Текст книги "Самурай"

Глава 16

Как обещали царь Соломон и синьор Террачино, следы классовых противоречий со всей поверхности Гвидо за несколько дней прошли.

В среду проф проговорился, объяснил, почему он меня игнорировал аж три дня: ждал, когда я догадаюсь оплатить больничные счета за покалеченных нами «детей». Во вторник он совсем уж было собрался сделать это сам, но тут узнал кое-что новенькое и отказался от своих намерений. Это было бы неполезно. Может быть, мы и пересолили, но если мы признаем таким образом свою вину, это плохо отразится на мальчиках, одиноко гуляющих по зоне Кальтаниссетта.

А ещё профу пришли три не слишком вежливых письма от родителей этих типов с наглым требованием эти самые счета оплатить. Ага! Щас! Проф в ответ ехидно заметил, что такая трепка – профессиональный риск рэкетира, и предложил папочкам оплатить лечение из тех денег, что милые невинные детки выбили из своих ровесников.

Зря эти болваны напомнили профу о своем существовании, забыли, с кем имеют дело. В результате городской охране было вменено в обязанность не только отлавливать начинающих жлобов и передавать их родителям с соответствующими комментариями на суд и расправу, но и заносить их в чёрный список: попавшиеся во второй раз теряют право заниматься в лицензированных секциях кемпо (суровое наказание: в центре, например, нелицензированных секций нет, слишком уж большой штраф за такое полагается), и сверх того, их потом не примут ни в одно офицерское училище или училище охраны клана Кальтаниссетта – ещё один дьявольски точный удар. Для того чтобы нашёлся спонсор, готовый оплатить получение вами высшего образования, надо быть ну очень умным и учиться как следует. Лео рассказывал, как на него давят, чтоб хорошо учился, а у него-то с мозгами всё более чем в порядке, и ленью он не отличается, тем не менее его уже семь с половиной лет каждый день достают требованиями показать школьные рабочие файлы. Так что самый реальный путь вверх по социальной лестнице проходит через военную службу или службу охраны. А переезжать в другую зону, искать там работу, отвечать на вопросы СБ другой корпорации: «А что это вам не понравилось у наших противников, соперников и т.д.?», и вся эта морока, чтобы пропихнуть наверх неблагодарных деточек…

Очередное приведение в порядок моих дел (опять же, умирать не собираюсь, но всё равно надо) выявило следующие проблемы: проект «Смерть Кремоне» влачил жалкое существование, на него нет времени – первая сессия на носу (это вторая проблема), а ребят, кроме Гвидо и Лауры, которые ещё маленькие, ожидали тренировочные экзамены.

Каким кошмарным снобом я был года полтора назад: всех считал дураками, а ведь учиться в школе гораздо тяжелее, чем дома, в тишине и покое. А раздуваться от гордости за способности, полученные мною от «дара Контакта», все равно что хвастаться «Феррари» (а что такого? Всего-то четверть миллиона) – в этом нет никакой моей заслуги. Кстати, моя способность объяснить что-то для меня простое оказалась почти на нуле: мои друзья быстро выяснили, что консультироваться со мной даже по физике и математике бесполезно. Яснее не становится.

Сессия у меня кончилась на один день позже, чем у ребят экзамены. Все были страшно горды собой и обещали себе и друг другу не дрожать так весной. А я наконец понял ехидную фразу синьора Брессаноне, которую он произнёс в день нашего знакомства. После первого же его экзамена от группы осталась половина. Да и тем, кто его выдержал, пришлось как следует помучиться, подготовка к этому экзамену отняла у меня больше времени и сил, чем к остальным четырём вместе взятым. Тот, кто пройдёт этот путь до конца, действительно имеет хорошие шансы стать незаурядным математиком. Мы уже договорились весело провести каникулы вместе: слетаем на Джильо, на Ористано, вернёмся в дождливый зимний Палермо со свежим тропическим загаром и головами горынычей (Алекс настаивал).

Но один вечер я проведу вдвоём с Ларисой. Я позвонил ей на комм, чтобы напомнить о нашей договорённости и назначить время встречи, и услышал голос синьоры Арциньяно:

– Энрик, Лариса уехала на все каникулы к моей сестре (та немного приболела), а комм забыла дома.

Я извинился и прервал связь. Странный у неё голос: похоже, что синьора Арциньяно плакала. М-мм, почему Лариса мне не позвонила? Ну забыла дома комм, так купила бы новый, стоят они сестерциев десять. Мрачно размышляя, не успел ли я ей просто надоесть, я бродил по парадной анфиладе первого этажа. Где меня перехватил проф:

– Что такое? Я думал, ты полетишь праздновать.

– Лариса уехала, у неё тётя заболела.

– Что ты сказал?!

Я дословно повторил реплику синьоры Арциньяно, не скрывая своего удивления по поводу забытого комма.

– У неё отец лежит с сердечным приступом, какая тётя? Вы с ней не поссорились?

– Нет. Ничего такого.

– Понятно, и с ней самой связаться нельзя. Я похолодел:

– Вы думаете…

Проф зажал мне рот ладонью. Мы с ним почти побежали в его кабинет. Ну ничего ж себе, Лабораторный парк – последний рубеж обороны клана Кальтаниссетта, и все, кто здесь работает, проверены сто раз. И я не знаю среди них ни одного, кто бы мог предать. Тем не менее проф сам проверил кабинет на наличие жучков (чисто), поставил купол защиты и только после этого сел за компьютер и связался с синьором Соргоно:

– Зайдите ко мне в кабинет, немедленно.

Через минуту встревоженный начальник охраны был здесь.

– Синьор Соргоно, срочно проверьте все здание на наличие жучков, задействуйте только Фернана и Филиппо. Марио и Рафаэль пусть никуда не уходят, все эти четверо и вы тоже можете понадобиться в любую минуту.

Синьор Соргоно кивнул и вышел. Проф обратился ко мне:

– Ну что, взломщик, сумеешь взломать почтовый ящик шефа службы электронной безопасности?

– Вы думаете, он… Проф покачал головой:

– Я знаю его двадцать пять лет. Его обложили со всех сторон. Не знаю только, у него действительно сердечный приступ или он не пошёл на работу, чтобы не узнавать никаких новых секретов. Но это нельзя делать долго.

– Я попробую.

Теперь от моей многократно обруганной склонности к взлому зависит жизнь Ларисы.

Почтовый ящик синьора Арциньяно поддался на удивление легко: теперь я уверен, его обложили, но он сделал все, чтобы я, или проф, или мы вместе догадались, что произошло. И письма он не стёр, те самые, что нас интересовали.

«Хочешь увидеть свою дочку не по частям – делай, что тебе говорят».

Ответное письмо:

«Докажите, что она у вас».

Ответ:

«Так и быть». И отсканированная записка Ларисиным почерком:

«Папа, я жива, со мной пока все в порядке. Не сопротивляйся, у тебя нет другого оружия, кроме доброжелательности. Передай от меня привет Энрику. Лариса».

– Ты уверен, что это не подделка? – встревоженно спросил проф.

– Нет, это письмо от Ларисы, – слабо улыбнулся я, – и предназначено оно мне. Лариса на Эльбе.

– Это же наш остров. И почему ты так решил?

– Вы и сами думаете, что это внутренний заговор. Иначе зачем проверять собственный кабинет?

– И все-таки почему Эльба?

Я рассказал профу о наших с ней приключениях во время похода прошлой весной.

– Понятно. Убедительно.

Проф снова сел за компьютер и связался с синьором Мигелем:

– Мигель, мальчик мой, ты не хочешь навестить своего старого учителя?

«Мальчик», разумеется, захотел. Через четверть часа он был уже здесь. И все понял с полуслова.

– Значит, это кто-то из своих, – заметил он, – не все сорняки осенью выдернули.

Вдвоём с профом они сели за компьютер: теперь среди немыслимой кучи самой разной информации им придется найти следы предательства и выяснить, на кого можно, а на кого нельзя опереться. Я встал у них за спинами.

– Энрик, убери нос, – велел мне проф.

– Ну-у, – обиженно заныл я.

– Малыш, ты же понимаешь, что получил карт-бланш на плохое поведение. Хочешь злоупотребить?

– Р-рр, – выразил я свое недовольство и побрёл в спортзал: надо чем-нибудь заняться таким, что не дает отвлечься ни на какие мысли. После десятого повторения самой сложной серии ката, которую я только знал, я обрел божественное спокойствие и готовность к бою. Теперь стоп: доводить себя до полного изнеможения, прямо скажем, неразумно. Пусть проф думает и говорит обо мне что угодно, но спасать Ларису я пойду. Он не сможет удержать меня дома никакими силами.

Он и не собирался. Я не успел ещё пропахать дорожку на ковре в моей комнате, как в нее заглянул проф в защитном комбинезоне:

– Переодевайся и иди тестируй катер.

Ох, бластера-то у меня и нет, только учебный. С остальным снаряжением всё в порядке. И «Феррари» в полной боевой готовности.

Я не успел соскучиться, как в катер залез Фернан с двумя бластерами.

– Этот – тебе, – протянул он мне один из них.

Кажется, он ещё ничего не знает, но приставать ко мне с вопросами не стал: всё, что надо знать, скажет командир.

Следующим пришёл Марио с базукой на плече. Потом Филиппо с боеприпасами для этой базуки. Ни тот ни другой никакого любопытства не проявляли. Интересно, я бы так смог? Вряд ли.

Потом пришли синьор Соргоно и синьор Мигель, потом Рафаэль.

Последним пришёл проф и устроился в кресле рядом со мной:

– Взлетай!

– Через космос? – спросил я.

– Да.

М-мм, мне очень нравится, что меня не попытались оставить дома, но почему «Феррари», а не парочка «Сеттеров»? Почему я, а не Барлетта, например? Я, конечно, очень высокого о себе мнения, но до этого лётчика мне пока как до Эрато. Не может же вся армия участвовать в заговоре? Вся не может, но если командующий ВВС участвует, то брать «Сеттер» и впрямь небезопасно. Ему доложат из самых лучших побуждений.

Я вывел на монитор карту Эльбы.

– Вообще-то она довольно большая, – заметил я.

– Да, – согласился проф, – но на ней только одно загородное поместье, которое может нас интересовать. И принадлежит оно…

– Командующему ВВС, – перебил я.

– Ты откуда знаешь?

– Иначе вы взяли бы Барлетту на «Сеттере».

Проф только кивнул. В салоне синьор Мигель шепотом объяснял отряду обстановку и боевую задачу. Никто не любит стрелять в своих, но придётся. Охрану поместья, разумеется, никто не проинформировал о планах хозяина, она просто будет исполнять свой долг. Ну а я… А мне Лариса дороже их всех, поэтому никаких сомнений.

– Сядь вот здесь. – Проф показал на подходящую полянку на карте. – Десять километров мы пробежим, зато тревоги не поднимем.

Я кивнул. Летать через космос нравится мне всё больше и больше. Быстро, спокойно. Пока до всех остальных дойдёт, что и там тоже можно повоевать… Да когда ещё они обзаведутся антигравитационными катерами…

«Феррари» я посадил на ту самую полянку, что отметил проф. Я заблокировал пульт управления и вслед за профом прошел в салон. Обычный ритуал: попрыгали, помазались гримом, один глоток воды, и – вперёд.

Вниз по склону десять километров мы пробежали за сорок минут. Ещё толком не стемнело. Пришлось залечь неподалеку от ограды.

Марио и Филиппо под руководством синьора Соргоно отправились в тыл противника, поднимать большой шум по нашему сигналу.

– А сканеры, система охраны? – спросил я шёпотом.

– Мигель тоже взломщик, с детства, – ответил проф, – все мы про неё знаем.

Переваривать эту интересную информацию было некогда. Потом.

В это время к нам подполз синьор Мигель:

– Там два лишних сканера, на плане их нет. Они перекрывают ту дырку…

Мы трое отползли подальше, и мне наконец продемонстрировали план электронной защиты. Мы в молчании изучали его не меньше получаса.

– Если перекусить вот этот провод, – показал я, – то здесь появится дырка, и заметят это не сразу.

– А подобраться? Я улыбнулся:

– А зачем? Мы же в лесу.

Я перевернулся на спину и закрыл глаза. Так я и не узнал, как называются эти мелкие хищники. Неважно. Главное – послушные и сообразительные. Oп! Он на меня обиделся: двадцать пять вольт для такого мелкого, да ещё лапы на земле. Знаю, знаю, сам почувствовал то же самое. Спасибо тебе, пушистый!

– Готово, – доложил я.

Через тридцать секунд мы были внутри периметра. И ни один бластер дулом не повёл. Проф аккуратно подключил вырубленные сканеры: может, нашей диверсии и вообще не заметят.

Ох уж эти декоративные кустики, враги диверсантов. Нарочно их, что ли, выводили такими хлипкими? Всю дорогу до главного входа пришлось проползти на животе. («Я хожу только через главный вход». – Это синьор Мигель, презрительно, сквозь зубы. Чёрный ход закрыт железной дверью – без шума не пройдешь.)

Сигнал синьору Соргоно, и тихий зимний вечер взорвался, как одна из моих бомбочек – не зря Марио волок на себе базуку. Одного из часовых на входе пришлось убить – настоящий солдат, он на посту; что там происходит с той стороны, его не касается. Другой проваляется в отключке часа три, этого нам должно хватить.

Свет в гостиной на втором этаже погас, но это уже не имело значения. Ясно, что семья собралась там. Мы были быстрее: они не успели не только добежать до лестницы, но и покинуть комнату. Генерал Молинелло, командующий ВВС, его жена, сын, мальчик лет восьми, и две дочери, девушки лет пятнадцати. Когда я опять зажег свет, все они уже находились под прицелом бластеров.

Генерал был достаточно храбр, чтобы не задавать глупых вопросов, а остальные настолько испуганы, что не могли их задать.

– Где девочка? – спросил синьор Мигель.

– Ищите.

– Зачем? Здесь трое ваших собственных.

Молинелло побелел. Синьор Мигель в детей не стреляет, но предатель может этого не знать, сам-то он готов выстрелить.

– Десять секунд, – сказал синьор Мигель, – а потом вы будете выбирать, кто вам дороже.

Генерал сломался на седьмой секунде:

– Внизу, в убежище, справа от входа дверь. Вот ключ.

– Охранник?

– Да.

Я поймал ключ и, прыгая через четыре ступеньки, полетел вниз. Фернан и Рафаэль бежали следом. Фернан поймал меня на нижней ступеньке:

– С ума сошел? Тихо! – прошептал он.

Ом прав. Снаружи, конечно, шумно, синьор Соргоно своё дело хорошо знает, и всё же…

Как снять часового, который стоит в длинном освещенном коридоре? Любопытство – лучшее из человеческих качеств и самое опасное одновременно. Куда это вдруг подались все подвальные крысы? Куда? Куда? Куда я приказал. Разочарование будет жестоким, но не смертельным (для крыс), а вот для часового… Нет, Рафаэль обошёлся мягкими средствами (сотрясение мозга, перелом руки, а в общем ничего страшного).

Бедная Лариса, когда меня похищали, я жил в гораздо более комфортных условиях. А здесь какой-то не слишком сухой подвал, и дверь плохо открывается. Фернан отобрал у меня ключ – оказывается, у меня руки дрожат.

Лариса узнала меня не сразу: маскировочный грим действительно маскирует.

– С тобой всё в порядке? – спросил я, как только она бросилась мне на шею. И сразу же получил такую пощечину, что искры из глаз посыпались.

– Что?!

– Тебя волнует только это?!

– Что это?!

Не знаю, что прочитала Лариса на моем полосатом лице, но она опять бросилась мне на шею:

– Прости, я думала…

Лариса заплакала. Господи, бедная девочка, она тут уже сутки. И понятно, о чем она думала и чего боялась. И мой вопрос она поняла не как заботу о ней, а как заботу о моих, так сказать, интересах. Нахваталась где-то какой-то старомодной чепухи. Да я прикончу любого, кто её хоть пальцем тронет, все равно, как именно. Глупышка, ей, между прочим, могли палец отрезать и отправить синьору Арциньяно, а то и руку. Ладно, пусть она этого не знает. А рука у неё тяжёлая, сам отправил её скалолазаньем заниматься. Терпи вот теперь.

Я дал Ларисе поплакать пару минут, а потом сказал:

– Всё, малыш, пора отсюда выбираться. Лариса закивала головой.

– Обратно, наверх, – скомандовал Фернан. Всю предшествующую сцену он деликатно прождал за дверью и Рафаэля не пустил. Тот стремился выгнать нас поскорее.

В гостиной семейство Молинелло дрожало на диване, а у противоположной стены синьор Мигель тихо допрашивал бывшего командующего ВВС. Проф занял самую удобную позицию из всех возможных: он мог, почти не открываясь, стрелять в окна, в дверь и при этом не выпускал из виду женщину с детьми. Особенно пугать их никто не хотел, но что делать? Хм, когда проф занимает такую позицию, я вижу, что она самая лучшая, но сам могу её найти только после долгих проб и ошибок.

– А почему вы не прекратите все это? – спросил я, имея в виду бой на улице.

Проф покачал головой. Что-то он знает такое, чего не знаю я.

– Рафаэль! – позвал синьор Мигель.

Рафаэль подошел к нему и взял на прицел Молинелло.

– Я сам, – произнес генерал негромко и спокойно, – в шахматном столике маленький бластер. И пусть они не смотрят.

Синьор Мигель кивнул. Я прижал Ларису лицом к своему плечу: ей тоже не стоит это видеть. Дальше все происходило как в замедленной съемке: медленно синьор Мигель идёт к столику, медленно открывает ящик, медленно достаёт бластер, медленно оборачивается к женщине, которая через минуту станет вдовой, и детям, которые через минуту станут сиротами.

– Отвернитесь, – приказывает он тихо и вроде бы мягко, но они слушаются.

Постоянна только скорость света, прочее зависит от системы отсчёта.

Они зарыдали только после того, как всё было кончено.

– Уходим, – скомандовал проф, – быстро.

Где здесь чистая дорожка, необстреливаемая? Нет её вовсе. Впрочем, какая разница, если Марио попал из базуки в центр управления огнем. Некоторые бластеры стреляли в одну точку, некоторые молчали, парочка, правда, вертелась, поливая огнем окрестности. Пришлось их разнести: берегите лес от пожара. Кое-где мы ползли, но в общем туда было грязнее, чем обратно. Плохо только, что у Ларисы куртка белая, в темноте заметна.

Нам теперь предстоит ночной марш-бросок на десять километров по лесу вверх по склону, а с нами девочка, да ещё Марио не хочет бросать свою базуку.

– Тогда женись на ней, – рычит синьор Соргоно, нечасто он сталкивается с неповиновением.

– Тогда я не смогу брать её с собой, – возражает Марио.

Он что? С ума сошел от грохота? Так не первый же бой.

– Марио, – тихо приказал проф, – брось её.

Марио вздохнул, последний раз погладил ложе и положил базуку на землю.

Побежали. Ларису по очереди тащили за руку, а Марио даже пронёс некоторое расстояние, наверное, чтобы оправдать потерю своего драгоценного тяжёлого вооружения. И всё равно дорога обратно заняла вдвое больше времени, чем туда. «Быстрее», – хрипел синьор Мигель. Хм, погони вроде нет. Куда мы так торопимся? И вот наконец «Феррари». Все завалились внутрь и долго не могли отдышаться. Между прочим, нас девять, а кресел восемь. Если не прядётся драться, это всё равно, а если придётся? Бедного Марио пристегнули к полу. «Чтобы не упрямился больше», – приговаривал синьор Соргоно. На самом деле он уже не сердится: у каждого солдата есть игрушка, с которой невозможно расстаться, у него и у самого такая есть. А у меня она ещё менее портативная, чем у Марио, – мой «Феррари». Проф – самый разумный человек, у него – это маленький карманный бластер с золотой пластинкой «Генералу Галларате».

Я запустил тесты (пока они идут, я хоть перестану дышать, как загнанная лошадь; ни разу не видел, но говорят – зрелище), раскидал между пассажирами бластеры; надеюсь, синьор Мигель стреляет не хуже Марио.

Взлетаем. Скорее вверх. Летучие коты, ястребы и церберы! Даже два «Джела» – это было бы очень плохо, а два «Сеттера» – смертельно. Нас угробят свои?! Эти из третьего истребительного, я увидел эмблему и даже разглядел один из номеров.

– Ну и шуточки у вас, лейтенант! – заявил я на боевой частоте. – А если я обижусь?

– Энрик?!

– Энрик, Энрик, – подтвердил я.

– А мне сказали…

– Вы на земле доложите мне, что вам сказали, – прервал его синьор Мигель. – Будьте добры, синьоры, сопроводите нас в Палермо.

Его голос узнали.

– Есть, – услышали мы дважды.

Нет уж, с облегчёнными вздохами я подожду до Лабораторного парка. И то… Теперь я хорошо понимаю, что означают слова «дамоклов меч». Это навсегда, это никогда не кончится. Война стара, как человечество. И не похоже, что она уйдёт раньше, скорее наоборот. Где-нибудь, когда-нибудь, когда все мы вымрем, взорвётся какой-нибудь давно заложенный на хранение боеприпас, у которого вода разъела оболочку. И напугает каких-нибудь крыс, которые, конечно, переживут всё.

– А что бы вы сделали, если бы он не сломался? – спросил я синьора Мигеля.

– Ты спрашиваешь, стал бы я стрелять в детей? Нет. Я понимаю, что тебе дороже всего Лариса, но – нет.

Я боялся услышать другой ответ. Почему-то я был уверен, что Ларису мы бы спасли и так.

– Теперь я понимаю смысл легенды о сорока семи самураях[11]11
  Эпизод из японской истории XVIII века (1701 – 1703 гг.). Сорок семь самураев отомстили обидчику своего казнённого господина и сдались властям, сознавая, что совершили преступление, караемое смертью. Учитывая беспредельную преданность своему господину, смерть через отсечение головы была заменена на гораздо более почетную «сепукку». Приговор был приведён в исполнение, останки верных воинов похоронили рядом с могилой их господина…


[Закрыть], – сказал я. – Помните?

– Помню, – ответил синьор Мигель. – Ты – меткий стрелок.

Он имел в виду что угодно, кроме стрельбы как таковой.