Текст книги "Варшавские тайны"

Глава 7
Паутина

Сыщики вышли на улицу, и Егор тут же набросился на начальника:

– Алексей Николаевич! Я ничего не понял! Что за письмо должен передать Новец и кому? Разъясните, ради Христа!

– Да я и сам пока наугад бью, – признался Лыков. – Но кто-то ловко навесил Гришке убийство пристава Емельянова.

– Кто?

– Говорю же: пока не знаю.

– А зачем?

– Чтобы я уехал. Прекратил розыск и вернулся в Петербург. В лаврах героя, который пришел, увидел, победил.

– Так вы подозреваете Гриневецкого? – ахнул Егор.

– Ты что, с бани съехал? Зачем это ему? Тут проделка фартовых. Валят с больной головы на здоровую. А Гриневецкий с Нарбуттом делают вид, что верят. Им важно, чтобы ревизор поскорее уехал, а они сами потом разберутся, без посторонних.

– Стойте! – Иванов даже схватил Алексея за рукав. – А вдруг это политические убийства? Новые польские повстанцы! Надо срочно жандармов известить.

Сыщик рассмеялся.

– Политические убийства требуют немедленной огласки. Так, мол, и так, наша партия пришибла царского сатрапа. Иначе какой в них смысл? Здесь же все тихо.

Егор задумался.

– А Ян Касъер при чем?

– Он что-то знает, но ему велено молчать.

– Кем велено?

– Убийцами, конечно.

– Не сходятся концы.

– Пока да. Но соберем улики, и концы сойдутся.

– Нет, тут серьезная неувязка! Вы говорите: на Гришку навесили чужое преступление. Но никто же не мог предположить, что вы застрелите его при аресте! Что я побегу не на лестницу, а в глубь квартиры, где и попаду ему в руки. Этого я и сам от себя не ожидал…

– Часы в кармане Гришки – единственное, что связывает его с убийством пристава Емельянова. Их нашел Яроховский. Если он и подложил эти часы, то зачем?

– Чтобы вы быстрее уехали! Сами только что сказали.

– Слишком надуманно. Тогда выходит, что вся головка варшавской сыскной полиции знает убийц и покрывает их. Как такое возможно? Фантасмагория. Вероятнее другое. Убийцы Емельянова узнали от Яна Касъера, что его племянник разжился на свалке от трупа офицера. Дальше им оставалось лишь сунуть Гришке в карман часы. Или в карты проиграть. А потом смыться, не дожидаясь облавы.

– Значит, младший Новец играл перед нами спектакль?

– Да, и довольно ловко.

– Ну не похож он на Щепкина!

– В тебе говорит неопытность. Мало ты еще общался с уголовными. А я уж нагляделся всех мастей! Поверь, среди фартовых много лицедеев. Сам род их занятий часто требует известного артистизма. Еще слушая рассказ Эйсымонта, и потом, когда он так запросто согласился написать записку дяде… Тогда я уже почуял неладное. Но затем решил, что померещилось.

– Но если бы мы захватили Гришку живым? Ну, отыскали у него в кармане часы. И что с того?

– Это был бы его конец. В глазах и прокурора, и суда. Тем более здесь, в Варшаве! Русский убил русского… Все остались бы довольны.

– Но где улики?

– Часы и стали бы уликой.

– Так одних часов мало! Ваши же слова!

– Для суда достаточно. Почему не поверить? Потому, что Гришка сказал, что их ему подбросили? Уголовные все так говорят. Знакомая песня. Штабс-капитана Сергеева зарезал точно он. Ну, значит, и Емельянова тоже. Нет, задумано было хорошо. Попадись Худой Рот живым, никто бы не поверил ему, что он эти часы, допустим, выиграл в карты… И то, что он замолчал навеки, – только нежданная премия. Осудили бы наверняка. Но ребята сделали одну ошибку.

– Недооценили сыщика из Петербурга?

– Нет. По крайней мере, я им не мешал. И купился так же, как и все. Ошибка в другом. Настоящие убийцы пристава рано успокоились. Они подумали, что все забыли о смерти подпоручика Яшина.

– Опять Яшин! Почему вы так уверены, что его убили? Что он не сбежал, например, от кредиторов?

– Доказательства у меня отсутствуют. Формально варшавская полиция права: нет трупа – нет убийства. Но я понимаю теперь, что недоработал. Скоротечный розыск. Ссора с Сергеевым, штурм притона, часы – всего за сутки! Такая кутерьма! Одним махом всех побивахом… Пора домой возвращаться. И только в глубине мозга что-то свербит и противится. Когда я нашел мыльницу с буквами «Яш», то понял, что меня беспокоит. Пропажа подпоручика. Она одна не вписывается в красивую картинку. И хотя мыльница оказалась не его, свое дело она сделала – напомнила об этой фамилии. Поэтому, Егор, мы теперь занимаемся Яшиным. Где материалы по делу?

– Нигде. Следователь не открыл дознания. Яшин просто числится безвестно сгинувшим.

– Когда он пропал?

– В феврале, а числа не помню. Никто и значения не придал. Он молодой был. Только-только пришел в полицию и полгода не прослужил. Ничем себя не проявил, приятелей не завел. Так, пустое место.

– Значит, надо идти к его участковому приставу, расспросить его.

Иванов наморщил лоб, силясь что-то вспомнить.

– Яшин служил в Вольском участке… Там сейчас новый пристав, он нам не помощник. Если кого и спрашивать, то Бурундукова.

– Это что за гусь? – рассмеялся Лыков. – Фамилия какая-то… зоологическая.

Письмоводитель обиделся.

– Капитан Амвросий Акимович Бурундуков вовсе не гусь, а очень даже приличный человек! Владимира с мечами за войну с турками имеет! Сейчас он пристав Повонзковского участка, заместо убитого Емельянова. А в феврале был старшим помощником пристава Вольского участка. Именно Бурундуков учил Яшина полицейскому делу. Если кто и расскажет нам о пропавшем, так это он! Кстати, и покойному ротмистру Емельянову он был товарищ. Приходил к Гриневецкому, скандалил, что сыскное плохо его убийц ищет.

– Вот как?

– Да. Правда, он тогда выпимши был…

– И часто твой Бурундуков выпивает? А то сейчас явимся к нему, а он нам пьяную блажь выкинет.

– Нет, Амвросий Акимович не из таких. У него принцип: пей, да дело разумей! Говорю же: хороший дядька!

Лыков и сам уже вспомнил немолодого сутулого капитана с боевым Владимиром на кафтане. Он явился на «мельницу», когда все уже было кончено, и руководил оцеплением.

Спокойный и немногословный, пристав понравился Алексею. Он не лез на глаза начальству, не суетился и делал все методично и правильно. Капитана и коллежского асессора просто не успели познакомить. Лыкова с головной болью увезли домой, а пристав остался.

– Давай доложимся Эрнесту Феликсовичу и поедем к Бурундукову.

Когда сыщики ввалились к Гриневецкому, там все еще сидел Нарбутт. Руководство пило кофе. В вестибюле ратуши стоял киоск, в котором работала знаменитая кофеварка[42]42
  В Польше кофеварка — это женщина, которая хорошо варит кофе.


[Закрыть] пани Михалина. Оттуда в сыскное носили этот напиток с утра до вечера.

– А, полицейские силы, подчиненные Лыкову! – съязвил титулярный советник. – Налить вам чашечку?

– А чаю у вас нету?

Нарбутт виновато развел руками.

– Тут его не пьют, увы. Пиво есть в бутылке. Не желаете? Ну, тогда терпите до дома.

– Да я пока уезжать не собираюсь.

– Почему? – удивился Витольд Зенонович. – Приказа надо дождаться? Понимаю. После праздников придет.

– Приказа не будет. Расследование обстоятельств смерти пристава Емельянова еще не закончено.

– Как не закончено? – в один голос вскричали оба пана. А Гриневецкий через секунду добавил:

– Но обер-полицмейстер уже доложил министру, что убийцы офицеров отысканы. При вашем активном участии. Чего же еще расследовать?

– Обер-полицмейстер поторопился. И потом, указанное дело не подведомственно местной полиции. Его веду я. И только мне решать, когда прекращать розыск.

– У вас выйдет тогда конфликт с генералом Толстым, – осуждающе покачал головой надворный советник. – Он сочтет ваши действия самоуправством и вторжением в свою компетенцию.

– Эрнест Феликсович! – рассердился Лыков. – Вам что важнее – поймать убийцу или поберечь самолюбие генерала?

– Поймать убийцу.

– Вот этим и будем заниматься. А ваш «маленький» Толстой пусть пока спишется с «большим» Толстым. И у него выяснит границы своей компетенции.

– Хорошо, тут мы поняли, – примирительно сказал Нарбутт. – Мы не поняли другое. Почему вы решили, что требуется продолжить розыск? Гришка Худой Рот убит. У нас есть свидетель его участия в смерти штабс-капитана Сергеева. На теле уголовного обнаружены также часы, принадлежащие приставу Емельянову. Что вас не устраивает?

– Витольд Зенонович, вы опытный сыщик. Отвечаю вопросом на вопрос. Вам самому не кажется, что одних часов мало, чтобы счесть Гришку убийцей еще и ротмистра Емельянова?

Паны переглянулись, и Лыков не понял, что они хотели сказать друг другу.

– Мало? Часов? Ну, это как поглядеть…

– А как нужно глядеть, чтобы ими удовольствоваться?

– Единственным абсолютным доказательством было бы признание самого преступника, – начал Витольд Зенонович. – Но благодаря вашему меткому выстрелу оно теперь невозможно. Кстати, я до сих пор под впечатлением! Где вы этому научились? Так вот. За смертью Гришки мы вынуждены оперировать второстепенными фактами. Его головорезы никогда не сознаются. Более того, они отрицают даже свое участие в убийстве пограничного штабс-капитана. И мы не сумеем на суде доказать их вину. Ян Касъер вообще отделается арестным домом. У нас только косвенные улики! И часы в таковом качестве вполне сойдут. Это серьезное дока зательство.

– Соглашусь, что серьезное. Но недостаточное.

– Послушайте, Алексей Николаевич! – взволнованно заговорил Гриневецкий. – Почему вы сомневаетесь в часах? У вас есть какие-то подозрения?

– Я допускаю, что их могли подбросить Гришке.

Надворный советник встал.

– Часы покойного пристава обнаружил мой подчиненный губернский секретарь Яроховский. Вы его обвиняете? Извольте объясниться!

Лыкову тоже пришлось подняться.

– Нет, конечно. Франц Фомич вне подозрений. Я подозреваю тут хитрость уголовных.

– По-прежнему ничего не понимаю!

– Давайте все же присядем. Так лучше… Я поясню. На мой взгляд, находка часов Емельянова никакая не улика. Она единственная, других нет, и все ваши выводы о причастности Гришки строятся исключительно на ней. Но что, если часы подброшены?

– Кем, черт побери? Яроховским?

– Настоящими убийцами Емельянова.

– Вот как? И кто они?

– Пока не знаю. Могу лишь высказать предположение.

– Уж извольте!

– Изволю, изволю. Вы, Эрнест Феликсович, успокойтесь. Иначе ясность понимания к вам не вернется.

– Я спокоен, господин коллежский асессор. Давайте ваши предположения.

– Эйсымонт Новец сказал нам неправду…

– Что вы говорите? Значит, штабс-капитана Гришка тоже не убивал? Ну вы даете!

– Новец сказал не всю правду. Сергеева-третьего Гришка Худой Рот действительно зарезал. Но в одном доме решили это использовать. И повесить на русского уголовного свой грех.

– Что за «один дом»? – раздраженно фыркнул начальник отделения. – У вас догадки или домыслы?

– Помолчи, Эрнест! – приказал ему Нарбутт. – Я, кажется, понимаю.

– Такой серьезный обман сыскной полиции, с подставным свидетелем, с облавой на «мельнице», где попались несколько воров… Это не мог замыслить ни рядовой преступник, ни даже маз. Тут видна рука крупного деятеля…

– Велки Эугениуша, – закончил за Лыкова его мысль Нарбутт.

– Да. И Ян Касъер тоже выполнял его поручение. Полагаю, он и подбросил часы Гришке накануне облавы. Или в карты проиграл. Или продал.

– Чепуха! – возразил Гриневецкий. – Если бы мы взяли Гришку живым, он сразу указал бы нам на истинного владельца часов.

– И ты бы ему поверил? – живо отреагировал Нарбутт. – Я – нет.

– Ну… дядя Янек выставил бы свидетеля, который давно наблюдал этот трофей у Гришки, – подхватил Алексей.

– А могло быть еще проще, – вторгся в высокий разговор не имеющий чина.

– Ну-ка, поучите старших, докажите! – добродушно ухмыль нулся Нарбутт.

– Дочки Яна Касъера могли незаметно сунуть. Я, когда там прислуживал, нагляделся. Семейное дело!

– Что, они оказывали горизонтальные услуги?

– В наилучшем виде. Игорно-публичный дом.

– Это что-то новенькое, – констатировал Витольд Зенонович. – Ай да Янек! Соглашусь, в таком случае часы можно было подбросить без помех. Но кто же теперь в этом сознается? Мы опять возвращаемся в область догадок.

Гриневецкий сменил раздражение на сдержанный скептицизм.

– Не уверен, не уверен… Почему вы сомневаетесь в Гришкиной причастности? Кто убил одного, убьет и второго.

– Уж больно все сошлось. Так, словно это было нужно. И понятно кому…

– Вы полагаете, что пристава Емельянова приказал устранить Велки Эугениуш?

– Да. Видать, сильно он мешал вашему «ивану».

– Так-так… – начал рассуждать вслух надворный советник. – Тот же Эугениуш велел заранее поселить в Варшаве несколько русских головорезов. С намерением использовать их как подставные фигуры. Витольд, я правильно понял нашего гостя?

– Да. А что? Это похоже на многоумного пана Эугениуша!

– А потом «иван» стал ждать, – продолжил рассказ Лыков.

– Ждать? Чего?

– Второго убийства, которое мы должны были непременно раскрыть. В чем нам и помог «свидетель» Эйсымонт Новец. Вот семейка!

– А если бы это второе убийство не состоялось? – спросил Нарбутт. – Гришка не кукла, которую можно дергать за ниточ ки. Он мог и сбежать из города.

– Гришка не кукла, – согласился Алексей. – Он патентованный душегуб. И резать людей – его главное занятие. Рано или поздно он бы кого-нибудь прикончил в Варшаве, как делал это в Петербурге.

– Но почему не предположить другое? – возразил Гриневецкий. – Что Велки Эугениуш привез из столицы банду убийц, чтобы те убрали неудобного пристава?

– Если бы Худой Рот зарезал здесь полицейского офицера, стал бы он после этого два месяца спокойно жить в Варшаве?

– Э-э…

– Вряд ли. Сделал дело – гуляй смело. Подальше отсюда. А если бы вдруг громилы попались вам? И на допросе назвали бы заказчика? Зачем «ивану» такой риск? Нет. Гришка – подставное лицо. Ложный след. Притом что он действительно убийца – но не Емельянова.

– Не слишком ли сложно? – недоверчиво спросил Эрнест Феликсович.

– А на мой взгляд, вполне правдоподобно, – возразил ему Нарбутт. – Но недоказуемо. Это иногда бывает в сыске. Ты все знаешь, а улик не собрал. И ничего не можешь поделать.

Титулярный советник слово в слово повторил одну из сентенций Благово. Уезжая в Петербург из Нижнего Новгорода, Павел Афанасьевич не завершил одно дело. Некий Лельков достоверно отравил свою жену, чтобы сочетаться потом с ее сестрой. И остался на свободе. Как он там сейчас? Поймали ли его нижегородские сыщики?

– Мы с Егором Саввичем попробуем подобраться к разгадке с новой стороны. А именно – займемся пропажей подпоручика Яшина.

– Кстати, а что с вашей находкой? – вспомнил Витольд Зенонович. – Чья оказалась мыльница?

– Касъер опознал ее как забытую одним его жильцом. Неким князем Яшвилем. Оттуда и буквы на днище.

– Князь Яшвиль? – вскричал Нарбутт. – Лев Владимирович? Помню этого кавказского человека! Редкий… пустозвон? Так, кажется?

– Так. Вы с ним встречались?

– Да, в декабре. Бывший лейб-гусар, вышедший в отставку и ищущий приложение своему длинному языку. Он хвалился мне, что его прадед сбил с ног несчастного императора Павла Первого. А уж потом налетели другие заговорщики и задушили государя.

– Да, нашел чем хвалиться… – пробормотал Алексей. – Но я должен все же проверить отметку о прописке князя по домовой книге.

– Книга у Степковского, мы забрали ее при обыске. Но поче му вы снова вернулись к подпоручику?

– Возможно, его тоже убили.

– Убили? – опешил Эрнест Феликсович. – Это младшего помощника Вольского пристава?

– Его самого.

– Ох, свалились на мою голову несчастья… Решили варшавской полиции статистику испортить? Начали уже убийства выдумывать? Совесть надо иметь!

– Почему вы так легко списали эту пропажу?

– Яшин ваш и двух месяцев не прослужил! Молодой, а уже развращенный.

– Да он картежник! – поддержал друга Нарбутт. – Из полка выгнан за игру.

– Из какого полка, не помните?

– Нет, но можно найти формуляр в канцелярии. Мы провели дознание, по итогам которого следователь отказался открывать дело. Очевидно, что мальчишка просто сбежал. Вероятнее всего, от кредиторов. Вещи были загодя вывезены из квартиры и отправлены на вокзал. Накануне Яшин занял денег у капитана Бурундукова, который его учил. Совсем бессовестный! Жалованье в полиции небольшое, у капитана четверо детей, а он выманил сумму и скрылся…

– Я должен все проверить еще раз, – упрямо заявил Лыков.

– Ваше право. Начать лучше с того же Бурундукова, – вежливо посоветовал Витольд Зенонович.

На этом они расстались. Лыков внимательно пролистал домовую книгу владения Новца на Бураковской. Действительно, князь Лев Владимирович Яшвиль прожил там две недели в декабре прошлого года. Записи об этом, с пометкой помощника пристава Повонзковского участка, внушали доверие. Расположение записей, цвет чернил и мастики – все было в порядке. Правда, между отметками оставалось много места и при желании имелась возможность вписать что-то между строк. Но это легко проверить в самом участке.

Алексей и его «летучий отряд» отправились на Гусью. Повон зковское управление располагалось всего в ста саженях от квартиры сыщика.

Коллежский асессор на своем веку повидал не одно полицейское присутствие. То, что он обнаружил на Гусьей, оказалось из того же ряда. Грязно, как-то по-особенному неуютно, пахнет дешевым табаком. Казенная мебель сильно разнилась с элегантной обстановкой в сыскной полиции. Одно удивило Алексея: в коридорах и в комнатах были расставлены стулья. Такое он встретил впервые.

– Здесь в штате есть поляки? – спросил Лыков у Егора.

– Нет, только русские. В Замковом и Соборном участках служат несколько человек, а так все наши.

– Тогда, может, нам хоть чаю нальют… – размечтался сыщик, и надежды его тут же оправдались. Узнав, кто к нему пришел, капитан выскочил в приемную и обрадованно забасил:

– Вот хорошо! А то я уж сам собрался на Сенаторскую. Прохор! Самовар, живо!

Бурундуков являл собой замечательный образчик русского служивого человека. Неглупый, ответственный, добродушный в быту и строгий в делах, он правил в участке крепко, но без тиранства. Лыков слышал в приемной польскую речь, но никто не кинулся составлять за это протокол. Люди в коридорах не выглядели зашуганными. Поляки, евреи и немцы – русских не было ни одного – сдавали на прописку паспорта, требовали справки, писали заявления; шла рутинная работа. Беседу пристава с гостями часто прерывал канцелярист со срочными бумагами. Но все крутилось тихо и размеренно, и это была деловая монотонность, не мертвая…

Лыков начал разговор со стульев, так его поразивших.

– Никогда не видел подобного в полицейском присутствии!

Бурундуков неожиданно смутился.

– Ну… у нас иногда бывает людно… Что ж им стоять?

– Везде бывает людно, а стулья только у вас. Как удалось подписать ассигновку?

Капитан окончательно смешался.

– Так вышло. Тетушка померла и оставила некоторую сумму…

– Что? Вы купили стулья из собственных средств?

– Иначе никак! – стал оправдываться пристав. – Трижды входил с рапортом. Отказали! А неловко. Заходишь в участок – они стоят. Есть и пожилые, и безногие. А тут тетушка преставилась…

– От своих четверых детей отобрали?

– А что было делать?

– Ну, Амвросий Акимович, мы с вами сработаемся, – с чувством произнес Лыков.

Тут как раз внесли самовар. Алексей налил в чашку крепкого ароматного чаю и аж зажмурился от удовольствия.

– Синьхуан розовый? Вот спасибо. Плохо в Варшаве русскому человеку – только кофей предлагают.

Бурундуков полыценно улыбнулся в усы:

– Да, у нас в участке с этим строго. Сам люблю и других поощряю. Как соскучитесь по чайку, приходите – будем рады!

– Ох, я ведь могу и зачастить! Спасибо!

– Вам спасибо, Алексей Николаевич. Это ведь вы застрелили главаря? Который Валериана Емельянова зарезал… Товарищ мой был. Выходит, и за меня отомстили. Я же сам пытался убийц искать! Да куда там – дел невпроворот… А сыскные – Егор не даст соврать – не больно и старались. А вы приехали и враз всё раскрутили. Это я понимаю – сыщик!

Лыков отставил чашку и сказал, понизив голос:

– Ничего я не раскрутил. Да и нельзя раскрыть сложное преступление за сутки. Враки это.

– Как так? – опешил пристав.

– Мы к вам, Амвросий Акимович, для того и пришли. Я считаю, что Гришка – тот, кого я застрелил, – пристава Емельянова не убивал.

– Но часы! У него же нашли часы! Мне их показали – это Валериана вещь.

– Часы, скорее всего, подбросили.

– Кто?

– Настоящие убийцы вашего товарища.

И Лыков рассказал приставу, почему он не верит в улику с часами. В Амвросии Акимовиче пробудился полицейский офицер. Он поразмышлял чуток, потом согласно кивнул:

– Да, надо разобраться. И я тоже тогда удивился: как все ловко сошлось! Но дел же невпроворот, подумать некогда. Опять-таки, сыскным виднее… А тут вон что! Сейчас и я вижу натяжку. Но Гриневецкий с Нарбуттом что на это говорят?

– Их бы, конечно, очень устроило, чтобы я собрал манатки и уехал.

Бурундуков насторожился.

– Вы их в чем-то подозреваете?

– Никакого заговора тут нет. Просто местным никогда не нравятся проверяющие из столицы. Мало ли какой рапорт они потом подадут министру? Вот паны и торопятся вернуть меня к жене.

– И все?

– И все. Они умные люди, особенно Витольд Зенонович. Уж этот никак не мог поверить в мой столь быстрый успех! Но решил сплавить гения сыска. И разобраться потом сам. Думаю, логика была такая: поляков должны ловить поляки.

– Очень возможно, – заявил Бурундуков. – Про Нарбутта вы верно сказали. Этот зрит на два аршина! Все уголовные его боятся. Бугай Гриневецкий при нем навроде приложения с картинками. Но дальше-то что? Как ловить Большого Евгения?

– Никак. Такие люди сами уже давно не совершают ничего противозаконного. У них на это есть исполнители. Их и будем искать.

– Ага… Вы, значит, надеетесь, что они где-то наследили?

– Да. Требуется изучить обстоятельства смерти пристава Емельянова еще раз, свежим взглядом. Тут вы нам и будете полезны.

– Завсегда! – сверкнул глазами Бурундуков. – Значит, Валериан не отомщенный? А я-то, дурак, обрадовался. Располагайте мною!

– Очень хорошо. Мы начнем с исчезновения подпоручика Яшина.

– Сашки? На что он вам сдался? Пустой человек! Денег у меня занял, стервец. Семьдесят пять рублей! Чуть не месячное жалованье. Супружница до сих пор корит… Нет, это у вас зряшная затея!

– И все же, Амвросий Акимович. Расскажите нам об этом пустом человеке. С самого начала!

Бурундуков вздохнул, вынул из стола турецкую трубку – явно трофей с войны, – набил ее табаком и раскурил.

– С самого начала… Эхе-хе… Начало было такое. Прислали нам в Вольский участок нового офицера. Я в то время служил старшим помощником пристава и тащил, можно сказать, всю фуру один. Пристав болел и на службе не появлялся. Он теперь в отставке… Ну, и явился к нам Сашка Яшин, только что выброшенный из полка.

– Из какого именно?

– Полк у него был хороший, 32-й пехотный Кременчугский.

– За что выбросили? За карточные долги?

– Нет, что вы! – удивился капитан. – Он карт как огня боялся! Юнкером еще проиграл шесть тысяч. Отцу пришлось под векселя денег занимать, за дурака-сына расплачиваться. С тех пор как отрезало.

– Странно. Мне в сыскном говорили, что Яшин был картежник. И сбежал, скорее всего, от долгов.

Амвросий Акимович невесело усмехнулся:

– Если и были у него долги, то лишь мои три четвертных билета. Никто другой не доверил бы Сашке ни копейки. А в карты он совсем не играл! И как я тогда поддался? Старый дурень! Яшин прибежал вечером ко мне на квартиру, чуть не плачет. Спасите, говорит, надо позарез! Лица на нем не было. Просил сто. Я поостерегся. Да и накладно, имея четверых детей, такие суммы одалживать. Вынес ему семьдесят пять, тайком от супружницы. Он мне чуть руки не целовал! И вот итог… Стыда во лбу нет у людей. Я, признаться, первые месяцы ждал. Думал, не может такого быть, заест парня совесть и пришлет он мне эти жалкие три билета. Или хоть часть. А теперь уж и рукой махнул. Наука!

– Когда это произошло?

– В ночь перед его пропажей.

– Вы даже не допустили мысли, что подпоручик пал жертвой преступления. И сейчас не допускаете. Почему?

– Да кому он был нужен? Ведь щенок, чистый щенок, хотя и с норовом. Грабить? Так у него и взять было нечего. Столкновение по службе? Но он ничего не решал. Я же говорю: пустой малый. Из таких, знаете, ни рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса. Но при этом склочный. Вот нельзя таким людям власть давать, особенно полицейскую! Сам никто и звать никак, но сделался помощником пристава и тут же настроил против себя обывателей.

– Чем же? Только вы сказали, что Яшин по службе ничего не решал.

– Сама его должность предполагает решение многих вопросов. Но сначала надо научиться! А этого-то Сашка и не хотел. Отлынивал, водотолчу разводил. Но обывателя, стервец, прямо дразнил! Нарочно, со зла. Поляков ненавидел. Как заступил на должность, тут же и начал. Очень Яшину нравилось, что он служит именно в Вольском участке. И всем приходящим панам он объявлял, что вышел из Кременчугского полка. А полк этот получил Георгиевские знамена в августе 1830 года, в Польское восстание, именно за штурм пригорода Воля. И он, Яшин, будет теперь в участке поддерживать славные традиции полка! Вот. Для чего он это делал? Злой был, злой. Старался, где можно и нельзя, притеснять население. Я его осаживал не раз, и убеждал, и просил, и требовал. Хоть кол теши… Власть, конечно, должна применять строгость. Но разумную! По необходимости! А тут… без нужды раздражать поляков… Для чего? А ему нравилось.

– Что, если его убили именно за это? А тело спрятали?

– Сказка, – уверенно ответил Бурундуков. – Поляки сейчас тихие. Готовятся, конечно, – я же вижу! Но не сегодня и не завтра. Силенки копят. Да и фигура Яшин был мелкая, по правде сказать – ничтожная. И вещи он аккуратно все загодя с квартиры вывез. Нет, тут что-то другое. Может, любовь завелась у дурака? Случается и не с такими.

– А он ветреный был человек?

– У-у! В голове не ветер, а ураган гулял! Никогда не знаешь, что он выкинет через час. Его ведь из полка за что выбро сили? Он ксендза оскорбил!

– Каким образом?

– Подробностей Сашка не рассказывал. Знаю только, что по пьяному делу. Кременчугский полк стоит в Варшавской губернии побатальонно в разных местах. Ну, наш намулындился и поперся в костел. Зачем? Видать, скандалу хотелось. И вышел у него славный скандал! Говорили даже, что он ударил ксендза. С дурака станется! Да… Уж на что в нашей армии поляков не любят и даже иной раз приветствуют злые шутки, но тут командование смутилось. Все же священнослужитель… И указало Сашке на дверь.

– Как же обер-полицмейстер Толстой взял на службу такого офицера? С его-то мировоззрением.

Бурундуков нахмурился.

– Видать, кому-то на самом верху Сашкина проделка понравилась. И они добились того, что генерал-адъютант Гурко подписал отношение к президенту Варшавы. Толстому пришлось взять скандалиста. С испытательным сроком. И когда тот срока не выдержал и сбежал, все вздохнули с облегчением.

– Понятно. – Лыков отодвинул чашку и встал. – Хороший у вас чай. Буду заходить!

– Уже все? – встревожился пристав.

– Дел у вас много, пора нам и честь знать.

– Но… я должен вам чем-нибудь помочь. За Валерьяна.

– Дайте нам сейчас толкового человека, чтобы провел на бывшую квартиру Яшина.

– Ага. А еще что?

– Я подумаю и составлю план дознания.

Бурундуков молча смотрел на коллежского асессора, потом решился спросить:

– Вы рассчитываете?..

– Да. Я собираюсь доказать, что имело место преступление. Сейчас, правда, будет перерыв. Надо съездить в Германию. Но после праздников я вернусь и обсудим. Нам с Егором понадобится ваша помощь, и не только чайным довольствием.

На этом они расстались. Городовой первого разряда, степенный и услужливый, отвел сыщиков на Крахмальную улицу. Там пропавший подпоручик снимал квартиру у хозяина бельевого магазина. Две крохотные комнатки окнами во двор. Алексей обыскал их с большим тщанием, но ничего не обнаружил. Иванов внимательно наблюдал за действиями шефа – учился. Когда процедура закончилась ничем, он был разочарован.

– Ты ждал фокуса? – усмехнулся Лыков. – Ап! – и мертвец, замурованный в стенку.

– Да я… ну…

Городовой за спиной Иванова деликатно прикрыл усы ладонью.

– Могли же они не заметить какую-нибудь улику!

– Нарбутт не мог. Но вот фокус, если хочешь, я тебе действительно покажу.

– Какой? – взвился Егор. Ну, точно ребенок…

– Есть старый сыщицкий прием, мы сейчас его проделаем. Служивый! Принеси-ка нам воды, полную кружку.

Городовой побежал к хозяйке и скоро вернулся с кувшином.

– Посмотрим…

Лыков в обеих комнатках полил тонкой струйкой старые дощатые полы. Потом присел на корточки и принялся наблюдать. Очень быстро вода ушла сквозь щели. В спальне она стекла к левой стене – там, видно, был уклон, а в гостиной сошлась к середине.

– А теперь неси молоток и гвоздодер.

Дядька снова ринулся к хозяевам, звеня медалями. Через три минуты он притащил киянку и стамеску.

– Вот, ваше высокоблагородие! Что есть. Поляки – беспечный народ… А то могу в участок сбегать!

– Обойдемся этим.

Лыков ловко поддел две доски у стены в спальне. Городовой вырвал их из пола и поставил в угол. На треск прибежал домовладелец. Увидев, как ломают пол, он схватился за голову. Так-так… горячо… Но в дыре ничего интересного не обнаружилось, только сор и мышиный помет. Егор чуть не заплакал с досады. Но городовой уже тащил инструмент в другую комнату; в глазах его горел азарт вандала.

– Разрешите мне, ваше высокоблагородие!

– Валяй. Вот эти две половицы.

Противно взвизгнули выдираемые гвозди, грохнули брошенные на пол доски. Все трое сошлись на середине комнаты. В прогале виднелось вытянутое от окна к двери большое пятно бурого цвета.

Лыков сел, колупнул ногтем и растер в пальцах.

– Кровь!

Не теряя времени, сыщик обыскал остальные помещения и в подвале обнаружил офицерский сундук[43]43
  Офицерский сундук – типовой сундук особой конструкции для перевозки офицерских вещей.


[Закрыть]. Фамилия владельца под крышкой оказалась соскобленной. Хозяин дома затруднился ответить, откуда у него эта вещь, и держался нервно. Лыков отвез его на квартиру к следователю. Черенков выписал ордер, и поляк угодил на Дзельную. На первом допросе он повторил известную историю о пропаже своего жильца. Кровь под половицами куриная – как-то раз пан резал в комнате птицу. Сундук не помнит чей – куплен давным-давно на барахолке. Владелец бельевого магазина кого-то боялся. Настолько сильно, что даже готов был сидеть в тюрьме, лишь бы не называть имен…

Уже по пути на вокзал Алексей заглянул в Повонзковский участок. Бурундуков знал об аресте домовладельца.

– Хозяин молчит?

– Да. Говорит, курицу резал, оттуда и кровь под полом.

– Но вы ему не верите?

– Нет. Вот съезжу в Германию на полтора дня, а когда вернусь, начну говорить с паном всерьез. Что-то он скрывает… Но я к вам по другому делу. Мы с Егором нашли в доме у Новца мыльницу с нацарапанными на ней буквами «Яш».

– Да вы что? Сашкина мыльница?

– Похоже, что нет. Новец утверждает, что ее забыл князь Яшвиль, жилец. Не припоминаете князя?