Электронная библиотека » Иван Горбунов » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Постоялый двор"


  • Текст добавлен: 22 ноября 2013, 19:15


Автор книги: Иван Горбунов


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Иван Федорович Горбунов
Постоялый двор

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Роман Игнатьевич, содержатель постоялого двора.


Алена, кухарка.


Евсюха, Никита, Бубен, извозчики.


Странница.


Странник.

ЯВЛЕНИЕ I

На сцене большая деревенская изба: в углу стол; по

стенам лавки; налево изразцовая печь.


Кухарка (собирает со стола).

Нет хуже народу этих ямщиков! Насорят, надрызгают!.. тьфу!..


Евсюха (входя).

Благодарим покорно, Алена Митривна, за хлеб, за соль.


Кухарка.

Ну, за щи с квасом! Проваливай! Моченьки моей нет с вашим братом.


Евсюха (подпоясываясь).

Точно что оно теперича вам трудно: народу много идет.


Кухарка.

Так валом и валит. Барыня-то вышла?


Евсюха.

Срядились. С полчаса уж в тарантасе сидит, ругается. Прощенья просим!


Кухарка.

Что ж, на дорожку-то?


Евсюха.

Да Бог ее знает, Алена Дмитривна, пить ли?.. Ну, пожалуйте… веселей ехать будет…


Кухарка (наливает стакан водки и подает).


Евсюха.

Терпеть ведь я его не могу… этого вина!… С наступающим! (Пьет).


Кухарка.

И вас также. Кушайте на здоровье. Дай Бог благополучно.


Евсюха.

Благодарим покорно. (Уходит).

ЯВЛЕНИЕ II

Странница (отворяя дверь).

Пущают, матушка, странных?


Кухарка.

Отчего ж не пущать, у нас всех пущают: постоялый двор на то.


Странница.

Бедная я, матушка, неимущая, Христовым именем иду.


Кухарка.

Войди, раба Божья, милости просим. В пустынь?


Странница.

В пустынь, голубушка.


Кухарка.

К угоднику?


Странница.

К угоднику, матушка.


Кухарка.

Много к ему, батюшке, народу идет. Как же ты, матушка, по обещанью?


Странница.

По обещанью, сестрица. Слышала, голубушка, я во сне звук трубный.


Кухарка.

Ай, матушка!.. Чего сподобилась! Расскажи, голубка… Ты, может, потребляешь этого-то (показывает на водку)? Поднесу…


Странница (стыдливо).

Не брезгую мирским даянием. Коли ваша милость будет.


Кухарка.

Стыда тут нет, матушка. Вам без этого нельзя – ходите.


Странница.

Много мы ходим, матушка, круглый год, почитай, ходим. (Пьет). Благодарю покорно, матушка, пошли вам Господи на вашу долю.


Кухарка.

Как же ты сон-то, красавица, видела?


Странница.

А это ночевала я в келье у матушки у Илларии, и все она рассказывала мне про божественное, и как все насчет жизни, и что, например, как жить мы должны. И такой на меня, раба Божья, глубокий сон нашел – так сидемши и уснула. Вижу, будто я в пространной пещере, и вся она, будто, позлащенная, а на полу все камение самоцветное… И иду, будто, я по этой пещере, а за мной старцы, все, будто, старцы. И говорит мне один старец: «почто ты, говорит, странная, пришла в нашу обитель?» Хотела я, будто бы, уками-то вот так… (делает жест руками) и слышу, голубка, звук трубный… Тут я и проснулась.


Кухарка.

А вот мы в миру-то никогда таких снов не видим.


Странница.

Это, сестрица, от жизни.


Кухарка.

Нет уж, матушка, Бог знает – отчего. Моей старой хозяйке, – я у купцов прежде жила, – то ли не жисть была, а все, бывало, во сне видит, что будто ее режут, да будто ее топят… Такие страсти все снились, не дай Бог никому.


Странница.

А ты по купечеству прежде жила?


Кухарка.

Я все по купечеству. Как хозяина в некрута сдали, так и пошла по этой части. Сперва наперво у аптекаря два года жила, у армянина не вступно год жила, а там и пошла все по купцам.


Странница.

У купцов житье хорошее.


Кухарка.

На что лучше: первый сорт житье! Мне, по моему характеру, только и жить у купцов: женщина я набалованная, кусок люблю хороший, чай мне чтобы беспременно, ну, а по купечеству насчет этого слободно.


Странница,

И нашу сестру они странную любят.


Кухарка.

Любят. У нас, бывало, у Павла Матвеича, от вашей сестры, да от нищей братии отбою нет.


Странница.

Для души спасенья это, матушка, хорошо.


Кухарка.

Со всего света ходили, грехи его замаливали.


Странница.

А помер уж?


Кухарка.

Пора помереть! Годов пятнадцать без рук, без ног сидел, травами его отпаивали.


Странница.

Отчего же это он, голубушка?


Кухарка.

Господь его ведает.


Странница.

И детки были?


Кухарка.

Как же, матушка, три дочки; все на моих глазах повыросли; и сынок был, Митрий Павлыч… женить уж хотели, да не продлил Бог его веку: пропал без вести.


Странница.

Без вести?!


Кухарка.

Да, матушка. Поехал на ярманку, да там и остался. Большие деньги старик-то давал, кто отыщет – не нашли, ровно в воду канул.


Странница.

Убили, должно.


Кухарка.

Убили, матушка, убили. Шесть недель он опосля, голубчик, к нам ходил. Как, бывало, ночь, так он весь дом и обойдет. Что страху-то было! А то это, вздумается ему когда, возьмет да свечи по всему дому зажжет.


Странница.

Это, сестрица, душенька его приходила.


Кухарка.

Да уж известно.


Странница.

По родителям тосковала. А жив у тебя хозяин-то?


Кухарка.

Господь его ведает. Как тогда их угнали на Капказ, так и слухов об ем нет… должно, к австриякам попал.


Странница.

Жалко, поди?


Кухарка.

По первоначалу-то жалко было, а теперя ничего. За веру правую пущай кровь свою проливает.


Странница.

Так, так, матушка.

ЯВЛЕНИЕ III

РОМАН ИГНАТЬЕВИЧ, несколько извозчиков и странник.


Никита.

Народу много идет к празднику-то.


Роман.

Много! А ты, старец, тоже к угоднику.


Странник.

К угоднику.


Роман.

Издалеча?


Странник.

Дальный. В первой от роду в ваших местах. В Киеве был, у Соловецких Чудотворцев два раза сподобился, по окиян-реке плавал.


Пашка.

А людоедов ты видал ли? Говорят, в той стороне людоеды живут.


Странница.

Как их не видать! – Я видела.


Пашка.

Что же, они, тетушка, одноглазые?


Странник.

Одноглазые.


Пашка.

За что же они людей-то жрут? Али ты, может, врешь?


Странница.

Что ж нам врать, мирской человек, врать нам нечего. И в книжках есть этому описание: коли ты грамотный – в книжках прочитай. Потому как они одноглазые и по ихнему закону все можно.


Никита.

Привел бы Бог пораньше уехать: балуют у нас по дороге-то.


Роман.

Шалят. Дорога у нас бойкая, баловства много. А ежели в сумерки, мимо Жукова оврага и не езди – обчистят, потому место оченно глухое. Намедни туда все село ворошили смотреть: одного за убивство наказывали – в семи душах повинился… Начальству стал в ноги кланяться – не помиловали, наказанье великое было.


Никита.

За что миловать!


Роман.

Потому кровь христианскую проливал, а ведь она, известно, кровь-то христианская, вопиет.


Никита.

Вопиет! Ежели душу загубил, – конечно!..


Бубен.

Нет, меня Бог миловал; годов пятнадцать езжу, на лихого человека не натыкался. В запрошлом году только в кабаке у меня, у пьяного, полушубок украли, а то ничего.


Роман.

Это по нашей дороге часто.


Пашка.

И как можно, братцы, убить человека? За что? Кажись, как бы на меня кто наскочил – в клочки бы я изорвал.


Никита.

В избе-то говорить не страшно, а в лесу попадется – в ногах наваляешься.


Пашка

Я-то?


Никита.

Ты-то!..


Пашка.

Зачем баловать! Я человек смирный, животину не бью, а за свою душу до смерти ушибу.


Роман.

Полно, Павлуха, батвить-то! Лихой человек на то пошел… разбойник ведь он – в лесу со зверем живет, зверя не боится; может кажинную ночь руки кровянит, – что ты можешь такому человеку?


Бубен.

Ничего не поделаешь!


Никита.

Без году неделю в извозчиках-то ездит да разговаривает! Я всю Расею произошел, большую-то дорогу знаю. Зря говорить нечего! Зверя лютого, кажись, так не испужаешься, как разбойника! Замрет твоя душа, охолодаешь весь… не дай Бог никому!


Бубен.

А тебе трафилось? (Кухарка ставит на стол ужин).


Кухарка.

Ну, господа честные, пожалуйте. Садись, матушка… Садись, старичок почтенный… Приятного вам апекиту.


(Все садятся за стол).


Никита.

Я вот буду сказывать, а ты слушай: каковы эти люди есть.


Кухарка (садясь рядом с Никитой).

Сказывай, батюшка, сказывай. Люблю я старинных-то людей слушать.


Никита.

В Озерках, у нас, у покойника у дедушки, станция была. Мне тогда годов двадцать было. Ночью, как теперь помню, под самое под Воздвиженье, пришел к нам на двор тарантас с купцом на сдаточных. Моя череда была. Смерть ехать не хотца. Я купцу-то и говорю: переночуйте, говорю, ваша милость: оченно темно, овраги у нас тут, в тарантасе ехать неспособно. Нет, говорит, я и так на ярманке замешкался… Трогай! Господи, благослови! Съехали мы со двора-то – зги Божьей не видать! – ваше степенство, говорю: воля милости вашей, а ехать нам страшно, обождем до свету. Ступай, ступай, говорит. Верст пять проехали – ничего. Как въехали в Легковский лес, и купец мой испужался. – Не заплутайся, говорит: – темно. Бог милостив, говорю: коли поехали, надо ехать. Едем мы лесом-то, смотрю, ровно бы огонек показался, так махонькой…


Бубен.

Волк?


Никита.

Погоди! ваше степенство, говорю! вы ничего не видите? Нет, говорит, а что? – Огонек, говорю, в лесу показался… сумнительно мне оченно. Что ж ты, говорит, сумлеваешься? – Да так, говорю: не лихой ли человек нас с тобой дожидается? – Сотвори, говорит, молитву. Творю это я молитву, а огонек этот опять. Видел, говорит, братец, и я.


Кухарка.

Это купец-то?


Никита.

Купец-то. Душу свою, говорю, нам бы здесь не оставить. – Что ты, говорит, дурак, меня пужаешь? Кому наша душа нужна!.. – Садись, говорю, сударь, со мной на козлы – не так жутко будет. Сел он со мной рядом, а сам ровно бы вот лист трясется. Чего же вы так, ваша милость – нас двое. А у самого, братец мой, дух захватило, руки отымаются.


Пашка.

Тетушка Алена, плесни еще щец-то. Щи-то ноне у тебя жирные, облопаешься.

(Кухарка поспешно наливает щей и садится).


Никита.

Ехали мы, ехали, – слышу: с правой стороны ровно бы окрикнул кто. Так у меня под сердце и подкатило! Я к купцу: ваше степенство, говорю, мы пропали! – Что ты, говорит, милый человек! – Верно, говорю… Подобрал вожжи, да и думаю: всю тройку зарежу, а в руки не дамся. Только хотел кнутом-то… Стой!.. Двое повисли на пристяжных, да так всю тройку и осадили, а один подошел к тарантасу: аль больно скоро нужно? говорит. – Скоро, говорю. С ярманки, что ли? – Какие вы такие люди есть, говорю, коли вам требуется? А далеча ли вам ехать-то? – Далеча. Мы, говорит, к вам на устрет вышли… место здесь больно глухое… А купец мой и языком владеть перестал.


Бубен.

Оробел!


Роман.

Как, батюшка, не оробеть – оробеешь. Ну!


Никита.

Только, братец мой, смотрю: левую пристяжную уж отпрягли. Выскочил я из тарантаса-то, да хотел за лошадь-то уцепиться, как он меня млясь!..


(Кухарка взвизгивает, как будто ее самое ударили).


Никита.

Так я и покатился!.. В глазах огни пошли… Слышу: и купец мой застонал, и так этот купец застонал – нутренная моя вся поворотилась… а опосля уж ничего и не помню.


Пашка.

Чем же он тебя съездил-то – струментом каким, аль так?


Никита.

Надо полагать, закладкой.


Бубен.

Закладкой – беда! Меня раз в Москве на стенке

закладкой тоже приложил, так я год в больнице

вылежал, кажинный день помирать изготовлялся,

насилу отдыхал.


(Все встали из-за стола. Странник ложится на лавку).


Кухарка.

Как же ты, батюшка, очнулся-то?


Никита.

Очнулся-то я в лесу, с дороги-то они нас в лес сволокли. Утренничком меня прохватило, ровно бы маленько я и очувствовался. Хочу головушку поднять – моченьки моей нету. Стал купца обзывать: господин купец, господин купец! А купец мой ничуть. Дополз я к нему, а уж он Богу душу отдал и лица на нем распознать нельзя. (Кухарка утирает слезы). Ну, думаю, и мне, должно, в дремучем лесу помирать надо: в останный раз хошь Богу помолюсь за родителев. Уцепился за дерево, встал, да опять, ровно сноп, ударился. В полдни кое-как выполз на дорогу-то; гляжу: тарантас мой в канаву спихнули и кожу с его всю ободрали…


Роман.

А домой как ты попал, батюшка?


Никита.

Проезжий один барин доставил.


Бубен (взглянув в окно).

Уж и туча же, братцы, какая лютая заходит! Беспременно гроза будет.


Пашка (расстилая по полу армяк).

А и, братцы, эта гроза! Нас однова в лесу застала, дрова мы рубили… страсть! Как ударила молонья в сосну, вот надо быть зубом дерево-то перекусила.


Бубен.

Потому стрела у ей оченно тонкая… у молоньи-то!… И никуда ты от ей не уйдешь. И ежели тебе от грозы помереть нужно, так ты от грозы и помрешь.


Роман.

Помереть, голубчик, от всего можно.


Бубен.

Это точно, что… как не помереть.


Странница.

Завсегда к этому готовиться надо.


Странник (сквозь сон).

В помышлении держать.


Бубен (значительно).

Верно!


Странник.

Ходим мы по разным местам, а не знаем, где наша смерть будет.


Пашка (зевая).

Где ни на есть, тетушка, а уж помрешь, помяни ты мое слово. (Раздается удар грома; все крестятся). Лешему-то теперича смерть! (Молчание).


Бубен.

А что?


Пашка.

Оченно он грозы боится. Уж теперь он под деревом жмется.


Бубен (ложится на пол).

Не любит!


Пашка.

Она его теперича по лесу-то гоняет. Ты, тетушка, леших-то видала ли?


Странница.

Где их, батюшка, видеть.


Пашка.

Мы раз видели: одна ноздря у него, а спины нету.


Роман.

Полно врать-то, дурацкой твой разум!


Пашка.

Сейчас умереть, Роман Игнатьич, кого хошь спроси. Он только показывается не всякому, а кого ежели оченно любит.


Никита.

Что ж, ребята, я запрягать пойду.


Бубен.

С Богом!


Никита.

А вы утром?


Пашка.

Мы чем свет.


Никита.

За хлеб за соль…


Роман.

Ступай, справляйся.


Странница.

С меня, хозяин, с неимущей, что положите?


Роман.

Что с тебя класть? Класть с тебя нечего. Богу за нас помолись.


Странник.

Спаси тебя, Господи, раб Божий.


Роман.

Ну, ребята, спать чтобы у меня крепче…


Пашка.

На счет этого, Роман Игнатьич, не сумлевайся, вплоть до петухов проспим. Спать нашему брату оченно в пользу.


Страницы книги >> 1
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации