Электронная библиотека » Игорь Дьяков » » онлайн чтение - страница 25


  • Текст добавлен: 25 апреля 2014, 22:17


Автор книги: Игорь Дьяков


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

1396 год. «Великий» Тимур (Тамерлан) разорил Елец, но дальше, на Москву, не пошел – поворотил назад. Тимуру было видение Богоматери, – заступницы России, воспрещавшей продолжать неправедный путь. С тех пор в Москве положено было праздновать в честь Богоматери 26 августа.

Смута 1611–1612 годов. Корень победы – не Минин, не Пожарский. Не поднять было Минину народ своей демократичностью, и Пожарскому не поднять с его титулом и дружиной. В январе 1611 года патриарх Гермоген разрешил всех от присяги польскому королевичу Владиславу, приглашенному «крамольными боярами», не знавшими еще слова «плюрализм». Через год поляки и русские изменники требовали от Гермогена, чтобы он своими грамотами остановил могучую народную лавину, шедшую на защиту Православия и Отечества. Патриарх отказался и был умерщвлен голодом. 22 октября было положено празднование чудотворной казанской иконе Богородицы. Икона была в полку князя Пожарского. Он пешим принес ее в алтарь возведенного у Красной площади храма. Ныне на месте Казанского собора – пустырь.

1730 год. «Бироновщина». Ее острие направлено против православной Церкви. Потому в первую очередь Бирон и стал ненавистен народу. Многие церковные деятели лишены сана и сосланы, некоторые– по доносам Феофана Прокоповича («певца побед Петровых»). Бирон хотел ввести в состав синода немецких пасторов. Но и всесильному временщику это не удалось – настолько мощным было сопротивление.

1764 год, самое начало царствования «обаятельной Екатерины». В великорусских губерниях указано быть определенному числу монастырей, запрещено основывать монастыри без царской воли.

1812 год. «Путь Наполеона к Москве ознаменован безбожною лютостью, – писалось в «Истории Православной Церкви», – в самой Москве французы и их союзники (особенно поляки) ругались над святыми иконами и мощами, оскверняли храмы, священные одежды одевали на лошадей и блудниц. Невинная юность и беззащитная старость равно были терзаемы… Синод воззвал всех к молитве и единодушному содействию царю, пожертвовал государству 1 500 000 руб. из церковной суммы и поставил в храмах кружки для сбора подаяний в пользу разоренных. Вся Россия молилась и восстала на борьбу с безбожными пришельцами, и Бог спас Россию…»

1853 год. Повод к так называемой восточной войне таков: В Порте перестали в угоду Франции уважать протекторат России над православными турецкими подданными. Были ущемлены и права греческого духовенства. На следующий год в войну вмешиваются Франция и Англия. «Война, начатая Францией, – говорил в те дни архиепископ парижский Сибур, – не есть политическая, а священная война за веру, имеющая целью искоренить схизму восточную… это – крестовый поход…» Без вероисповедных пружин и тут все оказывается непонятным. Тогда приходится прибегать к туманным оборотам типа «объективно сложилось так…»

1877 год. Русско-турецкая война. Она также становится совершенно выхолощенной без учета истинных, вероисповедных причин ее. Зверства турок по отношению к христианам привели к тому, что Александр II, объявив войну, лично выступил в поход за Дунай.

Так что, говоря лишь об оружии, мы практически обезоружены и что-то жалкое видится в наших усилиях что-то «возродить» на голом, так сказать, энтузиазме.

Не стоит возмущаться нынешними «клеветниками России» – наша горячность им только на руку. Так «откачивается энергия», так мы подпитываем тех, кто способен существовать и наживать политический и «просто» капитал только в атмосфере драки, скандала, крика, нервотрепки, – в расчете на то, что у нас «соскочит резьба» разумности. Любование силой, пусть ушедшей, но родной, застит нередко глаза и в решении иных территориальных вопросов истории. Позволим себе еще один недлинный экскурс – в историю освоения территорий и представительства России за рубежом.

1329 год. Преподобный Сергий и его ученик Герман основывают Преображенскую обитель на Валааме, куда до того не ступала нога человека.

Это характерно для «русской колонизации». Присоединение – причем по инициативе «с места» – под руку православного царя, к православной державе было естественным ее следствием. Как в данном, географически небольшом, случае и в случае с сибирскими владениями Строгановых, отделенными от Москвы тысячами верст. Как пишет И. Солоневич, немец или кто другой на месте Строгановых построил бы замок и, если было бы местное население туземцев, нещадно бы их эксплуатировал до тех пор, пока плодимые им распри его самого бы и не уничтожили.

1695 год. Основана и окрепла русская православная миссия в Пекине. Вместе с русскими в храме молились и китайцы-христиане. В молитвах наряду с русским царем поминали и богдыхана.

1794 год. На Алеутских островах выстроена церковь. Миссионеры скоро освоили язык туземцев и обратили в христианство несколько тысяч человек. Заведена школа для обучения новообращенных детей. Были и потери: иеромонах Ювеналий отправился для проповеди в Америку и на Аляске был убит дикарями.

1830 год. Начала свою деятельность между татарами и калмыками Бийского округа Томской губернии Алтайская миссия. Ее первый начальник, архимандрит Макарий Глухарев, перевел на алтайские наречия многие молитвы, два Евангелия, псалмы.

Это – к вопросу о «русском» отношении к культуре «малых народов», к их языку.

1795 год. В Киеве скончался Максим, последний имеретино-абхазский католикос, удалившийся в 1783 году в Россию от смут в отечестве.

1800 год. Грузинский царь Георгий XIII на смертном одре отказал России свое царство, сильно теснимое персами и горскими народами. Его владения состояли из двух главных частей – Картой (там находился и Тифлис, нынешний Тбилиси) и Кахетии с населением до четырехсот тысяч человек.

1823 год. Протоиерей Иоанн Вениаминов (Иннокентий) добровольно отправляется в русско-американские владения. Позднее он становится епископом камчатским, курильским и алеутским.

1841 год. К этому времени лифляндские латыши, теснимые своими помещиками и лютеранскими пасторами, целыми семьями обращаются в православную веру. Епископ рижский Иринарх и его преемник Филарет мужественно, порой рискуя жизнью, защищают новообращенных от притеснений со стороны немцев.

1848 год. Скончался архимандрит Вениамин Смирнов, настоятель глуховского монастыря, в 1825–1830 годах проповедовавший Евангелие самоедам в Мезенском уезде Архангельской губернии. Крестил он более трех тысяч и перевел на самоедский язык четыре Евангелия, деяния апостолов. Написал грамматику и словарь самоедского языка, описание страны мезенских самоедов.

1888 год. Праздновалось 900-летне Крещения Русской земли. По этому поводу по всей России были открыты благотворительные заведения для приюта старых и калек. Во множестве открыты были и детские приюты. Фотографию одного из них, на сорок мест, мне довелось видеть. Два крыла с окнами почти во всю стену, размером в два спортзала в наших школах каждое, а посередине – храм с возвышающимся куполом…

Все это – лишь отдельные фрагменты. Но, согласитесь, уже они разрушают наше запрограммированно-карикатурное, одномерное представление о прошлом нашей родины. И это, повторим, лишь крупицы. Отсекать историю России от истории православия безграмотно со всех точек зрения. Из-за этого отсечения мы в определенном смысле смотрим на мировую политику как на зеркальное стекло – ничего, кроме своего отражения, не видя, в то время как с другой стороны нас можно рассматривать словно на лабораторном столе.

В этом смысле мы слепцы, не ведаем тех коренных ценностей, которыми живут, и целей, которые преследуют другие народы, в частности, по отношению к нам. История продолжается, и во многом – в фарватере все том же, вероисповедном. На американском гербе – надпись: «Мы верим в Бога!» А вот мы не только не верим (и имеем, что имеем), но даже не знаем, как правило, какой именно бог подразумевается на том же американском гербе…

Попытка Ватикана внедриться в православную среду с целями неприкрыто-враждебными далеко не исчерпываются ни временем Александра Невского, ни Смутным временем XVII века, ни даже временем русско-турецкой войны 1877–1878 годов, когда Англия и Франция объединились в борьбе против России с мусульманской Турцией…

Для подтверждения этого можно обратиться и ко времени Второй мировой, когда всего за четыре года (с 1941 по 1945) осуществился геноцид против 700 000 православных сербов в воинствующей римско-католической «независимой хорватской державе».

Можно вспомнить и 25 ноября 1963 года, когда в папскую базилику св. Павла были торжественно перенесены останки Иосафата Кунцевича. Изверг, топивший православных и рубивший им головы на рубеже XVI–XVII веков; униатский епископ, жестокость которого по отношению к православным вызвала негодование даже у Сапеги – канцлера Великого Княжества Литовского, – именуется нынешним папой римском Иоанном Павлом II «апостолом единения».

Можно и даже должно вспомнить циничные попытки Ватикана «захватить Россию» в то время, когда в самой России повсеместно шли массовые казни православных священников. Уполномоченный римским папой, некий епископ д’Эрбиньи, трижды наезжал в «молодую Советскую республику» для ведения переговоров с правительством атеистов.

Один из тогдашних «теоретиков» католицизма так обосновывал «высокодуховные» устремления людей, называющих себя христианами-католиками: «Большевизм умерщвляет священников, оскверняет храмы и святыни, разрушает монастыри. Но не в этом ли как раз заключается религиозная миссия безрелигиозного большевизма, что он обрекает на исчезновение носителей схизматической мысли, делает, так сказать, «чистый лист» («табула раса») и этим дает возможность к духовному воссозиданию». И далее: «Большевизм создает возможность обращения в католичество неподвижной России».

Вековой враг Православия смотрел сквозь пальцы на зверства новой власти даже по отношению к католическим же епископам (в апреле 1923 года был расстрелян Буткевич и помещены в заключение епископы Цепляк, Малецкий и Феодоров). Чичерин сообщал германскому послу в Москве: «Пий XI в Генуе был любезен со мной, в надежде, что мы сломим монополию Православной Церкви в России и тем самым расчистим ему путь». И это едва не случилось…

Однако нынешняя активность униатов, наше заигрывание с папой и папы с нами, упорная надежда самого папы стать центром внимания на торжествах, посвященных 1000-летию крещения Руси, все-таки не осуществившаяся, – с очевидностью подтверждает неизменность устремлений Ватикана. И шансы католиков возрастают пропорционально затуманиванию смысла таких понятий, как гласность, плюрализм, экуменизм; пропорционально росту нашего беспамятства и конформизма, как политического, так и вероисповедного.

Таким образом, мы утратили не только многое из того, что нас объединяло всерьез, до глубины души, не только отдали свои души демонам разрушения-отрицания, но и лишили себя важного орудия познания – не вечной истины даже – многих практически важных реалий мировой политики. И, что, может быть, важнее – мы лишили себя возможности иметь истинное представление об отношении к нам разных народов.

Отсюда наши представления о том, что «весь мир пристально следит, как в СССР…», «Запад прислушивается к поступи перестройки в Советском Союзе…» Отсюда и немножко пьяненькое представление о том, что мы вот завтра покажем, уж мы проучим-научим, такой пример подадим, что все ахнут. Не ахнут! Когда во время встречи «семерки сильнейших» стран Запада в пику им встречалась «семерка беднейших» мира, симпатии многих были на стороне последней – гордых, как показалось, и сплоченных бедняков. (Помните, у Бёрнса – «кто честной бедности своей боится, и все прочее, тот самый худший из людей, трусливый раб и прочее»?) И не около сильнейших надо было бы нам ловить «похвальные слова перестройке», а по-братски пожать руки беднейшим, – если не из схожести положения, то хотя бы из человеческой солидарности.

Потенциальное ядро «добротолюбия» и «умного делания» может образоваться при единстве цели и взглядов, – только так оно сможет противостоять организованному злу, по-видимому, спекшемуся в сверхплотный конгломерат.

Многие сейчас «осмеливаются» говорить о России, о судьбе ее. Многие ратуют за нее – в самом широком смысле и с самыми благими намерениями. Но «слияния векторов» нет как нет. Почему? Думается, потому, что, собственно, не ясно, кому какая видится идеальная Россия. А ведь идеал необходим. Даже если мы, представив себе, не сможем проникнуться им, что естественно в силу того, что нами накоплено за многие годы и многие лжи очень много духовных шлаков, – не сможем предаться ему всей душой, всеми силами сердца, одно понятие о нем совершит в нас важную, пусть промежуточную (мы скорей всего – нечто промежуточное в великом процессе духовного трезвения) работу. Излишне говорить, как важно для постройки дома (читай Отечества) выбрать точное моего, и как, с другой стороны, нелепо выглядит «разнобойное» строительство одновременно в разных местах, на ощупь, без ясного плана и представления о цельной постройке.

Одни уперлись в трезвость. Но это – лишь пробуждение потребности искать «кощееву иглу», – не больше. Конечно, и не меньше. Другие «вооружились» пробирками и высчитывают «составы крови». Это в лучшем случае – догадка о дереве. Третьи слышат звон оружия предков, но не знают, где он, то есть во имя чего и чем вызван. Это, может быть, кованый сундучок, висящий «на древе том».

Четвертые, исполненные искреннего желания «возродить», невольно подчеркивают «музейность» всего, что связано собственно с Россией, что у нее якобы все великое и положительное – в прошлом, составляют «гербарий» проявления национального характера, помогают уложить Россию под стекло.

Нежизненность, или, скажем мягче, недостаточная жизненность этого проявляется в том, что реставрированные храмы, передаваемые Церкви – плоды спорадических благородных порывов – на следующий сезон нередко снова ветшают; что песенное народное творчество «офольклоривается», потому что в отрыве от должного образа жизни и образа мысли существовать не может – а и то, и другое все еще под бдительным гнетом; что мастера-промысловики легко превращаются в «этнографические экспонаты» для галдящих интуристов; что изобретатели-умельцы разбивают лбы о чиновные двери и гаснут в водке и инфарктах.

Интеллигентская истерия сказывается в выборочности публикаций «из философского наследия», – отсеиваются не только произведения, не только имена, но – ряды имен, и порой имена крупнейшие. Живая плоть истории заменяется голливудской декорацией, «дайджестом» великой культуры. Живая вода – мертвой, внешне такой же прозрачной. Нас препарируют – а мы радуемся «общению» – общению бабочки из гербария с любопытствующими экскурсантами. Хотя, заметим в скобках, известны случаи, когда в США, например, сносили новостройки, чтобы восстановить памятники. Известно, как в нищей стране Центральной Африки, где вообще не было памятников как таковых, превратили в музеи шалаши и пещеры, в которых жили предки до колонизации.

Тем не менее, это явление в доброй части своей сопоставимо с «уточкой» – красивенькой такой, но норовящей улететь в заморские края.

Есть, видимо, и те, кто уже шьет иглой, кляня свои и всеобщие беды и не подозревая, что и надо-то всего – сломать эту иглу и взять простую.

Не возьмем на себя смелость прояснять метафору, тем более она, конечно же, условна и кому-то покажется спорной. Но меньше всего хотелось бы вызвать споры, пепелящие по нынешним временам все и вся. Важно нам разобраться, кто на каком этапе, кто какую Россию имеет в виду и насколько «его» Россия соответствует истинной.

Есть Россия воинской славы, Россия либеральная, Россия конституционная, Россия крестьянская, Россия допетровская и петровская, есть Россия-империя и Россия-песня, есть и Русь православная, Русь Святая. Какая твоя, читатель? «Ненужное вычеркнуть»? Это было бы слишком просто. Глубокая внутренняя работа, сугубо самостоятельная и индивидуальная, потребна для решения этого вопроса для себя. А решать его придется всем нам. Иначе – полное нестроение и смерть, без всяких оговорок.

– А-а! Все равно до скончания века остался пшик, дожить бы да пожить вволю! – такое тоже приходилось слышать от одного из собеседников в электричке, бездетного, как выяснилось… Такие готовы и на отсутствие всяких перемен, и на любые радикальные перемены. Кстати сказать, ярые государственники были, как правило, зрелые многодетные мужи; сторонники сомнительных переворотов – или нетерпеливые юнцы, или люди, не обремененные грузом отцовства, не имевшие, таким образом, важнейшего опыта ответственного отношения к жизни других. Иной раз в их «пламенном революционерстве» сказывалась именно из этого факта вытекающая болезненная склонность «все переделать».

Есть в нас и «самоубийственное» начало, о котором сказано в книге Игоря Шафаревича «Социализм как явление мировой истории». Интересна ее судьба. Книга вышла в Париже много лет назад. Она снабжена изрядным аппаратом и обильно документирована. Автор – всемирно, без кавычек и комментариев, известный математик. Но, несмотря на все это, ни на Западе, ни на Востоке, ни «у них», ни «у нас» о книге не было ни звука, ни строки. Могучая система замалчивания сработала на все сто. А книга дает пищу для размышления на тему «и как один умрем в борьбе за это», а если останемся живыми, то при условии, что у нас «вместо сердца – пламенный мотор».

Проблема не столь абстрактна, каковой может показаться. Ребенок ваш приходит из школы и горячо рассказывает о гражданской войне. Глазенки горят. «А если бы ты?…» – «Я бы тоже…» «А если бы папа?» – «Я б и его…» И это вместо душеустроительного, добротолюбивого знания – окаймленное геометрическими фигурами и тригонометрическими формулами бездумие-бездушие… Юный рокер без глушителя на мопеде, но с глушителем в голове среди ночи будит многотысячный район, – нет места мысли о спящих детях, о не спящих родителях, нет мысли и о себе, даже о собственной жизни – все ему «до фени», все «по фигу»… Есть, говорят, даже молодежное движение «пофигистов»…

Старшеклассница, все прекрасно зная о разного рода последствиях, в том числе и для здоровья физического, идет на все тяжкие ради… не тряпки даже, ради вот этого самого самоубийственного самоутверждения, ради того, чтобы в день-час икс прошевелить потрескавшимися предсмертными губами: «А вот так вот!..» И уйти со злобным горьким чувством удовлетворения…

Дядечка вшил «торпеду» чуть ли не под гипнозом, но со странным удовольствием заливает ее водкой, «красиво» умирая на миру…

Женщина ради сомнительных удовольствий «свободы» идет на аборт, зная, что это – убийство, что, может быть, будет мучиться всю оставшуюся жизнь, казнить себя. Но и цель у нее – казнить себя!..

Чего здесь больше – страха перед жизнью, отчаяния, смрада «пламенного мотора» или подспудного сознания постыдности жизни, несовместимой с представлениями о добре, выработанными человеческим духом?

Или слишком затянувшееся, ставшее мучительным «знание о древе» без продвижения дальше, по неспособности из-за лени души или по невозможности из-за тщательно «расставленных» обстоятельств? Уместно вспомнить стихи одного из лучших наших поэтов Ю. Кузнецова:

Кем мы втянуты в дьявольский план? Кто народ превратил в партизан? Что ни шаг – отовсюду опасность… Гласность! – даже немые кричат, но о главном – покорно молчат. Только зубы от страха стучат… Я чихал на подобную гласность!

«Перестройка – это раздевание», – сетовал «мужик в электричке». Вот и я – только что сходил к колодцу за водой – а на нем афишка: «В видеосалоне – «Убийца в куще (Ужасы)» и «Последний девственник Америки (боевик)». Это уже в ярославской деревне, основанной еще куликовскими героями. «Комсомол лютует», как говорят местные старушки.

Безумие и бездушие провозглашаются первыми признаками «молодежности», – чем тупее, жестокосердней, бездушнее – тем «молодежнее». «Молодежные проблемы» – как правило, проблемы выбора шлака для заполнения пустот на месте старательно выхолощенной человечности.

Инфантильность поощряется через культ животных инстинктов, переходя в «изысканное» недомыслие, порой сохраняющееся до седых волос «детей XX съезда». Мужеподобные женщины и женоподобные мужчины чуть ли не лают уже с экранов. Любое возражение вызывает звериную ненависть: «надоело! допотопно! устарело! хватит!» Старшие относятся к подросткам как к инопланетянам. Побаиваются собственных детей, для которых цена человеческой жизни пала практически до нуля.

Сорокалетний отец рассказывал мне, что не ночует дома – боится, что сын зарежет (тому нужны деньги, постоянно и во все возрастающем количестве). Сыну двадцать лет. Отец советовался: «заявлять или не заявлять?» Отец – коммунист. Полная растерянность. Сын хотел в последний раз заработать денег в восьмом классе. Это было запрещено… Прозорливо, не правда ли? – раздувать культ вещей параллельно с обнищанием, дефицитом и запретом подросткам заработать. Конфронтацию на этой только почве можно «раскрутить», не выходя из кабинета. Вот только какого?

Идеальным средством для манипуляции сознанием стал телевизор – единственное «окно в мир» для многих. На фоне серых будней, наполненных нервотрепками и очередями, на фоне серых зданий и «промзон», на месте живой природы, на фоне тотальной обшарпанности быта, домашний экран представляется как бы единственным пестрым пятном, точкой, в которой человек вроде как скрепляется со всеобщей «кровеносной» системой организма, называемого обществом. Все остальное, что может и должно объединять граждан страны, – или разрушено (а вдогонку– «ату его, ату!»), или эфемерно. Остались, условно говоря, Тото Кутуньо и комиссар Катанья. Всеобщая унификация телевидением сглаживает те неровности, которые и составляют индивидуальность. Глядение до умопомешательства становится обычным явлением. Тот, что посильней, догадывается об утонченном насилии, над ним производимом. Раздражается, выделяясь и «подставляясь» под массированный удар взращенных в угаре. Он и боится своего прозрения, своей «самости», и глушит себя, гасит.

В этом смысле телеэкран можно назвать «окном с видом на запой». Разговоры вплоть до речевых оборотов, мнения вплоть до прогноза подписки или голосов на очередных выборах, – все при желании легко просчитывается, предугадывается точнее, чем прогноз погоды. А желание есть, не может не быть. Вот только у кого?

Телевидение – в руках высокопоставленных функционеров. Аппарата, как принято теперь говорить. Хватка железная. Удилища крепки, черви насажены. Но что нас-то заставляет клевать на эту наживку? Вопрос риторический. Все вкупе. И прежде всего – собственная духовная неопрятность, так скажем.

Мы коротаем дни. Мы коротаем жизни, временность которых – во внушенном нам понимании – категория не философичности, а признак никчемности, мы коротаем… уверенные к тому же, что над нами – пустота, а за гробом – зловонный тлен.

Можно ли ждать каких-либо откровений, если находишься в этом состоянии духа? Можно ли назвать такое положение случайным, если мы видим, насколько всеохватно это порабощение духа, насколько неудержима атомизация общества на отдельных растерянных, отчаявшихся, растениеобразных, агрессивных, – в общем, таких «разных, разных, разных», что временами выть от тоски хочется?

Насильственный декаданс ныне набрал такие обороты, что порой кажется, – не от «демос» (народ) происходит наша демократизация, а попросту от «демонов», терзающих и добивающих уже человеческую душу.

Оккультизм цветет пышным цветом, целые аудитории засыпают под взглядами гипнотизеров. За обоями по ночам зашуршали «барабашки». Полстраны ставит стаканы с водой перед телевизорами – очищать, а над всем этим непрерывно звучит: «Мы – материалисты!»

А что, и материалисты! Ведь если можно заставить полстраны поверить во что угодно и что угодно внушить из крохотной студии, минимальными средствами, «оптово», так сказать, – то почему не внушить однажды, что все доброе есть злое, все светлое есть черное, и оно – доброе и светлое – есть то, что мешает перестройке!? Круши его, гаси!

С каким искренним восторгом выльется тогда разбуженная энергия и накопленная злоба! Все дозволено, юноши! Молодежь – впереди перестройки, она – наша надежда. Бей их!.. И побьют. В Кампучии и – раньше – в Китае эта система уже сработала, у нас – отрабатывается. Хотя бы на травле «трех журналов». Уже страшно подписываться, – признавалась одна читательница, – вдруг они начнут по спискам подписчиков?…

Вот до чего дошли страхи… Хотя некогда именно так – по спискам отделений Союза русского народа – и расстреливали. Гимназистов и профессоров, рабочих и интеллигентов…

Но о телевидении – это так, кстати. Вот грядут очередные выборы, например. Масса избирателей, воспитанная на телестереотипах зрительного ряда, отучающего мыслить аналитически; масса людей, истосковавшаяся по, скажем, колбасе (или стиральному порошку, или… сами дополните), вдруг слышит: «Выберете меня – будет колбаса!» А с лотков у трибуны уже продают.

И ведь купит этим, кто бы то ни было купит! Несмотря на то, что порой неизвестен колбасный состав (вон в Архангельске «Останкинскую» продавали с изрядными бэрами в придачу). А кто может «дать» колбасу в одночасье? Только та самая власть, которая до «звездного часа» выборов об этом «не помнила». Тогда ворчали, теперь – голосуют. Проголосуют – все пойдет по-старому.

Латание дыр, паразитизм за счет неведомо кого (все ведь обезличено), – а при этом всякое движение к труду вызывает подозрительность: заработать хочет! Вот и вините после этого кого угодно – ему, как сказал отпускник в электричке, хоть бы хны.

Но бывает и еще проще, и еще сложней. Проще – это когда наезжает местный начальник и кнутом-пряником велит: «За меня голосуйте!» Безволие, запуганность, пьяное безразличие поднимают лес рук, – аккурат как в застойные времена. Этим испугом, как химикатами поле, облита чуть ли не вся страна. Он, надо сказать, чувствуется и в митинговом роении: скучиться – громко, но безответственно.

А сложней… Это кампании посерьезней. Например, реабилитация самодержавия как политической системы, – но – категорически! – без учета его религиозного смысла. Для чего это может делаться? Как вы, читатель, мыслите? Или. Бичевание Сталина, доходящее до абсурда, такого абсурда, что живой человек сначала превращается в сказочного злодея, а потом – в сознании иных – в мученика, с чертами идеала, по которому начинают вздыхать. Тут невольно вспомнишь о чучелах на японских предприятиях – чучелах директоров, предназначенных для битья. Но и глобальней можно вопрос поставить, вкупе с первым: уж не диктатора-самодержца ли должно востребовать замороченное общество, по расчетам… чьим, неизвестно?

Нельзя попасть в бездну порока, не пройдя последовательно ряд «соступательных» этапов. И, по закону аналогий и сохранения энергии, есть основания предположить, что, если в далекой древности христианством было создано учение о строгой последовательности борьбы с пороками во имя спасения души, то враги христианства не могли не выработать нечто обратно-последовательное, с противоположной целью. Кто, где и чего достиг к настоящему моменту мировой истории в этом противоборстве – судить не нам… Впрочем, по состоянию собственной шкуры, как говорится, вполне можно.

Мутный поток бесовщины вливается в опустошенные души. Он зловреден уже тем, что лишает общество перспективы, лишает нас будущего.

В лучшем случае – это потерянные годы, хождение по тупиковым маршрутам, раздраженность на все и вся, очередное «потерянное поколение», озлобленное на «отцов». Это работа скрепя сердца, мириады личных драм и трагедий от нереализованности себя как личности, от горького состояния обманутости. Это – в лучшем случае.

В худшем же – белая ярость, раскаленная злобность, от которой быстро выгорает все внутри, да и то, что «снаружи». Остовы «сгоревших» личностей кучкуются, складываются в некие уродливые общности (порой глумливо называемые растлителями «новыми историческими»), до тех пор, пока на месте возможного цветущего сада гармонии и добра не образуется духовное пепелище. Ублюдочные семьи, «свиные» дружбы с хамским стилем отношений, животные инстинкты являются объектом и субъектом искусства… И вместо людей, созидающих Отечество – множатся «живые овощи» на изувеченной земле.

И в любом варианте выкорчевывается надежда на оздоровление общества: теряется понятие о благородстве, самопожертвовании, долге. Уродуется понятие о человечности – оно заменяется благотворительностью. Уродуется язык, а на нем, кстати, мыслят. На нет сходят достоинство и остатки чести. Нет места подвигу. Совести. Почва, на которой вырастает Мужчина – муж, отец, военачальник, защитник, труженик, исследователь, подвижник духа, воспитатель и Женщина – жена, мать, хранительница очага (в понимании дома-страны), усмиряющая зло, утешающая, врачующая, вдохновляющая на делание добра, – эта почва становится окончательно отравленной.

Женщины держались дольше, ибо по природе более консервативны. Инстинкт, да и исторические обстоятельства, требовали беречь мужчину, дом, детей, страну. Сейчас они более неприкаянны, в большей степени развращены «благами» цивилизации, хотя уже познали первые приступы тоски «всерьез». Но у мужчины она сильнее.

Слишком много сил и нервов властно требует работа впустую, – и потому слишком велико надругательство над природой мужчины.

Но в нас слишком много дикости, детскости, слишком падки мы на игру, доверчивы и преднамеренно бездушны, так что «мыканье» – общее.

Общество делается беззащитным и ранимым. Страна погружается в пучину и хрустит по всем швам под толщей грехов, во мраке духовного одичания, в глубинах порока, где уже не может существовать ничто живое…

А впрочем, автор слишком увлекся живописанием. Все сказано в Апокалипсисе.

Для того, чтобы позволить себе без зазрения совести и многомиллионно-тиражно расчерчивать великую страну на зоны – вроде как на миллиметровке (в «Литгазете»), нужно было еще как следует «подергать цепочку национализмов», чтобы «каждый кулик» за свое болото готов был бросаться на всех куликов с других болот.

Я родился на Украине, в Сумах, детство провел там. В театральное поступал – уловили украинский акцент. Как только слышал говор по радио или «вживе», невольно переходил на «русско-украинский». Теперь доходят слухи – «в Киеве русских переписывают».

Чудовищна и невиданна в истории межславянская рознь, – разве что Петлюра в свое время да немцы в гражданскую и Отечественную дули в эту дуду. Но, даже подозревая заданность всего этого и единство источника, все-таки не верилось, что мы дойдем до такой степени пещерности, до зоологического предела в конце восьмидесятых годов XX века.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации