Текст книги "Взломщик в шкафу"

Глава 7

Мы с Джиллиан вышли из приемной минут через десять – пятнадцать после ухода полицейских и направились в кафе на углу Седьмой авеню. Заказали кофе и подогретые сандвичи с сыром. В конце ленча я сжевал не только свой сандвич, но и половину недоеденного Джиллиан.

– Кристал Шелдрейк, – начал я разговор, – что мы о ней знаем?

– Она мертва.

– Помимо этого. Она была женой Крейга, и кто-то ее убил. А что еще нам известно?

– А какая разница, Берни?

– Как сказать! Ее убили неспроста. Узнай мы причину, могли бы догадаться, кто ее убил.

– Так мы займемся независимым расследованием?

Я пожал плечами.

– Дело стоящее.

Голубые глаза Джиллиан загорелись, она заявила, что это захватывающе интересно: мы будем действовать, как Ник и Нора Чарльз, или лучше как мистер и миссис Норт, сказала она, перепутав обе пары сыщиков. Ей сразу захотелось узнать, с чего мы начнем, но я перевел разговор на Кристал.

– Она была потаскушка, Берни. Да ее любой мог убить.

– Она была потаскушка со слов Крейга. Мужчины подходят к своим бывшим женам с особо суровой меркой.

– Она шлялась по барам, чтоб подцепить кого-нибудь. Может, какой-нибудь ее собутыльник оказался маньяком-убийцей.

– И он тут же озаботился прихватить с собой скальпель?

Джиллиан приподняла чашку и сделала маленький глоток.

– А что, если парень, которого она подцепила, оказался дантистом? Впрочем, навряд ли дантисты таскают в карманах скальпели.

– Только те, кто порой одержим манией убийства. И даже если убийца – дантист, он бы не оставил вонзенный в сердце скальпель. Нет, кто-то, вероятно, утащил из кабинета дантиста скальпель, чтобы подставить Крейга и свалить убийство на него. А это означает, что убийца не был человеком со стороны, а убийство – неожиданным. Оно было задумано заранее, и убийца имел свой резон. Он был каким-то неизвестным нам образом связан с Кристал. А это означает, что мы должны узнать о подробностях ее жизни.

– И как же мы узнаем?

– Хороший вопрос. Еще кофе?

– Нет, спасибо. Берни, а что, если она вела дневник? Интересно, женщины еще ведут дневники?

– Откуда я знаю?

– А может быть, сохранилась пачка любовных писем? Найти бы что-нибудь компрометирующее ее, тогда бы стало ясно, с кем она встречалась. Если бы ты смог забраться в ее квартиру... Что с тобой?

– Конница уже разбита.

– Чего-чего?

– В квартиру можно забраться до убийства, – пояснил я. – А как только убийство произошло, полиция начеку. Они опечатывают двери и окна и даже порой устанавливают за ней полицейский надзор. К тому же они подчищают все, что не прихватил с собой убийца, так что если у него не хватило ума унести письма и дневники... – «Как чемоданчик с драгоценностями», – подумал я со злостью, – то все это уже в полиции. Но, как бы то ни было, я не думаю, что там были какие-то письма и дневники.

– А почему бы и нет?

– Не такого она склада человек.

– Откуда ты знаешь, какого она была склада? Вы же даже не были знакомы?

Я ушел от ответа и, поймав взгляд официантки, сделал привычный жест, будто что-то пишу в воздухе: подал знак принести счет. В который раз я подумал: кто первый изобрел эту пантомиму и как реагировал на нее первый официант, сподобившийся ее увидеть? Месье хочет получить перо моей тетушки? Eh bien?

– У Кристал где-то живут родные, – сказал я, – ты могла бы с ними связаться, выдав себя за подругу из колледжа.

– Какого колледжа?

– Я не помню, но и это можно узнать из статьи в газете.

– Я моложе Кристал и не могла учиться с ней вместе.

– Никто не станет спрашивать, сколько тебе лет. Ее близкие убиты горем. И вообще все это можно проделать по телефону. Узнай про критические моменты ее жизни, может быть, всплывут какие-нибудь мужские имена. Вероятно, у нее был приятель, а то и два или три, с них и начнем.

Джиллиан задумалась. Тем временем подошла официантка со счетом, я достал бумажник и расплатился. Джиллиан все еще задумчиво хмурилась и не предложила уплатить за себя. Ну и ладно. В конце концов я слопал половину ее сандвича.

– Хорошо, – сказала она, – я попробую.

– Позвони по нескольким телефонам и посмотри, что из этого выйдет. Конечно, назовись другим именем. И не уходи надолго из дому: Крейг, возможно, позвонит. Я, правда, не знаю, позволят ли звонить ему самому, но уж адвокат вполне может с тобой связаться.

– А мне как с тобой связаться, Берни?

– До меня, пожалуй, будет трудно дозвониться. Мой телефон указан в справочнике – Б. Роденбарр, Западная Семьдесят первая улица. Если не дозвонишься, я сам тебе позвоню. Твой телефон есть в справочнике?

Оказалось, что нет. Она порылась в сумочке, извлекла оттуда карточку косметического салона и написала на обороте телефон и адрес. Судя по указанной дате, Джиллиан побывала в салоне девять дней назад у косметички Кейт. А может быть, и пропустила прием.

– А что ты собираешься делать, Берни?

– Разыщу кого-нибудь.

– Кого именно?

– Пока не знаю. Сначала еще надо ее найти.

– Это женщина? Как же ты ее найдешь?

– Буду искать увлеченную «зеленым змием» женщину в весьма фривольном баре.

* * *

Бар назывался «Реанимация». На фирменных салфетках были забавные рисунки – медицинский юмор. Я запомнил только один сюжет: Флоренс Найтингейл[3]3
  Найтингейл Флоренс (1820 – 1910) – самая знаменитая медицинская сестра в мире. В 1912 году Международный комитет Красного Креста учредил медаль ее имени.


[Закрыть] спрашивает ухмыляющегося хирурга, что ей делать с ректальными термометрами. Рекламировались рецепты эксцентричных коктейлей: «Этер Физ», «1-5 Особый», «Посмертный» – по два-три доллара за штуку. На стенах развешаны, как попало, хирургические шины, хирургические маски и прочая бутафория.

Вопреки всем ухищрениям бар явно не привлекал медиков. Он помещался на первом этаже кирпичного здания на Ирвинг-плейс, в нескольких кварталах от Греймерси-Парк, слишком далеко к западу от госпиталя, и завсегдатаями были те, кто жил или работал поблизости. В баре господствовал фривольный дух. Если бы не эта фривольность, он бы вылетел в трубу.

Фрэнки, одна из завсегдатаев, пила так много, что была для «Реанимации» своего рода якорем спасения. Коктейль «Стинжер» (виски и мятный ликер со льдом) – вещь серьезная. А парочка «Стинжеров» в четыре часа дня ежедневно доконает любого.

Я не сразу попал в «Реанимацию»; заехал домой, потом взял такси и добрался до района Восточных Двадцатых улиц, а уж потом прошелся по барам. Правда, сначала я зашел в маленькую гастрономическую лавку на Лексингтон-авеню и купил миниатюрную бутылочку импортного оливкового масла, которую, испытывая некоторую неловкость, осушил за углом. Я где-то прочел, что это помогает перед сильной выпивкой. Не самое приятное угощение, доложу я вам. Так вот, я посетил несколько баров на Лексингтон, прошел на Третью авеню, а уж затем вернулся и попал в «Реанимацию». В каждом баре я заказывал коктейль «Спритцер» с белым вином и пытался вызнать что-нибудь о Кристал Шелдрейк, но никто не поддержал разговора о ней. Двое парней были не прочь поговорить о бейсболе, а один старый дурак долго морочил мне голову своим Техасом.

Словом, я тратил время попусту, пока не встретил Фрэнки – высокую женщину с вьющимися черными волосами и угрюмым лицом с жесткими чертами. Она сидела в «Реанимации», потягивая «Стинжер», покуривая сигарету и мурлыча песенку. Наверное, она была моей ровесницей, но выглядела старше своих лет: «Стинжеры» сделали свое дело.

Я сразу понял: «Реанимация» – то, что мне нужно. Она наверняка была по душе Кристал, так же как и Фрэнки, ее завсегдатаю. Я подошел к стойке и заказал бармену с печальным, испитым лицом свой «Спритцер». Потом спросил Фрэнки, свободно ли место возле нее. Это было нахально с моей стороны, потому что, кроме нас, в дальнем углу бара сидели лишь двое – коммивояжеры с виду – и играли в шахматы. Но Фрэнки ничего не имела против.

– Присаживайся, братец, – сказала она, – можешь сидеть тут сколько хочешь. Если ты, конечно, не чертов дантист.

Ага!

* * *

– Я тебе скажу, кто она была, Берни. Она была соль этой хреновой земли, вот кто. Так ты, выходит, знал ее?

– Много лет назад.

– Много лет назад, верно. До того, как она вышла замуж! До того, как она вышла замуж за этого чертова убийцу-зубодера! Я уже зареклась: ни за что не пойду к этим негодяям, пусть хоть все зубы сгниют. Ну их к черту, верно?

– Верно, Фрэнки.

– А мне и жевать не хочется. Ну ее к черту, жратву всякую! Мне подавай только то, что пьется. Верно я говорю?

– Верно.

– Кристал была леди. Леди, с какой стороны ни посмотри, леди затраханная. Верно я говорю?

– Спрашиваешь.

– Разрази меня гром, верно. – Фрэнки поманила пальцем бармена. – Роджер, голубчик, еще порцию бренди и малость мятного ликера, идет? Чуточку, а то опять про дантистов, будь они прокляты, вспомню. Усек?

– Усек. – Роджер взял у нее бокал, достал чистый. – Бренди? Бренди со льдом?

– Бренди. Лед портит желудок. А еще он сужает сосуды, вены, артерии. А от мятного ликера заработаешь диабет. Надо бы мне бросить «Стинжеры», они моя погибель. А ты, Берни, так и будешь пить «Спритцеры» весь вечер?

– А почему бы и нет?

– Во-первых, содовая вода вредна. Пузырьки как попадут в вены, так голова идет кругом, кессонная болезнь начинается, как у тех, что не прошли декомпрессионную камеру. Всем известный факт.

– Никогда не слышал.

– Вот теперь услышал. К тому же вино портит кровь. Оно из винограда, а виноградный фермент ударяет в голову, и ты сразу хмелеешь.

– Бренди тоже из винограда.

Фрэнки взглянула на меня.

– Да, – сказала она, – но его дистиллируют, и бренди очищается.

– О!...

– Тебе надо бросить эти «Спритцеры», пока они тебе не навредили. Выпей что-нибудь другое.

– Пожалуй, стакан воды.

На ее лице отразился ужас.

– Воду? В этом городе? Да ты когда-нибудь видел увеличенные снимки того, что водится в нью-йоркской водичке из-под крана? Ей-богу, там полно хреновых червячков. Их только под микроскопом видно. Если пьешь воду без спирта – жди беды.

– О!...

– Дай-ка я взгляну на тебя, Берни. – Она попыталась сфокусировать на мне свои светло-карие с зеленым оттенком глаза.

– Шотландское, – заявила она непререкаемым тоном. – Родж, милый, принеси Берни шотландское со льдом.

– Я не уверен, Фрэнки, – вяло сопротивлялся я.

– Да что ты, ей-богу, заткнись и пей. Собираешься помянуть Кристал водой с червяками? С ума спятил? Заткнись и пей свое шотландское!

Мы выпили еще рюмку-две и по настоянию Фрэнки покинули «Реанимацию» и направились в бар «Жоан», неподалеку за углом. Бар был поменьше и освещен похуже. Там мы познакомились с Деннисом, владельцем гаража на Третьей авеню. Деннис пил ирландское виски с пивом, Фрэнки – коньяк, я же, по совету Фрэнки, лакал шотландское виски со льдом. Я сомневался в мудрости такого совета, но с каждой рюмкой сомнения улетучивались. К тому же я вспоминал про маленькую бутылочку оливкового масла, принятую вначале, и воображал, как масло растекается по всему желудку, а виски не может всосаться. Рюмка за рюмкой проскальзывает по хорошо смазанному желудку прямо в кишечник, и желудок даже не подозревает, что принимал спиртное.

И все же какое-то количество зелья в кровь проникало...

– Кристал все любили. Да вот хотя бы Денниса взять, к примеру, – сказала Фрэнки. – Деннис обожал Кристал. Верно, Деннис?

– Классная была девка, – подтвердил Деннис. – Зайдет, бывало, в бар, как солнышко осветит, любого спроси. А теперь пропала ни за что, вот ведь дьявольщина. Муж порешил?

– Он, дантист.

– Застрелил?

– Нет, заколол.

– Вот дьявольщина! – сказал Деннис.

Мы помолчали.

– А ну-ка еще по одной, – добродушно предложил Деннис, – налей и себе, Джимбо. Итак, бренди для Фрэнки, шотландское со льдом для моего друга Берни...

– Пожалуй, с меня хватит.

– Я плачу, Берни. Когда Деннис платит, никто не отказывается.

Деннис заплатил за всех, и все выпили.

В баре «Куриный зуб» Фрэнки сказала:

– Берни, познакомься с Чарли и Хильдой. Чарли, это Берни.

– Меня зовут Джек, – сказал Чарли. – У тебя, Фрэнки, навязчивая идея, что я – Чарли. Черт побери, ты прекрасно знаешь, что меня зовут Джек!

– Какого черта, – отмахнулась Фрэнки, – не все ли равно?

– Рада познакомиться, – сказала Хильда. – Берни, вы, конечно, страховой агент?

– Не какой-нибудь хреновый дантист, – сказала Фрэнки.

– Я – вор-медвежатник, – заявили от моего имени шесть-семь порций шотландского со льдом.

– Кто, кто?...

– Факт, – подтвердил Джек, или Чарли, а может быть, и Деннис.

– И что вы с ними делаете? – поинтересовалась Хильда.

– С кем?

– С медведями.

– Прячет их, а потом получает выкуп.

– Ну и как? Дело прибыльное?

– Господи, они еще спрашивают, какая прибыль может быть от медведей.

– О, вы ужасный человек! – Хильду мои слова привели в восторг. – Страшный человек.

– Нет, кроме шуток, чем вы занимаетесь, Берни? – спросил Чарли-Джек.

– Занимаюсь инвестициями, – ответил я.

– Потрясающе!

– Мой бывший муж, слава Богу, бухгалтер, – сообщила Хильда. – Вот уж не думала, что буду благодарить за это Бога, а вот благодарю. Бухгалтер тебя по крайней мере не укокошит.

– Не скажи, – Деннис покачал головой, – по-моему, они тебя могут довести до смерти из-за цента.

– По крайней мере нож в сердце не всадят.

– Не знаю, что лучше. На мой взгляд уж лучше от ножа помереть. Пырнули тебя, и дело с концом. Взять меня, к примеру. Люди думают, что владелец гаража деньги гребет лопатой. Им невдомек, что у меня голова идет кругом. Наймешь мойщиков, так они чуть грязь с машины соскребут, а уж такой шум поднимут, что и не говори. Никому и в голову не придет, сколько сил отнимает этот гараж.

Хильда положила ему руку на плечо.

– Люди думают: легкие деньги, а они вовсе не легко тебе достаются.

– Ты попала в самую точку. А потом удивляются: с чего это человек пьет? Заведи они дело вроде моего, да и жену, моей под стать, не удивлялись бы, что человеку охота чуточку развеяться вечерком.

– Ты чертовски славный парень, Деннис!

Я извинился и вышел позвонить, но, добравшись до телефона, позабыл, кому собирался звонить. Тогда я пошел в мужской туалет. Над писсуаром было нацарапано много женских имен и телефонов. Кристал я среди них не обнаружил. Дай-ка, думаю, позвоню по любому номеру и посмотрю, что получится. Но потом образумился: трезвому такая идея и в голову бы не пришла.

Когда я вернулся в бар, Чарли-Джек заказывал угощение для всей компании.

– Чуть было тебя не упустил из виду, – сказал он. – Шотландское со льдом?

– Ага, – подтвердил я.

– Эй, Берни, – окликнула меня Фрэнки, – ты в порядке? Что-то вид у тебя больно нездоровый.

– Да это все оливковое масло.

– Что, что?

– Ничего, – сказал я и потянулся за выпивкой.

Глава 8

Потом было много других баров и разговоров. Множество людей попадало и исчезало из моего поля зрения. Я, вероятно, тоже куда-то попадал: голова то туманилась, то снова прояснялась, будто я на машине мчался сквозь туман, полосами накрывший дорогу.

Потом вдруг я осознал, что иду; впервые за всю ночь я был сам себе хозяин. Где-то я потерял Фрэнки, она торчала возле меня с самой «Реанимации». Я шел, и впереди маячил Греймерси-Парк. Вот я уже стою перед чугунными воротами, вцепившись в прутья, – не оттого, что еле держусь на ногах, нет, просто так удобнее.

Парк пуст, по крайней мере та часть, что у меня на виду. Можно, конечно, открыть замок и проникнуть за ограду. У меня нет сейчас основательных громоздких орудий взлома, но связка отмычек при себе, так что можно войти и отдохнуть от прохожих и собак. Можно растянуться на удобной зеленой скамейке и, прикрыв глаза, пересчитать, сколько порций шотландского со льдом я пропустил через себя. Еще немного, и я...

Скорее всего попаду в тюрьму. Полиция всегда не упускает из виду бездельников, попавших в Греймерси-Парк. Это воспрещается.

Я все еще стоял, вцепившись в ворота, которые, как мне казалось, раскачиваются, хоть вроде бы не должны этого делать. Мимо протрусил бегун, или пробежал трус, как вам угодно. Не исключено, тот самый, который обегал Греймерси-Парк, когда я беседовал с Как-ее-по-имени?... Тэйлор? Тайлер? Какая разница. Какая разница, тот ли это бегун или другой? А что она тогда говорила про бег трусцой? «Они выглядят просто глупо».

Вспомнив ее высказывание, я подумал, что, наверное, и у меня глупый вид: вцепился изо всех сил в ворота. И пока я размышлял, как я выгляжу со стороны, бегун, шлепая по бетону кроссовками, снова пробежал мимо меня. Быстро он обежал парк, ничего не скажешь. Может, все-таки это другой бегун или я утратил чувство времени?

Я посмотрел ему вслед.

– Валяй, парень, – сказал я вслух, а может быть, мне это только показалось. – Все лучше, чем гонять по улице и пугать лошадей.

* * *

Потом я оказался в такси и, очевидно, назвал таксисту свой адрес, потому что спустя некоторое время мы уже дожидались зеленого света на авеню Западной стороны, в квартале от моего дома.

– Остановитесь здесь, – сказал я таксисту, – пройдусь немного пешком. Надо подышать свежим воздухом.

– Еще бы, – отозвался он, – конечно, надо.

Я расплатился с таксистом, дал ему на чай и, пока он не скрылся из виду, проигрывал в уме вариант остроумного ответа. Пожалуй, лучше всего было бы крикнуть ему вслед:

– Ах, еще бы?

Но пока я до этого додумался, он уже отъехал на несколько кварталов, и вряд ли мои слова произвели бы на него какое-то впечатление. Я наполнил легкие сравнительно чистым воздухом и прошел квартал на север.

Чувствовал я себя прескверно: перебрал спиртного, что совсем не входило в мои планы; голова словно в тумане, все тело пронизывала дрожь, а главное – отвратительное настроение. И все же я шел домой, а дома и стены помогают. Возвращение домой всегда утешает, даже если твой дом – пара комнат за бешеную цену, будто созданных для того, чтобы ты еще острее ощутил свое одиночество. Но здесь по крайней мере мне все знакомо. Выйду на угол Семьдесят первой и Западной стороны и увижу привычную картину.

Вот, к примеру, кафе на углу. Или здоровенный датский дог – то ли хозяин, тонкий, как тростинка, его прогуливает, то ли он хозяина. На другой стороне улицы – моя соседка, миссис Хеш, с неизменной сигаретой в углу рта. В руке у нее сандвич из гастрономической лавки и «Дейли ньюс», купленная в киоске на Семьдесят второй улице. Знаком мне и швейцар. Сумасшедший Феликс, всю жизнь пытающийся привести в соответствие свою темно-бордовую форму с чересчур большими усами. Задушевную беседу с Феликсом вел бедный, но нечестный «фараон» Рэй Киршман. Наши пути пересекались слишком часто. У самого дома стояла и знакомая мне молодая парочка, балдевшая от травки двадцать часов в сутки. А прямо по диагонали...

Обождите минутку!

Я снова перевел взгляд на Рэя Киршмана. Да, я не ошибся, это он, старина Рэй, а что он, черт возьми, делает возле моего дома, о чем беседует с моим швейцаром?

Туман начал быстро улетучиваться у меня из головы. Не скажу, что я сразу протрезвел, но был на пути к этому. С минуту я оставался на месте, оценивая обстановку. Потом решил, что беспокоиться буду после, когда появится время. Сейчас мне было некогда.

Я пересек тротуар и скользнул в тень. Обернувшись, убедился, что Рэй меня не заметил, и направился на восток от Семьдесят первой, по-прежнему держась поближе к домам. По дороге я несколько раз оглядывался, проверяя, нет ли поблизости других «фараонов». Потом сообразил, что манера озираться выдает меня с головой. И все же я невольно оглянулся и в этот момент вляпался в памятный подарок, оставленный на тротуаре датским догом или кем-либо из его сородичей. Я выругался, невольно определив то, во что ступил, вытер ботинок и направился к Бродвею. Мимо проезжало свободное такси, и я его остановил.

– Куда? – осведомился таксист.

– Пока не знаю, – сказал я. – Поезжайте вниз, к центру, а я соображу по дороге.

Пока он вел привычный треп, в который я не вслушивался, я вынул бумажник и отыскал карточку, оставленную Джиллиан.

– Прием у косметички Кейт, – произнес я вслух. – Что можно из него извлечь? Он был почти две недели назад.

– С тобой все в порядке, парень? – спросил таксист.

– Нет, – ответил я.

Перевернув карточку, я увидел надпись: «Р7-1802».

– Попробуем, ладно? Отвезите меня по этому адресу.

– Ты в своем уме, парень?

– А что?

– Это же номер телефона!

– Да ну?

– Райнландер семь – это коммутатор. У меня телефон из одних цифр, но у некоторых людей все еще буквы и цифры. Я и сам думаю, что оно как-то солиднее глядится.

– Согласен.

– Но я не могу отвезти вас куда-то по телефонному номеру.

– А там внизу и адрес указан, – сказал я, стараясь получше всмотреться. Буквы – я не преувеличиваю – так и прыгали у меня перед глазами.

– Ну так говорите адрес.

– Обождите минуту, именно это я и хочу сделать.

* * *

Джиллиан жила в реставрированном кирпичном доме на Восточной Восемьдесят четвертой улице, в квартале от реки. Я нашел ее звонок и позвонил, не ожидая подвоха. Я уж собрался открыть замок своим способом, но услышал ее голос по домофону, назвался, и она меня впустила. Я поднялся на три пролета вверх и увидел в дверях Джиллиан в голубом велюровом халате.

– Берни? – Она нахмурилась. – Ты здоров?

– Нет.

– У тебя такой вид... Нездоров, ты говоришь? Что случилось?

– Я пьян.

Джиллиан отступила, и я вошел в ее маленькую квартирку. Софа была расстелена, и Джиллиан, видно, только что поднялась.

– Ты пьян?

– Да, пьян. Я пил оливковое масло, белое вино, содовую воду и шотландское виски со льдом. От содовой воды у меня началась кессонная болезнь, а лед вконец испортил желудок.

– Лед?

– Да, лед. А еще он сужает кровеносные сосуды, вены и артерии. От мятного ликера можно заработать диабет, но я от него воздержался. – Я стянул галстук, скатал его и убрал в карман. Потом снял пиджак, бросил его на стул. – Не знаю, как действует на человека оливковое масло, но, наверное, я напрасно на него понадеялся.

– Что ты делаешь?

– Раздеваюсь, – ответил я. – А ты что подумала? Я много чего разузнал про Кристал. Очень надеюсь, что к утру кое-что вспомню. Сейчас все из головы вылетело.

– А брюки зачем снимаешь?

– Ты права. Дьявольщина! Конечно, сначала надо ботинки снять. Обычно так и делаю, но сейчас я в скверной форме. Вино производится из винограда и отравляет кровь. Бренди дистиллируют, и это очищает его от фермента.

– Берни, а что у тебя на ботинке?

– У меня в подъезде ищейка, а на ботинке – и того хуже. Все это я знаю.

– Берни...

Я залез в постель. Там была всего одна подушка. Я сунул ее под голову, натянул на себя одеяло и впал в забытье.