Текст книги "Командарм. Позади Москва"

Глава 5

Лейтенант Серышев, район Вязьмы, октябрь 1941 года

Высунувшись из башни, лейтенант Серышев вопросительно кивнул мехводу, оттиравшему ветошью измазанные тавотом руки. Стоящий рядом заряжающий держал наготове помятое ведро с водой и ополовиненный кусок серого хозяйственного мыла.

– Витя, ну чего там, машина в порядке? Поедем? Нужно наших догонять, через пару часов темнеть начнет.

– А куда денемся, командир, ясное дело, и поедем, и догоним. – Забросив подальше в кусты окончательно потерявшую былой вид тряпку, Цыганков подставил товарищу сложенные лодочкой ладони: – Лей, Степа, только помалеху, чтобы хватило, больно уж я извазюкался. Иначе тебе же и придется снова к ручью бежать.

– Да хватит, тарщ сержант, отмоетесь. Держите мыло. А нужно, так и сбегаю, тяжело мне разве?

– Добро. – Перекинув ноги через закраину люка, Василий спрыгнул на крышу МТО и уже оттуда спустился на землю.

Взгляд едва ли не против воли зацепился за обрамленную содранной краской свежую отметину на башне – след ушедшей в рикошет вражеской болванки. Память тут же подсказала, что совсем недавно, в августе, нечто подобное в его жизни уже было – там, под Лугой. В тот раз броня не выдержала – танкист до сих пор помнил отозвавшийся в ушах резкий звук, которого не смог заглушить даже наглухо застегнутый шлемофон, и короткую боль в пробитом крохотным осколком плече. И перевитый дымными клубами сгоревшего кордита лучик света, пробившийся сквозь узкую щель разорванного металла[18]18
  Подробнее о прошлой судьбе лейтенанта Серышева можно узнать из романа «Комдив. Ключи от «ворот Ленинграда», вышедшего в издательстве «Яуза» в 2017 году. Его нынешний экипаж – герои романа «Комбриг из будущего. Остановить панцерваффе» (2016).


[Закрыть]. Сегодня броня не поддалась, так что все ограничилось просто звонким ударом, даже не замеченным в горячке боя. Твою мать, а ведь фашистский снаряд снова влепился аккурат напротив его места! Правда, «тридцатьчетверка» – вовсе не легкобронированный БТ, ему не то что чешская тридцатисемимиллиметровка не опасна, а даже, вон, полновесные немецкие семьдесят пять мэмэ, но все равно как-то неприятно…

Серышев сморгнул, усилием воли отгоняя нежданно нахлынувшие воспоминания о первом в его жизни бое, в результате которого он оказался в госпитале с тяжелой контузией и несколькими сломанными ударом казенника свороченной вражеским снарядом пушки ребрами. Второй раз сразиться с гитлеровцами ему довелось только сегодняшним утром. Не одному, понятно, а вместе с новым экипажем, как и он сам, недавно вернувшимся из госпиталя, куда ребята угодили после боев под Смоленском в том же самом августе. Судя по рассказам, мужикам тоже неслабо досталось, но все же куда меньше, чем их командиру, комбригу Сенину. Которого, насколько понял Серышев, ввиду особой тяжести ранения перевели из обычного госпиталя в какой-то специальный, для тех, кто нуждался в долгой реабилитации и прочем восстановлении, и расположенный чуть ли не в самой Москве. С другой стороны, оно и понятно – подполковник все-таки, целый командир бригады!

С ребятами Василий сошелся легко, хоть до сих пор порой и испытывал определенную робость. А как иначе? Мехвод Цыганков еще на Финской воевать начал, а башнер с радиотелефонистом-пулеметчиком на Хасане и Халхин-Голе отметились. Ну, а этим летом – уже под Смоленском. Опытные вояки, ветераны, можно сказать, – не то что он, всего-то один бой прошедший. Правда, фрицев – как называли гитлеровцев его новые товарищи – он тогда тоже намолотил порядочно. Да и орден Красной Звезды за бои под Ивановским имел, в случае чего не стыдно, вроде бы невзначай, и комбез расстегнуть. Награду вручили еще в госпитале, перед самой выпиской, а вот очередное звание присвоили уже в части, где он сразу получил под командование роту «Т-34».

В принципе, он бы и на родные БТ с двадцать шестыми согласился, благо в штате дивизии этих машин имелось достаточно, однако комдив решил иначе. Мол, воевал? Воевал. Немцев бил? Бил. Награду от командования имеешь? Имеешь, причем не медаль, а полноценный орден. Вот и прекращай в собственных силах сомневаться и получай под командование новые машины, поскольку обстрелянные экипажи у меня имеются, а вот с опытными командирами куда хуже. А чтоб меньше мандражировал и дурью маялся, получишь самый героический в дивизии экипаж, бойцов комбрига Сенина, который под Смоленском таких люлей немцу всыпал, что любо-дорого вспомнить. Говорят, если б не его бригада, то фашисты Смоленск еще в августе взяли, а вовсе не в сентябре! Так что цени доверие командования, лейтенант! Чего не умеешь – научат, что не знаешь – подскажут, да и вообще присмотрят.

Новые танки Серышеву, собственно говоря, сразу понравились. Конечно, эти машины тоже нельзя было назвать идеальными, но в сравнении с привычной бэтэшкой, пусть даже и дизельной – просто небо и земля. Да и немцы во встречном бою практически ничего не могли им противопоставить – по броневой защите, мощности двигателя, вооружению и проходимости «тридцатьчетверки» намного превосходили любой вражеский панцер, даже «тройки» и «четверки» последних модификаций. В чем лейтенант сегодня и получил возможность убедиться лично, когда 105-ю танковую дивизию подняли по боевой тревоге.

Согласно полученному приказу, второй роте первого батальона, которую и возглавлял Серышев, предстояло совершить недолгий марш-бросок на юго-запад, где подыскать место для засады, замаскироваться и ждать дальнейших распоряжений, благо командирская «тридцатьчетверка» была радиофицированной, как и машины взводных. Аналогичный приказ получил и ротный-раз, только район его боевых действий располагался значительно севернее. А вот тяжелые танки пока оставались на месте. Почему, лейтенант точно не знал, хоть и догадывался: командование решило попридержать тяжеловесов на тот случай, если придется становиться в глухую оборону. Недаром же уже сутки пехотинцы рыли и маскировали полнопрофильные капониры, укрывавшие могучих «ворошиловых» по самую башню.

Легкие танки в боевых действиях пока не задействовались, хоть тоже находились в полной готовности, то есть заправленные и получившие двойной (а на самом деле – сколько сумели запихнуть) боекомплект. Положенного по довоенным штатам батальона химических танков в составе полка больше не имелось – ныне он стал 2-м и 3-м батальонами, хоть большинство огнеметных «Т-26» никуда и не делось, разумеется. Собственно, уже никакого и не полка – еще в начале августа полки были реорганизованы в бригады, непосредственным свидетелем чему являлся нынешний экипаж лейтенанта Серышева. Войну мужики встретили еще в составе ТП, а первый бой приняли уже в бригаде.

До указанного «батей» квадрата добрались быстро и без проблем, благо имелась достаточно подробная карта с заранее нанесенными кроками маршрута. Дорогу, на которой предстояло организовать засаду, тоже нашли сразу. Василий, до сего момента, так уж получается, о танковых засадах только слышавший, поначалу испытывал по поводу задания определенные сомнения, отчего порядком робел, хоть и пытался это всеми силами скрыть. А как иначе? Может, у него под комбезом и боевой орден, но реальный бой-то за плечами всего один! Точнее, не один, конечно, там, возле моста, они долгонько фрица трепали, но сам факт…

Однако мехвод Цыганков, прекрасно уловивший состояние нового командира, в два счета развеял его сомнения, рассказав, что именно так они в основном и воевали с товарищем комбригом под Смоленском. В том смысле, что не перли дуром немцу в лоб, а устраивали ему фланговые засады, спокойно расстреливая в бортовую проекцию, а некоторых – так и в жопу, в смысле – в корму. После чего отходили для перегруппировки и повторяли атаку.

Не верить более опытному товарищу, который, ко всему прочему, еще и старше на десять с хвостиком лет, никакого повода не было, и Вася понемногу успокоился.

И даже нисколечко не обиделся, когда Виктор, вручив ему топор, с ухмылкой сообщил:

– Ты б это, командир, сходил веток, вон, для маскировки нарубал, что ль? Заодно и мозги проветришь, полезное дело, точно говорю. А мы пока машинку проверим.

– Так, а ежели попрут? – слегка растерянно пробормотал Серышев, вертя в руках топор.

– А ежели попрут, товарищ лейтенант, – с абсолютно серьезным выражением лица ответил танкист, – так мы без вас ни-ни, ни одного гада не сожжем! А вот уж как вернетесь, так сразу и всех! Ладно, пошутили и будет. Серьезно говорю, сходи, командир, пройдись, погодка вон какая замечательная. И башнер с тобой сходит, верно, Степа? Только ветки с листьями рубайте, еще не все осыпались.

Как ни странно, недолгая «прогулка» и на самом деле помогла, вернувшись обратно с охапкой свежесрубленных веток, Василий не ощущал в душе практически ни малейшего волнения. Скорее наоборот, теперь ему просто до одури хотелось, чтобы фашисты появились поскорее и можно было, наконец, заняться тем, ради чего они здесь и оказались: бить проклятого врага! Да и новую пушку хотелось увидеть в деле – десять выпущенных на полигоне по фанерным щитам снарядов не в счет. Фанеру и из пистолета можно продырявить, а вот как поведет себя немецкая броня?..

Едва успели замаскировать машину и принять доклады взводных, отчитавшихся о том же самом, как Серышева вызвал комбат. Сообщивший, что, по данным разведки, передовые части гитлеровцев уже в нескольких километрах от них. Согласно приказу, разведку 4-й танковой дивизии, наступавшей в этом направлении, следовало пропустить, дождавшись подхода основных сил, которые и были их целью. Никаких сроков не устанавливалось – действовать предлагалось по обстоятельствам, после чего отступить. Пожалуй, единственным, что в полученном приказе оговаривалось отдельно, – избегать неоправданных потерь. Та самая тактика «ударил – отошел», о которой недавно и рассказывал Цыганков. Сейчас Василия это уже не особенно удивляло: похоже, родное командование научилось воевать как-то иначе, нежели в самом начале войны…

Минут через семь мимо протарахтела пара мотоциклов и полугусеничный броневик – передовой дозор. По сторонам фрицы практически не глядели, сидя внутри своей угловатой коробки, над бортами которой торчало аж целых два пулемета, так что заметить замаскированные в подлеске «тридцатьчетверки» у них особых шансов не было. Спустя еще пять минут следом прошла небольшая колонна из двух легких танков, еще одного бронетранспортера, немного покрупнее первого, и тентованного грузовика с размалеванной камуфляжными разводами кабиной и кузовом. Первый танк, уже виденный во время августовских боев чешский «тридцать пятый», лейтенант узнал сразу – сам подобные бил. Во втором же, более приземистом и с тонким хоботком скорострельной пушки в граненой башне, почти без сомнений опознал немецкий «Pz. II». Этих тоже отпустили, не тронув. Едут себе разведчики, и пусть себе едут да разведывают. Не их забота. Чем дольше будут считать, что дорога безопасна, сообщая об этом своим – у них, поди, на каждом танке по радиостанции, вон как антенны качаются, – тем лучше.

Снова потянулись томительные минуты ожидания. Первая, вторая… десятая. Что-то не очень-то они, похоже, и спешат! Наконец в приоткрытом на ладонь башенном люке раздался усиливающийся с каждым мгновением низкий рокот множества моторов. Ну, вот и все, дождались…

Зачем-то подергав ремешок шлемофона, Серышев легонько пихнул в плечо стрелка-радиста:

– Гриша, связь с «коробочками». Передавай: «Начинаем работать, цели разбирать согласно номерам, четным от головы колонны, нечетным – наоборот, огонь по готовности, первый – мой».

Разумеется, никакой особенной необходимости в этом не имелось, все и без того было говорено-переговорено, и командиры танков прекрасно знали, что и кому делать, но и молчать сейчас лейтенант просто не мог – это было выше его сил.

– Степа, бронебойный. Сигналы помнишь?

– Обижаете, тарщ командир, не в первый раз. – Сбоку клацнул, запирая в казеннике первый унитар, орудийный затвор. Не дожидаясь выстрела, Анисимов чуть пододвинулся, примеряясь, как бы половчее выдернуть из укладки следующий, и замер, напрягшись.

Время, казалось, окончательно замедлилось, словно в пружине исполинских часов постепенно заканчивался завод; секунды тянулись тягуче, как загустевший на сильном морозе соляр. Мир сузился до размеров боевого отделения, снаружи которого остались только враги и этот действующий на нервы, вибрирующий гул, проникающий сквозь броню и натуго затянутый на голове танкошлем…

Первым в колонне шел опять-таки чешский «Pz. 38» (t), в реальности Василием пока еще ни разу не виденный, но заочно знакомый по методичкам. Уж больно характерным был его высокий силуэт с истыканной множеством заклепок броней и четыре опорных катка большого диаметра. Как ни хотелось Василию пропустить легкий танк, сосредоточив огонь на идущей следом угловато-приземистой «четверке» с коротким огрызком «KwK 37», которую он тоже опознал сразу (ну, еще бы не опознать, с такой-то ходовой из скомпонованных попарно аж целых восьми катков!), но тактический номер на вражеской башне не позволил ему этого сделать. Не то чтобы он особенно разбирался в номенклатуре обозначений гитлеровских танков, но абсолютно точно помнил, что одновременное сочетание букв и цифр означает именно командирскую машину. В частности этот, с индексом I-02, скорее всего, принадлежит заместителю командира первого батальона[19]19
  Лейтенант Серышев рассуждает абсолютно верно, ошибаясь только в одном: в данном случае «I» – не латинская буква, а римская цифра «I». То есть машина и на самом деле принадлежит заместителю командира 1-го батальона.


[Закрыть], поэтому упускать гада никак нельзя.

Подведя прицельную марку под срез башни – хоть с трехсот метров этой жестянке, куда ни стрельни, все одно край, – Василий зачем-то задержал дыхание и плавно опустил подошву на педаль.

Бум-м! – «тридцатьчетверка» качнулась всеми своими немалыми тоннами, отдача швырнула казенник назад. Стреляная гильза, звякнув об отражатель, улетела в пока еще не прогоревший мешок. В лицо знакомо пахнуло кордитной тухлятиной, пока еще не сильно, всего лишь первый выстрел. Степан сноровисто выхватил из хомутиков укладки новый патрон, пихнул в ствол. И, пользуясь несколькими свободными секундами, выбросил в полураскрытый люк все еще курящуюся дымом гильзу. Впрочем, всего этого Василий не видел, закусив от волнения губу, наблюдая за полетом снаряда.

Разумеется, он не промазал, подсвеченный тусклым в дневном свете огоньком донного трассера бронебойный, разметав в клочья закрепленный на надгусеничной полке ящик с ЗИП, воткнулся именно туда, куда и полагается, – на ладонь ниже башенного погона. Вошел буквально как в масло – даже искр почти не было. Танк дернулся, вильнул в сторону… и продолжил движение, хоть и значительно медленнее, понемногу забирая влево. Серышев сморгнул: что за?! Насквозь он его, что ли, продырявил? Почему не горит, не взрывается?

«Прага» – подсказала память название этой машины – внезапно снова дернулась, загребая правой гусеницей, – и наконец заглохла ровнехонько поперек дороги. Откинулся башенный люк, но изнутри никто не показался, лишь рука в черном комбинезоне продолжала мертвой хваткой держаться за скобу, видимо, пытавшийся покинуть танк панцерман умер прежде, чем сумел выбраться.

И тут же взорвался идущий следом танк, тот самый «Pz. IV», который так мечтал собственноручно спалить Серышев. Причем на сей раз именно что взорвался, все по-честному: снаряд угодил в боеукладку. Короткий и почти бесцветный всполох, невысоко подскочившая над погоном граненая башня – и мощный столб дымного бензинового пламени, одновременно рванувшегося изо всех люков. Спустя полсекунды – еще один взрыв, куда мощнее, видимо, с небольшим запозданием сдетонировали оставшиеся снаряды. Там, под Лугой, ничего подобного Васька не видел, воюя исключительно с легкими панцеркампфвагенами (запомнил-таки мудреное немецкое словечко!), но этого фрица буквально вывернуло наизнанку: башню отбросило в сторону, а подбашенную коробку причудливо выворотило вперед наподобие крышки вскрытой консервной банки[20]20
  Автор нисколько не придумал: в Сети можно найти фотографии уничтоженных внутренним взрывом «Pz. IV» с подобными описанными в тексте повреждениями.


[Закрыть].

Одновременно подбили еще две машины ближе к концу колонны, но этого лейтенант видеть, разумеется, не мог: занявшая засаду вдоль опушки рота контролировала больше километра дороги. Основной задачей было замкнуть огневой мешок, по возможности уничтожив попавших в него гитлеровцев, после чего отступить. Немцы в любом случае оказывались в проигрышном положении: узкая грунтовая дорога просто не позволяла им воспользоваться свободой маневра. Обойти по обочинам возникший на шоссе затор можно, благо откосов тут не имелось по определению, но при этом попадаешь под перекрестный огонь замаскированных в зарослях русских танков. Учитывая, что колонна была смешанной, вместе с бронетехникой двигались и автомашины с пехотой, и тягачи – в основном те же самые грузовики с пушками на буксире, – разгром на протяжении этого самого километра был полным.

Наведя прицельную марку в борт похожего на колун бронетранспортера, из кормового люка которого споро сигали пехотинцы, Серышев даванул ногой на педаль спуска. Уже не плавно, как минутой назад – бой скоротечен, и вряд ли с момента его первого выстрела прошло больше времени, – а со всей дури. Небось, не собьет прицел, под ним почти тридцать тонн! Двадцать восемь с половиной, ежели точно. Не сбил. Просто прицелился хреново – снаряд угодил в ведущее колесо, выворотив его вместе с двигателем и сбросив бронекоробку с дороги. Даже жаль, что башнер не осколочно-фугасным зарядил – тогда б результат ничуть не худшим оказался, зато еще и пехотинцам бы досталось!

– Командир, время! Валим, пока не прицелились! – проорал в ТПУ мехвод, срывая танк с места. Подмяв кормой близлежащие кусты, «тридцатьчетверка» развернулась, меняя позицию. В триплексе командирской панорамы мелькнул ствол молодой сосенки, крона дернулась, мазнув по башне, ушла куда-то вниз, подмятая скошенной лобовой броней. Прокрутилась, раскидывая дерн и клочья измочаленной коры, правая гусеница.

«Жалко, – мелькнула самым краешком сознания несвоевременная мысль. – Дерево-то в чем виновато? Росло себе и росло. Вот же, суки фашистские, кто вас сюда, твари, звал?!»

Отведя машину метров на двадцать, Цыганков сбросил газ, снова разворачиваясь лбом к дороге.

– Готово, командир, два выстрела!

– Понял… – глухо, едва ли Витька его расслышал, пробормотал Серышев, приникая к резиновому налобнику прицела. Так, довернуть башню, еще немного, еще… что тут у нас? Грузовик? Да еще и с пушкой на прицепе? Отлично.

– Степа, осколочный. Следом пихай бронебой.

Башнер, не отвлекаясь на никому не нужные реплики – все равно слышимость в переговорном устройстве была, мягко скажем, не шибко хорошей, – молча выполнил приказ, затвор сочно лязгнул, запирая в каморе очередной унитар.

С прицелом Василий, пожалуй, только лишь сейчас окончательно втянувшийся в ритм боя, особенно не заморачивался: какой смысл? Просто подвел треугольник чуть пониже края тента и выпалил.

Бум!

Толчок отдачи, скраденный тоннами брони. Обдавший потное лицо жар и шелест откатного механизма. Шибающая в нос тухлая кордитная вонь, несмотря на приоткрытый люк, постепенно заполняющая боевое отделение. Тонкий латунный звон экстрактированной гильзы и шумный выдох Анисимова, выпихнувшего горячий цилиндр наружу.

Ду-д-дух! – похоже, тупорылый грузовик не только тащил пушку, но еще и вез в кузове боеприпасы к ней, уж больно мощно рвануло. На месте автомашины на долю секунды вспухло огненно-рыжее облако, волна спрессованного воздуха навалилась на опушку, срывая с ветвей багряные осенние листья, запорошила каким-то мусором командирскую панораму и, мягко ткнувшись в лобовую броню, иссякла, признав полное поражение перед громадой русского танка. От превратившегося в факел «Опеля» не осталось практически ничего, лишь перекрученная рама, лохмотья кабины и раскиданные в радиусе десятков метров мелкие обломки. Да еще лениво чадящий изодранный тент, заброшенный ударной волной на самую верхушку ближайшего дерева.

– Бронебойный! – сообщил башнер, с детской обидой глядя на прогоревшую перчатку. – У, с-сука, совсем же новая!

– На, с-сука! – в такт товарищу азартно проорал Серышев, стреляя в лоб начавшему разворачиваться немецкому танку, еще одной «четверке». Сноп искр, неслышимый сквозь броню и грохот боя визг рикошета. Промах! Чуть бы левее – и…

Срез кургузой фашистской пушки расцвел белесым цветком ответного выстрела – вражеский наводчик тоже обнаружил цель и успел навести орудие.

Бдз-з-зынь!

«Тридцатьчетверка» вздрогнула, приняв смертоносный подарок бортом судорожно дернувшейся башни. Тоже рикошет! Смазал, гад, смазал!

Не дожидаясь команды, Цыганков врубил заднюю передачу, буквально вбивая танк в заросли и сопровождая происходящее отборнейшим трехэтажным матом. Окутавшаяся густым солярным выхлопом корма подрубила очередное оказавшееся на пути дерево, опрокинув его на броню. Виктор навалился на левый фрикцион, подворачивая, опытный Бошков тоже ухватился за рычаг, помогая товарищу. Серышева мотнуло из стороны в сторону, едва не сбросив с сидушки – удержаться удалось в самый последний момент.

Нещадно ломая подлесок, «тридцатьчетверка» проехала несколько метров, выходя из пристрелянного противником сектора, и замерла. Василий приник к прицелу, торопливо осматриваясь. Видимость была так себе, оптику запорошило какой-то трухой и листьями, но не вылезать же наружу?

«Хоть бы антенну какой деревяхой не сшибло, – мелькнула мысль. – Как тогда с ребятами связываться?»

В нескольких десятках метров впереди что-то жарко горело среди деревьев – немцам удалось поджечь один из танков роты. Уже не один, увы, по ту сторону дороги тоже полыхнуло. Кого именно подбили, лейтенант не знал, видел только, как сорванная детонацией боезапаса башня, сшибая нижние ветви, плюхнулась кверху погоном почти у самой дороги. Сволочи!

Скрипнув зубами, Василий довернул башню и закрутил маховички наводки, отыскивая недобитый «Pz. IV». Вот и он, сука. Удачно стоит, почти под прямым углом по нормали. Подставился, падла! Так, марку чуть пониже башни, прямо на четко различимый на серой броне белый трафаретный крест. Готово. Педаль в пол. Выстрел!

В этот раз не промазал: окутавшись роскошным букетом искр, болванка вошла точнехонько туда, куда он и целился. Панцер вздрогнул и замер на месте. Откинулся башенный люк, откуда показался немецкий танкист. Разумом понимая, насколько глупо терять драгоценные мгновения, лейтенант, не в силах совладать с внезапно обуявшей все его естество яростью, дотянулся до рукояти спаренного «ДТ» и выдавил спуск. Очередь прошлась по броне, перечеркнув высунувшегося фрица на уровне груди, судорожно дернувшись несколько раз, тот обвис, запрокинувшись назад. А Васька продолжал жать на гашетку, плавно поводя стволом. Пули высекали искры, с визгом – разумеется, звуки не пробивались сквозь броню, но Серышев отчего-то был абсолютно убежден, что слышит этот противный звук – уходили в рикошет, разбрасывая капли расплавленного свинца и крохотные клочки латунных оболочек. Попытавшемуся выбраться через передний люк механику-водителю одна из них попала в голову; другого фашиста, вылезшего через бортовую дверцу башни, настигла уже на обочине. Крутнувшись вокруг оси, фриц подломился в коленях, мешком оседая на землю. А больше из курящегося сизым дымом, но так и не вспыхнувшего танка никто и не показался…

– Долго стоим! – зло рявкнул Цыганков, вновь трогая бронемашину с места. – Протяну метров двадцать и делаю короткую. Готов, командир?

– Готов, давай.

Крайней целью этого боя для лейтенанта Серышева стал еще один полугусеничный броневик, только какой-то странный, здоровенный, но с открытым сверху невысоким квадратным кузовом, затянутым пыльным тентом. Этого спалили осколочно-фугасным, влепив в аккурат посередке этого самого кузова, рвануло, любо-дорого поглядеть, тент в одну сторону, клочья смятого ударной волной металла – в другую. Еще и полыхнуло, мама не горюй, – похоже, внутри находились бочки с бензином. Жаль, едущие в нем немцы успели разбежаться.

А затем Серышев, приняв сообщения от двоих уцелевших взводных – третьего, Кольку Енакиева, сожгли пару минут назад; взрыв именно его танка и видел Василий, – понял, что пора отходить. Иначе немцы, окончательно придя в себя, сумеют перегруппироваться и начнут бить куда прицельнее, нежели сейчас. Да и боевая задача, по большому счету, выполнена: потеряв всего две машины, удалось уничтожить как минимум десятка полтора вражеских, не считая бронетранспортеров и автотранспорта. О потерях в живой силе Серышев даже не догадывался, хоть и предполагал, что тут счет идет уже чуть ли не на сотни.

И все же уходить просто так не хотелось, тем более что гитлеровцы вряд ли ждали от русских подобной самоубийственной наглости. А ежели и ждали, так все равно хрен успеют отреагировать и нормально прицелиться!

Потому, скомандовав «делай как я», Василий вывел «тридцатьчетверку» из-под деревьев, на максимальной скорости пройдя вдоль шоссе. Следом, повторяя маневр командира, рванулись и остальные танки. Скрежетал под гусеницами сминаемый металл, орали не успевшие убраться подальше от дороги фрицы, грохотали, не жалея патронов, оба пулемета, курсовой и спаренный с пушкой.

В полной мере оценить эффективность этой атаки Серышев не мог, больно уж быстро все произошло, но в том, что немцам напоследок неплохо досталось, был уверен. По крайней мере, его экипаж записал на свой счет два раздавленных грузовика, какой-то совсем небольшой двухосный вездеходик и протараненный в самом конце, когда советские танки уже сворачивали на неприметную лесную грунтовку, броневик, судя по ажурной антенне над крышей, то ли командирский, то ли связной. Откуда именно он взялся, ни лейтенант, ни мехвод Цыганков так и не поняли, вероятно, прятался, съехав с грунтовки в самом начале боя, в придорожных кустах. Но когда в десятке метров по курсу внезапно показался покрытый камуфляжными полосами борт, отворачивать оказалось поздно. Да и незачем, больно уж велика была разница в массе.

– Держитесь!!! – заорал Витька, вжимаясь в сиденье за секунду до того, как двадцать восемь тонн стали, помноженных на пять сотен лошадиных сил, ударили в угловатую восьмиколесную коробку. Мощный толчок, едва не сбросивший танкистов со своих мест, утробное рычание дизеля, вой и скрежет раздираемого металла.

«Тридцатьчетверка» на несколько секунд задрала лоб, громоздясь на опрокинутого на бок противника, затем резко просела, тонкая противопульная броня не выдержала, сминаясь. Под днищем противно завизжало, снова заковыристо выматерился мехвод, почем зря поминая всех на свете женщин легкого поведения и их непутевых родительниц. Перевалившись через искореженный корпус, танк выровнялся, двинувшись следом за ушедшими вперед товарищами.

А спустя полчаса Цыганков, глухо ругнувшись себе под нос, мрачно сообщил в ТПУ:

– Все, командир, похоже, приехали. Как говорил товарищ комбриг, песец подкрался незаметно. Остановка нужна.

– Вить, чего случилось? Что еще за песец такой?

– Да броневик тот долбаный… зря мы его в лоб приняли. Похоже, с трансмиссией что-то, и дизелек греется. Если не разобраться, в чем дело, до своих точно не доберемся, километра через два наглухо встанем. С ума сдуреть, мать-перемать…

– А догоним наших то?

– Догоним, командир, – ухмыльнулся Цыганков, обменявшись с радиотелефонистом быстрым взглядом. Гриша понимающе кивнул, припомнив то же, что и товарищ: однажды они уже догоняли своих, отстав из-за разбитой немецким снарядом гусянки. Правда, тогда машиной командовал подполковник Сенин, а дело происходило под Смоленском. Да и само возвращение оказалось полным самых неожиданных приключений.

Сначала, решив срезать путь, чтобы не глотать пыль в многокилометровой колонне выводимых из несостоявшегося «котла» войск, наткнулись на младшего лейтенанта Саблина, застрявшего посреди леса со своим спалившим все горючее танком, затем раздолбали фашистскую бронегруппу, отбив пленного советского разведчика, которого и доставили поздним вечером на броне в госпиталь.

А еще через сутки был тот бой в раскатанной по бревнышку деревне, которой фатально не повезло оказаться на перекрестье двух магистральных дорог, подходящих как для наступления в направлении Смоленска, так и для отхода из города. И которую гитлеровцы собирались оборонять до последнего. Собирались, да не срослось, танки Сенина расчихвостили фрицев в хвост и в гриву, имитируя направление основного удара.

Но потом начался авианалет, родную «тридцатьчетверку» разворотило прямым попаданием немецкой бомбы, а экипаж комбрига в полном составе оказался в тыловом госпитале…