Текст книги "PRO суверенную демократию"

Нужны ли суверенитету деньги? Конечно, нужны. Но здесь, наверное, начинается спор идеалистов и материалистов. Я, например, считаю, что всегда сначала замысел, сначала мотив, а потом инструмент. С этим не поспоришь. Да, в чем я согласен с либеральными нашими товарищами, так это в том, что суверенитет, особенно в русской традиции, в нашей идеологической матрице всегда ассоциируется с нашими немногочисленными союзниками в лице армии и флота. То есть имеет этакий военно-полицейский окрас. Думаю, что в современных обществах это тоже никуда не уходит и по-прежнему нужно. Но все-таки вопрос стоит уже не только в узком смысле обороноспособности – а скорее в комплексном плане, заставляя нас говорить о конкурентоспособности страны. Этот важный штрих напоминает нам, что речь все-таки идет не о суверенитете какого попало государства, а о суверенитете государства демократического. Мне кажется, что крайне важно об этом говорить, и разговор действительно не пустой. Я вообще считаю (и здесь тоже говорилось, что это следует подчеркнуть), что вопросы смыслообразования, вопросы терминов, проблемы «производства образов» – это признак действующей нации, которая имеет право называться «актором», действующим лицом истории. Если народ не производит сам образы и смыслы, если он не посылает сообщения другим народам, то он в политическом и культурном смысле в общем-то не существует. Понятно, почему мы относимся ко всему этому скептически после нашего сверхидеологизированного государства СССР, которое драматично ушло (может быть, даже еще не ушло) и, наверное, всегда вызывает дурные ассоциации. Но надо понять важность разговора. Мы в европейском дискурсе, из которого мы не выпадали даже в советские времена: что бы там ни говорили, но те идеи были вполне европейскими. Мы тоже должны об этом не забывать, в том числе когда дискутируем с нашими западными критиками. Мы должны иметь свой голос. Мы не думаем, что должны стремиться создать какую-то неслыханную экзотику и говорить какие-то «герметические» вещи, недоступные пониманию наших собеседников. Конечно, у нас должна быть своя версия политического языка. Иначе мы обречены быть просто слушателями. Но, как известно, кто не говорит, тот слушает. А тот, кто слушает, тот слушается. Если мы самостоятельный народ, мы должны участвовать в разговоре. Конечно, говорить мы должны приемлемым для наших собеседников тоном и тоже уметь слышать их. Плохо, если мы в России не создадим свой дискурс, свою публичную философию, собственную идеологию, приемлемую для большинства наших граждан (хотя бы для большинства, а желательно для всех). Я не говорю сейчас о государственной идеологии – я говорю, если угодно, об идеологии национальной.

Задача нашей культуры в широком смысле слова – создать свою систему образов и смыслов. Это поможет и поддерживать целостность нации, поскольку она административно держаться не может

Мне не нравится сам термин «национальная идея», он уже затертый и девальвированный, но о том, что он подразумевает, говорить надо. Иначе с нами не будут разговаривать, с нами не будут считаться: зачем разговаривать с немым? Поэтому задача нашей культуры в широком смысле слова – и в художественной ее части, и в политической – создать свою систему образов и смыслов. Это поможет и поддерживать целостность нации, поскольку она административно держаться не может. И сейчас она скорее скреплена, я бы сказал, на скорую административную руку, пусть и довольно сильную. Но это все временное. Жить, органично развиваться может только народ, имеющий целостное представление о себе и о том, кто мы, куда идем и зачем идем. Мне кажется, это самое главное в нашем разговоре, и об этом не нужно забывать.

Но я также вернусь к статье Валерия Дмитриевича. Я просто прочитаю ее финал: «Важно, чтобы эти изменения (изменения, я так понимаю, и внутри страны, и в мире. – B. C.) не заслоняли самого главного, во имя чего они проводятся, – человека с его правами и свободами». Я считаю, что у нас сейчас тоже идеологему «сбережение народа» расслышали очень однобоко – как поручение платить деньги рожающим женщинам. Такое указание президента действительно есть, и оно будет исполнено, и это очень правильно. Но «сбережение народа», мне кажется, – это целая философия. В ней содержится основа демократии. Сберегать людей, уважать достоинство каждого человека – именно отсюда вытекает все остальное. Поэтому и концепция суверенной демократии – это всего лишь одна из концепций, дело действительно не в термине. Но она апеллирует к достоинству и русского народа, и российской нации в целом. Она о достоинстве, о том, что мы есть. И мне кажется, это самое главное.

Валерий Зорькин: Я хотел бы еще несколько слов сказать в развитие нашей сегодняшней дискуссии.

Суверенитет и демократия имеют много оттенков. В юридическом смысле речь прежде всего идет о мере должного, то есть о праве. В частности, о государственном суверенитете – как о возможности государства самостоятельно и независимо от иных субъектов международного права определять свою внутреннюю и внешнюю политику. В жизни бывает всякое, есть и дурная практика, но этим не умаляется ценность права. Напротив, в борьбе за это должное мы как раз и обретаем свое право. Фактически состояние демократии может быть разным. Может быть искаженная, больная демократия. И есть разное фактическое состояние суверенитета. Я же говорил о демократии и суверенитете как о юридически должном – как общепризнанных принципах международно-правового миропорядка и одновременно как основополагающих принципах конституционно-правового строя России. С этой точки зрения российская демократия – суверенная, а суверенитет Российского государства – демократический. Оправданием современного суверенитета являются императивы демократии. Государственный суверенитет был закреплен в свое время Вестфалем в качестве системообразующего принципа миропорядка. В этом смысле ничего лучше Вестфальской системы, то есть взаимодействия и развития государств на основе принципа суверенитета, придумано не было и в перспективе не видится.

Лишь суверенитет дает формально юридически одинаковую, равную возможность всем государствам БЫТЬ в нынешнем мире

Разумеется, суверенитет не помещен в «политический холодильник». Он эволюционирует вместе с развитием государства и общества. Что такое Ялтинская система? Что такое ООН? Это не что иное, как модификация Вестфальской системы в новых условиях.

Лишь суверенитет дает формально юридически одинаковую, равную возможность всем государствам БЫТЬ в нынешнем мире. А как сами государства фактически реализуют этот принцип на практике – это вопрос практической политики, политического искусства. Здесь может быть по-разному, в том числе и в России – в рамках нашей Конституции. Де-факто сейчас уровень суверенности Соединенных Штатов и других стран, в том числе и России, видимо, разный. Но если мы будем отрицать государственный суверенитет как меру должного, как юридический принцип современного миропорядка, тогда судьбу России будут решать не в ней самой, а извне. Как это? На самом деле речь идет о принципе Версаля, модифицируемом в условиях глобального мира. Этот мир держится и должен держаться на этом принципе. Однако вспомните, что произошло с Югославией и Ираком.

Мы живем в интерпретированном глобальном мире. Мы никуда от этого не денемся. И как на заре Вестфальской системы страны жили по-разному, так и сейчас. И здесь уважаемый председательствующий справедливо заострял наше внимание на том, что критика современной системы объединенных суверенитетов появляется не на пустом месте. Потому что суверенное государство не справляется перед лицом новых вызовов и угроз, но от этого не утрачивается, а, напротив, возрастает значение суверенитета как системообразующего принципа современной демократии и правопорядка. Каждый раз, на каждом новом историческом этапе этот принцип приходит в новом обличье.

В глобализирующемся мире защита интересов государства требует объединения, а не разрушения суверенитетов

Именно поэтому в глобализирующемся мире защита интересов государства требует объединения, а не разрушения суверенитетов. Именно поэтому требуется адекватное осмысление такой основополагающей конституционной ценности, как демократический суверенитет, или суверенная демократия в нашей стране. Если Россия не будет утруждать себя выработкой практической, жизнеспособной концепции суверенитета и демократии, она уподобится кровельщику, у которого на огромной высоте закружилась голова: лететь вроде бы приятно, но внизу – асфальт.

Сергей Караганов: Блистательное завершение нашей дискуссии. Я хочу поблагодарить господина Фронина и господина Горбенко за то, что они собрали нас. По-моему, состоялась одна из самых интересных дискуссий за последнее время.

Владислав Фронин: Спасибо. В свою очередь хочу поздравить вас с окончанием летних каникул и стартом нового политического сезона. Мне кажется, в СМИ остро не хватает сейчас хороших площадок для политических дискуссий, и «Российская газета» готова взять на себя эту роль. Приглашаю вас к продолжению сотрудничества, а читателей – к продолжению дискуссии.

М. Шаймиев
СУДЬБЫ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ.

Национальная политическая модель: принципы и приоритеты

Современным российским реформам – пятнадцать лет. Вместе с горбачевской перестройкой «возраст» преобразований перевалил за два десятилетия. И чем больше времени проходит, тем все более очевидным становится, что самым важным и одновременно самым сложным направлением изменений государственной и общественной жизни является политическая реформа.

Пройдя через хаотические метания и период стабилизации, государство и общество стоят перед проблемой определения стратегии и направлений дальнейшего развития российской демократии.

Споры по этому поводу в отечественной истории идут не впервые, напротив, это своеобразная российская традиция. Каждый переломный период приводил к глубокому анализу путей развития страны, в ходе которого предлагались различные идеологические схемы и концепции.

Характерно, что как ранее, так и теперь дискуссия идет преимущественно не между сторонниками и противниками демократии. Предмет споров – выбор такой модели демократии, которая бы наиболее оптимально отражала реалии российской действительности, консолидировала бы общество.

Более того, на мой взгляд, в современной политической ситуации откровенные противники демократии в России находятся в явном меньшинстве, на обочине отечественного политического процесса. За развитие демократии в стране ратуют президент и федеральное правительство, обе палаты парламента, подавляющее большинство политических партий и общественных объединений, религиозные организации, средства массовой информации, региональные и местные власти.

И вместе с тем палитра мнений относительно перспектив демократического строительства в стране достаточно разнообразна, что делает дискуссию особенно оживленной и важной.

Анализировать незавершенные процессы всегда непросто. В этой связи мне вспоминается разговор с известным татарским драматургом Туфаном Миннуллиным. Дело было в разгар перестройки. Я сказал ему, что для писателей наступила горячая пора для творчества, поскольку общество стремительно меняется и появляются новые сюжеты и темы. На что услышал довольно-таки неожиданный ответ: нет, для того чтобы появились глубокие произведения о новой жизни, нужно время, ситуация должна устояться, должны сформироваться оценки пройденного пути.

К сожалению, в отличие от художников политики и управленцы не имеют такой возможности. Диагностировать текущее состояние общества и предлагать конкретные рецепты развития – их обязанность. Они постоянно находятся как бы в этом процессе.

И в этом отношении Владислав Сурков, выдвинув идею суверенной демократии относительно современного этапа развития России, сделал достаточно смелый и ответственный шаг, завязал предметную и содержательную дискуссию.

Естественно, что прошли те времена, когда все, что произносилось с кремлевского Олимпа, воспринималось как истина в последней инстанции. Высказывания Суркова стали предметом довольно-таки острой полемики.

Но даже критики сурковских выступлений признают, что в идеологической практике давно не было столь последовательного и концептуального изложения оценок недавнего прошлого, современного этапа и перспектив развития политической системы нашей страны.

ИДЕТ ЛИ ОТКАТ ОТ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ?

Россия скатывается к авторитаризму – об этом все назойливее твердят «доброжелатели» России по обеим сторонам Атлантики. И отдельные лица, и большие организации ведут счет российским прегрешениям против демократии, причем объем претензий стремительно растет. Что ж, учителей в этой сфере нам всегда хватало.

Обвинения России в антидемократизме являются отражением беспокойства некоторых влиятельных кругов на Западе относительно новой политики России, формой борьбы с ней

Самостоятельность, которую Россия все ярче проявляет в международных делах, естественна для ее нынешнего геополитического положения. Преодолев в основном внутренний кризис, наша страна стремится вернуть себе утраченные позиции на международной арене, стать равноправным членом сообщества демократических государств. На этом фоне обвинения России в антидемократизме являются не чем иным, как отражением беспокойства некоторых влиятельных кругов на Западе относительно этой новой политики России, формой борьбы с ней.

Таковы законы большой политики. В аналогичном положении объекта критики в прошлом оказывались и другие страны. Например, Франция во времена генерала де Голля также настаивала на своем праве на собственный путь развития. Оставаясь частью западного мира, Франция в 60-е годы прошлого века перестала бездумно плыть в фарватере политики США. Суверенность французской демократии выразилась в Конституции Пятой Республики с ее исключительно сильной президентской властью, реформировании партийной системы, выходе страны из военной организации НАТО, самостоятельном строительстве вооруженных сил, сближении с Советским Союзом и ряде других инициатив. Деголлевскую Францию тогда тоже резко критиковали, в том числе и за авторитаризм, но в принципиальном плане это ничего не изменило.

Как мне думается, задача российского политического класса и общественного мнения – не оправдываться перед кем-то, а спокойно прорабатывать приоритеты дальнейшего развития.

А для этого чрезвычайно важно определиться в базовых понятиях. Прежде всего речь идет о смысле самого определения «демократия».

Как любое общественное устройство, демократия представляет собой сплав теории и практики. Современная политическая наука выделяет такие классические демократические принципы, как свободные выборы и демократические свободы, парламентаризм и разделение властей, многопартийность и уважение прав оппозиции.

Однако говоря о будущем российской демократии, необходимо ответить и на вопрос: а существует ли идеальная практика реализации этих принципов, условно говоря – типовая модель демократии?

Как известно, мыслить и действовать по заранее разработанной схеме, шаблону, штампу намного проще. Однако даже в областях, далеких от идеологии и политики, это удается далеко не всегда.

В частности, существует набор строгих архитектурно-строительных норм. Все знают, что в строительстве широко распространены типовые проекты. По ним строят жилые дома и производственные корпуса. Так вот, любой типовой проект перед началом строительства необходимо «привязать» к рельефу местности, учесть качество грунта, соблюсти архитектурный облик окружающего пространства, предусмотреть массу иных особенностей.

В реальной жизни, на мой взгляд, так же обстоят дела и с демократией. Ее принципы, безусловно, относятся к числу общечеловеческих достижений, а практика, исходя из условий реализации, исключительно разнообразна.

Афинский полис времен Перикла, самоуправление в швейцарском кантоне, британский парламент – это все демократия.

Со времени выхода книги Алексиса де Токвиля «О демократии в Америке» пристальное внимание уделяется изучению заокеанской модели политического устройства.

До сих пор многие ученые по-прежнему выделяют особенности демократического устройства Старого и Нового Света. Ведь что бы ни говорили, строить демократию в США, как говорится, с чистого листа было в чем-то проще. Причем сам Токвиль, говоря о достижениях американской демократии, подчеркивал: «Я далек от мысли, что мы должны следовать примеру американской демократии и копировать средства, которыми она воспользовалась для достижения своей цели. Мне хорошо известно, как сильно влияет на политическое устройство страны ее природа и история, и я считал бы великим несчастьем для человечества повсеместное однообразие форм свободы».

Практика реализации демократических принципов сторонниками различных политических течений в отдельных государствах привнесла в нашу жизнь и расширенную терминологию применительно к демократии, которая отражает те или иные специфичные черты ее реализации

Другой аспект. Демократия – стремительно развивающийся институт. Как-то забылось, что всеобщее избирательное право было распространено на женщин совсем недавно – в XX веке. Еще позднее к участию в выборах различного уровня стали допускаться иностранные граждане, а из Скандинавии в мировой демократической практике закрепился институт омбудсменов.

Кроме того, практика реализации демократических принципов сторонниками различных политических течений в отдельных государствах привнесла в нашу жизнь и расширенную терминологию применительно к демократии, которая отражает те или иные специфичные черты ее реализации. Сегодня на слуху такие понятия, как либеральная и социальная демократия, англосаксонская, французская, германская и другие ее модели.

Причем уровень развития национальных моделей демократии, как и суверенный рейтинг государств, определяет их место и роль в современной системе международных политических и экономических отношений.

Таким образом, современная демократия прошла огромный путь от политик Аристотеля до социального государства, закрепленного в Конституции объединенной Европы.

Что дала мировому опыту демократии Россия? Некоторым такой вопрос покажется неуместным. Не только западный человек, но и многие наши соотечественники воспринимают отечественный политический опыт как преемственность тираний от Ивана Грозного до Сталина.

Однако такой подход является весьма однобоким и поверхностным. Древний вечевой строй, земские соборы, демократический суд XIX столетия – все это было в истории нашей страны. Недавно в России отметили столетие парламентаризма. Можно вспомнить и о том, что около 90 лет тому назад прошли первые всеобщие равные и прямые выборы во Всероссийское учредительное собрание.

Российский коммунизм был отрицанием традиционной западной модели демократии. Однако даже на заре советской власти ее вожди не отрекались от демократии в принципе, говоря о ее новом типе. А уже спустя двадцать лет после Октябрьской революции в Конституции 1936 года произошло формальное восстановление классических норм и принципов демократии.

Конечно, речь вовсе не идет о реабилитации советской системы, которую нередко называли постдемократией или «сверхдемократией», но и не учитывать политический опыт нескольких десятилетий было бы также ошибочно.

В девяностые годы прошлого века Россия, отказавшись от коммунизма, вступила на путь реформ, который многие упрощенно понимали как слепое копирование, в том числе и политических институтов, политического опыта других стран, прежде всего развитых. Результаты получились в основном негативные. Престиж власти пал. Снизилась эффективность государственного управления. Дело дошло даже до того, что само понятие демократии стало неоднозначно восприниматься людьми.

Поэтому сегодня идет не откат от демократии, а формирование национальной модели демократии, которая бы наиболее адекватно отражала особенности взаимоотношений власти и народа в России.

Сегодня идет не откат от демократии, а формирование национальной модели демократии, которая бы наиболее адекватно отражала особенности взаимоотношений власти и народа в России

Назовем ли процесс национальной моделью демократии, суверенной демократией, российским путем к демократии или еще как – содержание одно: это наш путь к общечеловеческим демократическим ценностям. Путь сложный, но преодолимый через обеспечение единства в многонациональной и многоконфессиональной Российской Федерации.