Текст книги "Прятки по-взрослому. Выживает умнейший"

– Знаете, – внезапно сказал, не оборачиваясь, Белянчиков, – когда мне позвонили и сказали, что Рита умерла, что ее убили, первой моей мыслью в ту минуту было – «наконец-то…”.

Глебов онемел.

– Было много людей, не любивших ее – кто-то больше, кто-то меньше. Но поверьте – сильнее всех ее ненавидел я, – продолжал рассказывать президенту Белянчиков. Выглядело это до странного естественно, словно такое происходило не впервые – обычный такой разговор начистоту с портретом. – Когда мы развелись с… ее матерью, Рите уже было почти пятнадцать. Далеко не ребенок, согласитесь. Это мальчишки даже в восемнадцать еще дети бестолковые, а девочки в пятнадцать…

Он скрестил руки за спиной и продолжал после небольшой паузы:

– Вы видели это шоу – когда люди за стеклом пытаются жить, как ни в чем не бывало? Видели? Так вот, жизнь любого публичного человека в России – это точно такое же шоу. А я, к сожалению, человек публичный. Рита сделала всю мою, последовавшую после развода, жизнь одним нескончаемым шоу. Не буду стенать и плакаться, что женились мы без любви, по необходимости или по расчету. Нет, любовь у меня с моей женой была, настоящая. И дочка, которая от этой любви родилась, была сокровищем и счастьем.

Он покачал головой, словно сомневался в собственных словах:

– Так продолжалось десять лет, может, даже немногим больше. А потом любовь уступила место привычке. Тогда еще не сильно следили за начальством – а мы оба были начальство! И мы стали изменять друг другу, аккуратно и тихо, скрывая измены даже не столько от равнодушной ко всему половины, сколько от коллег по работе. Кто первый предложил развестись? Не помню. Скорее всего, я. Просто потому, что привык в семье принимать окончательные решения. Да это и не важно. Последние три года семьи просто уже не было – соседи в коммунальной квартитре, причем, даже не слишком дружные… уже даже и не сожители.

Голос его стал строже:

– Развод для Риты не стал неожиданностью – почти взрослый человек уже была. Конечно, она осталась с матерью, а я ушел. Кстати, тогда я свою теперешнюю жену еще не знал – уходил в гостиницу, благо, с жильем заместитель главы городской администрации таких хлопот как … простой смертный… не знает. Некоторое время Рита встречалась со мной, общалась так, как будто ничего не случилось. Некоторое время…. Все кончилось в тот день, когда я решил жениться во второй раз. Рита начала изощренно мстить. Она просто превратила мою фамилию в половую тряпку.

В каких только интригах и скандалах она не принимала участие! Все сходило ей с рук – абсолютно все! Думаете, это я ее тянул? Нет! Однажды я даже сказал начальнику полиции – посадите ее! А он мне ответил – тогда в людях закончится уважение к власти.

Он понурился, словно ощутил на плечах тяжелую ношу:

– Она неплохо окончила школу и практически сама поступила в местный университет. Начала взрослую жизнь. Если из школы мне никогда не звонили – как-то сами справлялись, то из университета информация шла непрерывным потоком. Да! Как раз наступила мода на всевозможные тусовки, презентации… что там еще бывает? Стали открываться ночные клубы, и уж в них-то Маргарита развернулась по полной. Я безропотно оплачивал все ее выходки. Конечно, пробовал перекрывать денежный краник, но тогда она начинала брать в долг умопомрачительные суммы, многие из которых мне нужно было возвращать не как человеку, а как чиновнику…. Поэтому я снова перешел на оплату ее сумасбродств – выходило дешевле.

Воздействовать на нее не было никакой возможности. Тогда я нашел другой способ влияния – стал воздействовать на ее окружение. Знаете поговорку – короля делает свита? Вот такая свита и сделала из Маргариты местную королеву. Это не я, это они…. Я беседовал с отдельными «придворными», запугивал их, подкупал, так что в некоторых случаях масштабы бесчинств удавалось уменьшить.

Я отправлял ее на самые экзотические курорты, куда сам бы никогда не поехал из-за дороговизны! Я очень хотел, чтобы она утомилась, но энергия в ней была бесконечной. И тогда я возненавидел ее. Знаете, от хронического раздражения до ненависти оказалось совсем недалеко – года три или четыре…

Роман Федорович развернулся на каблуках и посмотрел Андрею в глаза.

– Вы сейчас стоите и думаете – чего это старый чинодрал так со мной откровенничает, правда? – он покривил уголок рта в усмешке. – Поверьте, причина проста и банальна – вы единственный человек на свете, кто не сможет использовать информацию о моей личной жизни в своих корыстных целях! К тому же, вы – мертвы. Так что, совсем я не рассопливился перед вами, а использую вас в своих личных целях, – он неожиданно тяжело вздохнул. – Если бы вы знали, как я устал жить за стеклом, делясь своими бедами только с этим вот портретом.

– Ну да, – согласился Глебов, – чего от покойника таиться. Мы, покойники, народ молчаливый, все тайны обычно с собой уносим.

– Не ерничайте, – жестко ответил Белянчиков, – иначе разговор у нас с вами тут же и закончится. Почему вы решили, что ваша теория произошедшего выглядит правдоподобнее полицейской? Во всяком случае, для меня?

– Но ведь разговариваете со мной. Личные тайны, вон, поведали.

– Это просто потому, что следующего раза поплакаться живому человеку у меня может и не быть. Так вот, время и моя стойкость лишили Риту смысла мстить дальше. Но и отказаться от уже привычного образа жизни она тоже не могла. И мы заключили негласный договор: я оплачиваю ее расходы, а она старается их не раздувать. Но в последний месяц она трижды брала у меня большие суммы, пока не исчезла.

– Наркотики? – спросил Глебов.

Белянчиков отвел взгляд и пожал плечами:

– Не знаю. Хотелось бы думать, что нет. Но… не было у нее никаких покупок, поездок, необычных вечеринок – ничего такого, что хоть как-то объяснило бы такие траты. Ничего. Вот и весь мой рассказ – в ответ на ваш. Мы квиты?

– А что мне дает ваш рассказ? – горько спросил Андрей. – Сознание, что не одному мне хреново на этом свете? Так я не идиот, понимаю, что есть еще бомжи, инвалиды, невинно осужденные и просто малооплачиваемые соотечественники. И многим даже хуже.

– А что ваш рассказ дает мне? – тут же отпарировал Белянчиков. – Кроме информации, что вы, якобы, не виноваты? И на что мне эта ваша информация вообще?

– Да, – согласился Глебов, – раз вы ненавидели свою дочь, вам должно быть совершенно безразлично, кто ее убил. Ошибочка вышла, Роман Федорович, извините, что побеспокоил. Пойду, что ли, пока вы полицию не вызвали.

– Не беспокойтесь, не вызову. Я ведь не договорил.

Белянчиков снова привычно повернулся к портрету и опустил голову.

– Со смертью Риты в мою жизнь должно было прийти облегчение. Я же ненавидел ее! Идут дни, но облегчения нет. Оказывается, я ненавидел ее образ жизни…. А дочку, Ритку-Маргаритку, как любил, так и люблю! Кроме того, я достаточно опытный чиновник, чтобы суметь уловить в докладах моих… ну, скажем, друзей из полиции определенную фальшь. Поэтому я не вызвал охрану при вашем появлении. Поэтому я вас выслушал. Поэтому я готов разговаривать с вами дальше.

Он повернулся, сел за стол и посмотрел на Глебова поверх экрана ноутбука:

– Зачем вы пришли, Андрей Иванович? Ведь не просто поплакаться забрели к безутешному отцу? Что вам нужно?

– Роман Федорович, так уж получилось, что именно вы отдали приказ повесить на меня убийство вашей дочери. Вольно или невольно – не знаю. И только вы можете отдать приказ снять его с меня. По-моему, это очевидно.

Белянчиков долго смотрел на Глебова немигающим взглядом, но Андрей уже справился с первоначальной слабостью и не смутился.

– Забавно, – наконец заговорил Белянчиков, – вы всерьез так думаете? Не говоря о том, что я вообще в принципе не могу отдать приказ начальнику полиции или прокурору…. Вы действительно считаете, что я приказал схватить и сгноить в тюрьме совершенно неизвестного мне человека, без суда и следствия? Забавно.

– Ничего забавного. Возможно, я не так выразился, но смысл передал верно. До опознания трупа со мной беседовали совершенно нормально, а когда выяснили, что это – ваша дочь, я из свидетеля превратился в обвиняемого. Мгновенно.

– Генерал позвонил мне лично, – проговорил Белянчиков. – Сказал, что дочь нашли убитой, передал соболезнования, обещал сделать все возможное и невозможное, чтобы отыскать и покарать негодяя. Я всего лишь ответил что-то типа – сделайте милость, и повесил трубку. Все. А наутро мне сообщили, что преступник уже задержан и дает признательные показания.

– И вас не удивило, что преступник так быстро нашелся?

– Честно говоря, нет. Во всяком случае тогда. Поверьте, было совсем не до того – опознание, подготовка похорон, непрерывные соболезнования. Покажусь циничным, но мне было глубоко плевать, как там дела у обвиняемого. А насчет быстроты – иногда наши органы очень эффективно работают.

– Да уж…

– Потом похороны. Поминки – дурацкая традиция сидеть и выслушивать от незнакомых людей рассказы о покойнике. Домой вернулся совершенно разбитым, первый раз в жизни пил корвалол. Утром на совещании у мэра встретил прокурора, просто так спросил про расследование. Надо же ведь было поинтересоваться хотя бы из вежливости. А он и огорошил – преступник погиб при попытке к бегству, дело закрыто, жертва отомщена. Так и сказал – жертва отомщена!

– И вы…

– А Что я? Да, я опытный бюрократ, я чувствую подтекст в любом разговоре. Особенно, когда без каких-либо намеков с моей стороны мне внезапно принесли уголовное дело – просто для ознакомления. Очень симпатичное дело – все расписано, сфотографировано, запротоколировано, сшито очень аккуратно… белыми, кстати, нитками. Оттуда я и узнал, что вас звали…, то есть, зовут Андрей Иванович Глебов. И фотография ваша там была, так что вы еще только зашли в кабинет, а я вас сразу узнал. Признаюсь – сильно удивился, ведь вы же умерли! А потом вспомнил, что тело так и не было найдено. И тогда удивился еще раз – зачем покойнику переть на рожон?

– Да не хочу я быть покойником! – взорвался Андрей, – как вы не понимаете? Да, вам тяжело – у вас погибла дочь. Но, если бы вы были слесарем или даже инженером, никто бы и не подумал хватать меня и делать козлом отпущения! Следствие шло бы своим чередом, преступника искали по правилам сыска. Я нашел его за двое суток! Один! Без малейшего опыта в розыске! Так неужели профессионалы не сделали бы то же самое, только быстрее и по всем правилам? Это ведь даже не ошибка – это прямой подлог, должностное преступление! Сколько специалистов МВД приняли участие в этом фарсе ради одной только фразы – спите спокойно, Роман Федорович, жертва отомщена! Так если ради вас они организовали такое, значит, и назад повернуть смогут. Поэтому я к вам и пришел. Прикажите им – пусть меня реабилитируют. Пожалуйста!

– Посмертно? – усмехнулся Белянчиков.

– Пожизненно!

– Знаете, Андрей Иванович, я могу в этом городе почти все, – Белянчиков снова встал из-за стола и начал вышагивать по клеткам паркета. – Да что там прибедняться – абсолютно все, вплоть до самого жуткого криминала. Кроме одной вещи: я не могу оживлять мертвых. Я в местном лесу большая шишка, но не Бог.

Но я же не мертвый!

– Что из того? Как мне помочь вам? Вы же думали об этом – скажите, даже интересно.

– Сказать в полиции, чтобы отстали от меня и арестовали настоящего убийцу.

Белянчиков сделал еще несколько шагов, вернулся к Глебову, заглянул ему в глаза:

– Дайте мне сейчас честное слово, что ваш обвиняемый на сто процентов именно тот, кто убил Маргариту! Что, если вы ошибаетесь? Что, если в жернова правосудия вновь попадет невиновный, только в этот раз уже не вы? Вы сами-то как – спокойно спать будете?

– А я и не говорю – нате, берите тепленького, – огрызнулся Андрей, – мне только того и надо, чтобы следствие провели по-честному! Если я неправ – пусть докажут! Действительно, мы с ним сейчас в равных условиях, вернее, меня в разработку возьмут, стоит только появиться, а на него внимания не обратят, пока… – он осекся от неожиданно появившейся мысли, – наркотики! Пусть его служба наркоконтроля проверит! А там и убийство выплывет само собой!

Неожиданно на столе Белянчикова замигала лампочка интеркома и встревоженный голос секретарши спросил:

– Роман Федорович, у вас все в порядке? Мастер еще работает?

– Все нормально, Оксана, – ответил Белянчиков и улыбнулся Глебову. – Волнуется, что слишком долго вы у меня кондиционер изучаете.

– Да, люди еще невесть что подумают, – согласился Андрей.

Белянчиков перестал улыбаться:

– Что мне до того, что подумают люди? Эти люди…. Пусть думают что хотят, – он снова улыбнулся, – а мы им сейчас еще головоломку подкинем!

Он нажал кнопку интеркома и произнес:

– Оксана, сооруди-ка нам с гражданином пару кофе… как полагается, с ассортиментом.

– Поняла.

– Сейчас добрая половина администрации с ума сойдет, пытаясь понять, что связывает меня и простого рабочего, – усмехнулся Белянчиков.

– Подумают, что мы школьные друзья.

– Ну, да. Только в этом случае либо вы – вундеркинд и учились классов на семь старше своего возраста, либо я был хроническим второгодником.

Открылась дверь, вошла секретарша с красиво сервированным подносом. По кабинету разнесся запах хорошего кофе.

Оксана с нескрываемым любопытством оглядела Глебова, словно не видела его до этого в приемной.

– Роман Федорович, – сказала она, – там к вам Прилепко просится. Что сказать?

– Прилепко записан на завтра. Вот пусть и приходит завтра. Спасибо, Оксана, дальше мы уж как-нибудь сами за собой поухаживаем.

– Вера Петровна звонила, просила подписать договор.

– После обеда принеси, подпишу. Все, иди.

Они молча пили кофе, притворившись на время единомышленниками. Все главное было сказано. Оставалось уточнить некоторые нюансы.

– Я не смогу прямо просить прокурора о новом рассмотрении дела, – сказал Белянчиков.

– Почему?

– Просить – значит, оказаться в зависимом положении. Я слишком долго и мучительно выстраивал свой шесток в этом мире, чтобы отдать свою независимость.

– Значит, для меня выхода нет?

– Ну почему…. Выход есть всегда. Воскресить человека я не могу, а вот помочь появиться на свет – без проблем! Выпишем вам новый паспорт, поправим буковку – были Глебов, станете Хлебов…. Это совсем другой уровень – мои помощники справятся сами, без меня.

– А мое прошлое? У меня, между прочим, московская прописка!

– Московская? Это серьезная потеря. Ладно. Можно сделать справку, что вы паспорт потеряли… или его украли. Поедете в Москву, там выпишут новый.

– Ну да… я ж теперь во всех базах данных как покойник числюсь…. Кто мне в Москве паспорт выдаст? Еще арестуют… все по тому же делу.

– Знаете что? Давайте вернемся к нашей беседе дня через два. Я посоветуюсь с грамотными людьми, может, что и придумается насчет вашего дела. Вот, – Белянчиков протянул Андрею бумажку, – это мой личный мобильный телефон. Звоните в любое время дня и ночи – всегда отвечу, если, конечно, не на совещании сижу.

– И что мне теперь делать?

– Что хотите. Можете ждать моих действий, можете ехать в свою Москву.

Белянчиков поднялся с кресла и Глебов понял, что время, отпущенное чиновником на эту беседу, истекло. Пора уходить. Чего добился? Непонятно…

– Да, кстати, – произнес Белянчиков вслед уходящему Андрею, – возможно, вы сейчас думаете, что своим рассказом убедили меня в своей невиновности. Ошибаетесь. Просто я допускаю, что полиция может ошибаться и выдавать желаемое за действительное. Да и не выглядите вы коварным интриганом, чтобы убить мою дочь, а потом втереться ко мне в доверие и обмануть весь мир…. А вторая причина – то, что вы живы. Получается – жертва не отомщена. Я очень хочу отомстить. Если вы невиновны – настоящий убийца избежит наказания. Я не могу этого допустить. Я ломал хребты даже за простые насмешки над моей фамилией, а здесь – дочь.

– Хотите, я скажу вам имя убийцы? – спросил Андрей, – даже адрес могу назвать…

– Нет! – поспешно сказал Белянчиков, – не искушайте. Я невольно поверю вам и начну ненавидеть этого человека. А если вы ошибаетесь?

– Хорошо, продолжайте по инерции ненавидеть меня.

– Что толку вас ненавидеть? Вы же и так уже покойник.

Глебов не стал прощаться, вышел из кабинета и пошел по коридору к парадной лестнице.

– Андрей Иванович! – раздался голос Белянчикова. – Лесенку забыли. Мне чужого не нужно.

Андрей молча вернулся в кабинет, взял стремянку и сумку. Тетрадь с расчетами бросил на стол – вдруг пригодится кому. Белянчиков так же стоял в дверях кабинета, и его лицо снова выглядело бесстрастным.

Навстречу Глебову по коридору шли дружной группой мужчины в строгих костюмах – торопились на совещание. Неожиданно один из мужчин замер, пристально разглядывая Глебова.

Андрей поднял голову – перед ним стоял ошарашенный донельзя Вова Качан. Решение созрело мгновенно.

– Делай вид, будто мы незнакомы, – трагическим шепотом скомандовал бизнесмену Глебов, – угощай меня сигаретой.

– Я не курю, – сдавленным голосом ответил Качан.

– Тогда дай мне денег, что ли… на нас уже оглядываются!

Словно загипнотизированный, Качан достал из кармана бумажник, вытащил из него какую-то купюру и протянул Андрею.

– Смотри, о нашей встрече никому, понял?

– Понял, – ответил бизнесмен, хотя глаза его говорили совершенно обратное.

– Служба такая, – веско сказал Андрей, – ладно, иди. И никому обо мне… особенно Боцману!

Выйдя на улицу через центральный вход на правах своего человека, Глебов разглядел скомканную в кулаке купюру – пятьсот рублей. Не густо. Может быть, стоило попросить денег у Белянчикова, хотя бы на дорогу до Москвы? Дал бы, наверное…

Никаких особых мыслей сейчас не было. Ну, прорвался к вице-мэру. Ну, поговорил с ним, объяснил ситуацию, раскрыл глаза и так далее. И что? Результат есть? Кроме личного телефона всесильного, как казалось еще сегодня утром, чиновника, он так ничего и не получил. Как там говорил дядя Яким в камере? Вокруг одни враги? И кроме себя самого, никто не поможет.

– Слышь, мужик, стремянку не продаешь? – спросил кто-то сбоку.

Глебов огляделся и обнаружил, что бродит по рядам так называемого «птичьего» рынка, проще говоря, обычной барахолки, где все желающие продают то, что им либо не нужно, либо на водку не хватает…

– Продаю, – не раздумывая, ответил Андрей и через пару минут уже шел быстрым шагом к остановке троллейбуса, пряча в карман вырученные за стремянку деньги.

Оставался всего один человек, который мог вернуть его к прежней жизни. Только он мог заявить в любом кабинете о полной невиновности Глебова, и только ему одному должны были поверить все без исключения.

Имелась лишь одна загвоздка – этот человек совершенно не желал спасать Андрея. По совершенно понятной причине – ведь тогда он сам садился бы за решетку.

Тем не менее, Андрей был полон лютой решимости уговорить Витю Очкуна – студента пединститута, химика и изготовителя наркотиков – поменяться с ним местами. Любой ценой. Любыми средствами. Любым способом.

Единственное препятствие заключалось в том, что живет сейчас студент на даче, и с охраной. Как бы его оттуда выкурить?

С другой стороны, что толку голову ломать – надо ехать и на месте разбираться! Подумаешь – охрана! Как говорили комсомольские работники в дни его молодости – и не такие дела заваливали. Вспомнить бы еще, когда там ближайшая электричка?

Джентльмен у дачи

Электричка несла Андрея прочь от города, в дачный мир – мир маленьких домиков, собранного урожая и брошенных за ненадобностью кошек и собак.

В отличие от прошлого раза, вагон был почти пуст. Отсюда следовало, что дачный сезон все-таки завершился. Редкие попутчики ехали с чемоданами и огромными клетчатыми сумками.

Глебов размышлял. В последнее время его навязчиво преследовала мысль, что все происходящее с ним – либо сон, либо манипуляции какого-то высшего существа, решившего таким странным образом развлечься.

Начало истории выглядело правдоподобно – возвращение, убийство, даже арест. А вот дальше начиналось непонятное. Удачный побег, оружие в руки, деньги от адвоката… ну, ладно, можно списать на случайности. А результаты поисков убийцы? Захотелось ему пойти в магазин – и вспомнил металлист студента. Захотелось сходить в казино – первая же девка выболтала то, что нужно. Только подумал про институт – на тебе, студент собственной персоной! Теперь дача…. Не слишком ли много совпадений?

А с другой стороны, любая попытка найти помощь оборачивается тупиком. Словно кто-то играл с ним, как сытый кот с мышью, то отпуская вроде бы на волю, но тут же обрубая все пути к бегству. При мысли об этом, Андрею показалось, что он почти различает где-то вдали чью-то издевательскую ухмылку.

– Слышь, ты, – сквозь зубы с ненавистью процедил Глебов, – не знаю, белый ты или черный, но я твоей игрушкой быть не желаю! Обложил, да? Хорошо! Раз никто не поможет – сам себе помогу. За ноги этого студента в полицию притащу…

За раздумьями о странностях своей судьбы Андрей едва не проехал нужную станцию. Выскочил торопливо, путаясь в ремне сумки, рукавах плаща и ведре и тут же столкнулся с полицейским.

– А документики ваши можно посмотреть? – пытливо заглядывая в глаза, спросил полицейский.

Паспорт лежал во внутреннем кармане куртки. Уже даже почти не чужой. Но днем лицо Андрея Ивановича Глебова вполне могло не совпасть с фотографией Сергея Сергеевича Горбенко, и проверять схожесть с помощью полиции не хотелось совершенно.

– Зачем мне документы на даче? – ответил вопросом на вопрос Андрей.

– Положено носить с собой, – нестрого сказал полицейский, – дача своя или так?

– Тещина… попрятать послала все ценное, что забрать не смогли.

Полицейский еще раз внимательно оглядел Глебова, неловко то ли козырнул, то ли муху отпугнул, и медленно побрел по перрону. Андрей тут же подхватил вещи и тоже пошел. Но в другую сторону.

С полчаса он бродил вокруг заветной дачи, словно волк вокруг стада овец, но так ничего и не придумал. Мыслей вообще не было – в голове царил полный сумбур.

Тогда Андрей принял промежуточное решение – найти место для обдумывания плана. Место должно было быть где-то неподалеку и иметь хоть какие-нибудь удобства. Говоря простым языком, он решил присмотреть себе дачу. На время.

Участки, с территории которых бешено лаяли брошенные четвероногие охранники, Глебов отвергал сразу. Остальные пристально рассматривались на предмет удобности. Критериев отбора было несколько – подальше от заселенных домиков, поближе к объекту, высокий забор и несложный замок.

В конце концов, он остановился на наиболее приемлемом варианте, выгодно отличавшемся от остальных еще и тем, что задняя часть участка за туалетом упиралась в широкую лесополосу, то есть, соседи были только слева и справа.

Андрей без каких-либо угрызений совести в два приема скрутил навесной замок и вошел внутрь. Народный фольклор частенько упоминал о различных смертоносных ловушках, которые расставляют на непрошеных гостей хозяева дач. Слава богу, ничего нет. Дача как дача – внутри старая мебель, перевезенная из городской квартиры еще при расцвете социализма, две комнатки размером с двуспальную кровать каждая, ни чердака, ни погреба – то, что нужно. И от дачи студента минут пять неспешного хода.

Еще раз внимательно оглядевшись, Андрей уничтожил все свои следы у калитки, обошел массив вокруг и проник на облюбованную дачу уже со стороны лесополосы. На всякий случай.

Электричество уже отключили, но в хозяйских закромах нашлась толстая свеча, спички, продавленный диван был накрыт огромным ватным одеялом – жить можно. Осталось только позаботиться о продуктах питания.

Выезжая из города, Глебов накупил себе всякой ерунды – колбасную нарезку, батон, несколько шоколадок. Единственное, чего не учел – полное отсутствие питьевой воды. Даже колодца во дворе не было. Зато под столом обнаружился огромный настоящий самовар, при виде которого пить захотелось просто ужасно.

– Вообще-то, в моем положении конспиратора воду можно добывать и из луж, – сказал сам себе Андрей и поморщился. – Но если пить из лужи, можно либо стать козленочком, либо подцепить расстройство желудка, а в моем положении ни то, ни другое мне не подходит. Сколько до ближайшей деревни? Километра два-три? Обернусь мигом, пока еще светло.

Еще раз обыскав свои новые апартаменты на предмет полезных вещей, он очень обрадовался, обнаружив в плохо закрытом сарае старый велосипед. Шины более-менее накачаны, цепь почти натянута – значит, не придется тащиться пешком!

Велосипед ехал по раскисшей от дождей грунтовке плохо. Если же свернуть на поросшую желтой травой обочину, он вообще начинал скользить, словно на коньках. Так что, уже минут через пятнадцать Глебов ругал себя последними словами за лень и пижонство.

Озабоченный управлением транспортным средством, он не обратил никакого внимания на группу подростков, осваивавших на спортивного вида велосипедах без сидений рискованные кульбиты и прыжки через канаву неподалеку.

Старательно вглядываясь в дорогу не дальше метра впереди колеса, он пытался вычислять глубины попадавшихся луж, что удавалось крайне редко.

Тяжелое слитное дыхание за спиной Андрей поначалу даже не заметил, занятый своими трудностями. Лишь когда один из подростков промчался мимо, обдав его грязными брызгами, он постарался принять правее, но как назло впереди оказалась глубокая промоина, так что пришлось снова выезжать на середину дороги.

– Эй, мужик, вали на хрен! – молодой еще не окрепший голос заставил Глебова вздрогнуть и прийти в себя.

Он затравленно огляделся и увидел, что обогнавший его подросток уже развернулся и стоял сейчас, запирая собой дорогу в месте, которое объехать по обочине было нельзя – с одной стороны овраг, с другой колючие кусты вплотную к колее.

Сзади умело крутили педали еще двое подростков, лица у них были далеко не доброжелательные. Еще дальше неторопливо катил себе последний подросток – из тех, что никогда не боятся опоздать…. И чего, спрашивается, непонятного…

– Карманы сам выворачивай, урод! – крикнул тот, что перекрыл дорогу. Андрей остановился метрах в трех от него, путаясь в полах дождевика слез со своего железного коня. Где-то в глубине души тоненько запела-зазвенела какая-то струна. И оборвалась. Андрей почувствовал, как его захлестывает волна спокойного, рассудительного, расчетливого бешенства. Он коротким движением перебросил сумку за спину, потом приподнял велосипед и без замаха внезапно метнул его в догонявших подростков, зная наверняка, что накроет обоих. Так и вышло.

Велосипед еще только повис на головах у подростков, а Андрей уже развернулся и шел к тому, что перекрывал дорогу. Выражение жестокости юного лица еще не успело смениться удивлением, как Глебов правой рукой ухватился за руль, а левой, что было силы, нанес открытой ладонью обычную пощечину. Парень дернул головой, закатил глаза и мягко осел в лужу под ногами. Нокаут, гадать нечего.

Странное, незнакомое доселе чувство вело Андрея дальше. Он четко различал звуки и краски, каждая мышца тела была готова выполнить любое его желание. Боль в отбитой ладони, как ни странно, была приятной, и он с усмешкой подумал между прочим, что, кажется, готов понять мазохистов, тут же удивившись, что может думать о посторонних вещах.

Андрей подошел к барахтающимся и стонущим под велосипедом подросткам и безжалостно встал обеими ногами на колышущуюся раму. Стоны усилились, превратились в крики.

– Все, отец – ты победил, – раздался спокойный голос, в котором не было унижения или раскаяния – только безграничное уважение сильного к более сильному.

Произнесший эти слова подросток был тем самым неторопливым велосипедистом – скорее всего, атаманом.

– Ошибка вышла, отец, – так же спокойно продолжил он, – прости. Обознались.

Глебов подумал немного и сошел с кучи из подростков и велосипедов.

– Новых попыток не будет? – удивительно, но даже дыхание не сбилось.

– Клянусь.

– По зубам добычу выбирать надо, – неожиданно для самого себя сказал вдруг Андрей, но парень не удивился, только склонил голову в согласии:

– Говорю же – обознались. Ты, отец, извини, но со спины показалось, что – по зубам…

Они помолчали немного, глядя друг другу в глаза, потом Андрей, как ни в чем не бывало, спросил, кивнув в сторону уже видневшейся деревни:

– Магазин в этой вашей дыре есть?

– Есть, – не удивившись, ответил парень, – грабить будешь?

– Делать мне нечего! – оскорбился Андрей, а парень понятливо закивал – ну да, действительно, нечего делать – такому человеку и грабить деревенский магазин…

Глебов поднял свой велосипед, легонько пнул заматерившегося было подростка из лежавших под ногами – очень удобно для пинка, кстати. Подошел к нокаутированному, осмотрел внимательно – дышит, зараза, и лежит естественно – значит, без членовредительства обошлось. Отъехав метров двадцать, не выдержал и оглянулся – трое поддерживали одного и смотрели ему вслед так, как смотрели бы молодые волки, получившие взбучку от матерого бирюка – почти с любовью…

То ли дорога перед самой деревней была суше и ровнее, то ли Глебов совладал, наконец, со своенравным, хоть и железным, конем, но остаток пути до магазина показался намного легче начала.

Андрей поставил велосипед у крыльца и зашел внутрь.

– Вода есть? – спросил он каким-то жестяным голосом, раздраженную одним его появлением, продавщицу.

Продавщица набрала полную грудь воздуха, взглянула ему прямо в глаза, с тихим посвистом выпустила воздух обратно, молча ушла в подсобку и вынесла пятилитровую пластиковую канистру.

– Две, – сказал Андрей, помолчал и добавил только одно слово, произнесенное все тем же лишенным интонации жестяным голосом, – пожалуйста.

Продавщица только вздохнула, снова нырнула в подсобку, потом аккуратно отсчитала сдачу, и даже попыталась улыбнуться на прощанье. Получилось фальшиво.

Глебов пил чай, заваренный прямо в самоваре с добавлением всевозможных сушеных трав, найденных здесь же, и думал.

Пружина интеллигентности, сжимавшаяся последние дни под тяжестью событий, лопнула. Андрей прекрасно отдавал себе отчет, что если бы подростки полезли в драку, он бы их убил. Да, защищая свою жизнь. Да, они бы его не пожалели, если бы смогли одолеть.

Он поймал себя на мысли, что не рассматривает их как детей – только как противников. Вот и за забором дачи спрятался противник. Раз уж с детьми нет желания миндальничать, что тогда говорить о тех, кто вооружен лучше него.

– Как там дядя Яким говорил? Цитирую по памяти, – произнес вслух Андрей, – в драке побеждает тот, кто к ней лучше готов. По-моему, так…. Я-то к драке готов на все сто, а вы? Вы хоть знаете, что скоро будет драка, а?

Наступившее утро не принесло обычного раньше интеллигентского раскаяния во вчерашних поступках. Наоборот, Андрей вылез из-под тяжелого, пахнущего пылью одеяла, полный решимости довести дело до конца – то есть, студента до следственного изолятора.