Текст книги "Золото Приамурья"

Павел Афанасьев
Золото Приамурья

По-разному складывались судьбы золотопромышленников, неодинаковы были и пути, которые привели их к занятиям золотыми промыслами, а иногда и к богатству. Одни, сколотив на золоте огромные состояния, прославились тем, что тратили большую часть своих денег на благотворительность. Другие – на расширение бизнеса. Третьи – так и не сумели разбогатеть. Однако благодаря их трудам и усилиям шло развитие края, осваивались новые земли, приумножались богатства России в целом.

Светлой памяти моей мамы Люции Александровны Афанасьевой

© Афанасьев П. Ю., 2006

© Издательство им. Сабашниковых, 2006

От автора

История освоения Приамурья – это история освоения его природных богатств. Поиски месторождений серебра привели на Амур отряды Пояркова и Хабарова в семнадцатом веке. На поиски золота отправлялись сюда экспедиции в веке девятнадцатом.

Толчком к стремительному освоению новых земель послужило разрешение государством частной добычи золота в только что присоединённом к России Приамурье. Причиной такого разрешения стала необходимость срочного заселения территории русскими. Царское правительство беспокоил не столько соседний слабый Китай, сколько занятые поиском новых колоний Великобритания, Франция и североамериканские Соединённые штаты, чьи суда всё чаще стали появляться у восточной окраины Российской империи. В ответ для колонизации левобережья Амура правительство предприняло ряд мер, одной из которых и стало разрешение на добычу золота с участием частного капитала.

Когда царским указом в 1865 году путь был открыт, первыми сюда направили своих разведчиков крупные золотопромышленники, которые объединялись в компании. Они имели возможность вкладывать большие средства в оснащение приисков, зная, что только так смогут быстро извлечь выгоду из своего нового дела. И вскоре завизжали, заскрипели, загрохотали в амурской тайге бочечные машины, пропуская через свои сита десятки, сотни, тысячи кубометров породы, чтобы вознаградить своих хозяев десятками, сотнями, тысячами килограммов золота.

Способствовала золотодобыча и развитию инженерной мысли: прогрессивно мыслящие золотопромышленники, стремясь снизить себестоимость добываемого металла и увеличить его извлекаемость, внедряли на своих приисках передовые по тем временам технологии, использовали новые машины, механизмы и устройства.

Характерной чертой дальневосточной золотопромышленности является именно это стремление к механизации процесса, проявившееся на самом первом этапе разработки золотых промыслов. Ведь в старых золотопромысловых регионах технология золотодобычи эволюционировала медленно, используя подчас достаточно примитивные промывочные устройства и организацию труда. Совершенно иначе происходило на Амуре.

Как только последовало правительственное разрешение, в тайгу устремились поисковые отряды, снаряжённые на деньги сибирских золотопромышленников, уже давно и с нетерпением ожидавших этого царского указа. И вскоре на левых притоках Амура одна за другой стали появляться золотопромышленные компании: Верхнеамурская (в 1867 году), Среднеамурская (1873), Ниманская (1875), Зейская (1877), Верхнезейская (1877), Моготская (1880), Джалонская (1883), Иликанская (1886), «Ельцов и Левашов» (1886), Амгунская (1890)…

Изначально добыча золота на приисках Приамурья сопровождалась новым общим подходом к освоению близлежащих территорий. Крупные золотопромышленники не жалели средств, зная, что только в этом случае можно ожидать максимальную прибыль. И в дремучей тайге стали строиться дороги, по которым на прииски доставлялись от речных пристаней части бочечных машин, локомобили, станки и оборудование для механических мастерских, обустраиваемых на приисковых станах, а на берегах судоходных рек начали обустраиваться склады – перевалочные базы и резиденции. Эти склады зачастую впоследствии приобретали очень важное экономико-географическое значение и вокруг них образовывались крупные поселения. Такие, как, например, город Зея, ведущий свою летопись от Зейского склада Верхнеамурской золотопромышленной компании. Или бывший одно время районным центром Зейско-Учурского района посёлок Бомнак – в прошлом Бомнакский склад той же компании. Или современный посёлок Новобурейский, райцентр Бурейского района, появившийся также вблизи склада Ниманской золотопромышленной компании.

На золото, которое добывалось в недрах Приамурья, строились не только храмы, усадьбы и дворцы – фабрики и заводы, училища и университеты, театры и музеи. Золотодобыча кормила массу народа. Причём не только тех, кто непосредственно занимался извлечением золота из недр, но и сельскохозяйственных производителей, чья продукция была востребована на таёжных приисках. Правительство разрабатывало и внедряло программы колонизации присоединённой к империи территории, но эти программы потеряли бы всякий смысл, если бы переселенцам из западных губерний некому было продавать свою продукцию. Благодаря золотодобыче крестьяне могли не беспокоиться о рынках сбыта: и на хлеб, и на фураж, и на мясомолочную продукцию спрос был не просто постоянным, а постоянно высоким. Особенным успехом пользовались лошади – основной транспорт для доставки грузов в глухие таёжные уголки и основная рабочая сила на приисках.

Постоянная потребность приисков в продуктах, инструментах и одежде способствовала развитию торговли. В свою очередь торговцы, чей оборотный капитал начинал превышать потребности развития торговли, вкладывали свободные средства в приобретаемые прииски и сами становились золотопромышленниками.

Деятельность этих компаний описана многими исследователями. Так, профессор Благовещенского педагогического университета В. М. Ступников в своей известной работе «Горнодобывающая промышленность Приамурья (1868–1914 гг.)» [160] приводит следующие данные о золотодобывающих компаниях в Амурском горном округе в 1888 г.

Эта таблица в целом отражает то положение, которое сохранялось все двадцать лет с начала золотодобычи в округе: золото здесь в этот период добывалось исключительно крупными компаниями, применявшими хозяйственный (или хозяйский) способ и производительную технику. Подобная же картина наблюдалась и в Приморском горном округе. Это было время прогрессивно мыслящих предпринимателей, время Бенардаки, Бутиных, Сабашниковых и Шанявских.

Но золотой промысел – не самый надежный бизнес. Площади с высоким содержанием золота постепенно вырабатывались, стали вводиться в эксплуатацию гораздо более бедные прииски. Хозспособ стал постепенно вытесняться золотничным, когда вместо рабочих по найму хозяева вынуждены были пускать на свои участки артели старателей, которые, промывая породу с помощью примитивных американок, бутар, лотков, обязаны были сдавать владельцу прииска по договорной цене лишь определённую часть добываемого золота, а остальным распоряжались по своему усмотрению. При такой постановке дела владелец прииска не тратился на приобретение, доставку, монтаж и эксплуатацию дорогостоящих промывочных машин, на строительство и содержание приисковых станов, дорог. Однако и прибыль существенно сокращалась.

И всё же некоторые золотопромышленники остались верны не только хозспособу, но и вере в технический прогресс. Именно поэтому здесь, на приисках Амура, в конце 1880-х золотопромышленник А. Л. Шанявский первым сделал попытку применить для разработки россыпей экскаваторы. А несколько лет спустя на своих приисках Верхнеамурская компания опробовала первую в России драгу. Еще через несколько лет П. В. Мордин, основатель Амурского золотопромышленного общества, стал владельцем целого дражного флота. Отсюда же, с амурских приисков, стал распространяться по стране и гидравлический способ золотодобычи.

К концу XIX века запасы золота на наиболее крупных из открытых месторождений золота стали заметно уменьшаться, и это стало одной из основных причин появления большого количества средних и мелких золотопромышленников, как правило, бывших служащих крупных золотопромышленных компаний, местных купцов. Они, не имея достаточных средств для организации крупного предприятия, отдавали свои участки на откуп артелям золотничников.

В этих условиях и крупные компании, требующие больших затрат на ведение дел, либо не выдерживали конкуренции и рассыпались, либо отказывались от хозспособа при разработке приисков, предпочитая отдавать их в аренду. Лишь некоторые из таких компаний, имевшие крепкую базу, внедрявшие новые технологии добычи и продолжавшие вести поисковые работы, как, например, Верхнеамурская золотопромышленная компания, благополучно дожили до советской власти. Ещё меньше было таких, которые, как Амурское золотопромышленное общество, сумели в этот период не только появиться на свет, но и успеть заявить о себе.

Ещё некоторое время после установления на Дальнем Востоке советской власти частная добыча продолжала существовать, хотя и в значительно усечённом виде: все прииски стали собственностью государства, которое, не имея возможности вести добычу силами специально созданных трестов, сдавало их в аренду мелким золотопромышленникам, уцелевшим после гражданской войны.

Вообще этот пласт истории в советское время почти не изучался: всё, что касалось золота, считалось секретным. Сейчас положение изменилось. Архивы стали доступны для исследователей, с огромной массы документов снят гриф «секретно». Соответственно значительно больше стало появляться в печати публикаций, которые содержат достоверные исторические данные.

Вместе с тем и современные исследования зачастую грешат некоторой безликостью: в них обычно говорится об истории золотопромышленности вообще, а о тех, кто творил эту историю, упоминается лишь в контексте.

Так, имя основателя Верхнеамурской золотопромышленной компании Дмитрия Бенардаки если и встречается в публикациях дальневосточных историков, занимающихся исследованиями в области истории золотопромышленности, то сведения о нём ограничиваются, как правило, лишь перечнем принадлежавших ему приисков да указаниями на то, что до этого он занимался винными откупами. А ведь созданная им Верхнеамурская компания в короткое время стала крупнейшим золотодобывающим предприятием России.

Сам Бенардаки был при этом незаурядной личностью и оставил после себя добрую память не только в золотопромышленности. Чего стоит только перечисление созданных им благотворительных обществ и выстроенных на его средства православных храмов. Неспроста Александр II пожаловал Дмитрию Егоровичу Бенардаки звание потомственного дворянина.

Не так часто, как следовало бы, вспоминаются дальневосточниками фамилии Сабашниковых, Шанявских и других замечательных во всех отношениях людей.

Предлагаемая на суд читателя книга призвана в какой-то степени восполнить этот пробел.

Золотопромышленники были людьми очень разными, как разными бывают люди вообще. По-разному складывались их судьбы, неодинаковы были и пути, которые привели их к занятиям золотыми промыслами, а иногда и к богатству. Одни, сколотив на золоте огромные состояния, прославились тем, что тратили большую часть своих денег на благотворительность. Другие – на расширение бизнеса. Третьи – большая часть – так и не сумели разбогатеть. Однако благодаря их трудам и усилиям шло развитие края, осваивались новые земли, приумножались богатства России в целом.

Дмитрий Егорович Бенардаки
(1799–1870)

Наш первый рассказ – о Дмитрии Егоровиче Бенардаки, основателе первой на Амуре и некоторое время самой крупной в России золотопромышленной компании – Верхнеамурской, чьи прииски были открыты на небольших речках системы Верхнего Амура, в долине Верхней Зеи и на её притоке реке Уркан. И поныне в Соловьёвске, одном из старейших поселений Амурской области, упоминают урочища – названия бывших приисков: Верхнедмитриевский, Нижнедмитриевский, Николаевский… А на всех торжественных собраниях современного золотодобывающего предприятия «Прииск Соловьёвский» обязательно упоминается фамилия бывшего хозяина этих приисков Бенардаки.

В XIX веке имя предпринимателя и мецената Дмитрия Бенардаки было весьма известно. Не только в Санкт-Петербурге, где у него были дома и завод, но по всей России, буквально от берегов Балтийского моря и до Тихого океана. Да и за пределами страны его тоже знали. Один из первых русских миллионеров, потомственный дворянин, заводчик, пароходовладелец, золотопромышленник, коллекционер, обладатель замечательной коллекции картин западноевропейских художников… Считается, что именно Бенардаки стал прототипом «новых русских»: помещика Костанжогло[1]1
  Возможно, что лишь один из прототипов: в Москве примерно в то же время проживал один из пионеров табачного производства в России грек Михаил Бостанжогло.


[Закрыть] во втором томе «Мёртвых душ» и другого героя гоголевского романа – помещика Афанасия Муразова. Однако сегодня найти достоверные сведения о некогда широко известном Дмитрии Бенардаки оказалось нелегко.

Родился Дмитрий Егорович (он же – Георгиевич) Бенардаки в июле 1799 года в Таганроге, провинциальном российском городке на берегу Азовского моря[2]2
  В некрологе указано, что Дм. Бенардаки родился на греческом острове в Средиземном море.


[Закрыть] [41]. Его отец, грек Георгий (Егорий) Никифорович Бенардаки, ко времени рождения Димитриоса уже полтора десятка лет (с 1784 года) был подданным русского царя.

Надо заметить, что греки – купцы и военные – в многонациональном Таганроге в то время были весьма заметны. Они иммигрировали сюда после русско-турецкой войны 1768–1774 гг., в которой сражались на стороне русских. Однако война не привела к ожидаемому крушению господства Турции в Средиземноморье.

Георгий Бенардаки позже также участвовал в одной из военных кампаний. В 1790 году он командовал судном «Феникс», которое вместе с другими греческими судами встало под знамёна адмирала Сенявина. И после окончания боевых действий и службы в российском флоте Бенардаки в чине майора в отставке (по другим сведениям – в чине капитан-лейтенанта) поселился в окрестностях Таганрога, где был в числе 22 других греков-дворян наделён 261 десятиной земли, получив их в безвозмездное пожизненное пользование.

Дочери отставного поручика по достижении брачного возраста были удачно выданы замуж. Младшие стали графинями: Вера после замужества стала носить известную фамилию Талейран-Перигор, а Елизавета стала называться графиней Перхенштейн. Мужем Александры стал будущий министр финансов А. А. Абаза. Екатерина, носившая после первого замужества не менее известную фамилию Бенкендорф, овдовев, вторично вышла замуж и стала маркизой д'Аш.

Но вернёмся к нашему герою. В 1805 году Дмитрий поступил в гимназию. После неё – на военную службу, став гусаром, однако уже 18 января 1823 года в возрасте 24 лет и в чине поручика был уволен не то «по неприятности» [41], не то «по домашним обстоятельствам» [71]. Отставка оказалась очень своевременной: в том же году были вновь разрешены винные откупы. Молодой отставной гусарский поручик «с капиталом в 30 или 40 тысяч рублей» принимает участие в торгах по винным откупам, проходивших в Петербурге. И неожиданно для других выигрывает эти торги, приобретая право торговать водкой своего производства.

Здесь нужно пояснить, что представлял собой винный откуп. Вообще откуп – право, дававшееся частному лицу на сбор различных платежей. «Откупная система, распространившаяся с 17-го в., включала передачу на откуп таможенных, кабацких, проезжих, пролубных, лавочных, конских пошлин, а также сбор с мельниц, бань, харчевен, солодовен и пр. Наиболее крупными откупными статьями были таможенные и кабацкие сборы, а с отменой в середине 18-го в. внутренних таможен винные откупа становятся основой откупной системы… Широкое распространение практики винных откупов было вызвано также появлением в Сибири и на Урале частных винокуренных заводов, владельцы которых… стремились к получению откупов, так как могли в откупных местах реализовывать без торгов часть вина, производившегося на их заводах» [137].

В 1817 году правительство Александра I сделало попытку отказаться от практики винных откупов, передав оптовую продажу спиртного казённым чиновникам и оставив частникам лишь розничную торговлю. Однако в результате этого поступления в казну резко снизились. Чиновники оказались больше заинтересованы в пополнении своих кошельков, чем государственного. И после восхождения на престол Николая I по инициативе министра финансов Е. Ф. Канкрина винный откуп был вновь разрешён. Вскоре это положительно сказалось на государственном бюджете.

«Поступления в казну до начала 1860-х гг., согласно официальной статистике, непрерывно возрастали, увеличившись почти в два раза: с 64,6 млн руб. в 1825 г. до 126,4 млн руб. в 1861 г.» [40].

И Дмитрий Бенардаки, уволившийся с военной службы накануне разрешения винных откупов, попал с корабля на бал. Уже через шесть лет после победы на первых торгах Дмитрию Егоровичу принадлежит весь винный промысел и вся торговля спиртным в столице, её винные магазины и склады. А ещё через некоторое время он становится одним из наиболее крупных откупщиков Сибири.

Новая прослойка откупщиков-разночинцев стала быстро выделяться в обществе. Среди откупщиков были представители разных конфессий и сословий: и купцы (И. Мясников, А. Попов, старообрядец В. Кокорев), и дворяне (князья Долгоруков, Гагарин, Куракин, А. Голицын, граф П. Шувалов), и такие, как сын личного дворянина, отставной гусарский поручик, православный грек Дмитрий Бенардаки или выходец из небогатой семьи витебский иудей Евзель Гинцбург (в некоторых источниках Гинсбург или Гинзбург).

Впрочем, для откупщиков было характерно стремление «поравняться», и большие деньги позволяли им осуществить желаемое. Так, Гинцбург, например, «чудесным образом превратился в барона, купив себе это звание по сходной цене у герцога Гессен-Дармштадского» [186]. Статус потомственного дворянина получил и Бенардаки.

Зачастую откупщики объединялись, образуя своеобразные синдикаты. Так было проще диктовать свои условия на винном рынке и вытеснять с него конкурентов. Бенардаки, как отмечается в газете «Невское время» [147], создал такой синдикат вместе с другим известным откупщиком того времени, будущим банкиром Василием Кокоревым.

Винный откуп был весьма доходным занятием, и занимавшиеся им сколотили немалый «первоначальный капитал», который впоследствии стал источником инвестиций в другие бурно развивавшиеся отрасли производства. Многие просто гнались за наживой, не брезгуя обманом, подкупом, откровенной спекуляцией.

С одной стороны, откупщиков обвиняли в том, что они незаконно повышали цены на спиртное и ухудшали его качество. «Излюбленным способом обмана стала продажа разбавленной водкой воды… Чтобы придать напитку «крепость», добавляли в него всякие «ядовитые» и дурманящие вещества и даже медную окись» [186]. Хотя, конечно, вполне вероятно, что повышением цен и изготовлением «зелья» на самом деле занимались не сами откупщики, а их приказчики и кабатчики.

С другой стороны, откупщики, всегда зависящие от многочисленных чиновников, стремились сами поставить их в зависимость, давая взятки. «Взяв откуп, откупщик прежде всего старался задобрить чиновников: одних угощал пирами, другим высылал деньги и водку. Существовала целая система взяток, подкупов и дарений… В записке, поданной министру финансов в январе 1853 года, говорилось: «Получать жалованье из откупа считается теперь не взяткою, но жалованьем безгрешным, прибавочным к казённому жалованью» [186].

Бенардаки, конечно, не стал бы одним из наиболее богатых откупщиков, если не смог бы приспособиться к этой системе, если не стремился бы поставить чиновников в зависимость от денег, которые им давал. Новосибирский историк Н. П. Матханова [99], рассказывая о слывшем честным губернаторе И. С. Жиркевиче, приводит такие слова самого Дмитрия Бенардаки: «Мы, откупщики, имеем коренное правило – ежемесячно часть нашей прибыли уделять начальству, и я смею просить вас оказать мне такую же благосклонность, как и предместники ваши допускали: дозволить, в случае нужды, предлагать от души пособие».

В другом случае о сложных взаимоотношениях между откупщиками и властью в письме графу Л. А. Перовскому рассказал сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьёв. 21 января 1850 года он писал из Иркутска:

«На днях я слышал, что известный Бенардаки имеет большие поставки по Военному Министерству. Я знаю, как ценятся эти услуги, и едва ли мне предстоит надежда успевать в личных объяснениях о делах Восточной Сибири, когда он ворочает капиталами Военного Министерства, ибо нельзя забыть, что он в то же время откупщик Восточной Сибири, и здесь издревле признано существование двух властей, т. е. откупщика и генерал-губернатора. Было время, что это сравнение мне казалось обидным, но опыт – великое дело; теперь я сознаюсь, что власть Бенардаки больше моей; он имеет даже власть или влияние на меня лично, а я на него не имею» [17].

Дмитрий Егорович Бенардаки. Портрет работы Карла фон Штейбена

Впрочем, влияние на откупщиков генерал-губернатор всё же имел. Это видно из другого его письма, написанного в Иркутске 26 января 1859 года М. С. Карсакову.

«Бенардаки затеял <на Амуре> столько непригодных дел по всем своим ведомствам, т. е. 1-е по откупу, 2-е – золотопромышленности и 3-е – Амурской компании, что я вынужден дать ему … урок и, разумеется, ни к какой награде представлять не могу» [17].

Против откупов и откупщиков были очень многие, и в итоге в 1863 году система винных откупов была отменена.

Но, как отмечает М. Л. Гавлин [40], «чрезмерная монополия» откупщиков содействовала формированию у них целого ряда специфических черт. С одной стороны, способность проводить масштабные хозяйственные, торговые и финансовые операции, умение вовремя мобилизовать крупные денежные средства, сформировать деятельный персонал для обслуживания откупа. При этом откупщики проявляли удивительную энергию и организационный размах, открытость, контактность, умение приобретать нужные связи и использовать их к своей выгоде». И ко времени отмены откупной системы «бывшие откупщики уже были готовы к переключению своей энергии на новые направления деятельности. Период первоначального накопления для них закончился, и все свои силы и капиталы многие из них направляют на грюндерство, на поиск новых источников обогащения».

Заметим, однако, что ко времени начала реформы состояние Дмитрия Бенардаки оценивалось в 20 млн рублей, и что у него уже были и другие источники обогащения. Деньги, полученные от доходов с откупа, Бенардаки вкладывал в другие виды бизнеса.

Так, в 1860 году в Оренбургской губернии он имел 620 тысяч десятин земли и 10 тысяч душ крепостных. «Слава о хозяйственности помещика Бенардаки гремела по всей России» [80]. А ещё у него было 16 заводов в 6 губерниях. И не случайно, видимо, прототип «раздвоился» в «Мёртвых душах»: обе ипостаси Дмитрия Бенардаки – помещик и капиталист-заводчик – были настолько яркими, что Гоголю запросто хватило на двух героев.

Мне не удалось выяснить, когда именно у Д. Е. Бенардаки появились первые заводы. Возможно, что первыми были Верхне– и Нижне-Троицкий и Усень-Ивановский медеплавильные заводы, основанные И. Г. Осокиным в 1754, 1760 и 1761 году соответственно. Бенардаки купил их в 1837 году, через 10 лет после начала своей предпринимательской деятельности. Но заводы, по всей видимости, оказались убыточны. В 1853–1854 году они перешли в казну и были закрыты. Любопытно, что на Башкирском суконном комбинате сегодня утверждают, что это старое предприятие, известное раньше под названием «Нижне-Троицкая суконная фабрика», было основано на базе медеплавильного завода «царским министром» (!) Д. Бенардаки.

Но если Дмитрий Егорович Бенардаки помимо прочих своих предприятий и занимался лёгкой промышленностью, то всё же не она, по всей видимости, сделала его известным фабрикантом. В 1859 году Бенардаки купил Верхне-Авзянопетровский чугуноплавильный и железоделательный и Нижне-Авзянопетровский железоделательный заводы. Оба этих завода, основанные столетием раньше графом П. Шуваловым на притоке р. Белой в Башкирии и работавшие как единый комплекс, к тому времени уже не раз поменяли владельцев. От Шувалова они перешли к К. Матвееву, затем заводы купил Е. Н. Демидов, а после его смерти унаследовал В. С. Демидов. Следующим хозяином заводов стал М. П. Губин, за ним – Н. Е. Тимашов.

Став новым собственником Авзянопетровских заводов, Бенардаки сразу же приступил к их модернизации. Установил на обоих заводах пудлинговые печи, прокатные станы, паровые машины и паровые молоты. что позволило довести в 1861 году выпуск чугуна до 190 тысяч пудов. Однако после смерти Дмитрия Егоровича его наследники были объявлены несостоятельными, и с 1870-х годов эти заводы были взяты в казённую опеку.

Ещё одним крупным металлургическим заводом из числа принадлежавших Дмитрию Бенардаки был медно-чугунный завод, основанный шотландцем Чарлзом Бердом на Гутуевском острове Санкт-Петербурга. Бенардаки купил завод после смерти основателя (в 1843 году) у его сына Фрэнсиса.

Однако и производство чугуна, стали и проката не было, скорее всего, главной целью Бенардаки-заводчика. Скорее, он занялся этой деятельностью, желая иметь дешёвые материалы для того же судостроения. Ведь он был ещё и судовладельцем, а по совместительству – корабелом.

А. Корин рассказывает, как это начиналось: «В 1849 году в Петербурге была создана «Компания Нижегородской машинной фабрики и Волжского буксирного и заводского пароходства». Сначала Бенардаки был одним из трёх её владельцев. Но когда Дмитрий Егорович предложил вложить деньги в строительство металлургического завода в Сормове, все партнеры по-тихому отползли со своими отцовскими капиталами куда-то в сторону от этого рискованного проекта»[80].

Так вскоре после основания Сормовского завода Дмитрий Бенардаки стал единственным его владельцем и главным руководителем.

«Он оказался прекрасным топ-менеджером своего собственного проекта. Его видели и в цехах, и на территории завода, и в затоне, и в конторе управляющего. Это при Бенардаки на заводе – впервые в нашей стране – появились паровые машины, токарные станки, подъёмный кран. Это Дмитрий Егорович разглядел и поверил в гениального русского молодого инженера Износкова, и тот соорудил для завода первую в России мартеновскую печь» [80].

Уже в 1850 году на Сормовском заводе был построен небольшой колёсный пароход с деревянным корпусом «Ласточка». И почти сразу вслед за ним с заводского стапеля спустили на воду двухтрубный кабестан «Астрахань».

Кабестанами называли большие деревянные суда, предназначенные для транспортировки барж. Пришедшие на смену волжским бурлакам, они переняли «таскательную» технологию своих предшественников. Хотя внутри кабестанов и устанавливались паровые машины, их задачей было вращение не винта или колеса, а ворота, на который наматывался трос. А другой конец этого троса цеплялся к якорю, который предварительно завозился маленьким буксиром метров на 300–400 вверх по течению. То есть кабестан представлял собой по сути мощную плавучую лебёдку с паровым приводом.

Буксировка барж с помощью кабестанов была дорогостоящим предприятиям, да и времени на транспортировку грузов таким способом уходило много. Поэтому довольно скоро кабестаны уступили место пароходам-буксирам. Но принципиальной разницы в строительстве пароходов и кабестанов, в общем-то, не было, и Сормовский завод продолжал развиваться и набирать силы, приобретая всё большее значение в промышленном развитии как Поволжья, так и всей России.

Начав строить пароходы на Волге, Бенардаки не остановился. Вслед за первым байкальским судостроителем откупщиком и енисейским золотопромышленником Никитой Мясниковым он построил и спустил на байкальскую воду два парохода. Одно из судов получило имя «Граф Муравьёв-Амурский», а второе – «Дмитрий Бенардаки». В 1859 году, после смерти Мясникова, Бенардаки стал единственным на Байкале судовладельцем. Но оставался им здесь не долго, уже на следующий год он продал свои пароходы купцу Василию Рукавишникову.

А в 1871 году, уже после смерти самого Дмитрия Егоровича, открылась первая на Амуре частная пароходная компания «Бенардаки и K°», предназначенная для почтово-пассажирского сообщения.

Что же касается откупов, то Бенардаки, как и его товарищи по цеху, до последнего предпринимал всё, чтобы сохранить этот бизнес, и надеялся расширить его. Он хотел стать винным монополистом и в землях, которые лишь недавно стали считаться принадлежащими Российской Империи (Айгуньский договор с Китаем был подписан в 1858 году). Вопрос решался на самом высоком уровне. В дневнике великого князя Константина от 28 декабря 1859 года есть даже запись по этому поводу:

«Ездил в Сибирский комитет. Было замечательное канальское откупное дело Бернадаки, где он хотел себе достать Амурскую область, да чтоб казна ему подарила 4 миллиона. Настаивал, чтобы ему наотрез отказали…» [187].

«Канальское откупное дело», по всей видимости, так и не состоялось. Но у Бернадаки были в запасе и другие проекты. Ещё 14 ноября 1857 года (то есть до заключения Айгуньского договора!) Дмитрий Бенардаки вместе с купцом Василием Рукавишниковым представил в Сибирский комитет[3]3
  Сибирский комитет (Второй Сибирский комитет) – орган высшего управления и надзора за местной администрацией в 1852–1864 гг.


[Закрыть] устав Амурской компании, которая ставила целью занятия китобойным промыслом и рыбной ловлей в Тихом океане, добычей полезных ископаемых, торговлей, намеревалась содержать пароходы на Амуре. Устав компании был утверждён 11 января 1858 года. Кстати, в организации Амурской компании и в её делах активное участие принял адмирал Г. И. Невельской [4], а автором идеи называли даже самого Н. Н. Муравьёва-Амурского [44].

Последнее, впрочем, вызывает сомнения, если вспомнить, что сам граф Муравьёв-Амурский называл это предприятие Бенардаки «третьим непригодным делом». И действительно, дело оказалось не слишком удачным, хотя и по иной причине. Вложенные миллионные средства не окупились: потребности коренного населения были ничтожны и торговля с ними не принесла ожидаемых доходов, так же как и торговля с колонистами, при том, что затраты на транспортировку товаров были высоки. Неудачными были и рыбный, и китобойный промыслы. Да к тому же потонули три судна с грузом, отправленные из-за границы в. Николаевск. В результате всех этих неудач компания, потерпев убытки, через семь лет после своего возникновения была ликвидирована.

И всё же Дмитрию Бенардаки удалось внедриться в Приамурье своим «вторым непригодным делом» – он начал добывать здесь золото. Бенардаки стал организатором и владельцем первой золотопромышленной компании, которая вскоре оказалась самой крупной золотопромышленной компанией в России и просуществовала полвека, вплоть до прихода сюда власти Советов.