Текст книги "Союз двух сердец"

Глава 7

Шатти удрученно созерцала телефон-автомат, вновь и вновь перебирая в уме знакомые цифры, но так и не решаясь набрать номер. Она нарочно ушла со шхуны с утра пораньше, пока Кеннет еще спал. Отчего-то ей не хотелось, чтобы он присутствовал при столь важном для нее разговоре.

Отец наверняка на работе. Граф Кэссилис в отличие от своих аристократических предков времени зря не теряет. А мать скорее всего проснется еще не скоро. Так что времени у нее достаточно, чтобы растрогать Бидди своим жалостным рассказом и переманить старушку на свою сторону.

Собравшись с духом, Шатти принялась крутить тугой диск. Послышались гудки, и молодая женщина затаила дыхание. Трубку сняли на третьем гудке.

– Резиденция Кэссилисов.

– Бидди!

– Да, слушаю. – Домоправительница вдруг умолкла и резко вдохнула. – Мисс Шарлотта?

Шатти до боли закусила нижнюю губу, в глазах защипало. Какую, оказывается, власть имеет над нею привычный с детства голос! Как старалась она выстроить для себя новую жизнь… и вот, по первому же слову, готова вернуться к прежней, отказаться от свободы, заработанной столь дорогой ценой!

– Да, это я, – пролепетала она.

– Ох, Господи милосердный, мисс Шарлотта! Секундочку, я позову вашу маму. Она тут, в гостиной.

– Нет-нет! – испуганно вскрикнула Шатти.

Но было уже поздно. Где-то на заднем плане верная Бидди громко призывала графиню Кэссилис. Рука Шатти непроизвольно потянулась к аппарату: в любую минуту она нажмет на рычаг, и разговор прервется. Она в безопасности… в полной безопасности…

Несколько секунд спустя в трубке послышался взволнованный голос леди Элизабет.

– Шарлотта! Шарлотта, доченька, где ты?

Только не вешай трубку, прошу тебя! Я же просто поговорить с тобой хочу! Доченька, мы так по тебе соскучились. Мы ночей не спим, волнуемся, гадаем, где ты. С тобой все в порядке?

Пожалуй, разговор лучше не затягивать, прикинула про себя Шатти. Наверняка есть способ отследить любой звонок. Глазом моргнуть не успеешь, как в Арброт нагрянут детективы.

– Все в порядке, мамочка. Я звоню, чтобы сказать: тревожиться обо мне не нужно. У меня все замечательно.

– Родная, но мы же себя не помним от тревоги! Особенно Эдам, бедняжка. Он…

– Мама, я не выйду замуж за Эдама. Я не люблю его. Я знаю, вам он нравится, но мне нет. Так что давай сразу расставим все точки над «i».

– Как скажешь, девочка моя, только вернись домой! – умоляла мать. – Мы все уладим.

Ну какое без тебя Рождество? И дедушка все время про тебя спрашивает. Он очень болен, не знаю, доживет ли до следующего Рождества.

Эта новость произвела впечатление отрезвляющей пощечины. Дыхание у Шатти перехватило, сердце чуть не остановилось.

– Дедушка болен? – Она вдохнула глубже, но тщетно: грудь словно сдавило железным обручем. – Что с ним?

– Что-то вроде сердечного приступа. Врачи с точностью сказать не могут. Но ему очень плохо.

И ты ему нужна, родная.

– Я… не знаю, мама. Может, я и вернусь. Я… я правда не знаю. Я перезвоню.

Трясущимися пальцами Шатти повесила трубку на рычаг и тут же отдернула руку, словно обжегшись. Вот тебе и паспорт! Ни в какую Бретань она конечно же не поедет.

Шатти в задумчивости потерла лоб ладонью, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Способны ли ее родители сослаться на несуществующие недуги и воспользоваться восьмидесятилетним стариком в качестве предлога, чтобы заманить ее домой? Проверить можно лишь одним способом – вернуться домой.

Она выбежала из телефонной будки и поспешила назад, на шхуну. Ворвалась в каюту для экипажа, схватила свой чемодан, раскрыла его прямо на полу и на цыпочках прокралась в каюту Кеннета за вещами. Тот еще спал – одна рука свисает до полу, волосы растрепались, одеяло съехало, являя взгляду загорелое, мускулистое бедро.

Шатти собрала разбросанные по стульям вещи, схватила со столика часы и так же неслышно вернулась обратно. Она понятия не имела, надолго ли задержится в Эдинбурге, но на пару дней «экипировки» у нее хватит. Косметика, зубная щетка, чистое белье… Шатти выдвинула из-под койки ящик для одеял и достала бумажник. В нем она прятала свои «сокровища» от хозяина шхуны. У нее на руках – больше ста фунтов. Этого должно хватить на поезд до Эдинбурга, на такси и на ночлег в дешевом мотеле при необходимости.

Молодая женщина в спешке оделась и запихнула бумажник в карман джинсов. Закрыла чемодан и, повернувшись к двери, замерла.

В дверях стоял Кеннет и, скрестив руки на груди, с нескрываемым любопытством наблюдал за ее действиями.

– Что, собственно, происходит? – осведомился он, протирая заспанные глаза. Из одежды на нем были только старые джинсы и носки.

– Я… я должна уехать, – пробормотала Шатти, протискиваясь мимо него с чемоданом в руках.

– Куда уехать?

– В Эдинбург. У меня там дело.

Кеннет поспешил вслед за нею.

– Что еще за дело такое? Ты едешь за паспортом?

– Нет! – бросила Шатти через плечо, оглядывая салон в поисках сумочки. – Это связано с дедушкой… Говорят, он очень болен. Мне необходимо с ним повидаться. Я должна знать, что с ним.

Нахмурившись, Кеннет посмотрел на настенные часы.

– Я поеду с тобой. Дай мне пару минут на то, чтобы одеться, и мы отправимся вместе.

– Нет, – покачала головой Шатти. – Я поеду одна. Так надо.

– А когда ты вернешься? – снова спросил Кеннет.

– Не знаю, – отозвалась молодая женщина, продевая руки в рукава куртки. Конечно же сумочка обнаружилась под ней.

– Но ведь ты вернешься? – не на шутку встревожился Кеннет.

Шатти молча поднялась на палубу. И только там повернулась лицом к нему и призналась:

– Не знаю. Ничего не могу сказать наверняка, пока не увижусь с дедушкой.

Лэверок выругался себе под нос, стремительно преодолел разделяющее их расстояние, обнял лицо молодой женщины ладонями и, глядя ей в глаза, медленно и отчетливо произнес:

– Я тебя не отпущу. – Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы. – Не можешь же ты так просто взять и уйти. Что, если ты вообще не вернешься?

– Я должна поехать, – твердо ответила Шатти.

– Зачем? Чтобы тебя насильно вернули к прежней жизни? У нас впереди – будущее, от которого просто дух захватывает. Мы принадлежим друг другу.

– Если с дедушкой что-нибудь случится, а я с ним даже поговорить не успею, я себе этого никогда не прощу. Всю жизнь я им восхищалась, хотела стать на него похожей. Мне необходимо рассказать дедушке, что произошло со мной за эти шесть месяцев. Успокоить его, заверить, что со мной все хорошо.

Мгновение Кеннет молча глядел на молодую женщину. Затем лицо его смягчилось.

– По крайней мере, дай я тебя до станции подброшу. Я за две минуты оденусь, обещаю.

И он со всех ног бросился обратно в каюту.

Шатти словно приросла к месту. Дожидаясь возвращения любимого, она разглядывала шхуну так, словно пыталась запомнить каждую мельчайшую подробность. На нее вдруг накатило тревожное предчувствие, что «Морского ястреба» она уже не увидит.

Не прошло и двух минут, как Кеннет возвратился полностью одетый. Он отобрал у молодой женщины чемодан, помог ей сойти на пирс. Шатти отчаянно хотелось задержаться хоть на минуту, оглядеться по сторонам еще раз, прислушаться к поскрипыванию снастей и к глухому плеску волн, замереть в объятиях Кеннета и напоследок насладиться теплом и ощущением безопасности. Но она лишь упрямо твердила про себя, что вернется, непременно вернется. Они с Кеннетом ни за что не расстанутся. Они вместе поедут в Бретань и будут жить долго и счастливо. Ничего не изменится, ровным счетом ничего.

Словно прочитав ее мысли, Лэверок обнял ее за плечи. И Шатти чуть не расплакалась: она ведь еще не уехала, а сердце ее уже невыносимо ноет от одиночества и предвкушения беды. Одна-единственная ночь, проведенная вдали от Кеннета, покажется ей вечностью.

Молодая женщина поспешно высвободилась и зашагала по набережной к стоянке. Кеннет без труда нагнал Шатти, завладел ее рукой, чуть сжал озябшие пальцы.

– Может, передумаешь и позволишь мне отвезти тебя в Эдинбург?

– Тебе надо над рукописью поработать, – возразила она. – Да и до отъезда еще столько дел. Ты же на той неделе улетаешь!

Кеннет резко остановился, рванул спутницу за руку, резко развернул лицом к себе.

– Мы улетаем!

– Верно. Мы улетаем, – покорно кивнула Шатти.

Дойдя до машины, Кеннет зашвырнул чемодан на заднее сиденье, придержал для спутницы дверь. Шатти уселась и сцепила на коленях руки, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы. Она словно разрывалась на части. Ей необходимо было увидеться с дедушкой, и при этом молодая женщина боялась, что стоит ей переступить порог родного дома, и она запутается в паутине вины и семейных обязательств и вырваться уже не сможет.

Путь до станции занял минут пять от силы.

Выйдя из машины, Шатти услышала специфический шум: это приближался ее поезд. Они с Кеннетом со всех ног бросились в кассу и купили ей билет до Эдинбурга. Молча вернулись на платформу. Кеннет поставил чемодан и спросил:

– Ты уверена, что все будет хорошо?

Шатти кивнула.

– Если повезет, я повидаюсь с дедушкой, а родители так и не узнают, что я приезжала. У дедушки собственный особняк в центре города.

Надеюсь, он там, а не в больнице…

Тишину морозного утра прорезал пронзительный свисток. Шатти вздрогнула, схватила чемодан, но Кеннет накрыл ее руку своей и удержал на месте. Заглянул в ее изумрудно-зеленые глаза, поднес к губам замерзшие пальцы.

– Шатти, мне нужно кое-что сказать тебе.

Она оглянулась через плечо на приближающийся поезд. За грохотом колес ничего не было слышно.

– Что?

– Я люблю тебя! – прокричал Кеннет, перекрывая стук колес. – Просто хочу, чтоб ты знала. Я люблю тебя!

Не веря ушам своим, молодая женщина шагнула ближе.

– Что ты сказал?

– Я люблю тебя, – повторил Кеннет, привлек ее к себе и поцеловал долгим, пылким поцелуем, словно скрепляя печатью сказанные слова. А затем подхватил чемодан и зашагал с ним к поезду. Шатти поднялась по лесенке. Кондуктор передал ей чемодан и поднялся следом.

Она стояла на верхней ступеньке, не в силах отвести взгляда от Кеннета, вбирая в память каждую черточку, каждое мимолетное выражение этого мужественного лица, пытаясь навсегда увековечить в сознании дорогой образ. Сегодня Кеннет Лэверок выглядел точно так же, как в день их знакомства: волосы растрепаны ветром, на подбородке пробивается щетина. И еще – эти чудесные карие, с золотыми искорками глаза, осененные невероятно длинными ресницами.

Дыхание у нее перехватило. Кондуктор потянулся закрыть дверь, и она послушно отступила на шаг.

Но вот Кеннет поднял руку, помахал, и Шатти вновь метнулась вперед, к поручням.

– Я люблю тебя! – выкрикнула молодая женщина, прежде чем дверь закрылась. – Я люблю тебя, Кеннет Лэверок! – Слова сорвались с уст словно сами по себе, дались ей просто и естественно, как дыхание.

Шатти прижалась лбом к окну. Поезд тронулся с места, набрал ход – и вот уже и платформа, и Кеннет скрылись из виду. И вдруг молодая женщина почувствовала себя такой одинокой, как никогда в жизни. Она схватилась рукою за сердце и лишь усилием воли удержалась от слез. Кеннет Лэверок ее любит. Но теперь, когда он произнес эти слова вслух, она просто не знала, что делать.

Она нагнулась за чемоданом и встретила сочувственный взгляд кондуктора. Он улыбнулся, открыл ей дверь в купе, вошел следом, помог положить багаж на верхнюю полку.

– Доброго вам пути, мисс, – пожелал кондуктор.

– Спасибо, – всхлипнула Шатти.

Кеннет стоял на тротуаре и задумчиво глядел через улицу на эффектное, стилизованное под готический замок здание кафе-кондитерской. По обе стороны от входа красовались две фигуры-манекена – рыцарь в доспехах и светлокудрый певец с арфой. Над входом красовалась вывеска в виде шита, увитого плющом, с витиеватой надписью: «Песнь Оссиана». Сквозь стрельчатые окна мерцали разноцветные лампочки, вделанные в подсвечники и светильники на стенах, и всякий раз, как открывалась и закрывалась дверь, из кафе доносились обрывки старинных мелодий.

День клонился к вечеру. Надо думать, народу в кафе набилось изрядно. И неудивительно. Кондитерская Минваны, старшей сестры Кеннета, пользовалась большим успехом у местных жителей – благодаря очаровательной, тонко стилизованной под старину обстановке, со вкусом подобранной музыке и конечно же превосходной кухне. Только здесь можно было отведать блюда, приготовленные по старинным шотландским рецептам, что зачастую считались безвозвратно утерянными, под перезвон арфы и завораживающие напевы свирелей.

Когда-то отец Кеннета, неисправимый романтик в душе, назвал старшую дочь именем героини из «Песен Оссиана». И та настолько привыкла считать себя частью этого вымышленного, но столь прекрасного мира певцов и героев, что, повзрослев, не много ни мало как построила этот поэтический мир вокруг себя.

Кондитерская процветала. Старик Лахланн, уйдя на покой и оставив шхуну сыну, перебрался из Арброта в столицу Шотландии и теперь помогал дочери вести дело. Второй этаж «замка» был жилым, а в нижнем зале с утра до позднего вечера угощали посетителей. Многочисленные друзья семейства Лэверок давно облюбовали уютное кафе и едва ли не всякий вечер приходили скоротать часок за чашкой чаю и приятной беседой.

Наверняка Минвана, нарядившись в традиционный шотландский костюм, вовсю хозяйничает у стойки, отпуская пирожные и прочие сладости. Джанетт помогает ей разливать чай и кофе… Да и Гил с Рэндалом наверняка уже подоспели. С женами, не иначе. Кеннет угрюмо посмотрел на часы: когда нечем себя занять, день растягивается до размеров вечности.

Он ждал, что Шатти позвонит ему в тот же вечер, как только доберется до города. Когда на следующий день от нее по-прежнему не было ни слуху ни духу, он начал беспокоиться. А на третий день засомневался, позвонит ли она вообще.

Не в силах заняться книгой или хоть чем-нибудь полезным, Лэверок нервно расхаживал по салону. Описав кругов этак триста, он понял, что больше не выдержит, сел в машину и покатил в Эдинбург, к друзьям и сестрам. На столе в салоне шхуны Кеннет оставил для Шатти записку с адресом и номером телефона и наказом срочно перезвонить ему в «Песнь Оссиана», как только появится.

Уже подъезжая к городу, Кеннет с трудом справился с искушением наплевать на кондитерскую и друзей и отправиться на поиски Шатти. Адрес особняка Кэссилисов наверняка можно узнать в справочной. Да и дедушкиных апартаментов тоже, если на то пошло. Энгус Арран, так, кажется, его зовут? В конце концов, он обойдет все дома в центре, постучится в каждую дверь, но любимую отыщет! Ведь быть того не может, чтобы в центре города на каждом шагу жили Кэссилисы и Арраны!

Но в глубине души Кеннет боялся, что Шатти решила не возвращаться. Вот поэтому и не звонит: без слов дает понять, что между ними все кончено. В памяти тут же воскресло то промозглое утро и прощание на перроне. Он признался ей в любви. Она сказала, что тоже его любит. Но если любит, отчего не звонит? Ему же в Бретань лететь через четыре дня! Времени почти не осталось.

– Дам ей еще день, – пробормотал Кеннет себе под нос. – А с завтрашнего дня примусь за поиски.

И Кеннет Лэверок решительным шагом перешел улицу, рывком распахнул дверь и переступил порог. Обычно атмосфера кафе действовала на него бодряще. Старинная музыка, таинственно мерцающие «свечи», эффектные драпировки, развешанное по стенам оружие – все это поднимало настроение. Но сегодня звон арфы отчего-то действовал на нервы, а общаться с друзьями вдруг расхотелось. Может, повезет, и он никого, кроме сестер и отца, не встретит?

Однако стоило Кеннету облюбовать свободное местечко, как его тут же окликнули. За соседним столиком расположился не кто иной, как Гил. А вот сестер видно не было.

– Привет, приятель! Какими судьбами? – радостно заорал он, бросаясь к Кеннету.

– Уж и на чашку кофе заглянуть нельзя, – фыркнул Кеннет, пожимая протянутую руку.

Гил с любопытством заозирался.

– А Шатти где? Ты ее привел?

Кеннет покачал головой, и друг его тут же насторожился.

– Что-то не так?

– Все так, – буркнул он. – Добудь-ка мне пивка, будь добр.

В глубине души Кеннет мечтал о двойном виски, но ничего крепче пива в «Песне Оссиана» не подавали. Эх, надо было сразу в какой-нибудь бар отправиться, а не сюда!

Гил принес со своего стола запотевшую бутылку – одну из многих, – а заодно и чистый стакан. Плеснул другу темной жидкости, картинно вручил ему и важно проговорил:

– Ты пришел по адресу, братишка. Мы, бармены, чужие проблемы решаем, как нечего делать. А, судя по твоей вытянувшейся физиономии, проблема у тебя не из простых.

Кеннет с наслаждением отхлебнул «Гиннеса», и облизнул губы.

– Она ушла, – горестно признался он.

– Шатти?

Кеннет убито кивнул.

– Позавчера. Узнала, что у нее дедушка заболел, – и уехала. И с тех пор даже не позволила ни разу. Я начинаю думать, что она уже не вернется. А нам ведь через четыре дня лететь в Бретань!

– Ты летишь в Бретань на Рождество?

– У меня контракт.

Гил укоризненно покачал головой.

– Не хочу выдавать чужие тайны, но твои сестрицы сговорились с Флоу и Бернис и теперь втихаря готовят большой семейный праздник здесь, в «Оссиане». Для всех Лэвероков и их друзей. Минвана ужасно огорчится, если тебя не будет.

Кеннет пожал плечами, засунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда четыре крохотных сверточка. Безделушки, купленные в Арброте.

– Вот, держи. Положишь под елку. Это для Минваны с Джанетт и для Флоу с Бернис. Может, это искупит мои прегрешения.

– Ты купил сестрам подарки?! И даже Флоу?!

– И даже Бернис, – хмыкнул Кеннет. – Это побрякушки такие, из перламутра. Шатти помогла мне их выбрать.

– Побрякушки. Женщины без ума от всего блестящего. Отличный выбор, – одобрил Гил.

Кажется, он проникался к Шатти все большим уважением.

– Да, отличный, – вздохнул Кеннет. – Сам знаешь, я совершенно не хотел в нее влюбляться. Изо всех сил старался, чтобы этого не произошло. А когда наконец признался себе и ей, что и впрямь люблю ее, она взяла и ушла.

– Так отыщи ее, – посоветовал Гил.

– Ага, точно. Явиться к дверям особняка с букетом белых роз и потребовать у Гордона Алана Кэссилиса руки его несравненной дочери.

– Ты хочешь на ней жениться? – не поверил Гил.

– По-моему, все влюбленные рано или поздно женятся.

Гил фыркнул от смеха. В дверях кухни возникла Минвана, из-за плеча ее выглядывала Джанетт.

– Эй, гляньте, кто пришел! – заорал Гил на все кафе так, что посетители с любопытством оглянулись в его сторону. – Ваш единственный обожаемый брат пожаловал, девочки… и он хочет жениться!

Спустя мгновение сестры уже сжимали дорогого гостя в объятиях, засыпая его вопросами.

Отец, как выяснилось, уехал навестить старинного приятеля, но к ночи обещал вернуться.

– Язык тебе отрезать – и то мало, – буркнул Кеннет и прошипел другу на ухо:

– И вообще, она меня бросила. Как мне жениться на женщине, которая сбежала и адреса не оставила?

– Ну когда же мы с ней познакомимся? – приставала с расспросами Минвана. – Отчего ты ее не привел?

– Она… занята.

– Не так уж и занята, – возразил Гил, указывая рукой на дверь.

Не смея поверить в чудо, Кеннет медленно обернулся – и дыхание у него перехватило. Всякий раз, когда он видел Шатти после некоторого перерыва, он заново изумлялся: ну как можно быть такой красивой? Он вскочил и бросился к вошедшей.

– Шатти! Что ты здесь делаешь? – Кеннет крепко сжал ее руки в своих.

– Я заехала на шхуну и нашла твою записку.

Нам надо поговорить, – еле слышно сообщила она, нервно оглядываясь по сторонам.

– Давай выйдем, – предложил он. – А то здесь и впрямь слишком шумно… И слишком много свидетелей, – мстительно добавил он громче так, чтобы услышал Гил.

У входа стоял огромный серебристый «бентли». Прохожие почтительно обходили его за метр: в этой части города автомобили столь роскошные встречались нечасто.

– Твой? – кивнул на машину Кеннет.

– Дедушкин. Ему отец подарил. Сам дед машину не водит, так что других у него нет.

– Так ты гоняла этот «бентли» до Арброта и обратно? – фыркнул Кеннет.

– Не я. Вел машину дедушкин шофер.

– Ты привезла вещи с собой? Или на шхуне оставила? Родители отдали тебе паспорт, ведь правда?

Закусив губу, Шатти подняла отчаянный, исполненный тоски взгляд. Тихо сказала:

– Я приехала попрощаться. Кеннет, я не могу с тобой поехать.

Лэверок вгляделся в родное лицо. В изумрудно-зеленых глазах отражалось сомнение, нерешительность, даже страх. Не отдавая себе отчета, Шатти заламывала пальцы, словно оперная героиня.

– Что ты такое говоришь?

– Я должна остаться. Я нужна дедушке.

– Нет, – возразил Кеннет. – Мы же собирались ехать вместе!

– А теперь ты поедешь один. – Шатти со всхлипом перевела дыхание. – Мы оба с самого начала знали, что наш план не удастся.

Слишком уж много осложнений… твоя карьера, моя семья… Мы хотим от жизни совершенно разного…

– Вплоть до недавнего времени мы хотели от жизни одного и того же. Быть вместе и наслаждаться счастьем. И когда же все изменилось?

– На «Морском ястребе» мы жили в замкнутом фантастическом мирке. Тебе не нужна была никакая ассистентка, ты просто пожалел меня и дал мне работу. А мне работа, по правде говоря, вовсе не требовалась. Спустя пару месяцев у меня на счету окажется несколько миллионов. Я смогу купить все, что захочу.

– Если тебе нужны твои миллионы, отчего же ты сбежала из дому? И зачем осталась со мной?

– Я надеялась, что смогу стать иной. И какое-то время у меня даже получалось. Но позже я поняла: сколько ни притворяюсь провинциальной простушкой, девушкой из народа, ничегошеньки у меня не получается. На заднем плане все равно маячат эти миллионы. Я такая, какая есть, и изменить себя не в силах.

– Я не могу дать тебе ровным счетом ничего сверх того, что у тебя уже есть, – произнес Кеннет. – Могу лишь пообещать, что всегда буду рядом.

– Знаю, – улыбнулась Шатти. – И понимаю, до чего все непросто. – Она приподнялась на цыпочки и легонько дотронулась до его щеки. – Но нам было хорошо друг с другом. И я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Ты оказался рядом, когда мне некуда было пойти. Ты дал мне шанс понять, что я за человек. Дал шанс стать самой собой. А не просто Шарлоттой Арран Кэссилис.

Кеннет обнял ладонями ее лицо и поцеловал в губы – таким нежным и вместе с тем таким волнующим поцелуем, что прерывать его показалось бы кощунством. И все-таки Шатти высвободилась – мягко, но решительно. Руки ее дрожали.

– Пойдем со мной, – промолвил он.

– Не могу, – прошептала Шатти.

– Но я люблю тебя, – произнес Кеннет, глядя ей в глаза.

По щеке ее поползла слезинка. Лэверок смахнул ее большим пальцем.

– Я тебя тоже люблю, – произнесла Шатти, неуверенно улыбаясь. – Но этого недостаточно.

Может статься, однажды я вспомню сегодняшнее прощание и пожалею, что не поехала с тобой. Но я не хочу, чтобы ты однажды раскаялся в том, что между нами было. А если мы останемся вместе, этого не избежать.

– Я люблю тебя, – повторил Кеннет. – И никогда ни в чем не раскаюсь.

Шатти провела пальцем по его губам. Жалко улыбнулась на прощание, давая понять, что в слова его не верит. Быстро чмокнула его в щеку и побежала к машине. Открыла дверцу и забралась внутрь, даже не оглянувшись. Серебристый «бентли», словно только того и ждал, тут же тронулся с места.

Кеннет понятия не имел, как долго он простоял на одном месте и сколько прохожих обошли его стороной, гадая, что такое увидел он в конце длинной, темной, безлюдной улицы. Но вот налетел холодный ветер, швырнул пригоршню снежинок ему в лицо – Лэверок очнулся от транса.

Быть того не может, чтобы их с Шатти невероятное приключение так вот сразу взяло и закончилось! Он ни за что не допустит, чтобы любимая ушла из его жизни, даже не объяснившись толком. Он без борьбы не сдастся! Если люди влюблены друг в друга, им полагается быть вместе. В любой шотландской балладе об этом говорится, если на то пошло.

Кеннет направился к своей машине и забрался внутрь. Включил зажигание… Но дальше дело не пошло.

– И чего это я так взвился? – пробормотал Кеннет себе под нос. – Поеду себе в Бретань – и выброшу девчонку из головы!

Но он знал: разлюбить Шатти Арран окажется куда как непросто. Молодая женщина прочно заняла место в его сердце. Расстаться с ней означает распроститься с надеждой на счастье, что вплоть до недавнего времени даже не представлялось возможным.

– Ну, как ты себя чувствуешь нынче утром, милый дедушка? – Шатти проскользнула в дверь спальни больного с серебряным подносом в руках и улыбнулась, видя, что Энгус, полусидя в постели, с наслаждением читает журнал «В седле».

– Да я в полном порядке. По-моему, мне давно пора встать с кровати и вернуться к нормальной жизни. А то совсем обленился. Говорю тебе: ничем я таким не болен.

Шатти села на краешек постели. Энгус и впрямь больным не выглядел. Щеки слегка зарумянились, поседевшие волосы эффектно подстрижены. Не далее как вчера, несмотря на протесты родных, дедушка призвал к себе парикмахера. В общем и целом вид такой, словно неотразимый Энгус собрался на очередной великосветский бал или на ужин с друзьями.

– Врач говорит, тебе нужен покой. Завтра сможешь встать на пару часов, но о верховых прогулках и думать забудь до будущего месяца!

– А вот тебе, во всяком случае, давно пора вернуться к своим делам насущным, – промолвил Энгус. – Нечего тратить молодость на недужного старика.

– Никакой ты не старик. Ты мой дедушка. И скажу я тебе, такого молодого восьмидесятилетнего джентльмена не найдется во всей Шотландии, а может, и в Англии тоже.

Дед потрепал внучку по руке.

– Посиди со мной рядышком, родная. Чайку выпьем.

Шатти разлила чай по чашкам и протянула одну из них Энгусу.

– До чего я рада, что тебе лучше! Я так волновалась!

– А я за тебя, по-твоему, не тревожился? – усмехнулся дед. – Вот уж не думал, что после наших с тобой задушевных бесед о приключениях ты возьмешь да и сбежишь из дому! – Старик поднял глаза на внучку. – У меня такое чувство, будто это я во всем виноват.

– Ты советовал мне взять жизнь в свои руки, – возразила Шатти. – Так я и поступила.

Дед отхлебнул чаю и поставил чашку обратно на поднос.

– Итак, ты с головой окунулась в жизнь, полную захватывающих приключений… Так отчего же вид у тебя такой печальный, детка?

Улыбнись-ка мне своей милой улыбкой и расскажи все, как есть.

Шатти тихонько рассмеялась.

– О, я перепробовала столько разных занятий! Кем только не работала! Где только не жила! – Она помолчала, борясь с накатившим волнением. – И вдобавок, ты представь только, влюбилась по уши.

Дедушка Энгус изогнул брови.

– Влюбилась по уши? Ну что ж, теперь понятно, отчего ты нос повесила. Не хочешь ли чистосердечно признаться старику, как все было?

– Чудесно, дедушка, просто чудесно! Он такой нежный, такой заботливый, такой благородный! Он думал, что я простая официантка в пабе, но ему было все равно. Он полюбил меня такой, какая я есть, а вовсе не из-за денег. Приютил меня, дал мне работу. Защищал от всех опасностей.

– А чем сей юный джентльмен занимается? – полюбопытствовал дед.

– Ну, состояния у него, в общем-то, нет…

Он писатель. Я помогала ему с его новой книгой. Он нанял меня в ассистентки.

– А целоваться он умеет, этот твой писатель?

– Дедушка! Как ты можешь спрашивать? – задохнулась Шатти.

– Послушай, мы с тобой всегда доверяли друг другу наши тайны. Честность – вот наш девиз.

Так что должен же я убедиться, что парень и впрямь достоин моей внучки!

– Ах ты, противный любопытный старикашка! Если хочешь знать, по части поцелуев он даже тебе сто очков вперед даст!.

– Значит, целуется он получше этого задохлика Мира?

– О, еще бы! – хихикнула Шатти.

– Вот и славно, – подвел итог дед, поглаживая руку внучки. – А то этого Мюира я всегда терпеть не мог. У него глаза так и бегают… Сразу видно: проныра из проныр!

– Всю свою жизнь я вела себя как хорошая девочка, слушалась родителей. Они мной гордились, – задумчиво произнесла Шатти, разом посерьезнев. – Но я понятия не имела, какова я на самом деле. И к замужеству я готова не была.

Ты ведь это сразу понял, верно?

Энгус кивнул.

– А теперь ты наконец-то разобралась в себе, детка?

– Думаю, да. Хотя бы отчасти.

– Благодаря этому твоему писателю?

– Да, – призналась Шатти. – С ним я чувствую себя свободной. Весь мир словно утрачивает значение, важно только то, что мы вместе.

– Так где же это чудо из чудес? Почему я еще не познакомился с этим замечательным молодым человеком?

– Сейчас он в Бретани, . – вздохнула Шатти, разглядывая сцепленные пальцы. – Он уехал вчера, на четыре месяца. Он звал меня с собой, но я сказала «нет».

– Так почему, во имя всего святого, ты сказала «нет», а не «да»?

– В силу многих причин, – потупилась Шатти.

– Надеюсь, что я в число этих «многих причин» не вхожу.

Она ласково сжала руку деда.

– Разве я могла не вернуться, услышав, что ты болен?

– Но мне уже лучше. Так поезжай себе в Бретань, к своему милому, и будь счастлива.

– Все куда сложнее, дедушка, – пожаловалась Шатти. – Он очень гордый человек, а я вся из себя богатая и титулованная… Боюсь, вместе нам не быть. Папа его в жизни не одобрит. Вряд ли Кеннет хоть раз в жизни заглядывал в биржевые сводки. Он живет на старой рыболовной шхуне. У него и фрака-то нет! А с мамой просто удар случится.

– Да плюнь ты на отца! Твой папаша – вздорная старая перечница, вот кто он такой. Да и мать не лучше. До сих пор не верю, что мы с Беатрис произвели на свет такую манерную жеманницу. Наверняка в клинике младенцев подменили. У моей дочери ни искры авантюризма в душе нет! Так что эти двое будут тебя тиранить и мучить, пока в могилу не сведут. – Дед указал на столик у окна. – Дай-ка мне вон тот альбом.

Шатти послушно вручила больному роскошный, с золотым тиснением альбом с фотографиями. Энгус открыл его и задумчиво перелистнул страницы, ища нужную. И, наконец, указал на изображение себя самого в форме курсанта военно-морского училища.

– Это я в день выпуска. Получил первое свое назначение на боевой корабль. Мой отец в ужас пришел, узнав, что я собираюсь на фронт. Дескать, молодому человеку моего положения не подобает начинать «с нуля». И на кораблях не подобает плавать. Там же совершенно неподходящее общество! Хочешь послужить отечеству – нет проблем; он звякнет военному министру, и вот тебе непыльное местечко в генштабе! Но я все равно ушел в море. А со временем дослужился до помощника капитана! Сам, между прочим, безо всяких папочкиных связей!

– Немало вражеских кораблей пустил ты ко дну, – мечтательно произнесла Шатти.

– На войне я, между прочим, с твоей бабушкой познакомился. Я тогда в госпитале лежал, с простреленной ногой, а она там медсестрой работала. Такая была красавица, глаз не оторвать. Когда Беатрис в первый раз вошла ко мне в палату, я просто онемел. Влюбился с первого взгляда.