Текст книги "Грешница"

– И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги.

«Друг называл его Бёкки, – вспомнил Рудольф Гровиан. – Это был сатана. Он искусил женщину, превратившись в змея. А затем пришел Тигр. У него были хрустальные лапы».

Конечно же, это походило на безумие. Но шрам у Коры на лбу он видел собственными глазами. А еще она упоминала о пепельнице. Не нужно иметь богатую фантазию, чтобы представить, что произошло в этом подвале. Девушка, которой поход на дискотеку приходилось оправдывать разговором с Богом, наверняка была прекрасно знакома с библейскими историями.

Каким именно было прозвище Джонни, когда Кора Бендер с ним познакомилась, и что именно она пережила, ее тетя не знала. Тем не менее косвенно она подтвердила лепет племянницы, равно как и четко произнесенные слова.

Это произошло пять лет тому назад. В мае Маргрет Рош позвонил брат. Он беспокоился о своей дочери, полагая, что она попала в дурную компанию.

– Я не восприняла его слова всерьез, – сказала Маргрет. – В доме, где телевизор считают подарком дьявола, любой молодой человек вызовет подозрения.

Однако, судя по всему, опасения брата оказались не беспочвенными. В августе Кора пропала, и три месяца от нее не было ни слуху, ни духу. И только в ноябре к Вильгельму явился врач.

По его словам, Кору нашли несколько недель назад где-то на обочине. С ней ужасно обошлись, и какое-то время она находилась без сознания. Позже она рассказала, что попала под машину. Однако на основании полученных травм врач предположил, что ее выбросили на дорогу на ходу.

Рудольф Гровиан почувствовал некоторое облегчение. Дальнейший рассказ Маргрет Рош тоже прекрасно вписывался в общую картину. Она говорила о травме. Что бы ни сделали с ее племянницей, Кора отказывалась это обсуждать. Судя по всему, попытку самоубийства можно было отнести к разряду фантазий, беременность тоже. Рудольф попытался в этом разобраться.

– Ваша племянница неоднократно утверждала, что убила невинное дитя.

Маргрет Рош нервно рассмеялась.

– Этого не могло быть. У нее не было ребенка.

– Я имел в виду беременность, – произнес он.

– Думаете, она сделала аборт? – Маргрет Рош покачала головой. – Даже представить себе такое не могу. Кто угодно, только не Кора.

– У нее мог случиться выкидыш, – предположил Рудольф. – Если над ней поиздевались, это было бы неудивительно. Известно ли вам имя врача, который лечил тогда вашу племянницу?

– Нет. Не знаю я и того, в какой клинике она находилась.

– Она говорила, что лечилась не в клинике…

Маргрет Рош печально рассмеялась, перебив его.

– Она говорила! Не слушайте Кору. Она полностью вытеснила эту историю из своего сознания. Вы знаете, что такое психологическая травма?

Рудольф вспомнил о стене в мозгу, которую сломал своими вопросами, и коротко кивнул. А Маргрет Рош продолжила:

– Хорошо, тогда призовите на помощь рассудок. Я знаю множество врачей, в том числе и волонтеров. Но среди них нет никого, кто подобрал бы на обочине тяжело раненную девушку и взял бы ее к себе домой. Это было бы безответственно. Не знаю, почему Кора вам это рассказала. Может быть, ей хочется, чтобы такой человек существовал. Кто-то, кто позаботился о ней. На самом деле она всегда была предоставлена сама себе.

Это было вполне логично. Следующий вопрос был вызван замечанием врача об исколотых руках.

– Ваша племянница когда-нибудь принимала наркотики?

Прошло несколько секунд, прежде чем Маргрет Рош нерешительно кивнула.

– Да, героин, но недолго. Должно быть, это случилось в тот же период. Полагаю, наркотики давал ей Джонни, чтобы подчинить ее себе. Сама Кора ничего себе не колола. Она не знала, как это делается.

Маргрет Рош вздохнула.

– Когда Кора приехала ко мне, она была в жутком состоянии. Она думала, что у нее ломка, но это было не так. Ей снились жуткие кошмары. Всегда около двух часов ночи, хоть часы сверяй. Я регулярно давала ей резедорм. Однако с таким же успехом я могла бы давать Коре глюкозу. Ровно без пяти два моя племянница садилась на диване, начинала махать руками и орать во все горло: «Прекратите! Перестаньте, свиньи!» При этом она спала, и разбудить ее мне не удавалось. Когда я заговаривала с ней на эту тему, она начинала бормотать что-то про подвал, червей, тигров и баранов.

Рудольф Гровиан слушал Маргрет с интересом, чувствуя, как с его души падают все новые и новые камни. Бёкки и Тигр – этих имен Кора тете не называла. Одно дело довести молодую женщину своими вопросами до безумия, и совсем другое – подвести ее к точке, когда воспоминания всплывают наружу и наконец-то объясняют мотивы.

– Я несколько раз просила Кору, чтобы она обратилась к врачу, – продолжала тетя. – Но она отказывалась, а заставлять ее я не хотела. Однако ей нужна была помощь. В конце концов я стала подмешивать ей в еду тимолептики[3]3
  Психотропные лекарственные средства, применяемые для лечения депрессии.


[Закрыть]. Через несколько месяцев состояние Коры улучшилось, она стала спокойно спать по ночам и окрепла.

Несколько секунд Маргрет Рош помолчала, а затем поинтересовалась:

– Она ведь не узна́ет о том, что я вам здесь рассказала? Если вы скажете ей, что я проинформировала вас насчет героина, Кора закроется, можете не сомневаться. Для нее важнее всего держать прошлое под замком. Лучше вообще не говорить ей об этом. Да и зачем ее обвинять? Это было давно, в самом начале истории. Может быть, я сумею уговорить ее рассказать вам и окончание. Не знаю, что она помнит. Но попробовать стоит. Вы позволите мне с ней поговорить?

Рудольф кивнул, снова пообещал Маргрет это устроить и стал постепенно продвигаться дальше. Родительский дом, детство… Он хотел получить подтверждение того, что мать Коры Бендер была религиозной фанатичкой, а отец не мог противиться этому безумию. Может быть, ему удастся получить еще какое-то объяснение тому, что творится в подсознании Коры. Возможно, ее изнасиловали в детстве?

Но едва Рудольф задал первые вопросы о детстве Коры Бендер, как с ее тетей произошла странная метаморфоза. Готовность помочь улетучилась, как дым.

– По этому поводу я мало что могу сказать. Я почти не общалась с семьей брата. Мне не удалось урезонить невестку. Когда я приезжала к ним в гости, Кора производила на меня впечатление нормального ребенка. Мать не давала ей продохнуть, но Кора умудрялась ей противостоять. Кто-то, возможно, сломался бы под постоянным давлением, но Кора… Как бы поточнее выразиться? Она становилась сильнее. Кора была очень развитой для своего возраста, смышленой и ответственной. Она рано взяла на себя обязанности по дому. Не потому, что от нее этого требовали, а потому что она видела: мать не справляется. Можно было бы сказать, что моя племянница рано повзрослела.

А что насчет супружеских обязанностей? Ведь последствия налицо: мокрая постель в девять лет, а в девятнадцать – героин! Маргрет знала, что дети, с которыми дурно обращаются, часто заканчивают именно так. Теперь ее брат уже старик, изможденный и уставший от жизни. Иногда он звонит ей: «Как там Кора?» И радуется, услышав: «У нее все в порядке».

Маргрет Рош просидела у Рудольфа Гровиана почти целый час. Он так и не узнал о том, что происходило у Коры в голове. Даже имя «Магдалина» произнесено не было. Наконец прозвучал вопрос:

– Когда же я смогу увидеть племянницу?

Рудольф поднялся.

– Я узнаю, как продвигаются дела у моих коллег.

Коллеги стояли в коридоре. Ему захотелось посмотреть, в каком состоянии находится Кора Бендер. Когда Рудольф вошел в комнату, она снова сидела прямо. Берренрат стоял у окна и беседовал с врачом. Выражение его лица напомнило Рудольфу слова Винфрида Майльхофера о божественном судие.

Можно себе представить, какое впечатление создалось у врача при виде женщины, лежащей на полу без сознания, с разбитым лицом. Полиция и ее суровые методы допроса…

– Ваша тетя хочет вас видеть, госпожа Бендер, – произнес Рудольф.

Она уставилась на полицейского так, словно пыталась просверлить взглядом дырку у него в мозгу.

– Ей нужен покой! – запротестовал врач.

– Чушь, – возразила Кора. – Только что вы сказали, что ваше средство поставит меня на ноги. Так и произошло. Я никогда в жизни не чувствовала себя бодрее. – И она посмотрела на Рудольфа Гровиана. – Что вам рассказала Маргрет?

– Я приведу ее, – только и ответил он.

Через две минуты Рудольф вернулся. За ним по пятам следовала Маргрет Рош. Он жестом попросил Берренрата и врача выйти из комнаты. А сам остался, стараясь не привлекать к себе внимания и молча наблюдая за происходящим. Маргрет Рош остановилась посреди комнаты, и Рудольф увидел панику на лице Коры Бендер и услышал ее хриплый, приглушенный голос:

– Что ты ему рассказала?

– Ничего, – солгала ей тетка. – Не беспокойся. Я приехала, чтобы тебя навестить. Ведь ты-то, к сожалению, завтра ко мне не приедешь. Я так тебя ждала. Как малыш?

Маргрет вела себя так, словно сидела у постели больной, у которой сломана нога. Но недоверие Коры Бендер было не так-то легко развеять.

– Хорошо. Ты правда ничего ему не сказала?

– Нет. А что такого я могла сказать?

– Откуда я знаю? В такой ситуации люди несут всякий бред. Я вот тоже наговорила с три короба. О Спасителе, о кающейся Магдалине, и все в этом духе.

Маргрет Рош покачала головой.

– Нет, я не сказала ни слова.

От облегчения Кора Бендер обмякла и сменила тему разговора. Рудольф даже не пытался угадать, позволила ли она убедить себя или же просто преследовала некую цель. Ее голос звучал подавлено, но искренне, соответствуя поведению у озера. Берренрат рассказал ему о том, как она тревожилась за здоровье ребенка.

– Гереон тебе звонил? – поинтересовалась Кора.

Маргрет Рош кивнула, и племянница спросила:

– Как он? Он что-нибудь говорил о своей руке? Я ударила его ножом, два раза, кажется. Один из санитаров наложил ему повязку. Она получилась довольно большая, на все предплечье. Надеюсь, Гереон сможет трудиться. Сейчас в фирме столько работы, Манни Вебер один не справится. А на старика не стоит надеяться. Ты же знаешь, какой он: говорит много, но не отличит шуруповерта от трубных клещей.

Ее тетя снова кивнула, закусила губу и наконец-то перевела разговор на случившееся – по крайней мере, попыталась это сделать.

– Тебе что-нибудь нужно? Может быть, пригласить адвоката?

Кора Бендер махнула рукой.

– Да брось. Но ты могла бы привезти мне кое-что. Одежду и средства гигиены. Ну, ты поняла…

Внезапно Маргрет Рош вышла из себя.

– Нет, не поняла! Что обычно приносят, когда человека сажают в тюрьму? Это же не отпуск, Кора. Сделай одолжение, расскажи этим людям правду. Забудь о других. Подумай о себе. Расскажи им, что произошло пять лет назад. Расскажи, почему ты ушла из дома в августе. Они поймут. Расскажи им все.

– Я уже рассказала, – заявила Кора.

– Я тебе не верю, – отозвалась тетя.

Кора равнодушно пожала плечами.

– Тогда оставь меня в покое. Представь себе, что мама оказалась права и я умерла.

Пару секунд она помолчала, а затем негромко спросила:

– Ты поговоришь с моим отцом? Все равно он обо всем узнает. Будет лучше, если о случившемся ему расскажешь ты. Только, пожалуйства, поделикатнее. Скажи ему, что со мной все в порядке. Я не хочу, чтобы он волновался. И пусть не приезжает сюда. Я не хочу этого.

Маргрет Рош только кивнула в ответ и с тоской покосилась на дверь. Рудольф Гровиан вывел ее в коридор, поблагодарил за то, что она пришла, что помогла ему. Он говорил вполне серьезно. Джонни, героин, ужасная обстановка дома – с этим уже можно работать. И нельзя забывать о второй девушке…

Диалог между тетей и племянницей был достаточно содержательным: он дал понять Рудольфу, что в этой семье принято вытеснять проблемы. «Поговорим-ка сначала о погоде…»

Он был почти уверен в том, что Маргрет Рош могла бы рассказать ему еще кое-что. По крайней мере, сказать пару слов о Спасителе, о кающейся Магдалине и обо всей этой чепухе. Поражал тот факт, что для Коры Бендер было очень важно убедиться в том, что ее тетя ничего ему не сказала. Несмотря на то что сама рассказала уже немало.

Нет, мысленно поправил себя Рудольф. Она говорила только о распятии. Он отчетливо помнил, как изменилось лицо Коры, когда она упомянула о Спасителе и о кающейся Магдалине. И как провернула отвлекающий маневр, попросив воду для кофе.

Рудольф не слишком хорошо знал Библию и задумался, какое значение может иметь второстепенный библейский персонаж. Георг Франкенберг через пять лет после появления в роли сатаны вдруг превратился в Спасителя… Однако размышлять об этом не было смысла.

Травма! Он затронул ее – ничего не подозревая и даже не догадываясь об этом. Не его это дело – копаться в психологических проблемах. Пусть этим занимаются врачи. Как-то он уже наступил дважды на одни и те же грабли. Больше этого не повторится. Нужно уметь вовремя подвести черту. А он уже дошел до нее. По крайней мере, так ему казалось.

Глава седьмая

Визиты Маргрет всегда казались мне странными. Она являлась слишком редко и никогда не оставалась надолго. Маргрет пробуждала в душе отца надежду и, уезжая, снова ее отнимала.

Сначала она приезжала вместе со старой женщиной, моей бабушкой. Они всегда привозили сладости. Мама принимала подарки, клала их в шкаф, где хранился хлеб. Куда они девались потом, знали только она сама и Спаситель. Послаблений домашнего режима эти визиты не приносили, поэтому они мне скорее докучали. Бабушка постоянно допытывалась у меня, как я себя веду, слушаюсь ли родителей, всегда ли делаю то, что мне велят. Я кивала в ответ и вздыхала с облегчением, когда они уезжали.

Потом Маргрет впервые приехала одна – бабушка умерла. Во время этого визита тетя со мной поговорила. Спросила, интересно ли мне учиться в школе; хорошие ли у меня отметки; какой у меня любимый предмет; нравится ли мне спать в одной комнате с отцом. Не могла бы я нарисовать ей папин портрет, ведь у нее нет его фотографии.

Я изобразила неуклюжего человечка с граблями и ведром – рисовала я плохо. Маргрет поинтересовалась, что означает эта длинная штука у него на боку. Я объяснила. На этом все и закончилось.

Оставшееся время Маргрет провела с мамой (отец ушел на работу). После этого мама выглядела очень странной. Не знаю, как это описать. Мне показалось, что она боится. Мама начала читать мне лекции о грехах, как будто я еще недостаточно об этом слышала.

Она говорила, что истинные грехи – это желания плоти. Я ничего не поняла, мне ведь было всего девять лет. Я думала, что это имеет какое-то отношение к жаркому, которое маме пришлось поставить на стол ради Маргрет. Этого потребовал отец: дорогого гостя нельзя два дня подряд кормить бобовым супом. Отец взял себе два куска мяса, я – всего один. Маргрет стала меня уговаривать:

– Возьми еще кусочек, Кора. Неужели ты не любишь мясо?

Конечно же, я любила мясо, но подумала, что если возьму еще кусочек, то потом мне придется выслушать очередную лекцию. Так и произошло.

А затем, спустя неделю после тетиного отъезда, пришла посылка. Это было зимой, на школьных каникулах, это я хорошо помню. Посылку доставили по почте, утром, и поскольку на ней было указано имя отца, мама не осмелилась ее открыть и положила на шкаф в кухне. А вечером отец перере́зал бечевку.

После визита Маргрет он изменился. С тех пор как она уехала, он постоянно говорил о ветре перемен, который повеял в нашем доме, и о семи годах голода, за которыми должны последовать семь лет изобилия. И если голодных лет было восемь, то и изобилие тоже должно длиться восемь лет. А затем он состарится и сможет отказаться от плотских утех.

Однажды отец сказал матери:

– Тот, кто не хочет слушать, должен расплачиваться. Иначе у меня на руках появятся мозоли.

Грит Адигар всегда говорила своим дочерям:

– Тот, кто не хочет слушать, должен почувствовать, – и била Керстин или Мелани по пальцам.

Странные слова отца меня напугали. Все наши соседи твердили, что моя мама сумасшедшая. И я это слышала. А в тот день испугалась, что отец тоже сошел с ума.

Открывая посылку, он устроил целое представление. Отец вел себя так, словно в ней лежало новое сердце для Магдалины. Но там были лишь кое-какие сладости, часть которых он тут же отдал мне и сестре, хоть мама и стояла рядом с каменным лицом. Магдалине достались шоколадные конфеты – много-много ярких драже, я уже видела такие на переменах в школьном дворе. Мне дали то же самое, и я захотела поделиться с мамой. Но отец удержал мою руку.

– Это тебе, – произнес он. – Съешь сама. Остальное оставим на Рождество. Тогда нам не придется заставлять маму покупать «маленькие искушения».

Кроме сладостей, Маргрет положила в посылку и другие подарки, все было упаковано в яркую бумагу и перевязано ленточками, к которым были прикреплены карточки с нашими именами. Сверху лежал конверт.

Это было первое письмо от тети, которое отец прочел мне вслух. Не только мне, мать и Магдалина тоже были в кухне. Мама принесла из гостиной кресла, чтобы Магдалина могла лечь. В тот день моя сестра чувствовала себя неважно.

Маргрет желала нам всем веселого Рождества, счастья и, в первую очередь, здоровья в новом году. Она сожалела, что ее приезд не дал ожидаемых результатов. Выражала надежду, что мама вспомнит о своих обязанностях и задумается о том, что Спаситель никогда не требовал от людей воздержания. Что гораздо позже это придумали другие, чтобы не отдавать нажитое добро наследникам. Еще Маргрет просила маму не забывать о том, что отец не должен спать в комнате один. Если случится беда, лучше от этого никому не станет. Маргрет писала, что очень хорошо понимает: мама боится забеременеть. Но в современном мире достаточно эффективных средств. И моя тетя была уверена: Спаситель их одобряет, потому что никто не знает природу человека лучше, чем Он. Приносить в жертву второго агнца – это безумие, которого Он не поощряет.

Отец прочел все это вслух, а затем продолжил раздавать подарки. Магдалине досталась кукла. Она была тряпичной, у нее было веселое лицо, вышитое яркими нитками – большие синие глаза, красные щеки и улыбающийся рот с белыми зубами. Волосы у нее были сделаны из желтых шерстяных ниток и заплетены в толстые косы. Маргрет от всей души желала моей сестре выглядеть так же, как эта кукла – веселой и здоровой. Магдалине сразу разрешили открыть свой подарок, и я ей помогла.

Тем временем отец бросил крохотный сверточек маме и произнес:

– Пойди-ка в гостиную, покажи это Ему и спроси, не возражает ли Он.

Мама не двинулась с места. Маленький сверточек упал на пол. В конце концов отец протянул подарок мне. Это была книга «Алиса в Стране чудес».

Однако я успела прочесть лишь название. На следующий день мама потребовала, чтобы я сожгла ее в жестяном ведре перед алтарем. Она сделала это не в виде приказа. Нет, она прочла мне проповедь по поводу письма Маргрет и содержащихся в нем испорченных мыслей. Сказала, что я должна сразу же сообщить ей, если отец мне в чем-нибудь признается.

Я подумала, что мать окончательно сошла с ума. Я ведь так давно его знаю. К тому моменту я уже не сомневалась в том, что он – мой настоящий отец. Я была очень похожа на него и уже давно перестала думать, что моя семья – Адигары. И поэтому в ответ на мамины слова лишь молча кивала.

Я кивнула и тогда, когда она спросила меня: не считаю ли я, что каждому вполне достаточно прочесть Библию? Ее я уже знала наизусть. Мама подолгу рассказывала мне о человеческих грехах, до тех пор пока у меня не начинало гудеть в ушах. А после того, как я научилась читать, мне пришлось… Ах, да какая разница!

Мама отправила меня за ведром, вложила в руку спички, а потом мы стояли и смотрели, как «Страна чудес» превращается в кучку пепла.

Когда папа узнал о случившемся, он пришел в ярость. Прежде я его таким не видела. Из того, что он сказал, я поняла только половину. Он даже подумать не мог, что подстилка оккупанта однажды превратится в такую святошу. Мол, ей ведь это даже нравилось. И она позволяла совать в себя не только то, что предназначено природой, а и вязальные спицы. Мать стояла с каменным лицом, и мне стало жаль ее.

Потом мы еще долго сидели за кухонным столом – мы с отцом, – пока мама мыла посуду. Отец пересказывал мне «Алису в Стране чудес». Впрочем, он и сам ее не читал. Он придумал для меня совершенно другую историю, о девочке, мама которой сошла с ума и решила замучить всю семью. Той девочке не нравилось дома, но сбежать она не могла, потому что была еще слишком маленькой и у нее не было денег. И тогда она придумала себе целый мир, населенный людьми. Она разговаривала с ними, хотя на самом деле их не существовало.

– Значит, девочка была такой же сумасшедшей, как и ее мама, – сказала я.

Отец улыбнулся.

– Да, возможно. Но как же тут не сойти с ума, с такой-то матерью? Если не видеть и не слышать ничего другого.

Магдалина тоже была в кухне. Как и прошлым вечером, она лежала в креслах. Позади у нее был трудный день: две клизмы, следствием которых стали желудочные спазмы. Она внимательно слушала отца и переводила взгляд с него на мать и обратно. Магдалина, кстати, знала историю Алисы в Стране чудес.

Медсестра, которая ухаживала за ней в больнице и старалась делать так, чтобы Магдалина иногда играла с другими детьми, однажды принесла ее в комнату, где какая-то женщина читала своему ребенку книгу. Позднее Магдалина рассказала мне об этом. Но о чем на самом деле идет речь в «Алисе в Стране чудес», я ее не спросила: мне не хотелось этого знать.

Отец улыбнулся моей сестре и спросил:

– Как поживает наш воробышек?

Магдалина ему не ответила. Последнее время она часто разговаривала со мной и очень редко – с матерью. С отцом она не разговаривала никогда. Вместо нее это делала мама.

– Нашей дочери плохо. Да и как ей может быть хорошо в доме, где никто не придерживается заповедей Божьих?

– Ты же их придерживаешься, – возразил отец. Он все еще был очень зол. – Но сначала покажи мне эти заповеди. Я не помню, чтобы Господь требовал сжигать детские книги. Насколько я знаю, это требовали другие. Они считали себя богами. Боюсь, ты слишком многого от них набралась. Иногда ты путаешь методы.

Мать молча смотрела на него. Отец кивнул, словно подтверждая свои слова, и, опустив голову, посмотрел на столешницу.

– Однако, – произнес он через некоторое время, – разве не говорил Он: будьте как дети… Я что хочу сказать: это Его слова. И если уж ты за них цепляешься, то выбирай не только те, которые тебе нравятся. Детям хочется не только осенять себя крестным знамением. Если уж нам однажды придется расстаться с одной из дочерей – а нам придется это сделать, ты знаешь это так же хорошо, как и я, – то другая должна быть бодрой и здоровой, насколько это вообще возможно. Надо было послушаться врачей, и тогда все давно было бы кончено. И ты устраивала бы свои представления только на кладбище.

Я думала, что у меня остановится сердце. Я прекрасно понимала, что имеет в виду отец. И Магдалина тоже, она была отнюдь не глупа. Из-за частого пребывания в больнице она знала многое о своей болезни и других вещах. Больше, чем я. Магдалина не умела читать, писать и считать, зато ей были известны такие слова как «электрокардиограмма», «патология» и «крематорий». Знала она и то, что они означают.

Моя сестра смотрела на отца, прижимая к себе куклу и играя толстыми косами из ниток. Казалось, она хотела ему что-то сказать. Магдалина несколько раз шевельнула губами, но не издала ни звука. Наконец я прочла слово, которое она хотела сказать отцу: «скотина»!

Понял ли он это, мне неизвестно. Он глубоко вздохнул, а затем произнес, чуть тише:

– Но раз уж мы так решили, мы должны попытаться сделать нашу жизнь сносной. Нужно дарить друг другу хоть немного радости, а не только цитаты из Библии. Магдалине от этого никакого проку. Уверен, что ей история про Алису в Стране чудес тоже понравилась бы. А Кора наверняка бы ей почитала…

Мама заявила:

– Сейчас Магдалине нужно отдохнуть. У нее был трудный день.

И, подняв ее с кресла, понесла к двери. Посмотрев им вслед, отец покачал головой, а затем снова уставился на столешницу.

– Это мой грех, – негромко произнес он. – Однажды я не удержался. Лучше бы я в мышиную нору его тогда засунул.

Подняв голову, он сказал мне:

– Нам, наверное, пора спать, как ты считаешь? Тебе нужно отдыхать, да и я устал.

И мы пошли наверх. Мама была еще в ванной с Магдалиной – мыла ее, чистила ей зубы. Отец отправился в спальню и достал из шкафа вещи, в которых собирался завтра идти на работу. Я натянула ночную рубашку. Когда мама вынесла Магдалину из ванной, я вошла туда, чтобы тоже почистить зубы.

Уложив Магдалину спать, мама спустилась в гостиную, чтобы помолиться. Отец подошел ко мне. Настроение у него было подавленное. Он встал рядом со мной у умывальника и начал наблюдать за тем, как я умываюсь и причесываюсь.

Я никак не могла справиться с расческой. Иногда, когда мне приходилось слишком долго стоять у алтаря, я наматывала волосы на палец, и они спутывались. Отец помог мне их распутать, затем прижал мою голову к своей груди и произнес:

– Мне жаль. Очень жаль.

– Не переживай из-за книги, – сказала я. – Я не очень люблю читать. Мне больше нравится, когда ты рассказываешь о прошлом. Ты давно не рассказывал о железной дороге, о старой школе и о том, как строили церковь.

– Я и так говорил с тобой об этом слишком много, – ответил отец. – Лишь бы не думать о том, что происходит в настоящем.

Он гладил меня по спине, продолжая крепко прижимать мою голову к своей груди. Потом, вдруг оттолкнув меня, обернулся к умывальнику и сказал:

– Скорей бы пришла весна. Тогда я буду работать в саду и у меня не останется времени для глупых мыслей.

Глупо было думать, что тетя ее предала. На Маргрет можно положиться, ведь ей тоже было что терять. Однако, несмотря на осознание этого, Кора продолжала испытывать страх, растерянность и неуверенность в себе.

Когда Маргрет и шеф вышли из комнаты, туда вошел мужчина в спортивном костюме. На несколько минут Кора осталась с ним наедине. Ей хотелось, чтобы он с ней заговорил. Произнес хотя бы пару фраз, чтобы помочь ей взбодриться.

С тех пор как Кора очнулась после короткого обморока, в ее голове было темно и тесно, словно в могиле. Или в подвале, где кто-то выключил свет. Она знала, что видела нечто страшное и испытала нечто ужасное. Однако, что бы ни прорвалось за стену в ее мозгу, оно спряталось обратно. Осталось лишь неприятное ощущение. И голос отца, звучащий в темноте.

Кора увидела, как сидит на кровати. Он приходил к ней каждый вечер в течение нескольких недель, которые она провела дома, тогда, в ноябре, после возвращения. Она слышала его мольбы, слабый, прерывающийся голос.

– Поговори со мной, Кора. Не будь такой же, как она. Ты должна со мной поговорить. Скажи мне, что случилось. Что бы ты ни натворила, я не стану тебя осуждать, слова тебе не скажу, обещаю. Я ведь не имею права тебя осуждать. И маму тоже. У каждого из нас есть грех на совести. Я расскажу тебе о своих и о маминых грехах. А потом то же самое сделаешь ты. Ты должна обо всем рассказать мне, Кора. Если ты будешь держать это в себе, оно сожрет тебя изнутри. Что произошло, Кора? Что ты натворила?

Лучше бы мужчина в спортивном костюме произнес пару фраз и заглушил голос отца. Но он просто смотрел на нее, и в его взгляде отражались сочувствие и неуверенность. Может быть, он ждал, что она что-то скажет? Осознав, что Кора и дальше будет молчать, он принялся возиться с диктофоном. Вынув оттуда кассету, положил ее к остальным, записанным за сегодняшний вечер.

Кассеты. «Я отмотаю немного вперед!» – сказала женщина у озера. И еще: «Лучше композиции вы в жизни не слыхали».

Эта фраза пронзила мозг Коры, подобно удару молнии.

– Ничего лучше я в жизни не слышала, – сказала Магдалина.

Она лежала на постели и держала в руке крохотный магнитофон, тонкий провод от которого тянулся к наушнику, вставленному в левое ухо. Магдалина негромко рассмеялась и повела головой, только головой, ничем другим она пошевелить не могла. Она негромко напевала: «Bohemian Rapsody – Is this a real life?»[4]4
  Песня группы «Queen» (1975 г.). (Примеч. пер.)


[Закрыть] А затем сказала:

– Обожаю эту вещь. Ну и голос у этого Фредди Меркьюри, просто с ума можно сойти. Хотелось бы мне однажды послушать ее на полную громкость. Ну, как на дискотеке. Но для этого нужна огромная стереоустановка. А если старуха ее увидит, то еще, чего доброго, вырубит не только воду, но и электричество… Ты нашла, где находится главный кран?

Вернулся шеф, поинтересовался:

– Как вы себя чувствуете, госпожа Бендер?

Но мысленно Кора была еще с Магдалиной, поэтому произнесла:

– К сожалению, нет. Я наберу ведро воды у Грит, на то, чтобы помыться, хватит.

Только после этого до нее дошло, о чем ее спрашивает шеф, и она поспешила добавить:

– Спасибо, прекрасно.

Кора была уверена, что он продолжит задавать вопросы. Потом вспомнила последний из них: где она слышала имена Франки, Бёкки и Тигр. Насчет Франки все было просто: у озера. И Кора собиралась сказать об этом шефу.

Ее спасет только правда. От лжи становится только хуже. Мама постоянно говорила об этом. Мама была права, и теперь можно считать, что это доказано – окончательно и бесповоротно. Господь наказывает тех, кто Его гневит. Кого-то лишает дара речи, кого-то – рассудка.

Правда! Чистая правда! Ничего, кроме правды! Я не знала этого мужчину. Я правда его не знала, ни по имени, ни в лицо! Не понимаю, почему я его убила. Знаю только, что должна была это сделать!

Однако шеф не собирался ничего у нее спрашивать, просто переглянулся с мужчиной в спортивном костюме и встревоженным тоном проговорил что-то о покое, который нужен им всем. Стоило ему произнести это слово, как Кора почувствовала: все ее тело наливается свинцовой усталостью. И в то же время она испугалась, что ее оставят одну, наедине с обрывками воспоминаний, падавшими на нее, словно старые грязные тряпки, терзавшими ее душу. Внутри у нее все напряглось и затвердело. Кора не могла подняться со стула, у нее не было сил даже на то, чтобы возмутиться.

Шеф попросил, чтобы ее увели, и она покинула комнату в сопровождении приветливого Берренрата и его молодого коллеги. Вскоре Кора лежала на узкой постели. Ей казалось, что она мертва, как Георг Франкенберг, и в то же время она чувствовала, что не в силах уснуть.

Кора размышляла о том, успела ли Маргрет позвонить отцу. Вряд ли она стала бы беспокоить его так поздно! В доме родителей телефона не было, и для того, чтобы с ними связаться, приходилось звонить соседям. Тревожить Грит Адигар среди ночи, поднимать ее с постели… Грит!

Как же ей плохо. Никогда прежде Кора не испытывала ничего подобного. И тогда-то по ее телу и разлилось это чувство – тоска по прошлому! Ей захотелось еще раз посидеть у постели Магдалины, рассказать ей о том, что происходит снаружи, за стенами их дома. О дискотеке, громкой музыке, ярком свете и молодых людях. Захотелось ответить на вопросы сестры: