Текст книги "Два гения и одно злодейство"

НАСТУПИЛО ЗАВТРА, 22 ОКТЯБРЯ

День выдался пасмурный. Тимур встретил босса и охранников в аэропорту, с видимой неохотой уступил место водителя Лехе. «И чего это Таран постоянно рвется за руль? – с неудовольствием думал Тимур, глядя на Леху. – Он телохранитель, а добровольно пашет за водилу. Прощай, «Форд»! Тимур-джан так привык к нему, полюбил, как родного!»

Ставров сел вперед – это его законное место, Кеша с Тимуром сзади. Выехали на шоссе, помчались по ровной дороге к городу.

– Новости по нашему делу есть, сиротка? – поинтересовался Леха.

– Есть новости, обнаружены факты, – ответил Тимур, впервые не обидевшись на кличку «сиротка», а позволив себе пренебрежительное отношение к Тарану, что выразилось во взгляде и откровенном фырканье в сторону телохранителя.

– Удалось отыскать мотоциклиста? – недоверчиво спросил Ставров, оглянувшись.

– Босс, ты требуешь невозможного! – воскликнул Тимур, взмахнув руками. – Я не волшебник, я только учусь, а ученье хоть и свет, но проходит в сумерках…

– Кончай каркать впустую, – осадил грубо Леха. – Выкладывай суть.

– Мне с большим трудом через знакомых удалось собрать байкеров. Неделя ушла на сбор! Ну, наехало их в условленное место видимо-невидимо. Я им: то да се, приметы выложил. Они с нашим мотоциклистом не тусуются, но заверили, что по цепочке сообщат, если тот им встретится. Да, босс, я награду обещал тому, кто наведет на след мотоциклиста. Далее. Из твоего рассказа, босс, и, отталкиваясь от недавних событий, я понял, что существуют загадочные, фантастические явления. Решил проверить, так ли это, и удостоверился в чистейшем вымысле суеверного народа…

– Излагай короче и доступно, – перебил Леха.

– Короче? Пожалуйста, – развел в стороны руки Тимур, задев Кешу, который локтем отбил руку, даже не посмотрев в его сторону. – Она жива.

– Кто? – не понял Ставров, да и Леха не понял.

– Глазкова, или Ставрова! Как тебе нравится, так и называй, – доложил Тимур и торжествующе улыбнулся: мол, ну как вам мое расследование?

– Жива?! – обалдел Леха. – Не может быть!

– Запросто может, – ухмыльнулся Тимур. – Я ездил в психушку, там ничего нового не разузнал, кроме интересного случая из области фантастики. В одно и то же время, когда сбежали наши психи и сгорели по собственной инициативе, в соседней деревне пропали двое. Я побывал в деревне, ну, у женщины, муж и дочь которой пропали. До сих пор не найдены тела отца с дочерью и автомобиль «Лада». Улавливаете? Они ехали из города по той же дороге и, по моим подсчетам, а позднее и проверкам, в то же время достигли места, где сгорели психи. То есть пара психов и пара на автомобиле встретились. Сечете? Брошенная канистра на месте так называемого самосожжения как раз и подсказала мне, что была остановлена машина, пассажиры убиты и затем сожжены. Ну, а наша парочка смылась на «Ладе», здорово инсценировав собственную смерть.

– Невероятно, – потрясенно произнес Ставров.

– Согласен, – кивнул Тимур. – Меня в психушку погнали подписи на документах, они поставлены одной рукой. Ты отдай документы, босс, на экспертизу. Подписи будут Глазковой, вот посмотришь. Потом, ведь не делали… как это? Ну, когда трупы в лабораториях исследуют?

– Идентификация? – подсказал Ставров.

– А хрен ее знает. Короче, такое исследование штука дорогая, фактов было достаточно, чтобы выписать свидетельства о смерти: тапочка, отпечатки пальцев психа на канистре и двери, сгоревшие до неузнаваемости трупы мужчины и женщины. А на поиски отца и дочери кинулись только тридцать первого декабря, аж через три дня. К тому же жили они в соседней деревне, поэтому одно с другим не связали. Все очень просто. Да, побывал я у брата психа. Неделей позже после побега тот сгорел в собственном доме, не просто сгорел, а взорвался. Соседи рассказали. Трезвенник брат, видимо, случайно напился и не заметил утечки газа. Ну, может, суп решил разогреть, открыл конфорки, зажечь забыл. Одна необъяснимая, на мой взгляд, деталь: пожар бушевал до взрыва. А по идее, должно было сначала рвануть, а потом гореть. Или я не прав? Значит, брат себя сначала подпалил, а потом уж взорвался.

– Ты подозреваешь, что его прикончил родной брат из психушки? – спросил с сомнением Ставров.

– Здесь я пас, – ответил Тимур. – Я просто изложил факты. И еще. Поищи все документы, принадлежащие твоей мачехе, они же должны храниться у тебя в доме?

– Уже искал, – сказал Ставров.

– И не нашел! – догадался Тимур. – Я так и знал. Она выкрала их. И знаешь, почему так подумал? Твой отец отписал ей свое имущество. А перед смертью из банка забрал крупную сумму денег. Возможно, он эти деньги положил, к примеру, в заграничный банк. А она, как наследница, могла их получить, имея соответствующие документы.

– Толковый ты, – похвалил удивленный Леха.

– Да, я с детства отличался умственным развитием, – похвастал Тимур.

– Из твоего рассказа следует, что мотоциклист и женщина, столкнувшая Алису с лестницы, это и есть психи? – наконец дошло до Лехи. – Ему-то зачем ввязываться?

– Ты, Леха, не знаешь ее, – угрюмо сказал Ставров. – Это такая тварь… обработает кого угодно, даже придурка. Да и некому больше. Что ж, многое теперь прояснилось.

– Думаю, им деваться друг от друга некуда, вдвоем сподручнее, – с видом знатока заявил Тимур. – Основная масса людей терпеть не может одиночества. А они натворили ого-го сколько, дорожка у них одна теперь. Кстати, он парень приметный, на лице от…

– Легок на помине, – прервал беспокойно Леха, – за нами едет. Кеша, приготовься. Ну, теперь не уйдет от нас!

Ставров, Кеша и Тимур оглянулись, Таран же сосредоточился на управлении. Действительно, за «Фордом» мчался знакомый мотоциклист, расстояние между ними сокращалось. Кеша, доставая пистолет, оглянулся еще раз:

– Леха, у него пассажир сзади.

Тимур нервно заерзал. Да, мотоциклист тот самый, в знакомом шлеме, сзади него сидел… не разобрать, шлем закрывал полностью голову и лицо второго. Впрочем, у водителя фигура крупнее, а у пассажира мельче.

– Пассажир женщина, – взвизгнул Тимур, не спуская завороженных глаз с мотоцикла. Этот парень – почти легенда, профессионал в своем роде, хоть и придурок, поэтому вызывал у представителя криминального мира уважение и ужас. Так мастерски, с холодным расчетом уничтожать людей способна лишь машина для убийств.

Лина, сидя сзади Лазаря, обхватила его туловище руками. Она не понимала, зачем ему понадобилось средь бела дня ехать к аэропорту, затаиться в зарослях вдоль дороги и ждать. На ее вопросы он отвечал, что приготовил ей нечто очень забавное. Когда же Лазарь выехал из укрытия и помчался за автомобилем Ставрова, она не на шутку испугалась:

– Что ты хочешь сделать?

– Держись и смотри, – отозвался он, набирая скорость.

Пальцы Лины до боли вцепились в куртку Лазаря. Они приближались к «Форду» все ближе и ближе, а скорость Лазарь не убавлял. «Он сумасшедший, – в панике подумала она. – Он хочет всех убить. И меня тоже. Боже мой, мы столкнемся…»

Кеша развернулся, уперся спиной в сиденье, на котором сидел Ставров, а коленями в заднее сиденье. Он начал высовывать руку с пистолетом и голову в окно, но Тимур, схватив его за руку, потянул на себя:

– Нельзя! День же! Ты ненормальный? Нас заметут!

– Отцепись! – заорал Кеша.

Мотоцикл и автомобиль разделяло уже метров пятнадцать. Кеша все же оттолкнул Тимура, выругавшись. Вдруг мотоциклист вынул пистолет…

– Берегись! У него пушка! – завизжал Тимур, ложась на сиденье и согласный теперь прикончить преследователей сию минуту. – Сделайте что-нибудь! Стреляйте!

– Стреляй, Кеша! – приказал Ставров.

Однако мотоциклист выстрелил первым. Автомобиль повело зигзагами, потому что пуля попала в заднее колесо, а скорость была сто км в час, здесь же не город. Кеша выстрелил вторым, но мотоциклист благополучно отстал. Леха нажал на тормоза, выкручивая руль, и, не справившись с управлением, чуть не столкнулся со встречным грузовиком. Вильнув в сторону и удачно обойдя грузовик, машина по инерции выехала на обочину, затем нырнула в кювет. «Форд» перевернулся три раза, встал на колеса и врезался носом в густые кусты на пригорке.

Лазарь затормозил на месте аварии, поставил ступни на землю и некоторое время следил за «Фордом», пытаясь уловить там движение. Тщетно.

– Уезжай отсюда, – глухо сказала Лина. – Уезжай быстрее!

Мотоцикл умчался.

Тимур оклемался первым, почесывал ушибленное место на голове, болело все тело. Оглядев салон с неподвижными людьми, вновь пережил ужас, который испытал, переворачиваясь. Ставров, Леха и Кеша не шевелились. Тимура затрясло, стучали зубы, челюсти просто клацали друг о друга, не подчиняясь воле. Он позвал Леху чужим голосом, тот ни гугу. С трудом выбрался из машины через окно – заклинило дверь. Ноги, как не свои, подкашивались. Тимур оглянулся на авто и почувствовал внутри пустоту, будто внутренности куда-то делись. Зрелище было жуткое. Появилось ощущение, что машину жевал большой зверь, но не проглотил, а выплюнул. Люди в автомобиле так и не приходили в себя. Погибли! Вот так не стало сразу троих? Повезло одному ему?

Вдруг обнаружил, что сидит, упираясь руками в землю, пальцы сжимали сухую траву. Болели руки, плечи, спина. Когда переворачивались, Тимур вцепился в край сиденья, его и не кидало, а ушибы получил от Кеши, тот едва не раздавил его. Тимур еще некоторое время приходил в себя, сидя на сырой земле. Но что-то же и предпринять надо! Нельзя оставлять трех человек без помощи, возможно, они еще живы.

Он пополз по пригорку вверх на четвереньках, так как ноги отказывались идти, а на шоссе принялся махать руками, стоя на коленях.

– Помогите! – протягивал руки к проезжающим машинам, а голос не вырывался из горла, только хрипы. – Помогите… хоть кто-нибудь… помогите…

ЧАС СПУСТЯ

Дома Лина тяжело опустилась на стул, не глядя на Лазаря, а он стал перед ней, ожидая приговора. Не выдержав паузы, нервно воскликнул:

– Долго ты будешь молчать?

– Это было неразумно, – наконец выдавила она, подняв на него глаза.

– Почему? – набычился он. Не предполагал, что Лина будет недовольна приключением. – Ты же все равно хочешь его убить.

– Да, хочу, – нотки злобы прозвучали в устах обычно нежной и мягкой Лины. – Но в последнюю свою минуту он должен знать, что это я. Он должен видеть меня, как ты сейчас видишь, стоять напротив и сжиматься от ужаса и оттого, что бессилен.

– Лина, он не дурак, – раздражался и Лазарь. – Ты не слушала меня, но Алису не стоило трогать. Он мог догадаться, что это ты. Возможно, уже ведет целенаправленные поиски. В таком случае разумнее узел разрубить одним махом.

– Теперь неважно. Машина перевернулась три раза, ее смяло, он, скорее всего, погиб. Нет, я не так хотела поквитаться с ним, не так. Он заслужил мучений.

Лазарь притянул ее к себе, Лина обняла его за бедра, прижалась лицом к животу:

– Ты подвергал себя опасности. Тебя могли застрелить.

– Пули не попадут в меня.

– Глупый, я боюсь за тебя. У меня, кроме тебя, никого нет.

Лазарь поднял ее со стула, прижал к себе. У него тоже никого нет, кроме Лины. И все же не понять ее, ведь удалось разом покончить со Ставровым, к чему глупая, опасная игра? Он не видел смысла в ее поступках.

– Обещай мне разузнать, жив он или нет, – прошептала она, теперь уткнувшись лицом в его плечо. – Я позвоню тебе, а ты обещай…

Он отстранил ее от себя, внимательно буравил взглядом, пытаясь заглянуть внутрь, прочесть в глазах то, что недоговаривала или скрывала. Лина не прятала взгляд, напротив, смотрела на Лазаря открыто и с надеждой. Он вновь прижал ее к себе, сокрушенно сказал:

– Не понимаю тебя, не понимаю. С противником расправляются, не предупреждая его, когда поставлена цель – уничтожить. Ты же даешь ему повод и время искать причины, так нельзя. Может, у тебя другие цели, о которых мне не говоришь?

– Ты же знаешь… – Она попыталась вырваться, но он только крепче сжал ее.

– Молчи, Лина, молчи. Я знаю, что ты скажешь, но слова твои меня уже не убеждают. Я устал так жить. Ты постоянно в отлучке, я один. Я не могу уехать, у меня нет документов, я никто, и меня вроде бы нет. Но я есть, Лина, есть, слышишь? И когда думаю о тебе, меня многое настораживает. Слишком долго нахожусь один, поэтому начинаю подозревать тебя…

– Нет, нет, нет… – Она с жаром стала целовать его лицо. – Нет, ты не должен так думать, не должен. Я не оставлю тебя…

– Может быть, – сказал он задумчиво и грустно.

Часть четвертая
ОШИБКА ЗА ОШИБКОЙ

ПРЕДМЕСТЬЕ ПАРИЖА, 28 ОКТЯБРЯ

Полин не появлялась, не звонила. Он грустил. Грустила и погода, частенько принимался идти дождь, но почти сразу переставал. Мысли о Полин становились все тревожней. Правда, не хотел думать, что с ней что-то случилось. Она задерживается – уговаривал себя. Почему же не звонит?

Луизу писать закончил, дорабатывал фон, прописывал детали, а в общем, работа готова. Луиза приходила по привычке на сеанс, только теперь просиживала на стуле, не отвлекая Володьку, он же приступил к новой работе. Писал, забывая поесть и отдохнуть, спохватывался далеко за полночь, падал на софу, а ранним утром вновь стоял у мольберта. Луиза заходила без стука, долго стояла в дверях, потом садилась на стул и замирала, будто он писал ее. Проголодавшись, шла на кухню, готовила примитивную еду, приносила Володьке. Тот, не глядя, брал, заглатывал, не замечая вкуса и забывая поблагодарить заботливую Луизу.

Пруха пошла, как называл такие периоды Володька. Только успевай смешивать на палитре краски и переносить в смеси тонов на холст. А в голове в это время рождалась масса идей, как добиться выразительности, какой ширины и длины должен быть мазок, как придать картине воздушность.

На холсте постепенно вырисовывалась обнаженная молодая женщина. Она вошла в реку с прозрачной водой почти по пояс и обернулась. На сизом небе вспыхнула радуга, лучи яркого света пронзили облака, достали до самой земли и врезались в реку, а кругом зелень, воздух и прохлада. Молодая женщина – часть этого хрупкого мира, без нее станет сиротливо. Она дотронулась рукой до груди, растирая холодную воду, второй поправляет мокрые волосы, с которых стекает вода. Волосы прилипли ко лбу, к щекам, обвились вокруг шеи, скользнули по плечам, как тогда у Полин. Собственно, это и есть Полин. Задача состояла в том, чтобы поймать миг, сиюминутность, когда она обернулась. Это удалось. И взгляд – зовущий, плотский взгляд во время их близости, вместе с тем пугливый, этот взгляд завлекает и дразнит. Где она?

Несколько раз хватался за телефон и бросал. Боялся услышать беззаботный голос Полин, боялся разозлиться и наговорить кучу гадостей. Наконец на одиннадцатый день набрал номер, услышав автоответчик, выпалил:

– Если ты не приедешь, я умру.

Сразу пожалел о сказанном. Ну что за бред? Надо было бросить пару дежурных фраз, прикинуться бодрячком и сказать, что скоро помрет от голода, пусть поторопится с приездом. И все. Так нет же, умудрился высказаться, как в низкопробной мелодраме. Глупо. Однако точно.

Перед сидевшим в задумчивости Володькой остановилась Луиза с подносом. Чай и бутерброды. Он забрал поднос, поставил на стол и взял руку Луизы с темными пятнами и вздутыми от тяжелой работы венами. Глядя на сухую кисть, тихо начал:

– Ты не знаешь, Луиза, до чего бывает паскудно. Зачем я встретил ее? Мне нравилось быть одному, полагаться только на себя, делать что угодно… Я был… как бы сказать?.. Ну да! Свободным! Знаешь, это можно назвать счастьем. Никому не быть обязанным, ни от кого не зависеть. Не всегда удавалось поесть. А в Париже рылся в мусорных баках в богатых кварталах по ночам. Однажды нашел полкурицы… кто-то выбросил… жлобы. Я был нищим со всех сторон, сейчас тоже, но тогда я жил и дышал. Вдруг встречаю Полин. Она вошла в меня как-то сразу… там, в галерее, внутри дернулось что-то… с тех пор и дергается. Однажды ночью… Это не рассказать, я попробую написать… Только теперь без Полин все не то. Не та земля, не то небо, не та еда, не тот я. Самое паршивое, я знаю, что без нее так и останется не то.

Володька замолчал, тяжело вздохнул, поднял голову и… испугался. По лицу Луизы текли слезы. Вряд ли она поняла смысл слов, сказанных Володькой, но, по-видимому, Луиза обладала тем чутьем, которое способно понять на любом языке, когда человеку плохо, и откликнуться хотя бы слезами. Луиза плакала, потому что жалела Володьку. Он торопливо принялся успокаивать ее:

– Ты чего? Маленькая, глупенькая Луиза, плюнь. Я просто так говорил, лишь бы языком трепать… Ты чего ревешь, дурочка? Ты же все равно не понимаешь! Да нет… это я дурак. Ты-то как раз понимаешь… Ты самая jolie (красивая) на свете, Луиза.

Растроганный не меньше ее, в порыве благодарности поцеловал руку, которую не выпускал, с грязными ногтями, с почерневшими трещинами, поцеловал нежно, как целуют руки матери или близкой женщине. Сентиментально. Володька ужасно сентиментальный, а таковым слыть стыдно, посему обычно надевает маску пофигиста в смеси с простачком. С Луизой можно быть собой… еще с Полин…

Луиза вырвалась и убежала. Сегодня не придет больше. Володька один. Он ненавидит теперь одиночество.

На следующий день после обеда снаружи завизжали тормоза. Еще не открылась дверь, а Володька знал наверняка – это Полин. Луиза приподнялась со стула, разволновалась. Волновался и он. Полин вошла в желтом дождевике, в повязанном на голове и вокруг шеи легком шарфе и солнцезащитных очках, остановилась на пороге:

– Здравствуй, Володя.

Он остолбенел. Холодное «Здравствуй, Володя»…

– Привет, – разочарованно протянул он. – Почему в дверях стоишь? Проходи.

Полин села в кресло, откинулась на спинку, посмотрела на Луизу. Та по обыкновению тут же сбежала. Полин молчала, Володька смотрел на нее, ждал.

– Луиза привязалась к тебе, – сказала Полин, снимая очки.

Глаза уставшие, печальные. Что-то не то, не так… Может, у нее неприятности? Володька присел перед Полин, прикоснулся губами к ладони. После такого поцелуя должна растаять. Полин не таяла.

– Ты обещала приехать через три дня…

– Прости, у меня было много неотложных дел. Как работа?

– Нормально. Сейчас покажу.

Привлек ее, как мечтал, Полин отстранилась:

– Володя… Надо поговорить…

Он сразу потух – угадал, о чем хотела поговорить Полин, интуиция подсказала, что все кончено.

– Понимаешь, то, что между нами произошло… – И она отвела в сторону глаза. – …в общем, так не должно быть… Я виновата и прошу у тебя прощения.

– Может, ты все-таки объяснишь, почему такая перемена? – резко бросил Володька и стал похож на ежа, выпустившего колючки.

– Просто я хорошо подумала.

– А, понятно. Достоевщина наехала?

– Называй как хочешь. Мне тридцать три года, тебе двадцать три…

– Выходит, я виноват, что родился на десять лет позже?

– Нет, виновата я. Я не должна была распускаться. Возможно, сейчас между нами не видно разницы, хотя она видна, но пройдет немного времени, и ты сам убедишься… Тогда мне будет тяжелее, чем тебе сейчас… Я не хочу привязываться…

– Ах, вон ты чего боишься! Что я тебя когда-нибудь брошу? Ты всегда так, заранее выстраиваешь цепь неприятностей?

– Володя, до тебя у меня была жизнь, о которой ты ничего не знаешь. Я прожила нелучший период, от которого не могу освободиться и сегодня. Прошлое на меня давит. Я взрослая женщина, уставшая, и не смогу дать тебе того, чего ты заслуживаешь…

– Мне не надо ничего давать! Отпусти себя, остальное я возьму сам!

– Ты талантливый художник, очень талантливый. Я хочу помочь тебе. Должна же я сделать хоть одно стоящее дело. Когда ты станешь знаменитым – а ты станешь, у тебя есть все шансы, уж поверь мне, – ты по-иному посмотришь на мир. А с меня довольно разочарований, переживаний… Я хочу покоя. Тебе надо сейчас много работать, и ничто не должно отвлекать. Позже устроим твою выставку, я договорюсь. А мы будем считать, что между нами ничего не было. Так будет лучше.

– Я звонил, ты слушала?

– Да, поэтому и приехала.

– А без звонка не приехала б?

– Позже. – Очень великодушно с твоей стороны.

– Так мы договорились?

– Ты договорилась.

– Вот и хорошо. Когда покажешь картину?

– Попозже. Ты собиралась отдохнуть? Отдохни, а я подготовлюсь.

Она отправилась в ванную, а Володька поднялся к себе собрать вещи. Собирать-то нечего: рюкзак, гитара – остальное не его. Черканув несколько строк на листе для эскизов, бросил его на стол. Поставил на выгодное место накрытые холсты, последний раз взглянул на свои творения и ушел.

Просушив феном волосы, Полин оделась, спустилась вниз.

– Володя! Володя!

В доме тихо. Поднялась к нему, постучала. Тишина. Вошла. Комната пуста, словно здесь не жили. Что-то подсказало: шкаф. Пусто и там. С тревожными предчувствиями, сбегая по лестнице, заметила на столе одинокий лист.

«Полин, извини, но твой вариант не подходит мне. Ничего не было? Было!!! И было здорово, черт возьми, во всяком случае, для меня. Ты предлагаешь забыть? Это невозможно. Нет, теперь мне нужно либо все, либо ничего, поэтому ухожу. В твоей любимой Библии написано: все проходит. Я имею возможность проверить это на себе. Посмотри работы, их две. Жаль, не узнаю твоего мнения, оно важно для меня. И последнее. Не доверяй Владу, он из породы хищников. И не читай Достоевского. Желаю здравствовать. Владимир».

Сбросив покрывало с ближайшего холста, Полин ахнула. Да, Володька выполнил заказ. Не местную дурочку написал молодой художник из Росcии, а Юдифь. Ее окружают пески пустыни, растворяющиеся в сумерках. Где-то недалеко проходит праздник, отсветы огней попадают и на тело Юдифь, и на песок. Она одна. И сидит старая Юдифь у столба, бывшего когда-то деревом, глядя на праздник издали. Возможно, здесь был оазис, который захватили пески, но ведь и Юдифь была в молодости прекрасной, теперь же старуха, ждущая конца. Да, всему приходит конец. Конец просматривается во всей ее высохшей фигуре, костлявых руках, сморщенной коже. Ее тело когда-то восхищало, и сейчас, перед небытием, Юдифь обнажилась по пояс, долго изучала себя в зеркало, затем бросила его к ногам, оно ведь отражает не ту Юдифь. С ней остались лишь память да реликвии: заржавевший меч утопает острием в песке, а рукоятью прислонен к столбу, череп в руках – все, что осталось от Олоферна. Но память возвращает ее в былое, наполняя Юдифь гордостью. Она спасла свой народ, она совершила подвиг. Все проходит? Да, но не для нее. Она не забыла. А о ней забыли все, кроме смерти. Юдифь украсила себя бусами и браслетами, седые космы лентами, она встречает смерть с достоинством. Как победительница.

На втором полотне Полин узнала себя.

– Какая я дура!

Набросив дождевик, закрыла виллу. Положив ключ в тайник на случай, если Володька все же вернется, села в машину, завела мотор. Проехав несколько метров, резко затормозила: путь преградила Луиза. Словно сошедшая с картины Юдифь, Луиза смотрела в упор на Полин с тем самым достоинством, что и на полотне Володьки, а еще с осуждением и неприязнью. Может, и нелепо, но Полин съежилась под пристальным взглядом дурочки.

– Что ты хочешь, Луиза? – тихо спросила она.

– Ты злая. Ты очень, очень злая, – ровно, без эмоций сказала Луиза и ушла.

Некоторое время Полин так и сидела в машине с работающим мотором, сраженная жестокими словами Луизы.