Текст книги "Грешница"

А я постоянно играла жизнью Магдалины. Это было как с лестницей: однажды наберешься храбрости и пройдешь под ней, а потом ничего не случится. И тогда ты делаешь это снова и снова. В какой-то момент ты начинаешь думать, что невезения, которое могло бы тебя преследовать, просто не существует. Но судьбу не обманешь, в отличие от матери, у которой не все дома. Однажды, когда никто этого не ожидает, она нанесет удар.

Долгое время мне казалось, что мои поступки никак не влияют на состояние Магдалины. Что бы я ни делала, ей по-прежнему было то хорошо, то плохо, смотря с какой стороны посмотреть. Лейкемию она поборола. По словам врачей, спустя пять лет можно будет смело говорить о полном исцелении.

Конечно же, мама связывала выздоровление Магдалины с нашими молитвами. Даже врачи утверждали, что это чудо. И это при том, что я вообще перестала молиться. Стоя на коленях перед крестом, я придумывала истории для Магдалины.

Однажды я рассказала ей о том, что у меня появилась настоящая подруга. На тот момент мне было почти тринадцать лет и я легко могла купить дружбу. В сарае у меня было восемьсот марок, и я знала, что в этом вопросе Магдалина ошибалась: за деньги можно купить все.

История с подругой взволновала мою сестру. Мне пришлось описать ей эту девочку. Магдалина хотела знать подробности. Какого она роста? Толстая или худая? Красивая или нет? Разговариваем ли мы о мальчиках? Влюблялась ли она уже в кого-нибудь? «Как думаешь, ты могла бы разок привести ее к нам домой? Чтобы я на нее посмотрела…»

После обеда мы сидели у окна в спальне, Магдалина на кровати, а я – у окна. Нам была видна улица. Когда по ней проходила хорошенькая девочка, я подводила Магдалину к окну. Взяв ее руку в свою, я стучала в стекло. Это привлекало внимание девочки, и она поднимала голову. Потом удивленно качала ею, думая, наверное, что мы дуры.

Я же рассказывала Магдалине, что моя подруга хорошо понимает, как осторожно мы должны себя вести, и только поэтому покачала головой.

Однажды всю вторую половину дня я потратила на покупки, а Магдалине сказала, что подруга пригласила меня в кафе и угостила клубничным мороженым с взбитыми сливками. А потом разливалась соловьем, рассказывая о мальчике, в которого она влюблена. Но он об этом не знает.

На следующий день я сообщила Магдалине, что мы написали этому мальчику письмо. И что моя подруга попросила меня его подбросить. Ложь! Ложь! Ложь! Иногда мне казалось, что вся моя жизнь – одна сплошная ложь.

Глава восьмая

Рудольф Гровиан начинал злиться – не на Кору Бендер, а на себя. В голове у него пронеслось предупреждение Маргрет Рош: Кора закроется, можете не сомневаться. Проклятье! Он подошел к делу не с той стороны. Но можно ведь просунуть ногу в закрывающуюся дверь. Некоторое время Рудольф ходил вокруг да около, но верного тона подобрать не смог. Упомянув о визите Маргрет, он всего лишь закрыл дверь на несколько дополнительных замков.

На вопрос, о чем именно солгала ему Маргрет Рош и что такое ужасное она украла, Кора ответила:

– Разбирайтесь сами, это ваша работа. Вам за это платят.

Рудольф вернулся к главному вопросу. Если Джонни действительно существовал, то, может быть, его настоящее имя – Георг Франкенберг? На это Кора не ответила, и он вынужден был снова ей пригрозить, хоть и не хотел этого делать.

– Госпожа Бендер, в таком случае мне все же придется поговорить с вашим отцом.

Она улыбнулась.

– Лучше поговорите с мамой. Она считает, что не способна лгать, потому что триста раз прочла Библию. Только смотрите, не забудьте подложить под колени что-нибудь мягкое.

Она сделала глоток кофе, решительно поставила чашку на стол, подняла голову и посмотрела на Рудольфа:

– На этом все, верно? Можно мне переодеться, прежде чем вы повезете меня к судье? Моя одежда пропиталась по́том. Я в ней спала и носила ее вчера целый день. И еще мне хотелось бы почистить зубы.

В этот миг ему стало бесконечно жаль ее. Кора всю жизнь была предоставлена самой себе. Почему она должна ему верить? Да и какую помощь он может ей предложить? Отправить ее на несколько лет за решетку? И тогда Рудольф произнес, так безучастно, как только мог:

– Ваши вещи еще не доставили, госпожа Бендер. Мы попросили вашего мужа привезти вам что-нибудь, но он до сих пор не приехал.

Кора равнодушно пожала плечами.

– Он и не приедет. Я ведь просила, чтобы это сделала моя тетя.

Полчаса спустя приехала Маргрет. За это время Рудольф трижды пытался получить информацию у Коры. Как звали вторую девушку? Сначала он задал этот вопрос спокойным тоном. Кора ответила:

– Спросите у моей мамы. Но можете и с отцом поговорить. Если вы расскажете ему, что меня изнасиловали, в то время как вторую девушку убивали, его это очень обрадует.

Повторяя вопрос, Рудольф был более настойчив. Кора посмотрела на Вернера Хоса и поинтересовалась:

– Вашему шефу нужен слуховой аппарат или до него туго доходит? Мне кажется, у него заело пластинку.

В третий раз Рудольф Гровиан почти умолял ее. А Кора посмотрела на кофеварку и спросила:

– Вы притащили ее из дома, потому что она устарела? Вы что, не можете купить себе новую? Кофеварки не так уж дорого стоят. Есть такие, которые как следует кипятят воду. Я себе такую приобрела. Кофе в ней гораздо вкуснее. Мне будет ее не хватать. Как вы думаете, мне разрешат взять к себе в камеру кофеварку? Тогда я попрошу, чтобы ее привезли. Если заглянете ко мне в гости, угощу вас чашечкой кофе. Вы ведь будете навещать меня, правда? Мы сядем за стол и будем рассказывать друг другу безумные истории. Посмотрим, у кого из нас лучше получится.

Испытание оказалось непростым, и Рудольф испытал облегчение, когда в дверь наконец постучали и в кабинет вошла Маргрет Рош. Она собрала небольшой чемодан. Вернер Хос изучил его содержимое. Там было не много вещей: две ночные рубашки, умывальные принадлежности, две блузки, две простые юбки, несколько комплектов нижнего белья, две пары чулок, туфли на невысоких каблуках и фотография ребенка в рамке.

Мирный снимок, сделанный на террасе. Малыш сидит на полу, положив ручку на игрушечный зеленый трактор, и щурится от вспышки.

Кора махнула рукой, когда Вернер Хос положил фотографию к остальным вещам. Лицо ее застыло, голос звучал сурово, а взгляд, который она бросила на тетку, обдавал арктическим холодом:

– Забери это обратно!

Маргрет Рош, которая во время первой встречи показалась Рудольфу энергичной и решительной, сейчас выглядела растерянной и почему-то испуганной.

– Зачем же? Я думала, что ты захочешь иметь при себе фотографию сына. Это ведь разрешено, правда?

Произнося последнюю фразу, Маргрет с отчаянием посмотрела на Гровиана. Тот лишь кивнул в ответ.

– Не надо, – отозвалась Кора. – Забери ее обратно.

Тетя, словно испуганный ребенок, взяла фотографию, лежавшую поверх блузок, и положила ее в сумочку.

– Ты принесла мне таблетки? – спросила Кора.

Маргрет Рош кивнула и опустила руку в сумку, а когда вынула ее оттуда, в ней была зажата коробка с медикаментами. И Рудольфу Гровиану показалось, что он понимает, почему не сумел просунуть ногу в захлопывающуюся дверь.

– Это запрещено, – произнес он.

– Но Коре нужны лекарства! – возразила Маргрет Рош. – У нее часто болит голова: это последствия тяжелой черепно-мозговой травмы. Она ведь рассказывала вам вчера о несчастном случае.

Рудольф отметил, что последние два слова она подчеркнула. Он взял коробочку у Маргрет из рук.

– Я отдам это специалистам. Когда вашей племяннице понадобятся таблетки, она их получит. В необходимом количестве.

Маргрет Рош сделала шаг вперед, словно хотела обнять Кору.

– Не сто́ит, – лениво отозвалась та. – Будет лучше, если ты сделаешь вид, будто я умерла. Тебе ведь не обязательно видеть для этого мой труп, правда? А если труп все же понадобится, сходи в морг, там их много.

Рудольфу Гровиану показалось, что ее голос сочится ненавистью. Реакция тетки была соответствующей: Маргрет Рош судорожно сглотнула, опустила руки, развернулась и не попрощавшись пошла к выходу. Секунду спустя дверь за ней захлопнулась. Кивнув, Рудольф велел Вернеру Хосу также покинуть комнату. Оставшись с Корой наедине, он предпринял последнюю попытку.

– Итак, теперь мы с вами одни, госпожа Бендер. И побеседуем наконец как взрослые разумные люди. На озере у вас ничего не вышло. С таблетками тоже номер не пройдет. Ни о чем другом вам сейчас даже думать не стоит. Забегать вперед я вам не позволю. Так что лучше бегите назад.

Кора не отреагировала на его слова.

– Тяжелая черепно-мозговая травма, – медленно повторил Рудольф. – У вас на лбу внушительный шрам. Похоже, задета кость. Я еще ночью это заметил. Прежде чем упасть в обморок, вы говорили о хрустальной лапе и о том, как это было ужасно, когда перед сном ваш муж выкуривал сигарету. Потому что с пепельницы все и началось. Так что не надо рассказывать мне, что вас сбила машина.

Кора усмехнулась.

– Вам я вообще ничего больше не стану рассказывать. Думаю, если я расскажу кое-что судье, который проверяет законность содержания под стражей, у нас всех останется еще полдня. Кстати, чем, по мнению вашей жены, вы тут занимаетесь? Или у вас нет жены?

– Есть.

– Хорошо. – Кора не просто усмехнулась, она усмехнулась с издевкой. – Тогда, после того как сдадите меня, посади́те ее в машину и отправляйтесь на пикник. Погода просто отличная. Поезжайте на Отто-Майглер-Зе. И господина Хоса с собой возьмите. Он покажет вам интереснейшее место. Кстати, вчера там был убит человек. Представляете, беднягу зарезали, лишь за то, что он обнимался со своей женой и при этом слушал музыку. Просто там оказалась одна тупая корова. Ей это не понравилось, и она слетела с катушек…

Рудольф попытался ее урезонить:

– Госпожа Бендер, можете оставить эти шутки. Откуда у вас этот шрам?

Но вместо ответа Кора нахально воскликнула:

– Отсосите!

Он сделал еще одну попытку сыграть на ее страхах.

– А мне казалось, что вам не нравится оральный секс. Вчера вы на это намекали. Или я вас неправильно понял?

Кора уставилась на него. Ее здоровый глаз напоминал бездну. Рудольфу очень хотелось знать, что же таится в этой бездне, ярость или паника. Несколько секунд он думал, что выбрал правильный тон. А потом Кора постучала себя по голове.

– Вот здесь у меня тоже есть шрам, он еще больше. Хотите взглянуть? Но для этого вам придется приподнять мои волосы. Только смотреть там особо не на что. Его залатали.

– А кто нанес вам эти раны?

Она пожала плечами. Ухмылка вернулась на разбитое лицо.

– Я же вам уже объяснила. Если вы мне не верите, это ваши проблемы. Я ударилась головой о капот автомобиля – больше ничего сказать не могу. Когда это произошло, я была под кайфом. Врач ведь рассказал вам о том, что у меня с руками. И Маргрет тоже наверняка поведала, что происходило со мной в то время. Я кололась.

Вытянув вперед левую руку, Кора показала на локтевой сгиб.

– Я была недостаточно осторожна, не следила за гигиеной. Началось сильное воспаление. Образовались дырки. Видите? Сплошные шрамы.

Она провела по ним пальцем правой руки.

– Я пробовала все, что удавалось достать, – продолжала Кора, – гашиш, кокаин, а в конце концов – героин. – Негромко рассмеявшись, она добавила: – Но не волнуйтесь, вы ничего не упустили. Я уже много лет не принимаю наркотиков. Вчера я была так же трезва, как и вы. И если помоюсь, то и пахнуть буду приятно. Вы покажете мне место, где я смогу переодеться?

Она говорила очень небрежно, в ее голосе слышалась хрипотца.

Рудольф понятия не имел о том, как чувствует себя человек, переживший психологическую травму. Сравнение со стеной казалось ему вполне подходящим. То, что никогда не удавалось ему в отношениях с дочерью, удалось с Корой. Он придерживался выбранной стратегии, демонстрировал спокойствие, уверенность, понимание и терпение. Рудольф представил себе, что стоит у стены, образовавшейся в ее мозгу, а все, что кроется за ней, защищается от его вторжения с помощью зубов и когтей.

– Почему вы сразу не сказали нам, что страдали наркозависимостью?

Кора снова пожала плечами.

– Потому что думала, что вас это не касается. Это было несколько лет тому назад и не имеет к делу никакого отношения. Мой муж ничего об этом не знает. Я надеялась, что и не узнает. Это было задолго до того, как мы познакомились.

– Это было в то время, когда вы встречались с Георгом Франкенбергом? Это он давал вам наркотики?

Кора закатила глаза.

– Кто подозреваемый, я или он? Что вы пытаетесь повесить на эту несчастную свинью? Вы что же, хотите превратить его в преступника? У вас что, в голове не укладывается, что женщина может убить только потому, что ее разозлила громкая музыка? Сказать вам правду? Вообще-то я хотела зарезать блондинку. Мужчине просто не повезло: он лежал сверху.

Рудольф Гровиан улыбнулся.

– И поэтому вы подумали, что он на нее набросился. Вы боялись, что он ее изобьет. Это напомнило вам о том, что произошло тогда, в подвале?

Кора ответила не сразу, а лишь через несколько секунд. Она раздраженно вздохнула, а затем заявила:

– Если вам так уж необходимо придерживаться этой версии, выясняйте сами. Расспросите кого-нибудь, вы ведь это любите. Зачем мне лишать вас удовольствия?

Произнеся последние слова, Кора, не спросив разрешения, подхватила со стола блузку, юбку, комплект нижнего белья и зубную щетку, а затем направилась к двери. Рудольф Гровиан пошел следом за ней. К ним присоединился Вернер Хос. В коридоре Рудольф предпринял еще одну попытку:

– Госпожа Бендер, какой смысл вам упрямиться? Если Георг Франкенберг…

– Это кто здесь упрямится? – перебила его Кора. – Кто угодно, только не я. Мне просто не нравятся ваши вопросы. Вы же видите, что получается. Куча дерьма! Я рассказала вам такую хорошую историю. Вначале она была романтичной, а под конец – и вовсе трогательной. Мертвый ребенок… Мертвые дети – это всегда трогательно, от них никакой грязи. А вот правда грязна. В ней полно червей и личинок, она черна и ужасно воняет. Я не люблю грязи и вони…

– Я тоже, госпожа Бендер. Но правду я люблю. И для вас было бы лучше, если бы вы были с нами откровенны.

Она коротко хохотнула.

– Обо мне не беспокойтесь. Я сама о себе позабочусь. Я с детства к этому привыкла. Я довольно рано ступила на кривую дорожку… В какой-то момент уже невозможно остановиться. Вот вам правда. Никто ничего мне не давал, и уж тем более наркотики. Я сама брала то, что хотела.

Пока Кора – не закрывая двери – мылась и переодевалась, Рудольф – вместе с Вернером Хосом в качестве свидетеля – ожидал, снова и снова прокручивая в голове ночной разговор с Маргрет Рош.

В конце концов он обозвал себя шизофреником: в безобидных фразах ему чудились зашифрованные послания, а изумленная, встревоженная тетушка казалась вестницей смерти. Но даже если у него действительно шизофрения, он просто обязан еще раз внимательно изучить содержимое чемоданчика. Рудольф готов был спорить на что угодно: Кору потому и нельзя было вывести из равновесия, что Маргрет Рош принесла ей не только таблетки. Может быть, коробочка с медикаментами – лишь тонкий ход в шахматной партии, чтобы отвлечь его от бритвы или чего-либо подобного.

Ее мозг все еще напоминал глыбу льда, которую нельзя ни расколоть, ни растопить. Пусть шеф лютует, сколько ему угодно… Кору беспокоило лишь жжение под ребрами. Маргрет не следовало приносить фотографию.

Кора испытала боль, еще раз увидев ребенка, такого веселого и невинного. Этот снимок они сделали совсем недавно. И теперь, взглянув на него, жена Лота превратилась в соляной столб. Внутри у Коры все застыло, она стала такой же твердой и холодной, как ее мама в то время, когда она сидела на кровати с Магдалиной и говорила о грехе, который Господь ей не простил.

Но сын Коры был в надежных руках – за ним присматривали бабушка и дедушка. О том, что это ее свекор и свекровь, она больше не думала. Однажды они наверняка скажут малышу, что его мать умерла. И это будет правдой. Пусть шеф ставит сколько угодно заслонов. Кора знала, что нужно делать. И знала как! Маргрет, похоже, тоже это знала. Она понимала, что в камере не много возможностей и нужно сосредоточиться на чем-то совершенно естественном и безобидном на вид. После смерти обвиняемой расследование прекратится. Зачем копаться в грязи?

По дороге в Брюль они молчали. Вернер Хос вел машину, шеф сидел рядом с Корой на заднем сиденье. Кажется, он наконец-то понял, что, несмотря на угрозы, слезы, мольбы, она будет стоять как скала, даже если он упадет перед ней на колени.

У судьи все прошло на удивление быстро. Шеф спокойным голосом сообщил о том, что вменяется Коре в вину. Она выслушала его с каменным лицом. Судья спросил, не хочет ли она что-нибудь сказать по этому поводу. Кора ответила, что сделала уже достаточно заявлений и не желает повторяться. После чего судья постановил, что ее необходимо поместить в изолятор временного содержания. Еще раз напомнил Коре о ее правах. А потом все закончилось.

Ей предстояло пережить еще одно небольшое потрясение, когда шеф тщательно проверил содержимое ее чемодана. Даже подкладку ощупал. И наконец забрал чулки.

– Что вы себе позволяете? – возмутилась Кора. – Вы не имеете права брать мои вещи.

– Ошибаетесь, – отозвался шеф. – А для того, чтобы носить чулки, еще слишком жарко. Сейчас они вам все равно ни к чему.

После этого он оставил Кору одну.

Обед ей принесли в камеру. Он был довольно неплохим. А по сравнению с тем, что ставила на стол ее мать, и вовсе потрясающим.

Она сбежала оттуда и застряла. Как будто прошлое было единственным смыслом ее жизни и она еще раз отчетливо должна была осознать, каким плохим человеком была. При этом воспоминания, вырывавшиеся на волю до сих пор, были вполне невинными.

Кора регулярно слышала за дверью шорох. Шеф действительно отдал приказ наблюдать за ней. Но если он воображает, что может заставить ее отступить, то его ждет разочарование. Злость, которую она к нему испытывала, была похожа на железный стержень. А голова, все такая же ледяная, рождала кристально ясные мысли. Кора ждала, когда придет следующий, чтобы задать ей несколько вопросов. И долго ей ждать не пришлось.

В понедельник около десяти часов утра ее повели на допрос к прокурору. Он оказался молодым и очень приветливым. Перед ним лежала куча бумаг, которые он хотел с ней обсудить. Он сообщил Коре, что ее заявление не имеет никакой ценности. Он сможет признать его только после того, как она назовет ему имена двух других мужчин. Не дурацкие прозвища вроде Бёкки или Тигра – ему нужны настоящие имена. А также, конечно, имя девушки. Все это в ее же интересах.

Кора едва не рассмеялась. Неужели этот парень воображает, будто знает, что именно в ее интересах?

– Разве господин Гровиан не сообщил вам, что вчера я опровергла всю эту чушь?

Прокурор покачал головой. Кора неуверенно посмотрела на него и вложила в голос все отчаяние, которое была способна продемонстрировать.

– И что же мне сказать судье? Что вы мне посоветуете?

– Правду, – отозвался прокурор.

Кора подавленно кивнула и негромко произнесла:

– Однако она чертовски неубедительна. Я была ужасно зла на ту женщину.

– И чем же она так вас разозлила? – поинтересовался прокурор.

– Вообще-то она не сделала ничего такого, – пробормотала Кора. – Мой муж назвал ее горячей штучкой. «В ней хотя бы есть огонек», – сказал он. Я так старалась, чтобы он был доволен. А потом появляется эта корова и у него глаза вылезают из орбит. И это не в первый раз. Он пялился на нее, когда мы были у озера. А потом читал мне проповеди о том, то я слишком чопорная и строю из себя невесть что. Иногда он хотел того, чего не хотела я. И я представила себе, что ждет меня вечером. Внезапно мне все осточертело, понимаете? У меня появилось желание преподать урок одной из этих проклятых бесстыжих баб. Но до нее мне было не добраться. И тогда я подумала…

Кора смотрела поверх плеча прокурора, на невидимую точку на стене.

– Я подумала: какая разница, кого я убью, ее или мужчину? Ему ведь это тоже нравилось. Все они в каком-то смысле одинаковы. Свиньи.

Прокурор решил, что с него довольно. Он еще раз спросил об ударах, назвав их очень точными. Кора в ответ лишь пожала плечами, и он поинтересовался, откуда у нее шрамы на голове. Она повторила то, что рассказывала шефу: мол, накачавшись под завязку героином, попала под машину. Никакого доброго самаритянина не существовало, пьяного врача за рулем она выдумала. Лечили ее в районной больнице в Дюльмене.

Произнося это, Кора невольно улыбнулась. Она не была уверена даже в том, существовала ли в Дюльмене районная больница. В Дюльмене родился и вырос Манни Вебер, там до сих пор жила его бабушка. Год назад он попросил у Коры несколько дней неоплачиваемого отпуска. Мол, его бабушка упала и лежит в больнице с переломом шейки бедра. В какой именно – этого он не сказал.

Прокурор сохранял серьезность.

– Мы это проверим.

Кора подумала, что теперь он наконец-то даст ей подписать признание. Но нет. Прокурор заявил, что придется все запротоколировать заново. Нужно подождать, пока проверят ее слова. Тогда она сможет сделать признание и подписать его.

Вскоре после полудня Кора снова оказалась в камере. Полдня она размышляла о том, как же покончить с этой драмой. Наконец ей пришла в голову идея с бумажными платками. У нее не было бумажных платков, но их наверняка принесут, если она попросит. Бумажные платки так же безопасны, как и отдых у озера. Когда Коре принесли ужин, она изложила свою просьбу.

– У вас насморк? – поинтересовалась охранница.

Кора кивнула и шмыгнула носом. Охранница сказала:

– Сейчас принесу вам парочку, – и вышла из камеры.

Кора немного поела. Она чувствовала себя довольно хорошо, но аппетита у нее не было. Отставив поднос в сторону, она опустилась на колени рядом с кроватью и сложила руки для молитвы.

Кора сделала это впервые за долгое время, и это оказалось возможным только потому, что в камере не было креста. Просить прощения у невидимого Спасителя за последний совершенный грех было не так уж сложно. При этом перед глазами Коры стояло окровавленное лицо мужчины. Георг Франкенберг! Его взгляд… Он простил ее, она была в этом уверена.

В глубине души она все еще твердо верила в то, что, убив его, поступила правильно. Должно быть, это было безумием. «Франки, – подумала Кора. – Любящий муж! Женился три недели назад». Тройка – магическое число. Кора осознала это внезапно, но не сразу поняла, что же такого примечательного в тройке. А когда до нее дошло…

Три креста на Голгофе. Двое мужчин, которые распяли Спасителя, заслуживали смерти. А тот, что был в середине, смерти не заслуживал.

Осознание обожгло ее, словно каленым железом, впилось между лопаток и сдавило, поползло по затылку, вонзилось в мозг и заставило замерзший комок растаять. Как она могла забыть об этом хотя бы на миг? Спаситель был безупречен, чист и невинен, насколько это вообще возможно для человека. Несколько минут Кора дрожала, словно в лихорадке. Как будто над ней стоял отец: Что произошло, Кора? Что ты натворила? А над его головой парил крест с невинным человеком…

Кора наконец смогла подняться с пола и поползла к умывальнику. Когда немного позже пришли за подносом, она все еще мыла руки и уже забыла о бумажных платках. Охранница тоже о них забыла.

Оставшуюся часть воскресенья Рудольф Гровиан провел у озера Отто-Майглер-Зе. Не потому, что решил последовать совету Коры Бендер, и поехал он туда не с женой. Когда Рудольф сел в машину, Мехтхильда была уже на пути в Кельн. Она ждала мужа к обеду и, конечно же, надеялась, что он поедет с ней. Но мысль о том, чтобы провести несколько бесполезных часов в квартире вместе с дочерью, в то время как он еще даже не был на месте преступления…

Вот только смотреть там было не на что. Бессмысленно было сидеть на солнце и наслаждаться природой и свежим воздухом. Рудольф был подавлен. Он колебался между собственной убежденностью и мнением, которого придерживался Вернер Хос, будто Джонни, Тигр и Бёкки не имели к Георгу Франкенбергу никакого отношения.

Рудольф сидел на вытоптанном газоне, наблюдая за полуголыми людьми – молодыми и старыми, мужчинами, женщинами и детьми. Пожилая пара пошла к воде, держась за руки. Мужчина, наверное, был уже на пенсии. Рудольф не помнил, когда последний раз держал Мехтхильду за руку. Раньше они часто говорили о том, что будут делать, когда дочь станет жить отдельно: на выходные поедут куда глаза глядят, а затем отправятся на пару дней в Шварцвальд или на Северное море. Однако до сих пор из их замыслов ничего не вышло.

Чуть в стороне от Рудольфа мужчина играл в мяч с маленьким мальчиком. Малыш, который был немного старше его внука, неловко пнул мячик в его сторону. Рудольф подхватил его и бросил обратно. Мальчик расхохотался, и Гровиан подумал, что его внук скоро перестанет смеяться. А может быть и нет!

Можно было предположить, что Марита с сыном захотят вернуться к ним, если брак его дочери действительно закончится разводом – отрезвляющая мысль, вытеснявшая остальное на задний план. И тогда прощай, домашнее спокойствие. Нет, Рудольф был не против кубиков в гостиной, не против детского смеха или плача, но спокойные вечера на диване останутся в прошлом.

Он вспомнил, как было раньше. На столе в гостиной стояли лак для ногтей, помада, лежала тушь для ресниц и всякое другое дерьмо, которым Марита мазала себе лицо. Рудольф сто, тысячу раз требовал, чтобы она наносила боевую раскраску в ванной. Но нет! Там, видите ли, слишком тусклый свет. А Мехтхильда говорила:

– Да оставь ты ее в покое, Руди. Разве это так уж необходимо: каждый вечер повторять одно и то же?

Спустя полчаса он сидел в квартире дочери, исполненный решимости спасти то, что еще можно было спасти. Зятя дома не оказалось, а все попытки Рудольфа блокировались словами:

– Не лезь в это, Руди! Ты понятия не имеешь, о чем идет речь.

Мехтхильда держала внука на коленях, время от времени произнося:

– Да, но как же…

Больше она ничего не говорила. Как все будет, Марита уже продумала. О возвращении домой не могло быть и речи. Променять просторную квартиру на комнату в родительском доме, возможности большого города на мелкобуржуазную удушливую атмосферу – нет, этого она не хотела. Деньги тоже не проблема. Конечно же, Петер должен платить им алименты. Три тысячи в месяц, именно такую сумму ожидала от него Марита.

– Бывают алименты и поменьше, – произнес Рудольф Гровиан.

– А бывают и побольше, – возразила ему дочь. – Да еще с его-то доходом! Он хотя бы будет знать, ради чего пашет.

После этого она забыла о присутствии отца и снова переключилась на мать. Речь шла об ужасном пренебрежении, о непреодолимых противоречиях, о мужчине, в голове у которого одни биты и байты, ОЗУ и ПЗУ, интернет и прочая ерунда, с которым даже поговорить уже нельзя нормально, не говоря уже о том, чтобы провести вечер на дискотеке.

– Так и бывает, когда мужчина работает и хочет чего-то добиться в своей профессии, – вяло произнесла Мехтхильда. – Женщине приходится с этим мириться. Зато потом можно будет наслаждаться жизнью.

Да, пеленки, кастрюли, а для разнообразия – раз в неделю «развивашка» для двухлеток. Рудольф Гровиан не выдержал. Он привык проводить параллели, но на этот раз их не было. Его дочь и Кора Бендер были словно день и ночь, огонь и вода. Одной не нужны были его советы, она не хотела даже знать, что он об этом думает. Не лезь в это, Руди! И что делать мужчине, если в частной жизни ему постоянно ставят палки в колеса? Остается только с головой погрузиться в работу.

Рудольф так и сделал – утром в понедельник, ровно в восемь. Вечером он имел продолжительную беседу с прокурором и ко вторнику собрал достаточно информации, чтобы еще раз ткнуть Кору носом в ее ложь и немного поцарапать возведенную ею стену. Осторожность, внимание… Он бросил вызов ей, а она – ему. Она согрешила, теперь его ход. Она перед ним в долгу.

Когда Рудольф вошел в камеру, день клонился к вечеру. Увидев, как испугалась Кора при его появлении, он тоже почувствовал страх. За эти два дня она превратилась в тугой комок, не способный ни на что реагировать.

Начал Рудольф с районной больницы в Дюльмене. Ему пришлось сделать всего один звонок и немного подождать у телефона.

С отцом Георга Франкенберга он поговорил лично – вчера днем. Ута Франкенберг была еще не готова давать показания, и его к ней не пустили. Но в любом случае она вряд ли смогла бы ему что-нибудь рассказать, ведь они с Франкенбергом познакомились всего за полгода до свадьбы.

– К тому же я не думаю, – слабо улыбнувшись, сказал Рудольф, – что он рассказывал жене о своих похождениях.

Он вспомнил слова окружного прокурора:

– При всем уважении к вашему усердию, господин Гровиан, я вынужден настоятельно просить вас проводить расследование не столь однобоко. Давайте исходить из того, что обвиняемая действительно не была знакома со своей жертвой.

Кора Бендер должна была знать Георга Франкенберга! За последние два дня Рудольф обнаружил кое-что, свидетельствовавшее в пользу этого. Называть это доказательствами было бы преувеличением. Фактами – может быть. И к числу этих фактов относится труп девушки.

Он действительно существовал, и у покойной были сломаны два ребра! Сообщений об исчезновении в Буххольце в то время не было. Но Кора ведь говорила, что прежде ту девушку у них в городке не видела. Сообщение об исчезновении могло быть где угодно. В Люнебурге была лишь запись о неизвестной мертвой девушке – пятнадцати, максимум двадцати лет.

В августе пять лет тому назад ее останки нашли неподалеку от военного полигона на Люнебургской пустоши. Она была без одежды! Не обнаружили ничего, что помогло бы опознать тело. Пытались давать объявления в газеты – безуспешно. Коллеги Рудольфа, занимавшиеся этим делом, решили, что девушка путешествовала автостопом. Но если учесть, что Кора Бендер и ее тетушка, всегда готовая прийти на помощь, врали напропалую, то вполне можно было предположить, что речь идет о девушке из подвала. Не нужно было отличаться богатой фантазией, достаточно было разбираться в человеческой психологии, обладать интуицией и хорошей памятью, цеплявшейся за оброненные ненароком фразы и в решающий момент придававшей им правильное значение.

Предположим, что Кора Бендер еще в мае, а не в августе, согласилась прокатиться на машине с Джонни и его маленьким толстым дружком. Тогда все складывалось. Рудольфу почему-то казалось странным, что Кора с тетей так настаивали на том, что это произошло в августе.

Он собирался обратиться в Федеральное ведомство уголовной полиции – попросить проверить все случаи исчезновения людей за то время, о котором идет речь. Если бы им было известно имя мертвой девушки, было бы гораздо проще.