Текст книги "Миф Атлантиды"

Бывшее и будущее

Швейцария. Лето 1906 года. Приехала ясновидящая. Многие хотят побеседовать с нею.

«Хотите ли, она прочтет в закрытой книге?»

В это время Е. И. приносит с почты какой‑то закрытый пакет с книгою из Парижа. Е. И., не раскрывая пакета, называет страницу и строчку, и женщина, с закрытыми глазами, читает это место, точность которого тут же при всех и проверяется при вскрытии книги.

«Где мы будем жить следующее лето?»

Следует описание каких‑то водных путей. При этом добавляется: «Вы едете на пароходе. Кругом вас говорят на каком‑то языке, который я не знаю. Это не французский, не немецкий, не итальянский, я не знаю этого языка».

На другой год мы, совершенно неожиданно, жили в Финляндии.

Затем следовали описания судьбы моих картин в Америке, на выставке, устроенной Гринвальдом. Затем, как видно теперь, были описаны потоки крови великой войны и революции, смерть императора, а затем начало учреждений в Америке. При этом была любопытная подчеркнутая подробность, что в новых делах будет очень много исписанных листов бумаги. Разве это указание не характерно, когда припомним всю многочисленную переписку со всеми учреждениями в разных странах.

Другой случай, тоже в Швейцарии. Задумываются разные легко и трудно исполнимые задания, а женщина с завязанными глазами берет задумавшего за руку и стремится выполнить приказанное. Причем выполняет не задуманное обычным гипнотезером, нет, она готова выполнить приказы самых случайных для нее встречных. Она пересчитывает деньги в карманных кошельках, читает метки на платках, причем читает во французском своем произношении. Например, вместо Борис говорит Бори. Указываются приближающиеся письма. Описываются лица, думающие в данный момент о ком‑либо из присутствующих.

Можно припомнить множество подобных эпизодов как в Европе, так и в России и на Востоке. Когда нечто подобное происходит, мало кто отдает ему должное внимание. Чаще всего эти замечательные, наводящие на многие размышления свидетельства остаются в пределах любопытного анекдота. Но проходят года, и когда совершаются потрясающие события, так легко в обиходе рассказанные, так непосредственно соединяющие бывшее с будущим, тогда запоздало всегда будут произнесены сожалительные формы о том, как многое могло бы быть своевременно еще более углублено. Искреннее пожалеется о том, что бывшие у всех на глазах опыты остались тогда же не записанными.

Ведь так легко было тогда же осознать значительность необычных показаний. Но у многих слушателей являлось постыдное соображение: не подумает ли кто, что мы придаем значение словам какой‑то проезжей, может быть, авантюристки. При этом даже самое первоначальное значение слова «авантюра» понимается не дословно, а в каком‑то чисто условном значении. Ведь так много в столбцах словаря подозрительности и суеверия.

Из другой области вспоминается, как в Агре на большом пестром ковре седенький индус раскладывает всякие человеческие и животные фигурки. Затем он начинает на дудочке наигрывать прекрасную душевную мелодию, под которую все эти воины, раджи, баядерки, купцы, слоны, тигры начинают шевелиться, подниматься, исполняя всякие замысловатые танцы. Зрелище получается фантастическое, усугубленное всей экзотической обстановкою. Но один из присутствующих, ради истины, с улыбкой замечает индусу:

«Я знаю, как вы делаете. Ведь у вас под каждой фигуркой протянуты нити, которые вы и шевелите, играя».

Старичок скорбно-обиженно обернулся, молча встал, собрал свои фигурки и ушел в очевидной обиде. Конечно, было совершенно явно, что фигурки могли шевелиться только по проводам, не видным на пестром ковре. В этом никто не сомневался… Но очарование было нарушено. Было жаль произнесения того, что было всем ясно. Так же точно при всяких проявлениях тонких энергий требуется встретить их и сопроводить соответственно гармонично. В этой естественной гармонии энергии будут расти, не нанося ущерба и усталости тому, в ком они проявлены.

Сколько раз при всяких ответственных опытах присутствующих просят проявить величайшую внимательность и осторожность. Не нарушать тишину шумом или несдержанными восклицаниями. При этом как бы от своеобразного самовнушения людям непременно потребуется кашлять, чихать, шуметь за столом или корчиться от необъяснимого смеха. При этом они никогда не хотят признаться в том, что их непрошеные выступления могли быть кому‑то вредны. Они скажут: «Что из того, что я кашлянул. Какие же такие проявления, которые и кашля боятся. Неужели уже нельзя и пошевелиться?» Так люди плотного мира ни за что не хотят признать или хотя бы подумать об условиях тончайших энергий.

Плотные люди при случае будут жаловаться на то, что с ними ничего особенного не происходит, а из этого они выведут мертвящие заключения о том, что вообще нигде ничего особенного не происходит. И кончат они эти свои умозаключения: итак, выпьем! От нежелания подумать о лучших условиях для своего ближнего люди впадают в грубо эгоистическое соображение: я не чувствую, значит, никто не чувствует. А из этого разрушительного предположения вытекает и другое: я не знаю, значит, пускай и другие не знают. Иначе говоря, со скрипом и визгом открываются врата замка невежества.

Так же как самое особенное происходит в обиходе, так же и неизлечимо невежественное возникает в том же обиходе, среди объедения, среди самоусыпления и погружения в суеверия.

Но ведь если приложить хотя бы бывшее у каждого, то самое бывшее, за которое он может поручиться, то уже и будущее складывалось бы под совершенно особым знаком. Получалось бы продвижение и разумное и быстрое, а тина застойная разметалась бы в движениях нового прекрасного сознания и труда.

21 мая 1935 г.

Цаган Куре

Новые грани

Поднялся вопрос, когда жизнь прекращается с законной точки зрения? Из Лондона пишут: «Когда человек умер. Когда, после остановки сердца и дыхания, нужно считать, что жизнь покинула человеческое тело».

Странный эпизод пятидесятилетнего садовника из Арлей, Джона Пекеринга, который сейчас поправляется после операции, когда сердце и дыхание его уже остановились на пять минут, – производит целую революцию в медицинском мире.

Случай Джона Пекеринга опрокинул указания медицинских справочников. Все присутствовавшие при его операции, согласно показанию врачей, удостоверились в его смерти.

Каждый врач, конечно, засвидетельствовал бы смерть при полном отсутствии пульса, дыхания и сердечных рефлексов, как было в случае Пекеринга.

«Принципы и практика врачебной юриспруденции» Телера говорят:

«Если никакого звука и сердцебиения не обнаружено в течение пяти минут, в периоде, который в пятьдесят раз больше, нежели требуется для наблюдения, то смерть должна быть рассматриваема несомненной».

«Имеются все основания полагать, что если сердце абсолютно перестает биться за период длиннее одной минуты, то смерть уже несомненна. Те же наблюдения касаются и дыхания».

Противоречия, возникшие в случае Пекеринга, означают, что справочники должны быть пересмотрены. Они были написаны до открытия адреналина, этого жизнь дающего двигателя, который возвращает людей к жизни из того состояния, которое, по суждению медицинских авторитетов, уже называлось смертью.

Последствия очень обширны, и их даже трудно предвидеть. Прежде всего родственники теперь будут требовать дальнейших воздействий своих врачей при случаях кажущейся смерти.

Возникают и вопросы в области общественности и законов. Например, как быть с завещанием в таком деле, как случай Пекеринга. Могут ли быть затребованы страховые премии? Может ли быть расторгнут брак такою смертью?

Конечно, кроме этих возникающих вопросов, могут быть перечислены и многие другие, не менее значительные. Вообще момент так называемой смерти становится чрезвычайно условным и действительно подлежит пересмотру.

Так, например, передавался случай, когда под гипнозом уже возвещенная неминуемая смерть была значительно отсрочена. Так же точно передают, что, так сказать, умерший, под влиянием внушения, произносил какие‑то слова. Наверное, кто‑нибудь скажет, что это невозможно. Но ведь так же точно составитель широко употребляемого справочника полагал, что выше отмеченный из Лондона случай тоже должен был бы быть признан окончательной смертью.

Не будем возвращаться ко всем ошибочным или ничтожным заключениям, которые в свое время вводили человечество в заблуждение. Можно вспомнить, как в свое время опорочивались опыты с силою пара, с электричеством и со многими явлениями, ставшими сейчас общеизвестными даже в начальных школах. Можно лишь пожалеть, что так же как теперь, так и в прошлые дни, очевидно, преобладало отрицание и многое затруднялось этим разрушительным рычанием.

Много раз приходилось советовать людям вести дневники или записи, чтобы вносить узнанные достоверные факты. Так же точно, как метеорологические наблюдения должны производиться повсеместно и неотступно, так же и многие другие факты должны быть отмечаемы во всей их необычности.

Приходится читать о рождении четверни и даже шестерни. Факт сам по себе необычный. Но когда и такие факты наслаиваются, то наблюдения над ними могут быть очень поучительны.

Вообще без всяких отрицаний нужно научиться пристально всматриваться в действительность. Когда робкие люди восклицают: «Это невозможно!» – то к таким негативным воплям нужно относиться более чем осмотрительно. Все те новые грани, которые сами стучатся в обиход современного человечества, должны быть опознаны, и прежде всего во благо.

Даже когда говорится о новых гранях, то можем ли мы утверждать, что они новые и что они грани? Кто возьмет на себя дерзость настаивать, что это самое не было уже когда‑то известно? Может быть, забыт тот язык, на котором эти же факты произносились; но никто не скажет, что в существе своем они были неизвестны.

Радостно замечать, как опознание прошлого, а вместе с тем прогнозы возможности расширяются и углубляются. Достоверная запись пытливого обывателя может принести несчетную пользу, уничтожая суеверия и невежество и подкрепляя истинных пытливых исследователей.

14 марта 1935 г.

Пекин

Жизнь вечная

В своей книге «Страх перед смертью в первобытной религии» Джорж Фрезер приводит мудрые слова племени Омаха о смерти: «Никто не может избежать смерти, и никто не должен бояться смерти, раз она неизбежна». Также и древние майи спокойно говорили – «отдыхать иду». Если вспомним слова Сократа перед отходом его, перед выпитием чаши яда, или мысли Платона о смерти и даже Эпикура, уже не говоря о высоком отношении к этому акту в учениях Индии, мы увидим то же осмысленное, мудрое сознание о смерти, как о перемене бытия. Увидим то же сознание о жизни вечной, которая так ясно заповедуется священными Заветами.

Между тем в смущенных умах Запада, в особенности в 18 и 19 веках, когда отрицание пролагало свой темный путь, мы видим какой‑то животный ужас перед естественной сменой бытия. Еще недавно можно было читать о том, как интеллектуальная де Севинье выражалась: «Смерть до того страшна, что я скорее ненавижу жизнь больше потому, что она ведет к смерти, чем за тернии, которыми усеян путь в жизни». Идея смерти отравляла жизнь Альфонсу Додэ, Золя, Гонкуру, Мопассану и другим, казалось бы, смелым и широким мыслителям.

В то же время среди людей, живущих в природе, часто даже слово «смерть» не употребляется вообще. Они скажут: «отошел» или «скончался», то есть скончался для этого выражения бытия. Люди, прикоснувшиеся к природе, прикоснувшиеся к основным учениям истины, люди, сделавшиеся естественными мыслителями, также естественно понимают значение смен бытия. Страх смерти, казалось бы, может происходить лишь у каких‑то злодеев, омрачивших свое сознание преступлениями и умышленно несправедливыми поступками. Вполне понятно, что каждый предатель опасается такой разительной смены бытия. Конечно, внутри себя он вполне понимает, что он погрузится не в небытие, но в какое‑то другое бытие. Если в теперешнем своем бытии он отяготил сердце свое множайшими темными намерениями или деяниями, то, конечно, он не знает, легко ли будет ему оказаться в каких‑то незнакомых для него условиях. Человек, вчера натворивший недостойные дела, старается избежать за них ответственности. Такой ужас перед неизбежным переходом в неизвестный мир вполне понятен у людей, омрачивших свое земное существование гнусными делами, или вещественными, или мысленными. Ведь не надо же опять повторять, что мысль будет даже много существеннее, нежели слово или мускульное движение.

Не покажется ли странным, что наряду с существами преступными и некоторые, казалось бы, широкие мыслители тоже впадали в животный ужас перед сменою бытия. Хотелось бы знать, легко ли они сменяли и свои земные дома. Может быть, и на земле некоторые из них были нелегки на передвижение. Известно, что некоторые люди уверяют, что они могут творить и мыслить лишь в своих насиженных домашних условиях. Каждое необычное окружение им уже мешает для выражений их творчества. Но ведь, казалось бы, именно разнообразие впечатлений, именно изживание непредвиденностей и опасностей должно обострять мышление, находчивость и смелость. По мужественности можете судить и многие другие качества человека. А ведь мужество испытуется не сидя за печкою, не там, где противопоставляется и борьба со стихиями и с тьмою и со всем невежеством.

Каждому приходилось видеть людей, которые за спокойною трапезою произносили самые смелые речи, но когда оказывались лицом к лицу с теми опасностями, о которых они только что громко говорили, они выказывали себя совершенно в ином освещении. Вероятно, если с этими людьми поговорить о смерти, то они скажут, зачем вообще говорить о таких ужасных предметах. Значит, они сомневаются в целесообразности мироздания, со всеми поразительно вдохновляющими сменами бытия. Казалось бы, они достаточно слышали о том, что все находится в движении. Казалось бы, новейшие открытия достаточно доказывают наполненность пространств, и все же они будут ужасаться при таком значительном и торжественном переходе в новый для них мир. Они будут даже при маленьких земных переездах делать духовные завещания, не столько потому, что они исключительно заботились о ком‑то, но также и потому, что этот акт ими мыслится нераздельно со страхом смерти.

Люди нерелигиозные при мысли о смерти поспешают с совершением обрядов, когда же, по их мнению, опасность миновала, то они первые, может быть, расскажут кощунственный анекдот. В недавнем выпуске журнала «Двадцатый век» профессор А. Р. Вадья, среди очень интересных суждений об идеях и реальностях двадцатого века, говорит: «Мир теряет чувства религиозных ценностей. В своем восстании против окаменелых верований и бессмысленных обрядов он впадает в опасность выбросить ребенка из ванны вместе с водой. В своей подозрительности против религий он делается слепым к смыслу и значению Религии». Так правильно рассуждает профессор, много начитанный и бережно относящийся к высшим ценностям. Действительно, по ходячей поговорке, уже много детей было вылито вместе с ванной водою. А ведь среди этих опрометчивых выливаний человечество выбрасывало так же именно то, что могло бы так укреплять его в творчестве и мысленном, и вещественном.

Знающий о жизни вечной тем самым знает и свою радостную ответственность за каждое деяние и мысленное и мускульное. В молениях произносится это великое значение слова «жизнь вечная». Мыслящий при этом понимает, что жизнь всегда многообразна, как в горизонтальном, так и в вертикальном значении. Даже по примитивным физическим законам он понимает, что каждоминутно все изменяется и никогда не придет в прежнее состояние. В этом движении заключена величайшая творческая щедрость. И как радостна и благостна обязанность посильно участвовать в этом всемирном творчестве!

Руссо замечает: «Тот, кто утверждает, что спокойно, без страха встречает смерть, – просто лжец». Почему же большой писатель Руссо берет на себя ответить за все человечество, что оно должно бояться смерти. Конечно, этот акт выходит за пределы обыденности. Потому он должен быть встречаем в особом сердечном спокойствии. Это сознание, конечно, будет далеко от так называемого спокойствия перед принятием обыденной пищи или любым повседневным действием. Но именно в особом, вдохновенном спокойствии великой смены бытия будет настоящее великодушие, которое всегда сопряжено с мужеством.

Апостол сказал ясно и кратко: «Мы не умрем, но изменимся». Вот в четырех словах заключено свидетельство о жизни вечной. А припомните слова Бхагават-Гиты о неделимости, неизменяемости, о вечности Сущего. Во всех веках, во всех концах мира торжественно подтверждена жизнь вечная. Значит, нужны были какие‑то противоестественные, насильственные устрашения, чтобы привести человека в невежественное понимание акта смены бытия. В то же время начинают говорить о жизни на других планетах, о чем еще недавно даже значительные астрономы лишь пожимали плечами. Мы помним, как за эти утверждения Фламмарион был угрожаем лишением научности и переводом в разряд любителей. Но сейчас уже лучшие научные авторитеты относятся гораздо осторожнее к таким осознаниям жизни вечной.

Конечно, такое основное понятие может осознаваться лишь в утверждении. Каждое невежественное сомнение наносит этому ясному утверждению почти неизлечимые трещины. Печально видеть, если интеллигентные мыслители боятся смерти и тем самым заражают невежественные массы. Почему же им не проникнуться тем светлым знанием, которое слагало древнейшую мудрость, подтвержденную лучшими мыслителями всех веков. По лучшему и придете к лучшему.

20 июля 1935 г.

Тимур Хода

Свет опознанный

Не угасал свет. Всегда напоминали о себе излучения и сияния, и земные, и надземные. Люди ходили к врачам, прося прекратить такие непрошенные прозрения. Потребовались многие усилия, чтобы даже грубые аппараты оправдали дар человеческого зрения.

Когда люди уверяли, что они видят свет, их оговаривали. Называли выдумщиками. Впрочем, каждый близорукий не верит дальнозоркому. Излучения человеческого тела отвергались и относились в область мистики или приписывались испорченному зрению.

К древнему знанию, к тому же издревле опознанному, проторились новые пути. Поверх всех изуверских запретов вдумчивые наблюдатели усмотрели убедительные показания.

«В германском медицинском журнале «Фортшритте дер Медицин» помещена обстоятельная статья проф. Пауля Добнера об излучениях человеческого тела. Профессор Добнер нашел реактив, позволяющий установить, хотя и косвенным путем, наличие человеческого излучения. Это – обыкновенная алюминиевая пластинка. Алюминий обладает радиоактивными свойствами и пластинка этого металла, приведенная в соприкосновение с фотографической пленкой, чернит ее, как если бы она светилась. Проф. Добнер установил, что человеческие излучения обладают способностью усиливать на короткое время радиоактивность алюминия: если алюминиевую пластинку положить сначала на руку, а затем на фотографический слой, то она зачернит его гораздо интенсивнее, чем пластинка из того же металла, этой предварительной операции не подвергнутая».

«По степени затемнения можно судить об интенсивности ауры той части человеческого тела, с которой алюминевая пленка находилась в соприкосновении. Проф. Добнер установил, что поток человеческих излучений сильнее всего – на кончиках человеческих пальцев и непосредственно перед глазами. Это совпадает с теорией магнитных «флюидов», истекающих именно из пальцев и глаз магнетизера. Другое важное обстоятельство обнаружено проф. Добнером: характер излучений человеческого тела зависит от состояния крови. При болезнях крови интенсивность излучения тела падает, а у раковых больных аура совершенно исчезает».

«У здорового человека аура распространяется на расстояние до 40 метров вокруг тела».

Уже не открытие, но подтверждение. Но ведь свидетельства нужны. Сколько неведомых слушателей поблагодарят за подтверждение того, что они давно утверждали, за что переносили насмешки и глумления. Еще врач говорит:

«Громадное влияние имели на медицину идеи Гиппократа, господствовавшие в ней на протяжении чуть ли не целых двух тысячелетий».

«Медицина как научная дисциплина в современном смысле создалась лишь во второй половине прошлого века в связи с изучением анатомии и появлением наук физиологии и биологии».

«Только тогда, когда стали известны причины тех или иных болезней, борьба с ними стала действительно на научную почву и медицина вышла из тех пометок, в которых она пребывала на протяжении почти всей ее истории, особенно в эпоху Средневековья, когда главными методами лечения были молитвы и заклинания тех злых и нечистых духов, которые считались возбудителями различных заболеваний».

«Подчеркнув незыблемость основной идеи Гиппократа, высказанной более 2000 лет тому назад, что человеческий организм сам стремится излечивать себя от тех или иных болезней, докладчик указал, что роль медицины сводится к помощи организму в этой борьбе, причем эта помощь должна оказываться не тому или другому заболевшему органу, а всему организму в целом, и в этом отношении громадное значение в медицине имеют психологические факторы – вера пациента в искусство врача, в знания последнего».

Правильно замечает врач о глубоком значении в медицине факторов психологических. Сколько раз приходилось слышать от мудрых врачей замечания при счастливом исходе лечения: «Вы сами помогли мне вас вылечить».

В этом имеется в виду и притяжение, и отталкивание, магнетические токи и лучи, а в конце концов, все, что входит в понятие того же света. С разными намерениями люди подходят все к тому же самому, глубоко основному, которое пропитало и связывает сущее.

«В Парижской обсерватории производятся в настоящее время опыты соноризации звездного неба. Как известно, всякий световой луч можно превратить, при помощи так называемой фотоэлектрической клетки, в звук – и обратно. На этом основан говорящий кинематограф. Свет небесного тела, уловленный в телескоп и направленный на фотоэлектрическую установку, дает определенный звук: звезда, в буквальном смысле слова, поет».

«Из всех перепробованных звезд наиболее мелодичный звук дает Вега. Свету, из которого этот звук рождается, нужно 27 лет, чтобы дойти до Земли».

Конечно, цвет и звук неразделимы. Конечно, звучание светил небесных должно обратить мысль к величайшим осознаниям. Язык звучания и иероглиф света неисчислимы в пространстве. Когда предлагается мысль о дальних мирах, ведь не только об астрономических проблемах предполагается. Какие великие расширения сознания зазвучат и засияют. Даже, можно сказать, грубыми способами уже опознано, что пораженный болезнью организм не излучает свет. То же можно наблюдать не только при болезни, но при всяких других омрачениях злобы, при гневе или раздражении, или при унынии. Все это известно со времен древнейших. В прекрасных выражениях много раз это произнесено лучшими мыслителями.

Поэтому собственно и открытия того, что давно известно, быть не может, но зато может быть опознание не всеми рассмотренного. И за это опознание нужно быть глубоко благодарными ученым. Они в выражениях современных, в пределах общепризнанной очевидности, вводят в широкие массы соображения глубокого значения. Если люди подумают еще и еще раз о свете и звуке, если они услышат звучания светлые, они подвинутся по пути расширения сознания. Не простое накопление сведений, но расширение миросозерцания и устремление к наивысшему выведет людей из бездны быта.

Запах кухни заменится высокими пространственными ароматами. Вместо закоптелого огарка чаще засверкают сияния света нездешнего. И тишина зазвучит. Все это – и высокое, и безбрежное, и неисчислимое – удержит человечество от постыдных отрицаний и приведет к высокому созданию благоволения.

Как это нужно!

5 марта 1935 г.

Пекин