-то как-то не вяжется. Мессии денег не берут. А вы заработали приличную сумму. Кстати, подпадает под нетрудовые доходы. Налоги не платите, занимаетесь запрещенной деятельностью – ведь права лечить у вас нет! И диплома нет. И так что же мне с вами делать? Вы знаете, какая поднялась буча? Сколько пошло жалоб на вас? Кто только не жалуется – врачи, священники, простые граждане. Мол, обманывают, деньги собирают. Возбудить на вас уголовное дело и прикрыть эту лавочку – дело пяти минут.

Полковник замолчал, откинувшись на спинку кресла, и внимательно стал меня рассматривать. А я его.

Это был мужчина за сорок, с умным волевым лицом, хитрыми глазами и слегка седоватыми короткими волосами. Его лицо внушало доверие, но я знал – полковник совсем не прост. До поста начальника РОВД мог добраться только самый хитрый, безжалостный, умелый и жестокий человек, готовый идти по трупам. Одно только то, что отделение уголовного розыска у него под началом превратилось в гнездо убийц – что-то говорит об этом райотделе. Рыба гниет с головы, банально, но правда.

Молчание прервал я:

– Слушайте, хватит темнить. Говорите, что вы от меня хотите. Денег? Чтобы я платил вам за то, чтобы вы меня не трогали? Или вам еще что-то от меня нужно? У меня нет времени на пустые разговоры. Там люди ждут, они болеют, умирают.

– А также приносят деньги, – подмигнул полковник и нахмурился, – вообще-то ни одно дело на территории, контролируемой моим РОВД, не укрывается от моих глаз. Глупо было бы надеяться, что вы останетесь в стороне. Но речь идет не о деньгах. Меня попросили узнать, что вы из себя представляете. Мошенник или действительно что-то можете.

– И какой вывод? – небрежно спросил я, вопросительно подняв брови.

– Нет, не мошенники. Мы подсылали к вам людей, реально больных, от которых отказались врачи, и вы их вылечивали. Но дошли еще кое-какие слухи. О том, что вы можете возвращать молодость. Не это ли секрет того, что вы выглядите, как парень двадцати лет? И что ваша сожительница Мария вдруг стала из тридцатипятилетней женщины двадцатилетней красоткой? Слухи ходят самые разные, но этот потряс всех и дошел до самого верха – до обкома партии. И жена Первого хочет встретиться с вами и воспользоваться вашими услугами. Вот зачем я вас и вызвал.

– И когда она хочет с нами встретиться?

– Как можно быстрее.

– Нуу… пусть приезжает к нам на прием. Я с ней поработаю.

– Вы шутите? Жена первого секретаря обкома партии? Вы лично приедете к ней домой, и она с вами поговорит.

– Хмм… а с чего вы решили, что я к ней поеду? И что-то буду для нее делать? И для вас? Это же вас просили, не меня. И если вы не сделаете – вам грозят неприятности? Так ведь?

– Не надо так со мной разговаривать. Вы забываетесь, кто перед вами и где вы находитесь! – пожестчел лицом полковник. – Я могу сделать так, что вы сами побежите, бегом, и сделаете все, что мне надо! Обнаглели! Страх потеряли? Думаете неприкасаемые? Камеру на северной стороне я всегда могу устроить, понял?

– Понял. А не пойти ли тебе… понял? Ты как со мной разговариваешь, приглашальщик на беседу? Я сейчас на тебя проклятие напущу, ты срать черным поносом до конца жизни будешь, а она будет недолгой, очень недолгой, веришь?! Я должен бежать к какой-то сучонке на цирлах, как собачонка? Потому, что ее муж первый секретарь? Ты сам-то соображаешь, что говоришь? Да мне плевать на деньги, веришь? На все плевать! И на тебя тоже, вместе с этой сучкой!

Я просто взбесился. Все то, что я накапливал эти месяцы, вся обида, злоба, воспоминания о том, как меня истязали в стенах этого заведения, досада на свою ущербность – отсутствие памяти – вылилось в такую великолепную ярость, что я и в самом деле готов был растерзать полковника. И я его ничуть не боялся. И он это чувствовал.