Текст книги "Личный космос"

Глава 9

В последующие два дня им пришлось ехать далеко от каравана из-за того, что охотничьи партии с него широко разошлись в поисках бизоньего, оленьего и антилопьего мяса. И тогда, уклоняясь от охотников, путники чуть было не наткнулись на небольшой отряд охотников-саткивлкапов.

Эти индейцы, разрисованные с головы до ног в черно-белую полоску, с закрученными в спираль на макушках длинными черными волосами, с продетыми сквозь перегородки в носах костями, с ожерельями из львиных зубов на шее, одетые в шаровары из львиных шкур и мокасины из оленьей кожи, проскакали в ста ярдах от Ананы и Ки-кахи. Но они все время стреляли по бизонам в тылу бежавшего стада и не увидели их.

Кроме того, тишкетмоакские охотники гнались за теми же бизонами, но они находились на другой стороне стада, отделенные от индейцев милей почти сплошных тел животных.

Кикаха вдруг принял решение. Он сообщил Анане, что сегодня ночью настало их время. Она поколебалась, а затем сказала, что они вполне могут попробовать, что, разумеется, следует попробовать все, что уберет их из поля зрения Колокольников.

Они ждали, пока караванщики не кончили есть жареное мясо и пить джин и водку и не отправились, пошатываясь, спать. По обеим сторонам каравана расставили непьющих часовых, но фургоны находились в пределах границ Большой Торговой Тропы, отмеченной резными деревянными изображениями бога торговли, и поэтому они понастоящему не тревожились о нападении людей или полуконей.

Какое-нибудь животное могло забрести в лагерь, гигантская ласка или лев могли попытаться задрать коня или даже человека, но это было маловероятно, поэтому атмосфера была расслабленной.

Кикаха снял с лошадей всю сбрую и хлопнул их по крупу, чтобы они ускакали.

Он испытывал легкое сожаление о них, поскольку они были одомашненными животными и вряд ли могли процветать в диких Великих Прериях. Но им придется рискнуть, так же, как и ему.

Затем они с Ананой, привязав к спинам тюки с водой в бутылках, с сушеным мясом и овощами, с ножами в зубах поползли в залитой брызгами лунного света темноте к каравану. Мимо двух часовых, расположенных на расстоянии сорока ярдов друг от друга, они пробрались незамеченными. Они направились к огромному десятиколесному фургону, бывшему двадцатым в колонне.

Они проползли мимо небольших фургонов, в которых храпели спящие мужчины, женщины и дети. К счастью, с караваном не было собак, и по веской причине: гепардо-подобная пума и ласка особенно любили собачье мясо до такой степени, что люди давным-давно перестали брать собак с собой в путешествия по прерии.

Устроить жилое помещение внутри плотно упакованного груза на нижнем этаже фургона оказалось нелегким делом. Им пришлось вытащить множество деревянных ящиков и рулонов тканей и ковров, а потом опять разложить их над норой, где они будут проводить свои дневные часы. Выбитый груз с некоторым трудом вогнали, куда он только влез. Кикаха надеялся, что никто не заметит, что раскладка стала не такой, какой была, когда фургон покинул берег реки.

У них имелись две пустые бутылки для санитарных целей, а одеяла обеспечили им довольно удобную постель – пока фургон не покатился утром в путь. Рессор у фургона не было, и хотя прерия казалась довольно гладкой идущему пешком, в фургоне неровность почвы ощущалась вдвойне.

Анана жаловалась, что она чувствовала себя замкнутой в камере галеры, но теперь она чувствовала себя погребенной под обвалом.

Снаружи в полдень температура резко поднималась свыше 24 градусов по Цельсию, но отсутствие вентиляции и близость тел угрожали удушить путников. Им пришлось сесть и уткнуться носами в отверстия, чтобы получить достаточно кислорода.

Кикаха расширил эти отверстия. Он очень не хотел этого делать, так как это увеличивало опасность обнаружения их караванщиками. Однако пока фургон путешествовал, никто не собирался заглядывать в нижний этаж.

В первый день им не удалось особенно поспать.

Ночью, пока спали караванщики, они вылезли наружу и проползли мимо часовых в открытую прерию. Здесь они вымылись в ручье, снова наполнили бутылки водой и справили естественные надобности, которые было невозможно или крайне неудобно справлять в фургоне.

Они проделали гимнастические упражнения, чтобы снять оцепенение с мускулов, вызванное стесненными условиями, а также тряской и рывками фургонов. Это казалось самой наглой выходкой в мире – прятаться прямо под носом, не упоминая уже о ягодицах, тишкетмоаков. Один он мог чувствовать себя болеё удобно, более непринужденно. Но хотя Анана в самом деле не особенно жаловалась, её не совсем подавляемые стоны и брань порядком надоели ему. В этих тесных замкнутых условиях было невозможно не прикасаться часто друг к другу, но она каждый раз реагировала чересчур сильно.

Она велела ему оставаться в своей собственной половине «гроба», не делать таким очевидным свое тело и так далее.

Кикаха начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить ей скрываться от Колокольников самостоятельно, или, если она откажется, нокаутировать ее, вытащить из фургона в какое-нибудь место и оставить там. Временами он фантазировал о том, чтобы перерезать ей горло или привязать к дереву так, чтобы до неё могли добраться волки или львы.

Он сказал себе, что это дьявольский способ начать любовный роман.

Тут он спохватился. Да, он так подумал: любовный роман. Так! Как же это он мог влюбиться в такую злобную, высокомерную, смертоносную суку?

Мог. Как ни сильно он бесился, ненавидел и презирал ее, он начинал её любить.

В любви для Кикахи не было ничего нового ни в этом, ни в том, другом мире, но никогда он не мог любить при таких обстоятельствах.

Несомненно, если не считать Подарги, выглядевшей на лицо точь-в-точь как Анана, и странной, действительно неземной Хрисенды, Анана была самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо видел.

Но для Кикахи это не приводило автоматически к любви. Он, конечно, ценил в женщинах красоту, но подвергался большей возможности влюбиться в женщину с приятным характером, сообразительную, с чувством юмора, чем в неприятную и тупую красавицу. Если женщина была всего лишь разумно привлекательной или, наверное, даже заурядной внешности, он мог бы влюбиться в нее, если находил в ней те или иные свойства, а Анана была определенно неприятной особой.

Так почему же он испытывал к ней это чувство любви наряду с враждебностью?

«Кто знает? – подумал Кикаха. – Очевидно, не я. И это само по себе приятно, поскольку я не хотел бы стать для самого себя скучным и непредсказуемым».

Плохо в этом романе было то, что он, по всей вероятности, будет односторонним. Она могла проявить чувственный интерес к нему, но он был бы эфемерным и сопровождался презрением. Она, разумеется, никогда не сможет полюбить леблаббия. Если уж на то пошло, он сомневался, что она вообще сможет полюбить кого бы то ни было.

Господы находились по ту сторону любви. По крайней мере, так говорил Вольф.

Второй день прошел быстрее, чем первый, оба оказались способными проспать больше. Той ночью их загнал на дерево львиный прайд, пришедший к ручью на водопой вскоре после прибытия людей. Наконец, когда часы шли, а львы не проявляли ни малейшего желания брести восвояси, Кикаха впал в отчаяние, что скоро станет невозможным прошмыгнуть обратно в фургон.

Он сказал Анане, что им придется слезть и попытаться припугнуть больших кошек.

Как обычно, у Кикахи имелся иной мотив, кроме очевидного. Он надеялся, что если Анана имеет какое-то припрятанное или имплантированное в тело оружие, то теперь она откроет его. Но у неё его не имелось, либо она считала ситуацию недостаточно отчаянной, чтобы воспользоваться им. Она сказала, что может, если пожелает, попытаться отпугнуть этих чудовищ, но она намерена оставаться на дереве, пока они не уйдут.

– При обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, – признался он, – но мы должны в течение ближайшего получаса вернуться в фургон.

– Я никому и ничего не должна, – огрызнулась она. – Кроме того, ты не подстрелил ничего на обед, прежде чем мы вернемся. Я не хочу провести еще один голодный день в этом гробу.

– У тебя имелась там на обед масса сушеного мяса и овощей, – возразил он.

– Я весь день голодала, – ответила она.

Кикаха принялся спускаться с дерева. Львы, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания, но один самец взметнулся в воздух, и его лапа с длинными когтями прошла в шести дюймах от ноги Кикахи.

– Они, кажется, не намерены пугаться, – заметил он. – И иной раз бывают, но сегодня, ну…

С высоты дерева даже в лунном свете он мог разглядеть часть каравана. Вскоре луна ушла за монолит, а за ней последовало с востока солнце. Караванщики начали просыпаться и разводить костры.

Возникла суета с приготовлением завтрака, а затем лагерь начали сворачивать. Вскоре множество колоритных солдат в деревянных шлемах с длинными перьями, в алых стеганых кирасах-тегиняях, в юбках-кельтах из зеленых перьев и окрашенных в желтый цвет легинах вскочили на коней. Они образовали полумесяц, внутри которого мужчины и женщины, несшие котелки, чайники, кувшины и другие столовые принадлежности, направлялись к водопою.

Кикаха застонал. Ему случалось иногда перехитрить самого себя, а это мог быть один из таких случаев.

Не существовало никакого сомнения относительно его выбора. Будет намного лучше столкнуться лицом к лицу со львами, чем оказаться захваченными в плен тишкет-моаками. Хотя он, возможно, и сумел бы уговорить их не выдавать их тевтонам, но он очень сильно сомневался в этом. В любом случае он не мог позволить себе положиться на их милость.

– Анана, – сказал он. – Я пойду на север и пойду быстро. Ты идешь со мной?

Она посмотрела вниз, на большого льва, выгнувшего спину у подножья дерева и уставившегося вверх огромными зелеными глазами. Пасть его раскрылась. Четыре клыка – два верхних и два нижних – казались длинными, как кинжалы.

– Ты, должно быть, рехнулся, – сказала она.

– Ну и оставайся, если хочешь. До скорого, если вообще когда-нибудь встретимся.

Он начал спускаться, но с другой стороны дерева, подальше от льва.

Огромный зверь поднялся и зарычал, а потом поднялись другие и направились к приближавшимся людям. Ветер донес их запах. С минуту львы, казалось, не знали, что делать. Затем самец под деревом зарычал и улизнул, а другие последовали за ним.

Остальную часть пути до земли Кикаха проделал по воздуху, а затем побежал в том же направлении, что и львы. Он не оглядывался, но надеялся, что у Ананы хватит присутствия духа последовать за ним.

Если солдаты поймают её или даже увидят, они обыщут весь район, логично заключив, что поблизости могут оказаться и другие беглецы.

Он услышал, как топают по земле её ноги, а потом она оказалась непосредственно позади него. Тут он оглянулся, но не на неё, а в поисках кавалерии. Он увидел, как над небольшим бугром показалась голова солдата, и, схватив Анану, увлек её в высокую траву.

Послышался крик – всадник увидел их.

Этого и следовало ожидать. А теперь что?

Кикаха встал и осмотрелся. Первый всадник уже был виден полностью.

Он привстал на стременах и показывал рукой в их направлении. За ним подъезжали другие. Затем ведущий, взяв пику наперевес, поскакал к беглецам.

Кикаха оглянулся. Кругом прерия, здесь высокая трава и там несколько деревьев. Вдалеке виднелась серая многогорбая масса, являвшаяся стадом мамонтов.

Львы скрывались где-то в траве.

– Следуй за мной! – скомандовал он.

Он бросился бежать быстрее, чем когда-либо бегал в жизни. Позади него орали солдаты и цокали копыта коней.

Большие кошки должны стать его джокером. Если он сумеет спугнуть их и не попасть в когти сам, то, может быть, они и сбегут от дураков.

Но львы его подвели. Они рассеялись, слегка скача, не паникуя, а просто не желая в данный момент повернуться и драться. Они не предоставили ему возможности бежать, пока сами будут рвать лошадей и всадников.

Некоторые из всадников обошли его, а затем повернулись и очутились лицом к нему, образовав полумесяц из пик. Позади него другие пики создали полукольцо.

Они с Ананой очутились между двух полумесяцев, лишенные возможности маневрировать, разве что могли только броситься на острия пик.

– Вот что я получил за то, что был слишком умным, – сказал он Анане.

Она не засмеялась. Она и сама не испытывала желания смеяться.

Он испытывал его еще меньше, когда их привели обратно к каравану, связанных и беспомощных. Начальник каравана Клискат уведомил их, что вознаграждение утроили.

Хотя он слышал о Кикахе и, конечно, восхищался им и уважал его как любимчика Господа, теперь дела изменились, не так ли?

Кикаха был вынужден признать, что так. Он спросил у Клиската, жив ли еще император. Вопрос удивил Клиската. Конечно же, император жив. Именно он-то и предлагал вознаграждение. Именно он и провозгласил союз с розоволикими чародеями, летавшими в бесколесном фургоне. И так далее.

Намерение Кикахи отговорить караванщика держать его в плену, разъяснив им истинное положение в Таланаке, не сработало. Имперская система сигнальных барабанов ознакомила пограничные городки с условиями, принятыми в столице.

Верно, что некоторые из этих новостей оказались ложными, но Клискат не поверил Кикахе. Кикаха не мог винить его в этом.

Двоим пленникам дали полный завтрак, женщины вымыли их, умастили маслом тела и волосы, причесали, надели на них свежую одежду. Во время всего этого начальник каравана, офицеры и взявшие их в плен солдаты спорили. Начальник думал, что солдатам следует поделиться с ним наградой. Офицеры считали, что следует выделить долю и им, а затем притопали несколько представителей остальных караванщиков и потребовали, чтобы вознаграждение было разделено поровну и на весь караван.

При этих словах начальник и солдаты начали орать на новоприбывших.

Наконец начальник успокоил их. Он сказал, что есть только один способ решить вопрос: передать дело на рассмотрение императору.

По существу, это означало передачу дела верховному суду Таланака. Солдаты возразили. Дело будет тянуться годами, прежде чем его решат. К тому времени судебные издержки пожрут много наградных денег.

Припугнув всех этой угрозой, Клискат предложил компромисс, который, как он надеялся, окажется удовлетворительным: одна треть пойдет солдатам, одна треть гражданским лидерам каравана, начальнику и офицерам, а одна треть будет разделена поровну между оставшимися.

Снова возник спор, продолжавшийся весь обед и ужин Караван все это время не двигался.

Затем, когда все согласились болеё или менеё охотно на дележ награды, начался новый спор. Следует ли каравану двигаться дальше, взяв с собой пленников, в надежде, что магический воздушный корабль появится снова, как обещали розоволикие чародеи?

Тогда можно будет передать пленников чародеям. Или большому отряду солдат следует отвести пленных обратно в Таланак, в то время как караван двинется дальше по своим делам?

Некоторые возражавшие говорили, что чародеи могут и не вернуться, а даже если и вернутся, у них не найдется в лодке места для беглецов.

Другие считали, что избранные проводить пленников домой могут потребовать всю награду себе. К тому времени, когда караван вернётся к цивилизации, он может обнаружить, что конвоиры уже потратили денежки, а подавать в суд будет бесполезно.

И так далее, и тому подобное.

Кикаха спросил у одной женщины, как розоволикие обращались с главой каравана.

– Розоволиких было четверо, и каждый занимал кресло в волшебном судне, – ответила она, – но за них говорил жрец. Он сидел у ног того, что в переднем кресле справа. Розоволикие говорили на языке Господов, – я узнаю его, по крайней мере, когда слышу, хотя и не разговариваю на нем, как жрецы – а жрец слушал, а потом говорил с главой на нашем языке.

Поздно ночью, когда луна одолела полпути через небесный" мост, спор все еще продолжался. Кикаха с Ананой отправились спать в свои постели из мехов и одеял на верхнем этаже фургона. Они проснулись утром и обнаружили, что лагерь свернут.

Было решено взять пленников с собой в надежде, что волшебная летающая лодка вернется, как обещали её пассажиры.

Двоим пленникам разрешили идти днем позади фургона. Весь день их караулили шестеро солдат, и еще шесть стояли на страже у фургона ночью.

Глава 10

На третью ночь события стали развиваться именно так, как и надеялся Кикаха.

Шестеро караульных отнеслись к решению поделить награду на весь караван очень критически. Они провели добрую часть ночи, перешептываясь между собой, и Кикаха, бодрствовавший часть этого времени и пробовавший свои путы, подслушал многое из сказанного ими.

Он предупредил Анану не устраивать никаких криков или борьбы, если её разбудят часовые. Их растолкали с предупреждением хранить молчание или умереть с перерезанными глотками. Их провели между двух бессознательных часовых к небольшой группе деревьев. Здесь их ждали лошади, оседланные, навьюченные и готовые принять на спины шестерых солдат и двух пленных, и также запасные вьючные лошади.

Отряд медленно отъехал несколько миль, а затем пустился легким галопом. Их бегство продолжалось всю ночь и половину следующего дня. Они не остановились на привал, пока не почувствовали уверенность, что их не преследуют. Поскольку они покинули Торговую Тропу и повернули далеко на север, то и не ожидали погони.

На следующий день они продолжали ехать параллельно Торговой Тропе.

На третий день они направились под углом обратно к ней. Такое долгое пребывание за пределами безопасности Торгового пути заставляло их нервничать.

Кикаха с Ананой ехали в центре отряда. Руки им связали, но не туго, так что они могли держать поводья. Остановились они в полдень. Они только-только прикончили сваренного в котелках кролика с зеленью, когда раздался крик караульного с ближайшего холма. Он галопом прискакал к ним и крикнул, когда его могли расслышать:

– Полукони!

Котелки опрокинули в костер, а влажный пепел закидали землей.

Солдаты в панике упаковали большую часть своих столовых приборов.

Пленников снова заставили сесть на лошадей, и отряд рванулся на юг, к Торговой Тропе, лежавшей на много миль от них.

Вот тут-то солдаты и увидели двигающуюся по прерии волну бизонов.

Это было громадное стадо в несколько миль в поперечнике и казавшееся бесконечным в длину.

Правый фланг находился в трех милях от них, но земля дрожала от топота четверти миллиона копыт.

По какой-то причине, известной только бизонам, те понеслись бегом. Стадо мчалось на запад, и притом столь быстро, что отряд мог и не суметь вовремя доскакать перед ними до Торговой Тропы. У них был шанс, но они не узнают, насколько он хорош, пока не окажутся намного ближе к стаду.

Полукони увидели людей и пустились полным галопом. Их было около сотни: вождь в длиннохвостой шляпе с полным оперением, множество закаленных воинов в повязках с перьями и трое-четверо юнцов.

Кикаха застонал: ему показалось, что они из племени шойшателей.

Они находились настолько далеко, что раскраска была не совсем различимой. Но ему думалось, что осанка у вождя такая же, как у полуконя, выкрикивавшего ему угрозы, когда он укрылся в форте.

Затем он рассмеялся, потому что не имело значения, какое это племя. Все племена полуконей ненавидели Кикаху, и все обошлись бы с ним по возможности наиболеё жестоко, если бы поймали его.

Он крикнул предводителю солдат Таквоку:

– Срежь веревки с наших запястий! Они нам мешают! Не беспокойся, мы не сможем скрыться от вас!

С минуту было похоже, что Таквок действительно мог срезать веревки. Опасность, связанная со скачкой в такой близости от Кикахи, опасность, что лошади будут сшибать друг друга с ног, или Кикаха вышибет его из седла, вероятно, заставили его изменить решение. Он покачал головой.

Кикаха выругался, а затем пригнулся к шеё жеребца и попытался ускорить его бег. Жеребец не откликался, потому что он и так уже бежал с наивозможнейшей скоростью.

Конь Кикахи хоть и летел стрелой, но на полкорпуса отставал от жеребца, на котором скакала Анана. Наверное, они обладали примерно равной беговой способностью, но болеё легкий вес Ананы создавал эту разницу. Другие не слишком отстали от них и разворачивались в грубый полумесяц с изогнутыми рогами, по трое с каждой стороны. Полукони как раз переваливали через пригорок. Они на мгновение замедлили бег, вероятно, изумившись при виде громадного стада бизонов, а затем, размахивая оружием, устремились вниз с холма.

Стадо с грохотом неслось на запад.

Солдаты и пленники находились справа к бизонам под углом в сорок пять градусов. Прежде чем перевалить через холм, полукони немного отклонились на запад, а их большая скорость давала им возможность сократить расстояние между собой и намеченными жертвами.

Кикаха, наблюдая за клином, образованным флангом огромной колонны животных и её фронтом – почти квадратным – увидел, что отряд мог проскочить и оказаться перед стадом. Дальше же скорость и удача означали безопасность по другую сторону стада или перспективу быть смятыми мчавшимися бизонами Отряд не мог проскакать прямо перед надвигающимся стадом. Придется скакать одновременно впереди и под углом от животных.

Могли ли лошади сохранить свою нынешнюю скорость, не споткнется ли какой-нибудь конь или все кони, станет известно в самом скором времени

Он поощряюще крикнул Анане, когда та ненадолго оглянулась, но грохот копыт, сотрясавший землю и звучавший, словно вулкан, готовый взорваться, порвал его голос в клочки.

Рев, запах животных и пыль напугали Кикаху. В то же время он испытывал возбуждение События совершенно неожиданно оказались такими крупномасштабными, а скачка была такой прекрасной с призом в виде смерти или внезапной безопасности, что он почувствовал себя так, словно был сродни богам, если не самим богом. Именно в этот миг, когда смерть стала такой близкой и такой вероятной, он почувствовал себя бессмертным.

Миг быстро прошел, но, пока он продолжался, Кикаха знал, что переживает мистическое состояние.

Затем он, казалось, направился к столкновению с углом, образованным флангом и фронтом стада.

Теперь он мог разглядеть лохматые коричневые бока гигантских бизонов, горбы, вздымавшиеся, словно скачущие с волны на волну бурые дельфины, темно-коричневые лбы, массивные, опущенные, истекающие слюной черные морды, ноги, работавшие столь быстро, что они не сталкивались, пену, срывавшуюся с открытых зубастых ртов на густую лохматую шерсть на груди и верхней части ног.

Сперва он не мог расслышать ничего, кроме этого грохота, словно от разверзшейся земли, настолько мощного, что он на секунду ожидал, что прерия расколется под копытами, и вырвутся огонь и дым.

Он почувствовал запах миллиона бизонов, зверей, вымерших на земле десять тысяч лет назад, чудовищ с рогами в десять футов, потевших от ужаса и разрывавших сердце трудом их бегства. Присутствовал также острый запах его коня.

– Хайя, – заорал Кикаха.

Он обернулся к полуконям, желая, чтобы руки у него не были связаны и он имел оружие, чтобы погрозить им. Он не услышал собственного вызывающего крика, но надеялся, что полукони увидят его открытый рот и ухмылку и поймут, что он насмехается над ними.

К тому времени полукони оказались в ста пятидесяти ярдах от своей добычи.

Они прилагали лихорадочные усилия, чтобы догнать врагов, их огромные широкоскулые лица искажались от мучительной боли.

Они не могли приблизиться достаточно быстро и знали это. К тому времени, когда их дичь пронесется под углом перед правым плечом стада, они будут примерно все еще в пятидесяти ярдах позади, а к тому времени, когда они достигнут фронта стада, их дичь ускачет слишком далеко вперед, а после этого их будут постепенно настигать бизоны, и прежде чем они смогут добраться до другой стороны стада, они падут под нависшими лбами, изогнутыми рогами и режущими копытами.

Несмотря на это, полукони продолжали нестись галопом вперед. Один необстрелянный юнец в налобной повязке, не ведавший скальпа или пера, сумел опередить других. Он оставил их позади с такой быстротой, что у Кикахи расширились глаза. Он никогда раньше не видывал такого скоростного полуконя, а он повидал многих.

Необстрелянный все скакал и скакал, с лицом, искаженным от столь интенсивных усилий, что Кикаха не удивился бы, увидев, как порвались бы, лопнув, мускулы лица.

Рука полуконя ушла назад, а затем вперед, и пика полетела над ним, снижаясь по дуге, и Кикахо вдруг понял, что то, что он считал невозможным, вот-вот произойдет.

Пике предстояло угодить в круп или в ноги его жеребца. И она снижалась по кривой, перелетая через скакавших позади него солдат.

Кикаха дернул поводья, направляя жеребца влево, но тот рванул голову вбок и только чуть замедлил бег. Затем Кикаха почувствовал легкий толчок и понял, что пика воткнулась в тело. Затем конь перекувыркнулся, его передние ноги подкосились, а задние все еще мчались и посылали круп в воздух. Шея жеребца вылетела из-под Кикахи, и он воспарил в воздухе.

Кикаха не знал, как он это сделал.

Что-то в нем взяло управление на себя, как было и раньше, и он не упал и не заскользил по земле. Он приземлился бегущим во весь дух, имея слева черно-коричневую стену стада. Позади него, так близко, что он слышал даже сквозь грохот рев стада, раздавался гром лошадиных копыт. Затем этот звук оказался повсюду вокруг него, и он не смог больше оставаться на ногах из-за своей инерции и заскользил, рухнув лицом в траву. Тень пролетела над ним. Это была тень коня и всадника, когда конь перепрыгнул через него. Затем все семеро миновали его. Он увидел, как Анана оглянулась через плечо, как раз перед тем, как надвигающееся стадо отрезало её и всех солдат от его взора. Они ничего не могли для него сделать.

Задержка даже на секунду означала для них смерть под копытами бизонов или копьями полуконей. Он поступил бы точно так же, если бы сам был на коне, а Анана упала бы со своего.

Полутени наверняка должны были победоносно кричать. Жеребец Кикахи убит, из его крупа торчало копье, а шея была сломана. Их величайший враг. Обманщик, столь часто ускользавший от них, когда они знали, что он у них в руках, даже он не мог теперь скрыться, если, конечно, не бросится под копыта бизонов, несшихся с грохотом меньше чем в трех метрах от него.

Эта мысль, может, и осенила их, потому что они развернулись к нему, а бросивший копье попытался отрезать его. Другие отбросили прочь свои копья, дубинки, томагавки и ножи и атаковали голыми руками. Они хотели взять его живым.

Кикаха не стал колебаться. Он как можно скореё вскочил на ноги и бежал теперь к стаду. Бока животных набухали перед ним, они достигали шести футов роста в холке и бежали так, словно само время гналось за ними и угрожало заставить их вымереть, подобно их собратьям на Земле.

Кикаха бежал к ним, видя уголком глаза несшегося к нему галопом юнца. Он издал дикий крик и прыгнул вперед, вытянув перед собой руки.

Его стопа ударилась о массивное плечо, и он вцепился в лохмы меха. Оттолкнувшись вверх, он скользнул, упал вперед и оказался лежащим на спине бизона. Он смотрел вниз, на крутую долину, образованную правым и левым боками двух бизонов.

Он быстро поднимался и опускался, чувствуя подступающую тошноту, а также медленно скользил назад.

Отпустив стиснутый им клочок шерсти, он вцепился в другой, справа от него, и сумел так извернуться, что его ноги оседлали спину бизона. Перед ним очутился горб, и он повис, ухватившись за его шерсть.

Если Кикаха лишь немного верил в случившееся, то юнец-полуконь, думавший, что Кикаха у него в руках, и вовсе не верил своим глазам.

Он несся рядом с бизоном, на котором сидел Кикаха, и его глаза были широко раскрыты, а рот кривился. Он вытянул перед собой руки, словно все еще думал, что сгребет ими Кикаху. Хотя Кикаха ненадежно держался за лохмы горба, он не хотел их отпускать, но знал, что полуконь через мгновение оправится от потрясения и выхватит нож или томагавк из-за пояса и метнет его в Кикаху, а если и промахнется, то у него есть запасное оружие.

Кикаха поднял ноги так, что оказался сидящим на корточках на хребте огромного бизона – ступни вместе, – вцепившись одной рукой в мех. Он медленно повернулся, несмотря на трясущеё движение вверх-вниз. Затем он бросился на спину следующего бизона, бежавшего плечом к плечу с только что покинутым им животным.

Что-то темное пролетело, вращаясь, над его правым плечом. Оно попало в горб ближайшего бизона и, отскочив, упало между бизонами.

Это был томагавк.

Кикаха снова подтянулся, на этот раз быстрее, подобрал под себя ноги и прыгнул. Одна его нога соскользнула, когда он покинул спину, но он был так близко к другому бизону, что ухватился за мех обеими руками. Он повисел так некоторое время, покуда пальцы его ног чуть касались земли всякий раз, когда бизон опускался в своем галопирующем беге. Затем он позволил себе немного соскользнуть вниз, оттолкнуться от земли и перебросил себя наверх. Он закинул одну ногу через спину бизона и, подтянувшись, уселся на нем верхом.

Юнец-полуконь все еще держался вровень с ним, а другие немного поотстали.

Наверное, они подумали, что он упал между бизонами и был растоптан в пыль.

Если так, то они, должно быть, испытывали потрясение, увидев его восставшим из мертвых. Обманщика, хитрого, скользкого, увертливого врага, насмехавшегося над ними из пасти смерти.

Юнец, должно быть, увидев Кикаху, малость сошел с ума. Неожиданно его громадное тело, четыре летящих копыта, воспарило, и он какое-то время стоял на спине бизона у края стада. Он прыгнул на следующего, ему на горб, как скачущий по движущимся горам архар.

Теперь настала очередь Кикахи испытать изумление и тревогу.

Полуконь держал в руке нож и усмехался Ки-кахе, словно говоря: «Наконец-то тебе предстоит умереть, Кикаха! И меня будут воспевать по вигвамам и типи народов прерий и гор живущие повсюду люди и полукони».

Именно такие мысли, должно быть, проносились в этой огромной голове. Он стал бы самым знаменитым обитателем прерий и их окрестностей, если бы преуспел. Его бы называли Убийцей Обманщика, Тот, Кто Проскакал По Бешеным Бизонам, Чтобы Перерезать Горло Кикахе.

Но на третьем горбу его копыто соскользнуло, он бухнулся через горб и упал между двумя бизонами, взметнув вверх задние ноги и задрав к небу хвост.

И тут ему настал конец, хотя Кикаха не видел, что делали копыта бизонов.

И все же попытка была великолепной и почти успешной, и Кикаха отдал ему честь, хотя он и был полуконем, а затем снова начал думать о том, как ему спастись.