Текст книги "Веселая поганка"

– Постойте, да чем же они бэхали-то? – опешила я и тут же сообразила, что несчастный учил русский в очень приличном месте, потому что плохо знал наш жаргон, а напрасно – этак можно все тут понять с точностью до наоборот.

– Бухали они, видимо, то есть пили, алкоголизмом занимались, – пояснила я.

Американец прозрел.

– А-аа, – произнес он, – видимо – да, пили алкоголь.

– Точно «да», а не «видимо», уж я-то знаю наших «братанов». Что же вы так плохо русский язык учили? Не знаете всех слов.

– Русский язык я выучил очень хорошо, – с гордостью сообщил американец. – Мои учителя так говорили, а всех слов не знаете и вы.

– Ну да! Я-то знаю все наши слова, не считая матерных, но здесь мастерицы мои подруги: Маруся и Тамарка. Всегда можно консультацию получить.

В лице американца появилась хитринка:

– Хорошо, что такое: алармист?

– Нашли, тоже, наше слово, – проворчала я. – Все равно знаю: паникер, если по-простому.

– Правильно, – с уважением подтвердил американец и счел нелишним оправдаться: – А редко кто знает, я проверял.

«У кого? У „братанов“ что ли? Так они и попроще не знают слов…

Бог ты мой! – вдруг внутренне ужаснулась я. – Что он за человек? У меня ребенок пропал, а он меня загадки разгадывать подбивает.»

– Давайте вернемся к нашим баранам, – воскликнула я. – Точнее, к «братанам». До утра, значит, бухали они, а потом в сумочку мою заглянуть решили, когда бабки кончились, ну «мани» по-вашему.

– Точно, – подтвердил американец. – Все так и было. Поэтому ваша машина осталась на мосту. Ночью они ее не заметили, а когда документы увидели, то поняли, что где-то рядом с мостом и машина должна быть. И отправились искать, и нашли следы колес, но машины не нашли.

– И сильно удивились, – продолжила я. – Но мне-то это знать зачем? Я вас о чем спросила? Как адрес узнали вы мой? А вы мне про что толкуете?

– И толкую про это. Тогда они адрес ваш и начали искать и нашли. И я услышал, потому что читали они по слогам. Услышал и запомнил и решил вас предупредить, потому что эти люди к вам ехать собрались. Я не понял только, зачем им ребенок ваш?

– Сама об этом знать хочу, – вздохнула я.

Американец посмотрел на меня с подозрением.

– А раньше вы с ними знакомы не были? – спросил он.

– Да вы что? – возмутилась я. – За кого вы меня принимаете?

Он пожал плечами:

– Тогда странно. Ребенок ваш им зачем?

– Господи! Сама не понимаю! – заламывая руки, воскликнула я.

Он задумался.

– Хорошо, я вам помогу, но и вы мне должны помочь. Я поеду к ним туда, но мне срочно нужна машина. Напрокат. Я заплачу. Этот человек давать отказывается, – он кивнул на водителя, который точно слышал его, но и ухом не повел.

– У меня есть машина! – обрадовалась я и, вспомнив где ее оставила, пригорюнилась: – Если «братаны» еще не угнали.

– Ваша не годится, – отмахнулся американец. – У вас «Мерседес», – автомобиль слишком дорогой и для той местности заметный. Так я мог и на «Кадиллаке» поехать. Нужна марка подешевле, попроще и лучше местного производства.

Я призадумалась:

– Из моих друзей и знакомых такая машина есть только у Маруси, у той подруги, что классно матерится. У нее старый раздолбанный «Жигуль».

– О, «Жигуль» подойдет, – одобрил он. – Маруся машину вам даст напрокат?

– Даст, конечно, если вы заплатите за нее полностью, ну всю ее цену. У меня ни копейки с собой нет, а в долг – она не поверит. Маруся осторожная и недоверчивая: во-первых – философ, во-вторых – работник торговли. Буфетчица.

В глазах американца промелькнуло некое подобие испуга.

– У меня денег много нет, – признался он и пояснил: – Сейчас прямо нет. Могу потом.

Я покачала головой:

– Нет, потом – Маруся не согласится. «Жигуль» ей дороже всякой дружбы. Да в чем проблема? Неужели у вас четырехсот долларов не найдется?

Признаться, я накинула прилично – хотела Марусе услужить. «Жигуль» ее столько давно не стоит.

Теперь уже в глазах американца появился настоящий испуг.

– Столько у меня найдется, конечно, но машина эта разве поедет? – озадачился он.

– Еще как поедет, – заверила я, вспомнив какие Маруся на этом «Жигуле» выписывала пируэты и закладывала виражи. – Похлеще «Кадиллака» вашего поедет. По нашим дорогам это самое то.

– Неужели?

– Несомненно.

– Хорошо, – согласился он. – Тогда не будем тянуть и едем к Марусе? Много это времени займет? Через час я смогу выехать?

– Как это – вы? – изумилась я. – А я?

– Что – вы?

– А то! Вы что, без меня ехать собрались? Не забывайте, я мать, у них мой ребенок. И вообще, вдруг с вами что случится, я даже адреса их не знаю. Вы хоть бы адрес мне сказали.

– Сам не знаю.

– Как же так?

– Я этих людей выследил. Как добраться – помню, а адреса не знаю.

– Тогда и не вздумайте ехать без меня, – еще больше забеспокоилась я.

Он упрямо тряхнул головой.

– Конечно без вас. Здесь у нас не выйдет спора: или еду один, или не еду вообще, – заявил мой американец.

Я поняла, что он не шутит и якобы сдалась.

– Ладно, – лживо согласилась я. – Поехали к Марусе. Паспорт при вас? Она должна вам выдать доверенность на вождение ее «Жигуля», чтобы милиция вас не заподозрила в угоне.

– В угоне машины за четыреста долларов? – удивился американец.

«Что он скажет, когда Маруськин „Жигуль“ воочию увидит, – с опаской подумала я. – Не забоялся бы ехать чертов американец.»

Мне повезло дважды: Маруся дома оказалась и кобениться не стала. Сразу согласилась дать на прокат «Жигуль», как только услышала сколько за него платить согласны.

– Берите, старушка, и хоть назад не возвращайте, – заявила она. – Только он не слишком крупный мужчина, американец твой?

– Выгляни в окно, вон он под подъездом твоим околачивается, – сообщила я.

Маруся выглянула и присвистнула.

– Бугай еще тот он, старушка, – констатировала Маруся. – Тогда скажи ему, что у меня пол под передним сиденьем непрочный. Пускай ноги туда не ставит, прямо весь провалится еще, не дай бог. Будет как волк из мультика своими ногами за машиной бежать.

– Да знаю я твой пол, – отмахнулась я, – но ему он не страшен.

– Почему это? – удивилась Маруся.

– За рулем будет он.

– За рулем?! Американец?!

– Уперся и ни в какую, – ответила я. – Меня наотрез брать отказался.

И тут вдруг Маруся поняла, что не в курсе она вообще ничего, как говорится: полная в этом вопросе тундра.

– Старушка! – закричала Маруся. – А кто это? Епэрэсэтэ! И куда вы собрались? Я прямо вся от нетерпения сгораю!

«Она же ничего не знает, – ужаснулась я. – Если начну рассказывать, до вечера не уеду.»

– Маруся, охолонь, мы не знакомы с ним почти, – успокоила ее я.

– А жаль, прямо вся вижу: парень красавец, – удручилась она.

– Красавец, но мне не до этого. Тамарка послала разведать адрес компании одной, ну, ее дела, сама знаешь какая она.

– И ты помогаешь этой сучке? – рассердилась Маруся, но вдаваться в подробности не стала.

Она даже слышать не хотела о Тамарке и ее делах, чего мне и надо было.

– А парня ты почему, старушка, там оставила? – удивилась Маруся, забыв про своего ненаглядного Ваню и с удовольствием разглядывая в окно моего американца.

Мне это совсем не понравилось, но вида я не подала и ответила:

– Да дело у меня к тебе есть, а при нем я говорить не хочу. Понимаешь, Маруся, он завыделывался и не пожелал брать меня, а я обязательно должна с ним поехать. Ну, интерес у меня там свой, вот и хочу я американца перехитрить.

– Дело хорошее, – одобрила Маруся. – Хоть здесь обставим Америку. А что ты придумала?

– Придумала в багажнике спрятаться, а как из города выедем, дам о себе знать. Он возвращаться вряд ли станет и на дороге не бросит меня – джентльмен.

Тут я, пожалуй, преувеличивала, но Маруся возликовала:

– Молодец, старушка! Прямо вся одобряю! Пошли в гараж, так спрячу в багажнике, никакой американец не найдет. Мани давай.

– У него мани, – ответила я. – Ты же смотри, не забудь, в гараж его не приглашай, а он культурный, сам за нами не попрется.

– Не учи ученого, – заверила Маруся и все сделала наоборот.

Она как увидела моего американца, так тут же пожелала отдаться ему прямо с места не сходя – во всяком случае так это со стороны выглядело.

Необъятные размеры Маруси очень к тому располагали, ведь не часто же на ее пути такие гиганты встречаются. Ох, как лебезила она перед ним, как обхаживала. Даже тошно мне стало. И, конечно же, сразу пригласила его в гараж.

Думаю, будь Маруся чуть пощедрей, так «Жигуль» свой отдала бы и без долларов. Да почти уж и отдала, так защебеталась, увидев красот каких мой американец. Уже сто раз я пожалела, что не сказала про страшенный наш роман. Хотя, думаю не остановило бы и это Марусю. Может и напротив даже, распалило бы.

Когда увидела я как хочет она удалиться с ним в гараж, резко воспротивилась.

– Нет, – сказала я, – Маруся, там у тебя беспорядок, а человек из-за границы, из культурной страны. Что он о тебе подумает?

Марусе хотелось, чтобы он подумал о ней только все самое хорошее, а потому она опомнилась и в гараж американца не пустила, хотя он уже и ногу через порог перенес.

– Извиняйте, – сказала она, преграждая ему путь своим, мягко говоря, пышным бюстом. – Туда мы в другой раз наведаемся с вами.

И прихлопнула ворота. Я сразу полезла в багажник. Маруся меня в багажнике закрыла и уже пошла ворота открывать, но вернулась и спросила:

– А ему-то, старушка, что сказать? Делась-то ты куда?

– Скажи в подвал полезла за картошкой, – осваивая багажник, крикнула я.

– Так нет же у меня здесь подвала.

– А он знает? Скажи – в подвал полезла и все дела. И пускай нос не сует куда не надо, здесь ему не Америка.

Маруся примерно так ему и сказала, хоть он и не спрашивал. Потом она села за руль, лихо выкатила «Жигуль» из гаража, резко затормозила, покинула автомобиль, хлопнув дверцей так, что меня в багажнике аж закалдобило, крикнула «вот и все дела!» и вспомнила про мани.

Американец мой доллары свои отдал да так и застыл перед «Жигулем» в молчании. Я страдала, что не могу посмотреть на выражение его лица. Пришлось ограничиться чистой фантазией.

– А Софья Адамовна где? – понуро поинтересовался он, видимо не испытывая уже без меня прежней уверенности.

– Дак в подвал же полезла за картошкой, – отрапортовала Маруся и добавила: – Говорила ж я вам.

– Да-да, припоминаю, – рассеянно подтвердил американец, думаю, не сводя глаз с «Жигуля».

И наступило молчание.

«Не ляпнула бы ему Маруська от лишнего рвения про пол свой хлипкий, – с опаской подумала я. – Совсем мужик испугается. Они, американцы, народ нервный, достатком избалованный, не подозревают, что за машиной можно собственными ногами бежать, сидя на ее же сидении.»

Маруся про пол не ляпнула, произошло все хуже, гораздо хуже. Иноземец постоял-постоял в глубокой задумчивости и наконец подал голос, робкий, правда, но озабоченный.

– Вы мне покажете как это водить? – спросил он. – Наверно есть свои тонкости?

– Еще сколько! – бодро заверила Маруся и снова полезла за руль.

Меня в багажнике аж подкинуло, когда рухнул на сидение ее центнер с гаком.

– Подь сюда, иностранец, – нежно подозвала моего американца она. – Слышь, я прямо вся тебе говорю: тачка классная и на ходу. Будешь, буржуй, меня благодарить, еще не раз меня вспомнишь.

Здесь Маруся не обманула, в дальнейшем так и произошло: американец вспоминал ее много раз, можно сказать на каждом шагу, точнее на каждом километре, а пока он был весь в сомнениях.

– Полагаете, машина поедет? – осторожно спросил он.

– Ну-у, – обиделась Маруся, – точно знаю. Мелочи только надо усвоить кое-какие. Когда заводить будешь, слышь, иностранец, подсос не выдергивай – карбюратор переливает. Так, поддернешь чуть-чуть и сразу взад, и ключ зажигания, слышь, поворачивай нежненько, иначе втягивающее реле не сработает, замыкает там что-то. Понял?

– О, да, – промямлил американец.

– Вижу, понятливый у вас мужик, – похвалила Маруся. – С третьей скорости, слышь, на четвертую перегазовывай – синхронизатор накрылся. Забудешь – без коробки останешься. Стук и хруст под днищем – ерунда, плюнь и забудь, это подвесной подшипник последние дни доживает, но тебе хватит. Понял?

– Понял, – ответил американец, в голосе его сквозило беспокойство.

Маруся, беспокойство заметив, решила насчет меня удочку закинуть.

– Эх, жалко старушка за картошкой полезла, – сказала она, – старушка бы тебе помогла. Она в этом деле сильно петрит – инженер, не то что я – философ. Сколько мы с ней под этой тачкой полежали, под мужиками столько не были!

И Маруся заржала чему-то, мыслями навеянному. Американец же начал серьезно сникать.

– И все же, – озабоченно сказал он, игнорируя намеки на старушку, – хотелось бы знать про подшипник подвесной. Может его сразу поменять лучше?

– Он еще километров триста протянет, а то и больше, – оптимистично заверила Маруся и продолжила перечислять недостатки своего «Жигуля».

Проще было сразу назвать то, что там было в порядке – лобовое стекло. Новенькое, месяц назад поменяли – старое вылетело к чертовой матери прямо на дорогу. Все остальное в этой машине могло работать только в условиях нашей русской действительности, щедро сдобренной отборнейшим матом. Не стоило об этом и говорить, короче. Однако, Марусе хотелось подробностей.

– Левый стоп, слышь, иностранец, не работает, – похвастала она, – а когда будешь включать правый поворот, не забудь по баранке посильней долбануть – сам не включится.

– Простите, что я должен сделать? – учтиво осведомился мой бедный американец.

– Стукнуть по баранке, – перевела на доступный язык Маруся. – Да бей, не бойся, выдержит, чай не американская. Быструю езду любишь?

– О, да! – обрадовался бедняга.

– Так не гони, слышь, буржуй, не гони – колеса разбалансированы и смысла балансировать их нет, резину все одно скоро выбрасывать. Капот, слышь, открывается плоскогубцами. За тросик, что торчит из под решетки радиатора, подцепи и… Багажник у меня вообще не открывается, ты его лучше не тронь.

– Не открывается? – изумился американец.

– Ну, если только изнутри. Аккумулятор дохленький, но еще недельку послужит, а если все же сдохнет – толкай. У рулевого приличный люфт, так что по прямой не слишком наяривай, больше зигзагом, зигзагом передвигайся.

– Зигзагом, это как?

Видимо Маруся показала жестами, потому что он трагично охнул.

– Да, так и виляй. Ничего, – успокоила она, – быстро привыкнешь. И главное, слышь, я тебя прямо вся прошу: резко не тормози. Ни в коем случае, а то колодки от левого переднего диска впереди тебя окажутся. Старушка туда вместо утерянных шплинтов стомиллиметровые гвозди вставила.

– Какая старушка? – наконец заинтересовался американец.

– Ой, да Сонька наша! Ну, ты с ней пришел.

– Софья Адамовна?

– Ну да, мы-то ее так не зовем. С трех лет в один горшок делали, так что старушка мне она.

– Она в этом что-то понимает? – с беспредельным удивлением спросил американец.

– Еще как! – заверила Маруся. – Не знаешь ты наших баб. Старушка, слышь, буржуй, загнула их…

– Вы о чем? – опешил бедняга.

– Да про гвозди я, что вместо шплинтов. Старушка – затейница – загнула их, ну чтоб не повылетали, но я туда месяца три носа не казала, так что, иностранец, поаккуратней. Эх, жаль за картошкой полезла она, старушка, а то бы сейчас глянула. В этом она петрит, дай бог каждому.

– Так может ее подождем? – предложил американец, пропитавшись ко мне пиететом.

Я пришла в ужас. Этого еще не хватало! Сколько же мне в чертовом багажнике придется сидеть, если еще и ждать начнут?

– Да не-ее, чё ее ждать-то? В дороге разберетесь, – оптимистично пояснила Маруся.

«Господи, что она несет! Что несет!» – испугалась я, но американец проглотил – не понял, а может уже и не мог понимать – зашелся от наплыва информации.

– О, чуть не забыла, – гаркнула Маруся тоном, несущим людям радость, – топливный шланг из карбюратора уже раза три на ходу выскакивал, ты его проволочкой прикрути, а то сгоришь еще к лешему. Ай, давай лучше я прикручу.

Маруся вынесла из салона свои килограммы и долго, охая и пыхтя, прикручивала топливный шланг. Я, прислушиваясь к ломоте в членах, занервничала. Эдак мы и к вечеру не выедем, у меня уже боль в боку, ногу свело, а ехать еще ого-го!

– В общем сам видишь: мелочи, – наконец сказала Маруся, опять загружаясь за руль. – Тачка на ходу, милый, ехать одна радость на ней. Разве только вот света в салоне нет, стекла не опускаются и сигнал не работает, а так ездит родная, аки бульдозер. Да тебе главное за город выехать, а там как вжаришь. Слушай, садись, я тебя на дорогу вывезу, а там все по прямой и по прямой, дуй себе и дуй.

Видимо Маруся, глядя на ужас американца, и сама разволновалась, что передумает он и доллары потребует назад. Решила подальше отвезти его от гаража. Американец, святая простота, сел на переднее сиденье и был тут же одернут Марусей:

– Ноги! Ноги навесу держи!

Больше она ничего объяснять не стала, сказала «с богом» и тронула с места «Жигуль».

Я, лежа в багажнике в совершенно невероятной позе, была тем ни менее счастлива, что уже еду. Зная способности Маруси, можно было бесполезно пролежать там неограниченное количество часов. А я все же еду. Еду!

Наконец моя подруга затормозила, вышла из «Жигуля», американец сел за руль, грустно попрощался с Марусей, и началось светопреставление.

«Жигуль» – старая строптивая кляча – с диким «ржанием» рванул с места и зигзагами пошел скакать по дороге. Дергался он как припадочный. Невозможно было определить куда мы едем: назад или вперед. Думаю, и в салоне было несладко, в багажнике же – просто ад. Я превратилась в сплошной синяк, но ради спасения сына готова была выдержать и не такое.

Ехали мы долго, мне показалось – вечность. Судя по звукам за «кормой» автомобиля, город давно был позади. Из салона глухо доносился голос американца – бедняга уже начал разговаривать с самим собой, что было не удивительно, учитывая обстоятельства. Разговаривал он громко и по-английски, но из-за дребезжания машины трудно было уловить смысл. Да, думаю, особого смысла и не было.

Вдруг «Жигуль» остановился. Я пришла в ужас – неужели поломка – и быстро начала расковыривать дырочку в стенке багажника, проеденной коррозией. В эту дырочку дорога не была видна, зато можно было насладиться горизонтами бескрайнего поля, что я и сделала.

Однако горизонты быстро прискучили, и я уже собралась поискать другую дырочку, с более привлекательным обзором, как вдруг увидела своего американца. Он медленно удалялся в поля.

«Что такое? – забеспокоилась я. – Уж не задумал ли этот тип здесь меня бросить?»

Опасность, должна сказать, была серьезная, поскольку, вопреки заверениям Маруси, во мне жили сомнения смогу ли я без посторонней помощи открыть крышку багажника. По этой причине я глаз не спускала с американца, он же остановился ко мне спиной и, запрокинув к небу голову, застыл. Руки его были слегка согнуты в локтях и опущены вниз, скрещиваясь в невидимой мне точке.

Несложно представить на какие мысли навела меня его поза. Я вздохнула с облегчением, подумав, что если уж сильно приспичило, так и поле сгодится, когда нет поблизости деревьев. Он все же человек живой, хоть и иностранец, и ничто человеческое ему не чуждо, как, впрочем и мне.

«Случись такое со мной, и придется несладко, – подумала я. – Уж мне-то не обойтись без посторонней помощи.»

Однако, американец все стоял и стоял, не меняя позы. Я занервничала: «Что у него там, мочевой пузырь или цистерна?»

Американец не двигался с места. Я распсиховалась: «Заснул он там что ли или умер?»

Это уже было противоестественно. Нормальному человеку в поле столько не выстоять. За это время уже можно было бы приехать куда направлялись и вернуться обратно.

Я сходила с ума. Время, казалось, остановилось – сколько прошло? Минута? Десять? Час? Два? Три?

Я не чувствовала уже своих ног. Рук, впрочем, тоже. Одни пальцы еще шевелились. Чертов багажник совсем меня доконал, да и возраст уже не тот, чтобы подвергать себя таким пыткам. Я потеряла терпение и пошла на крайние меры: замолотила по крышке багажника со всем остервенением, на которое еще была способна.

Американец и ухом не повел. Будто и в самом деле умер – даже не шелохнулся.

Я забилась уже панически – крышка казалось вот-вот слетит вместе с петлями и замком. На этот раз американец обратил-таки на мои старания некоторое внимание: он оглянулся, но тут же вернулся в прежнюю позу и вновь застыл с поднятой к небу головой.

Тогда я включила сирену. Орала так, что у самой уши заложило.

Американец нехотя оторвался от своего занятия и поплелся в мою сторону. На какой-то миг он пропал из поля зрения – обзор был ограничен – но зато я услышала его неспешно приближающиеся шаги. С новым пылом я сообщила о своем существовании – крышка багажника жалобно задребезжала.

– Выпустите меня, черт возьми! – крикнула я, чтобы у американца не появлялось сомнений в том, что мне действительно необходимо выйти.

– Ва-ау! – удивленно воскликнул он. – Там кто-то есть! Кто там?

У меня были свои вопросы, поэтому я не стала отвечать на его, а гаркнула:

– Чем вы там так долго занимались, в этом дурацком поле, черт вас побери?

– Я молился, – скромно молвил американец, а я от жалости к нему зашлась.

Господи, до чего довел беднягу «Жигуль» Маруси! Несчастный намучился так, что в конце концов не выдержал и убежал в поле молится. И как осатанело молился, про все на свете забыл. Тяжело живется в нашей стране иностранцам.

– Помогите мне, пожалуйста, выйти, – изрядно подобрев, попросила я.

– Но багажник не открывается снаружи, – горюя, сообщил американец – эта святая простота и детская доверчивость.

– С чего вы взяли?

– Маруся так сказала, хозяйка машины.

Это он мне рассказывает, кто у машины хозяйка!

– Но он и изнутри не открывается, – возмутилась я. – Нет под рукой никакого подходящего предмета, чтобы придавить язычок замка. И вообще, не морочьте мне голову, возьмите ключ и откройте. Маруся сказала ему! Как вы можете всем подряд верить? Опыт – критерий истины!

Видимо я была убедительна. Американец внял мне. Я услышала ковыряние ключа, и вскоре (о чудо!) крышка багажника откинулась. Я зашевелилась, пытаясь осторожно себя распрямить.

– Вы?! – отшатнувшись, изумился американец.

– А кого вы ожидали увидеть? – в свою очередь изумилась я.

– Вы же полезли в подвал за картошкой, – напомнил он.

О, святая наивность!

– Не век же мне в подвале сидеть, – деловито объяснила я, собственными руками пытаясь вытащить из багажника свои же ноги – по-другому не получалось.

– Как вы там не задохнулись? – поразился американец.

Сочувствие появилось на его красивом лице. Это было приятно.

– Задохнулась? – закричала я. – Да меня же продуло! Это решето какое-то, а не багажник, черт его побери! Теперь шею повернуть не сумею от этих дьявольских сквозняков. Помогите мне лучше выйти и распрямиться, – приказала я. – Ноги уже не слушаются меня, да и руки тоже.

Намученный «Жигулем» американец обрадовался мне несказанно, как ребенка взял на руки, бережно достал из багажника, осторожно поставил на дорогу и сообщил:

– Безрассудно было ехать на этой машине одному. Я плохо с ней справляюсь.

– Сами виноваты – не послушались меня, – укорила я, садясь за руль и внутренне возмущаясь: «Агент говенный. И чему только учат их там, в ЦРУ? Даже с русской тачкой справиться не может.»

Американец мой, увидев, что водительские тяготы я взяла на себя, подпрыгнул от радости, и в один момент занял пассажирское сидение, при этом он добросовестно поднял ноги вверх, собираясь, следуя указанию Маруси, держать их навесу. Умиленная такой дисциплиной, я воскликнула:

– Да нет, не до такой же степени это опасно. И долго не выдержите вы так. Опустить ноги можно, только не на пол, лучше упритесь в стенку под бардачком.

– В стенку под чем? – опешил американец.

– В вашем мире это называется отделением для перчаток, – пояснила я.

Он сразу понял и последовал моему совету, после чего, демонстрируя предельную уверенность, я выполнила весь необходимый ритуал: ласково повернула ключ в замке зажигания, резко выжала педаль сцепления и принялась нежными легкими движениями, призванными унять перекошенный диск сцепления, отпускать педаль. Правая рука в это время совершала немыслимые манипуляции с подсосом. Мотор послушно взревел и я, бодро хватив кулаком по рулю, показала левый поворот.

«Жигуль» довольно плавно тронулся с места, я же победно взглянула на американца. Глаза его отразили сложнейшую игру противоречивых чувств: недоверие, помноженное на изумление и любопытство, замешанное на восхищении, изрядно сдобренном уважением.

Почуяв знакомую и верную руку, старая кляча с громкий ревом понеслась по дороге. Слегка повиливая из стороны в сторону, она бодро принялась, говоря языком поэта, «наматывать мили на кардан», подвесной подшипник которого, доживая последние дни, бодро потрескивал…

Я решила брать бразды правления наших взаимоотношений в свои руки и приказала:

– Выкладывайте, что собираетесь предпринимать. Надо скоординировать наши действия.

– Собираюсь проникнуть в подвал и послушать, что будут говорить те люди, которые сбросили меня с моста, – послушно отчитался американец.

– Они что же, в подвале собираются?

– Нет, они в помещении наверху, а в подвале все слышно.

Я подозрительно вгляделась в него и с большим сомнением спросила:

– А вы откуда про тот подвал знаете?

– Я сидел в нем, после того, как меня в аэропорту схватили. Был и в подвале, и наверху. Сначала меня в подвале подержали, а потом вывели наверх и долго вопросы задавали…

– Били что ли? – взволновалась я.

– Нет, не били, – успокоил американец. – Спрашивали кто я и приехал зачем. Я им рассказал, и они меня отпустили.

– А как же вы в пижаме на мосту оказались?

– Это уже во второй раз когда они меня схватили. Это уже ночью. Я молился…

«Бог ты мой! Опять он за свое! Нет, видно он все же не агент ЦРУ. Уж слишком набожен.»

Я снова внимательно посмотрела на него и спросила:

– Что, вы и в самом деле богомольный такой? Заняться вам что ли нечем?

Прочитав в ответном взгляде лишь сочувствие, я устыдилась и сочла не лишним пояснить:

– Нет, я тоже в Бога верю и даже «Отче наш» пытаюсь вспоминать иногда.

– Вы знали наизусть «Отче наш»? – с уважением спросил американец.

– Да нет, ну что вы, столько мне не запомнить, я же не поп, но первую фразу частенько вспоминаю – такая непростая у меня жизнь.

Он с пониманием кивнул и сказал:

– Это потому, что вы всецело отдались майе и в бога не верите.

Мне стало обидно:

– Почему это я в бога не верю?

– Потому что черта слишком часто вспоминаете.

Я увидела серьезную прореху в его логике и рассмеялась:

– Как же я в Бога не верю, если черта вспоминаю? Тот кто верит в черта, самопроизвольно и в Бога верит, ведь это все из одного источника, я имею ввиду религиозную литературу.

– Часто поминать и верить – не одно и то же, – заметил американец, а я вновь рассердилась.

«Как ему удается впутывать меня в никчемные разговоры? – с раздражением подумала я. – Будто нет у нас более важного дела, чем рассуждения о Боге. Лучше бы о братве рассуждал, все больше пользы.»

– Вы мне скажите лучше, что это за народ? – спросила я. – Чем «братаны» эти занимаются и почему в городе том ошиваются? Они что, живут там?

– Этого не знаю, а занимаются только тем, что бухают, в карты играют и разговаривают. Я вас хотел просить: мы уже вот-вот приедем, уже темнеет, вы в машине остаться должны, а я пойду.

Естественно, я запротестовала:

– Как это я в машине остаться должна? В своем ли вы уме? Вы, значит, будете там подслушивать, а я в машине сидеть?

– Я вам все потом расскажу, – заверил американец.

Честное слово, мне стало смешно.

– Да неужели вы думаете, что я доверю вам такое ответственное дело? – возмутилась я. – Вы и русских-то слов половину не знаете.

– Я хорошо знаю ваш язык, – обиделся он.

– Ага, знаете. Марусю переспрашивали что такое «долбануть»?

– Переспрашивал, – согласился мой честный американец.

– А у них, у «братанов», через слово ненормативная лексика. Я сама к истине через их словеса как сквозь дебри продираюсь, спасибо тому, что ассоциативное мышление развито. Нет, ну куда это годится, брякнуть такое: расскажет он мне! И что вы мне будете рассказывать? Ха! Ха-ха-ха! Про лоха, атас и макинтош деревянный? Вы хоть что-то поняли из того, что я только что сказала?

Американец испуганно замотал головой.

– Перевожу, – победоносно воскликнула я. – Неопытный бестолковый человек или жертва – лох, сигнал тревоги – атас, гроб – макинтош деревянный.

Судя по выражению лица американца, он тщательно мотал на ус, стараясь усвоить полученную информацию.

– Не старайтесь, это лишь малая толика из того, что вам придется услышать. И зачем мне испорченный телефон? Нет уж, пойдем в подвал вместе. И чем вы лучше меня? С машиной, вон, справиться не сумели.

Он, качая головой, согласился:

– С машиной – да, не справился, но в подвал вам нельзя. Это опасно. Я вас не лучше, но у меня сильное тренированное тело.

– Вот я его с собой в подвал и возьму, чтобы оно меня защищало, – отрезала я.

Защищало? Я тоже бываю наивна порой.

Под покровом ночи мы въехали во двор высотки, на первом этаже которой была то ли столовая, то ли кафе. Витринные стекла – грязные и непрозрачные – светились тусклым светом.

– Там эти «братаны» ошиваются, – кивая на витрины, сообщил американец.

Он явно демонстрировал свою компетентность в отвязном русском языке. Я усмехнулась – талантливый парень.

– Что же вы мне в этот двор сказали ехать? Надо было в соседнем остановиться, – не удержалась от критики я.

Но дальнейшее показало, что американец не так уж и прост. Он неплохо разобрался в ситуации и сделал правильные выводы.

– Вход в то помещение и в его подвал с соседнего двора, – сказал он, – поэтому здесь мы ничем не рискуем. И здесь много такого же металлолома, как и у нас. – Он явно имел ввиду Марусин «Жигуль».

Действительно во дворе стояло немало похожих машин. Я несколько успокоилась и спросила:

– А как мы попадем в подвал?

– С этого двора через забитое досками окно. Часть подвала занята подсобными помещениями, часть пустует. Там коты и коммуникационные системы. По вентиляционной трубе из пустующей части можно проникнуть на территорию «братанов».

Так мы и поступили, оставили Марусину машину среди другого металлолома и полезли в подвальное окно. Первым полез американец, за ним я. Когда я, раздвинув доски, спрыгнула с грязного подоконника, он поймал меня за талию и легко поставил на земляной пол. Это было приятно, а вот дальнейшее…

Мы погрузились в удушливый смрад: смесь жизнедеятельности котов, бомжей и мышей. А может даже и крыс. Коты и мыши – полярные сущности – легко сосуществуют в таких подвалах.

– Здесь совсем темно, – прошептала я.