Текст книги "Камикадзе"

За несколько лет до этого. Осень

В обязательном для всех «Учебнике бригадиста» указывалось:

«Квартира члена „Красных бригад“ должна быть по-пролетарски скромной. В ней не должно быть ничего лишнего, и вместе с тем она должна быть хорошо обставленной и приличной (шторы, табличка с именем, коврик у входа)…

С хозяевами следует поддерживать хорошие отношения, с соседями быть любезным. После определенного часа не следует включать приемники и проигрыватели.

Следует возвращаться домой до полуночи. Не рекомендуется делать покупки и посещать кафе в собственном районе…

Активист должен быть пунктуальным в отношении квартплаты, прилично одеваться, носить короткую стрижку, быть приветливым, не ввязываться ни в какие ссоры».

Именно такой жизнью жила команданте римской колонны «бригад» Барбара Бальцерани.

В легальной жизни она работала скромной служащей 18-го муниципального округа Рима. В тот момент Барбаре было двадцать семь.

С детства она мечтала стать учительницей, но, приехав из своей глухомани в большой город поступать в педагогическое училище, случайно познакомилась с активистом одной из левых организаций. Левак-обольститель сперва уговорил ее бросить все и уехать с ним в Рим и через некоторое время (Барбара считалась довольно хорошенькой) даже женился на ней.

Впрочем, всего через пару месяцев после свадьбы он ушел от Барбары к ее ближайшей подруге. Вскоре после этого Барбара сближается с «красными бригадами» и начинает вести аскетичную жизнь революционера.

Никто из сослуживцев не мог и заподозрить, что эту милую, немного полноватую молодую женщину разыскивает половина полиции Италии. Взяв на работе отпуск на два дня, она едет в Турин и в упор расстреливает председателя тамошней коллегии адвокатов.

В ее по-пролетарски скромной квартире хранится арсенал, которого хватило бы на небольшую армию, она лично оперирует раненых бригадистов, а из бланков своего учреждения делает замечательные фальшивые документы для террористов…

Когда полтора года тому назад он дописывал эту главу своей книги, то и предположить не мог, что придет время, и такой же жизнью придется жить ему, Даниилу Сорокину.

Это была просто книга, которую он очень хотел написать. А вышло совсем иначе… Через полгода после того, как им домой впервые позвонил Густав, Полина сказала, что перестает его узнавать.

(ты отдаляешься от меня, мы больше не вместе?)

Он и сам понимал, что теряет контроль над ситуацией… что дела принимают не тот оборот, что он предполагал. Он знал, что она права, но не мог себе в этом признаться, и в то утро они чуть не поругались.

Полина… Его единственная любовь…

Она просыпалась поздно… была б ее воля, валялась бы в постели и до обеда. Розовая, заспанная, она вылезала из-под одеяла, тянулась, голая стоя посреди комнаты, и отправлялась в душ. Он смотрел на все это и каждое утро ловил себя на одной и той же мысли: больше никогда в жизни не будет у него такой женщины.

Он хотел ее постоянно. Как пятнадцатилетний мальчишка. Это было унизительно. Он понимал, что зависит от нее… как джанки от героина… он даже не думал с этим бороться.

Впрочем, она испытывала то же самое. Она любила, когда он ее целовал… она говорила ему «еще! еще!»… она смеялась от восторга… она требовала, чтобы он был быстр… еще быстрее!., быстрее, чем драм-н-бейс!.. пли-и-ззз!..

После того как он наконец отрывался от нее, она говорила: «Не знаю, какой уж ты там писатель… но любовник… как сказать?., в общем, неплохой…» Он улыбался и прикуривал им по сигарете, она клала голову ему на грудь, и счастливее его не было никого на свете.

Это было похоже на невысокого пошиба сериал, но ему казалось, что он полюбил ее в первый же вечер. Увидел ее, заговорил с ней, в первый раз коснулся ее кожи – и пиздец.

Был обычный октябрьский вечер. Редактор журнала, для которого Даниил в то время писал, поинтересовался, не желает ли он сходить на вечеринку.

– Что за вечеринка?

Редактор вытащил из ящика стола конверт с приглашением и объяснил, что банк, спонсирующий их журнал, известную радиостанцию и пару ежедневных газет, а также, по слухам, давший денег на избирательную кампанию нынешнего главы города, представляет новую региональную программу.

– Должно быть весело. Сам бы пошел, но… Верстка к концу подходит. Не успеваю.

Даниил взял конверт и вечером, надев чистую рубашку, отправился искать указанную в приглашении резиденцию на Каменном острове.

Настроение испортилось сразу, как он вошел. Захотелось обернуться, разглядеть камеру и понять, что да, все правильно, это кино, а в жизни так не бывает.

На крыльце громадного, похожего на торт здания лиловый негр забрал у него из рук куртку и исчез вместе с ней в глубинах необъятного гардероба.

В холле, куда проводил его безмолвный и торжественный охранник, негромко переговаривалась публика – человек сорок – пятьдесят. Кроме него, все мужчины были в худшем случае во фрачных парах.

Они были галантны и тщательно выбриты. Они пахли вкусными афтешейвами и пили дорогие аперитивы. С ними рядом стояли их женщины в платьях, которые без пары килограммов бриллиантов вроде как неудобно и надевать.

Роскошно убранный зал, наборный паркет, тяжелые шторы… В таком месте хотелось разогнуть согбенную спину, закурить сигару и, может быть, даже обратиться к кому-нибудь «сэр».

(кретин он, этот редактор, мог бы и предупредить)

Программа вечера вполне соответствовала интерьеру. Сперва перед публикой выступил директор банка. Он вкратце рассказал, как именно вверенное ему учреждение собирается облагодетельствовать наш город. Улыбался он так старательно, будто у него свело сразу все мышцы лица.

Потом гостям предложили шампанское и закуски. И того и другого было столько, что не очень большой африканской стране хватило бы на пару лет безбедной жизни.

Под конец было объявлено, что перед собравшимися выступит камерный оркестрик. В углу зала появилось несколько типов с виолончелями и клавесином.

Самый главный и самый лысый из типов вышел на край невысокой сцены и объяснил, что его музыканты рады возможности представить свое творчество на суд столь изысканной публики. Лысому поаплодировали.

Он добавил, что традиции дворцового музицирования возрождаются именно благодаря тем, кто собрался сегодня в этом зале. Ему еще раз поаплодировали. Немного пожиже.

Он не успокоился и рассказал, что сегодняшнюю программу его музыканты разучивали почти полгода. Специально, чтобы порадовать сегодняшних приглашенных. На этот раз аплодисменты звучали так, будто у зрителей болели ладони.

Лысый наконец слез со сцены, и типы в концертных фраках затренькали-запиликали что-то, на вульгарный вкус Даниила, невыносимо занудное. Впрочем, присутствующим нравилось. Они отставили недопитые фужеры и потянулись поближе к сцене.

«Пижоны», – зло подумал он и вышел на небольшой, не больше футбольного поля, балкон.

Там он увидел Полину.

В зале скрипели на виолончелях музыканты и дородные мужчины вели неспешные, преисполненные глубинного смысла разговоры, а на балконе рядом с ним стояла девушка, лучше которой он никогда в жизни не встречал.

Некоторое время они молчали и просто курили. Скосив глаза в ее сторону, Даниил начал издалека:

– Как вам вечеринка?

– Тоска смертная.

– Да? Мне казалось, таким девушкам, как вы, должно нравиться.

– А какая я девушка?

Голос у нее оказался спокойный, уверенный… с этакой волнующей сексапильной хрипотцой. Она повернулась к нему, выкинула в темноту докуренную сигарету и достала из пачки новую.

– Я имел в виду…

– Да ладно, я пошутила. Вы работаете на городское правительство?

– Нет. Я журналист.

– Как интересно! И для кого вы пишете?

Шея у нее была длинная, зовущая к поцелуям и прочим легкомысленностям. Красивая, в общем, шея.

– Я – то, что называется freelance. Вольное копье. Пишу для тех, кто больше платит.

– О чем?

– О жутких преступлениях, громких скандалах, кровожадных злодеях и бесстрашных героях, которые им противостоят. Обо всем, за что сегодня платит читающая публика.

– Наверное, у вас очень интересная жизнь.

– На самом деле нет. На самом деле моя работа – это нудное, рутинное занятие. Без малейшего намека на романтику.

По опыту он знал: после этой фразы девушки окончательно убеждались, что перед ними – профессионал журналистского расследования. Из тех, кто ради пары абзацев в материале способен ночь напролет лежать под дождем на скользкой крыше, сжимая в немеющих руках микрофон направленного действия.

– А где работаете вы?

– Я работаю с Юрием Анатольевичем.

– Юрием… Как вы сказали? Кто это – Юрий Анатольевич?

Она еще раз засмеялась. Он еще раз поразился, какая роскошная у нее шея.

– Юрий Анатольевич – это глава банка, который устраивает сегодняшнюю party.

– Ах, вот оно что!

Они помолчали.

– Может, шампанского выпьем? – решился наконец Даниил, а она усмехнулась, взяла его под руку и сказала: «Давно бы так».

В тот вечер он был в ударе. Он обрушил на нее все накопленные за долгие годы журналистские байки… играючи называл по именам знаменитостей… с которыми, разумеется, на дружеской ноге… он намекнул, что работа у него опасная и редко обходится без риска для жизни.

Откуда что бралось? Уже через полчаса он шептал, касаясь губами ее золотых волос, а когда вечеринка была закончена и он, получив в гардеробе свою куртку, лишь с третьего раза попал в рукав, остановить его не могло ничто на свете.

Она доверчиво протянула ему руку, и они полезли сквозь какие-то кусты, ветки царапали ему лицо, и один раз он, поскользнувшись, даже упал, а потом ее ноги белели на фоне черной травы, а когда кто-то, матерясь и чертыхаясь, прошел совсем неподалеку за кустами, они замерли, кожей прижавшись друг к другу, и перед глазами все плыло, но ему было плевать, и она смеясь делала с ним все что хотела, а где-то совсем неподалеку в темноте шумела крохотная речка… потом она на своей машине подбросила его до дома.

Утром он лежал в кровати, тер ноющие виски и прикидывал, следует ли в таком состоянии садиться за компьютер.

(интересно, давал я ей вчера свой телефон? и если давал, то запомнила ли она его? или, наоборот, это она давала мне свой телефон, а я, дурак, спьяну забыл?)

Это был нелучший момент для рефлексий. Московский глянцевый журнал, из тех, работать с которыми мечтала половина журналистов города, заказал ему материал. Сдавать материал следовало очень быстро. Лучше всего – сегодня.

Денег москвичи платили столько, что… в общем, если бы я вам сказал, вы бы не поверили. Он понимал: следует встать, по-быстрому привести себя в порядок и садиться писать.

(нет, если бы она давала мне свой телефон, я бы не забыл… скорее я бы забыл собственную фамилию)

Первым ощущением наступавшего утра было довольство собой… чувство полноты бытия. Он включил радио, натянул джинсы, закурил и усмехнулся. А чё?

Ближе к обеду он вылез из дому, доковылял до ближайшего кафе

(или все-таки она давала мне чертов телефон?)

и заказал острое, горячее мясо. В кафе играло радио «Русский шансон». Даниил терпеть его не мог.

К мясу он заказал кружку пива… единственную кружку пива… потом еще одну-единственную кружку

(А ВДРУГ ОНА ЗАМУЖЕМ?!)…

Вернее, не совсем одну.

Спустя трое суток он, так и не написав для московского журнала ни строчки, сидел в том же кафе, слушал тот же «Шансон», пил водку и думал о ней. О ямочке у нее на щеке… о том, как, щурясь, она кусает нижнюю губу… по спине пробегали когтистые зверьки… от курения уже тошнило, но рука все равно тянулась к новой сигарете.

В тот вечер ему пришла в голову простая мысль: именно это и называют любовью. Ни о какой романтике речи не шло. Ощущение было очень физиологическим. Он встал, вышел на улицу и отправился ее искать.

Как уж он раскопал ее адрес – разговор долгий. Журналист в таком городе, как Петербург, может многое. Возможности он использовал на все сто.

Почти совсем ночью он стоял перед ее дверью. Розы, купленные на Торжковском рынке, кололи ладонь. Он стоял и не мог нажать кнопку звонка. Он представлял, как заглянет в ее глаза и скажет… скажет еще вчера придуманную фразу… а она, помедлив минуту, бросится ему на шею.

– Это ты? С ума сошел? Ты знаешь, сколько времени?

Она не ждала его. Она собиралась ложиться спать… практически уже легла… завтра на работу. Он все равно отдал ей розы

(красивые, спасибо)

и начал говорить заготовленную фразу. Получалось не очень.

Она слушала долго и внимательно. Потом сказала:

– Что за манера являться к девушке пьяным?

– Да я… как сказать?.. Я и выпил-то…

– Ладно. Не оправдывайся. Проходи. Только не долго, о’кей?

Он прошел. Квартира была большая. На кресле валялось ее платье – не то, что в прошлый раз… еще лучше. Он сел на диван, она села рядом, а он протянул руку к ее груди… грудь тоже была большая… и она… ну, в общем, вы понимаете.

Начиная с того мгновения и на протяжении следующих трех лет он относился к ней как диабетик относится к уровню инсулина в крови: хочешь жить, умей поддерживать на нужном уровне.

В начале ноября она купила ему зубную щетку и выдала ключ от входной двери. В тот вечер они купили красного вина, он пожарил мяса, а вечером они гуляли по набережной и она впервые сказала, что он, возможно, лучший любовник из всех, кто у нее был.

– Правда, что ли?

– Я сказала, «возможно»!

От восторга он вынес ее на середину проезжей части и, держа на руках, долго целовал. Проезжающие машины бибикали и мигали фарами. Это был салют в их честь… салют в ее честь.

Так они и прожили почти три года. Время от времени ходили на концерты модных групп и выставки его знакомых художников. На годовщину знакомства он дарил ей огромные охапки роз, а она говорила, что лучше бы он купил себе нормальную рубашку а то выглядишь как гарлемский драгдилер, в приличную компанию взять тебя стыдно.

Полина говорила, что хочет, чтобы дома был битком набитый холодильник, дорогая собака и он, Сорокин. Смеясь, она перечисляла именно в таком порядке. Детей она не любила и сама рожать не собиралась. А вот собак любила. Чем дороже порода, тем сильнее любила.

Когда он получил гонорар за первый тираж своей книги, они сходили в магазин на Лиговке и купили громадную и дорогую итальянскую тахту. Старая под ними скрипела. Даниил всегда по этому поводу комплексовал.

Потом издательство выплатило ему гонорар за переиздание, и они уехали в круиз. А потом…

Она спрашивала, когда же Майор заплатит ему деньги, которые обещал… и они уедут покупать бунгало на засаженном пальмами берегу, а он, чувствуя, что от него больше ничего не зависит, мычал в ответ… и не мог поверить, что эта история, в которую его засосало, как кролика, решившего поцеловаться со слоном… что эта история может когда-нибудь кончиться.

Но она кончилась. Это произошло быстрее чем он мог представить.

26 сентября. Раннее утро

– Мерзкий городишко.

– Ага, мерзкий.

– Взорвать бы тут все к едрене-фене.

– Допивай, взрывало, пойдем покурим.

Даниил с Артемом сидели в кафе на Ленинградском вокзале в Москве. За столиком напротив сидел мужчина. На первой полосе газеты, которую он читал, крупными буквами был набран заголовок: «Невыносимая мерзость бытия».

Перед мужчиной стояла тарелка чего-то отвратительного в буром соусе. Часы показывали без двадцати восемь утра.

Вчера Густав сказал, что они двое понадобятся ему здесь, вручил билеты на поезд и подробно рассказал, где они встречаются днем.

Сам он то ли поехал на машине, то ли полетел на самолете, а может, самотелепартировался прямо с Невского на Тверскую. Главное, что, как обычно, он ехал сам по себе.

А они – сами по себе. Так что в поезде они быстро перешли с пива на джин-тоник (ничего другого не было)… а ближе к трем ночи – на крепленое вино (купили у старушек на станции «Тверь»).

Поезд прибыл меньше получаса назад. Выйдя на перрон, они уперлись в парочку сонных и злых милиционеров. Те оценили их опухшие физиономии и подрагивающие конечности, грамотно приперли к стене и поинтересовались на предмет документов.

– Что такое-то? Мы только что с поезда…

Оружия с собой у них не было. Артем решил, что может подискутировать. Милиционеры считали иначе. Подняв тяжелый взгляд, тот, что был постарше званием, почти не разлепляя губ, сообщил Артему, что если он не заткнет пасть, то ближайшие трое суток проведет в отделении.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы мент человека от бандитов защитил, а? Наплодили мы их, Писатель, на свою голову. Ведь на наши же налоги, козлы, хлеб с маслом трескают. И что, гады, делают?

– Ты действительно когда-нибудь в жизни платил налоги?

Артем помолчал, глядя на свои здоровенные, похожие на сырых крабов руки, и залпом влил в себя остатки теплого пива.

– Пошли курить?

– Пошли.

Со ступеней вокзала утренняя Москва смотрелась симпатично. Сталинские скайскрепперы. Не отключенная еще с ночи неоновая реклама. Ажурные завитки на теремках соседних вокзалов.

Они перешли привокзальную площадь, рухнули в пластиковые стулья открытого кафе и заказали еще по пиву. На вывеске кафе значилось название неизвестного Даниилу напитка: «Пиво-Пепси».

«Только поищи, брат, похолоднее», – сказал кавказцу, хозяину кафе, Артем. «Холодного нет», – буркнул хозяин и выставил на прилавок все ту же «Балтику» с косо наклеенной грязной этикеткой. У хозяина были черные, зачесанные на лысину волосы и золотой передний зуб.

– Почему у них, в Москве, тоже пьют одну «Балтику»? Своих сортов нет? Нам, может, в тюрьму через четыре дня ехать, а мы, блядь, пива нормального попить не можем…

Даниилу отдающая ацетоном «Балтика» тоже не нравилась. Еще он думал о том, что теперь у него каждое утро здорово дрожат руки. Интересно, раньше они тоже дрожали?

– Лето кончилось, а я и не помню, каким оно было. Что ни вечер – обязательно напьюсь. А раньше я на юг ездил – загорал. Меня девушки любили.

– Сейчас не любят?

– Да кому я такой нужен?

– А Лоре?

– Ну, может быть, Лоре.

Лора и Гребень остались в Петербурге. Густав сказал, что для дела ему нужны только два человека. Артем сделал большой глоток – он вообще очень быстро пил и ел, – почесал заросший подбородок и вытащил из пачки новую сигарету.

Вокруг кафе ветром носило обрывки газет и пустые банки из-под колы. Среди мусора бродили покрытые наростами грязи дети-попрошайки, безумные седые старухи и бомжи.

Некоторые подходили, спрашивали, не могут ли ребята дать им денег? Артем отвечал, что может дать бутылку из-под пива. Еще может дать в рыло. Денег дать не может.

В Петербурге Даниил знавал одного бомжа, который работал в паре с замызганного вида подругой. Они сидели неподалеку от Сенной площади и держали перед собой табличку: «Помогите собрать денег на свадьбу. Мы очень любим друг друга».

Народ удивлялся, бросал в их кепку купюры, и жила парочка неплохо. Правда, пожениться так и не собралась.

– Куда пойдем?

– Не знаю. Рано еще.

Даниил приложился к бутылке и опять почувствовал, что, как обычно, с утра у него болит зуб. Вернее не болит, а ноет. Как налитый прыщ внутри рта. Он задирал верхнюю губу и вдыхал холодный воздух. Зуб ныл немножко меньше.

Возможно, что по вечерам зуб тоже ныл, да только вечерами Даниил был постоянно пьян и на зуб не обращал внимания.

Артем рассматривал вывески на ларьках.

– Смешное слово «горячая выпечка».

– Чего в нем смешного?

– На «белая горячка» похоже. Есть хочу.

– Та же фигня.

– Может, чипсов купим?

– Чипсов? Может, лучше мяса купим?

– Где ж мы его купим? Восьми утра еще нет.

Когда-то давно, в прошлой… или даже позапрошлой жизни, Даниил много писал для московских журналов. На гонорары, привозимые из столицы, он мог если не жить так, как хотел, то хотя бы не чувствовать себя находящимся на содержании у Полины.

В те былинные, закончившиеся несколько тысячелетий назад времена он каждое утро брился, его джинсы пахли порошком «Тайд» и его никогда не останавливала на вокзалах милиция… зато всегда без лишних вопросов пропускали через линию фейсконтроля самых пижонских клубов.

Именно с тех пор он хорошо знал, где и почем в Москве можно поесть вкусно пахнущего, острого и горячего – такого, как хочется с похмелья, – мяса.

Память рисовала политые лимонным соком свиные ребрышки в блестках красного перца из «Viva Mexica»… утку с древесными грибами из китайского ресторанчика на Плющихе, которая пахла Азией… пахла так, как только и могла пахнуть реальная китайская утка… холодное розовое сациви, которое в «Куре» носастый хозяин в джигитской рубахе с теми странными штуками на карманах, куда, наверное, удобно совать патроны от собственного пулемета, принесет вам прямо на стол и которое нужно запивать терпким молодым красным вином.

Даниил вспомнил о «тибон-стейке» из «Капитана Сильвера», где вечерами терзают струны затянутые в черную кожу молодцы-рокабиллы в остроносых, как лыжи, сапогах, об ирландской лазанье, залитой несколькими слоями сыра, из «Долли», поедая которую ты постоянно ловишь на себе взгляды рыжих завсегдатайш, все как одна в почти прозрачных платьицах и с длинными ногами, и даже о съеденном как-то цыпленке в золотистой хрустящей корочке и обложенном по бокам маринованными дольками невыясненного происхождения, которым его угощал в «Праге» знакомый фотограф…

В Москве много мяса. Может быть, больше, чем где бы то ни было в стране. Но – Артем прав – в восемь утра вряд ли им что-нибудь в этом смысле светило.

– Слушай, а пошли в «Макдоналдс»?

– Да ты что! Это же рассадник блядского буржуинства!

– Прекрати! Не на митинге. Съедим по бигмаку… картошки французской купим…

– По бигмаку? Ну пойдем…

Московское метро производило впечатление следующего утра после окончания строительства Вавилонской башни. Они доехали до Тверской. Тяжело дыша

(ебаные московские холмы!),

добрели до Главпочтамта и, сидя на открытой макдональдовской террасе, стали вгрызаться в невкусные, отдающие жеваной промокашкой гамбургеры.

– Говно, а не еда. Ни хрена на мясо не похоже.

– Точно, – кивнул, двигая челюстями, Даниил.

– Может, еще пива попьем?

– Пива? Не знаю…

– По бутылочке… холодного…

Даниил над этим подумал.

– Нет. Нам скоро с Густавом встречаться.

– Ни хрена себе – «скоро»! Почти пять часов еще ждать. И потом, мы можем жвачку купить – он и не почувствует ничего.

(алкогольная зависимость делает человека хитрым, всю ночь пить… залить вином единственные брюки… проснуться опухшим, воняющим перегаром… а потом купить жвачку… и верить, что никто не догадается, что ты получил-таки свои миллилитры так необходимого алкоголя)

Не было еще и девяти утра. Народу в «Макдоналдсе» было все равно много. Седой мужчина с золотым перстнем читал газету на незнакомом Даниилу языке.

По-модному изможденные девушки возвращались из клуба и заскочили выпить колы. Пара молодых мужчин заказали себе по завтраку с бигмаком и теперь сосредоточенно жевали, посматривая на золоченые часы.

Артем откинулся на спинку стула и вытащил сигареты.

– Нет, не люблю я этот город. Терпеть не могу.

Даниил дожевывал свой гамбургер. Артем покосился в его сторону и, не дождавшись реакции, продолжал:

– Ты посмотри на этих москвичей…

Даниил послушно скосил глаза на спешащих мимо террасы москвичей.

– Идут вроде по улице. Обычные вроде люди. А на самом деле? А? Ты где-нибудь видел, чтобы столько народу – и в галстуках? Понимаешь? Они не просто идут, они спешат. Ты понимаешь? Собираются своими руками строить завтрашний день. Улыбаются. Суки. Еще и зубы у всех хорошие.

– Чего плохого в хороших зубах?

– Да ничего плохого. Просто у меня зубы очень плохие. В Воронеже, где я родился, у всех плохие зубы. Зато парни там – нормальные. Такие, что не нацепят на себя галстук и не пойдут горбатиться на уродов из банков и правительства. А лучше свернут этим уродам шеи. Эти парни пахнут потом, а не дезиками, но это здоровый пот здоровых людей.

– Да ты поэт…

Даниил тоже посмотрел на текущую вниз и вверх по Тверской толпу. С того места, где они сидели, был виден кусочек до сантиметра изукрашенного неоновыми вывесками дома на другой стороне и пара павильонов с дорогим алкоголем, сигарами и полупорнографическими журналами.

Перед павильонами толкались дорого одетые типы, непонятно чем в такое время здесь занимающиеся. Типам было скучно. У типов были двубортные пиджаки и аккуратные стрижки. От нечего делать типы метко плевали в урны.

Судя по виду, типы были небезопасны для любого, кто рискнул бы сунуть длинный нос в их дела. Прохожие, мужчины и женщины в дешевых пальто и плащах, проскакивали мимо с видом людей занятых и спешащих.

Поднимать глаза от земли они, на всякий случай, не рисковали.

Даниил начал было думать о том, что Москва… это действительно особый город… вернее, не особый, а…

Додумать он не успел.

– Даня! Ты?!

Из толпы выплыл пухлый субъект в дорогом длинном пальто и с портфелем из натуральной кожи под мышкой. Он махал руками и шагал к тому месту, где они сидели.

Даниил не сразу понял, что субъект обращается именно к нему. Потом еще несколько секунд он не мог вспомнить, кто это. Но вспомнил-таки.

– Здравствуй, Виктор. Рад тебя видеть.

Это было наглое вранье. Даниил был абсолютно не рад его видеть.

– Ты как в Москве? Почему не позвонил?

Субъект работал в глянцевом журнале, для которого Даниил когда-то писал. В те времена, которые прошли навсегда, Виктор частенько выступал для него с Полиной в роли гида и водил их в клубы, считающиеся модными на этой неделе.

За время, пока они не виделись, Виктор прибавил в весе и стал одеваться консервативнее. Одно его синее длиннополое и с большими карманами пальто чего стоило.

– Рассказывай! Как ты? Для кого пишешь? Что не звонишь?

– Не звоню? Я только что приехал. Только что с вокзала.

– Для кого пишешь?

– Я пока ни для кого не пишу.

– Что-нибудь случилось?

– Я… как сказать? Пока что я в творческом отпуске.

– Что, вообще не пишешь?

– Нет.

– Да ты что? Серьезно, не пишешь?

– Ну да. Я… В общем, не пишу, и всё.

– А чем занимаешься?

– Да так…

Виктор улыбался уже менее лучезарно. Он перевел взгляд на сизого с похмелья Артема. Из-под косухи у Артема торчала серая в разводах футболка с неприличной англоязычной надписью. Вокруг могучей шеи была повязана бандана с обтрепанными краями.

Артему было наплевать на то, что думали по поводу его внешнего вида окружающие.

– А как ты?

– Нормально! Ты знаешь, у меня все нормально! Помнишь Серегу? Он же теперь в «Дженерал фитнес» арт-директором! Ты не слышал? Что ты! Он теперь круче всех мужчин! Знал бы ты, Даня, какой у него оклад!

– Какой?

– Мы теперь с ним вроде как приятели, а помнишь… раньше?.. Чего только не было!., а теперь собираюсь с ним в Патайю слетать – бархатный сезон… тайки, море, кьянти с кока-колой!..

Какой Серега? Какая Патайя? У Даниила было впечатление, что субъект говорит на очень иностранном языке.

– Мне тут англичане заказ для одного журнала подбросили. Обещают платить столько, что сдохнешь от зависти. Как Полина?

Даниил помахал рукой. В том смысле, что так как-то…

– Понятно. Слушай, мы же с тобой сто лет не виделись!

– Ага, сто лет…

Даниил протянул руку к лежащей на столе пачке сигарет и заметил, как противной, мелкой дрожью дрожат его пальцы.

Самое мерзкое, что Виктор тоже смотрел на эти пальцы с траурными ободками ногтей и тоже видел их дрожь. С похмелья под ногтями всегда появляются траурные ободки. Даже если прошлым вечером ты пил в резиновых перчатках.

Они помолчали.

– Классно, что мы с тобой встретились.

– Угу.

– У меня редакция теперь здесь неподалеку, за «Россией». Переехали в район попрестижнее. На Варварке. Знаешь, наверное?

– Знаю… Вернее, нет, не знаю.

– Это рядом с «Иокагамой». Помнишь, как Полина любила пить саке в «Иокагаме»?

(господи! за что мне это?! если ты не хочешь, чтобы я прямо здесь убил его, господи, пожалуйста, убери его от меня…)

Они помолчали.

– Когда домой?

– Не знаю. Наверное, завтра.

– Ты так и не сказал, как Полина?

Я не знаю, как Полина…

Виктор изо всех сил поджимал пальцы ног. Смотреть он старался в сторону.

– Будешь еще в Москве, обязательно звони.

– Конечно…

– Полине привет.

Виктор зашагал вверх по Тверской. У него было чувство, будто он случайно подсмотрел что-то, что видеть ему не следовало. Например, как какает человек, с которым он только что разговаривал на возвышенные темы.

Даниил тыльной стороной ладоней потер глаза и снова взглянул на улицу. Она не изменилась.

Над Москвой висело тяжелое осеннее небо, а по улицам, сосредоточенно перебирая ногами, шли хорошо одетые и чисто вымытые люди. Шли на работу, шли с работы, шли писать статьи для англичан и покупать билеты в Патайю, где тайские красотки, бананы и кьянти с кока-колой… где на берегу бирюзового океана стоит так никем и не купленное бунгало.

– Слушай, ну его на хрен, этого Густава. Ты хотел пива? Пошли поищем, где у них продается пиво…

– Пошли, – улыбнулся, обнажая плохие зубы провинциала, Артем.