Текст книги "Познакомьтесь с Ниро Вульфом (сборник)"

Глава четырнадцатая

Со всеми этими остановками для подачи объявлений да транспортным потоком летнего пятничного дня я добрался до конторы окружного прокурора в Уайт-Плейнсе лишь около четырех часов. Я даже не потрудился заранее позвонить и выяснить, будет ли Андерсон или Дервин на месте, потому что мне так и так надо было проезжать через Уайт-Плейнс по пути в Армонк.

Они были там оба. Девушка за конторкой улыбнулась, когда я подошел к ней, и это пришлось мне по душе. Когда они перестают вас вспоминать, это означает, что вы утратили весь свой блеск. Не спрашивая моего имени или кого я хочу повидать, она кивнула и нажала на рычаг коммутатора. Я спросил:

– Возвращение блудного сына, да?

Она парировала:

– Скорее, заклание упитанного тельца.

Девушка пару секунд поговорила по телефону, и тут же распахнулась дверь, из-за которой появился Дервин. Он двинулся ко мне.

– Чего вы хотите?

Я ухмыльнулся:

– Какой горячий прием! Может, кликнете сюда Бена Кука? – И пока он не забился в припадке, тут же продолжил: – Хочу кое-что сообщить мистеру Андерсону. Или вам обоим.

Я так и не выяснил – не знаю этого по сей день, – чем, по мнению уайт-плейнсовской компашки, они занимались все шесть дней после вскрытия. Намек-другой имелся, конечно же. В ту пятницу Андерсон сообщил мне, что Корбетт два дня проболтался в Холланде. Может, до них дошел слушок, что Барстоу оставил кого-нибудь из студентов в классе на час после лекций, или же какая другая сенсация. Я знаю, что они и на милю не подошли к чему-нибудь хотя бы теплому. Трудно поверить, но факт: до моего рассказа Андерсон даже не знал, что Барстоу явился на игру с новыми клюшками, подаренными на день рождения женой. Сам же я в тот день разжился лишь одной новостью: нью-йоркский эксперт-химик со всей определенностью заявил, что в крови Барстоу обнаружен змеиный яд. Из-за того-то Андерсон и Дервин даже не вспоминали о клюшках, доверчиво сосредоточившись на медноголовых, или мокассиновых, щитомордниках. И хотя признавать это чертовски досадно, заключение эксперта доставило несколько неприятных часов и мне. Оно плохо согласовалось с присутствием иглы в животе жертвы, но я сталкивался и с более странными находками, которые объяснялись чистым совпадением. Мокассиновые змеи в Уэстчестере не редкость. Что, если в то воскресенье один из этих гадов попался Барстоу на поле для гольфа «Грин медоу» и укусил его? В ногу или куда-нибудь еще. Тут было над чем поломать голову. В газеты ни слова про змеиный яд не просочилось. Я сам узнал о нем только после того, как все выложил Андерсону и Дервину, так что моего слога эта весть не испортила.

Но даже если бы мокассиновые щитомордники толстым слоем устилали фервей «Грин медоу», Андерсон и Дервин никак не могли обойти тот факт, что Ниро Вульф точно предсказал результаты вскрытия.

Дервин повел меня в кабинет Андерсона. У окружного прокурора сидел какой-то посетитель, судя по виду не детектив, а, скорее, адвокат. Я уселся и нахлобучил шляпу себе на колено. Андерсон набросился на меня:

– Что у вас там?

И до чего же он мне не нравился! Я не мог даже позабавиться на его счет, если уж на то пошло. Что бы такого неприятного ни заключали в себе его физиономия или манеры, оно коренилось столь глубоко и было так примитивно, что для подлинного удовольствия требовалось заехать ему в нос с размаху. Дервин был не такой. Не скажу, чтоб я питал к нему слабость, но посмеяться над ним можно было вволю.

– Информация от Ниро Вульфа. Возможно, вам стоит позвать стенографистку?

Он не мог для начала не отпустить несколько замечаний, однако я проявил терпение и воздержался от ответов. Какой смысл придумывать уйму колкостей, если не можешь отколоть единственную стоящую шутку? Довольно скоро он понял, что ничего не добьется, и позвал стенографистку. Тогда я выпалил свою информацию. Рассказал о подарке на день рождения, о теперешнем местонахождении принадлежавшей Барстоу сумки для гольфа и о том, кто ее туда забросил, о драйвере, одолженном у Кимболла возле первой метки. Я посоветовал им выяснить все о сумке Кимболла – где она хранится, кто имеет к ней доступ, – хотя и знал, что это ничего не даст: наверняка Мануэль располагал массой возможностей добиться своего. Затем я передал им призыв Вульфа озаботиться защитой Кимболла, стараясь придать ему выразительность. Сказал, что, по мнению Вульфа, бремя ответственности за жизнь гражданина, которой угрожает опасность, лежит всецело на властях и он не намерен держать ответ перед своей совестью или законом за то, что в любой момент может стрястись с Э. Д. Кимболлом.

Потом Андерсон стал задавать мне вопросы. На одни я отвечал, другие оставлял без ответа. Он упорствовал какое-то время, пока наконец я не усмехнулся ему в лицо.

– Мистер Андерсон, – заявил я, – вы пытаетесь завлечь меня в ловушку.

Он проявил покладистость:

– Но безуспешно, Гудвин. Буду с вами откровенен. Когда вскрытие подтвердило предсказание Вульфа, я думал, ему известно, кто это сделал. Когда же была объявлена награда и он не востребовал ее, я понял, что он этого не знает. Теперь мы располагаем теми же сведениями, что и вы, и даже кое-чем сверх того, кроме одной детали: что изначально позволило Вульфу сделать его предсказание. Мне хотелось бы это знать, хотя не думаю, что это так уж важно, поскольку Вульф ничего с этого не получит. Но все равно вы могли бы и просветить меня на сей счет. Я расскажу вам все. Например, поделюсь новостью, что этим утром в крови Барстоу был выявлен змеиный яд.

– Спасибо. Не придется утруждать себя чтением вечерних газет.

– В газетах ничего такого не будет. Я могу вам сообщить и еще кое-что.

Он так и сделал. Упомянул поездку Корбетта в университет, вывалил кучу прочего хлама и закончил лекцией о медноголовых щитомордниках. Желая поскорее отправиться в Армонк и остаться в одиночестве, дабы осмыслить на ходу, не пустышка ли эта новость о змеином яде, я поблагодарил его, встал и нацепил шляпу. Он рассердился. Но меня это больше не волновало. Я напомнил ему о необходимости защищать Э. Д. Кимболла и вышел.

Для начала я решил заглянуть к Барстоу, раз уж оказался всего в нескольких милях от их усадьбы и понятия не имел, сколько времени займет поездка в Армонк. Я позвонил из телефонной будки на Мэйн-стрит и застал Сару Барстоу дома. Через двадцать минут я уже сворачивал на их подъездную дорожку. У ворот стоял тот же охранник. Когда я остановился, он лишь посмотрел на меня и кивком предложил проезжать.

На передней веранде какие-то люди пили чай. Я подошел к боковому входу, и Смолл провел меня в солярий. На сей раз все жалюзи были подняты, поскольку солнце успело уйти на другую сторону дома. Смолл сообщил мне, что мисс Барстоу вскоре появится, и спросил, не желаю ли я чаю. Я заметил:

– Ты до этого не сам додумался.

Он, естественно, и бровью не повел:

– Мисс Барстоу велела предложить вам чаю, сэр.

– Конечно. Кто же еще. Неплохо бы стакан молока.

Через минуту он вернулся с молоком, а когда я выпил половину стакана, вошла Сара Барстоу. Я предупредил ее по телефону, что визит будет дружеским, беспокоиться не о чем. И когда поднялся ей навстречу и посмотрел на нее, такую естественную, молодую и дружелюбную, то подумал, что буду первым в очереди, если она откроет когда-нибудь клинику для разбитых сердец. При условии, конечно, что не окажусь слишком занят. Я сказал ей вместо приветствия:

– С тех пор как мы виделись в последний раз, вы, определенно, вздремнули.

Она улыбнулась:

– Я проспала целую вечность. Садитесь.

Я сел и взялся за стакан.

– Благодарю за молоко, мисс Барстоу. Оно великолепно. Сожалею, что оторвал вас от друзей, но много времени я не отниму. Я только что из конторы Андерсона, мило поболтал там о том о сем. Рассказал о подарке на день рождения и о вашей вечерней поездке до тэрритаунского парома… Да подождите минуту! Вы излишне импульсивны. Это совершенно ничего не значит. Просто стратегия, понимаете? С которой полководцы проигрывают битвы. С этим барахлом покончено. В сумке вашего отца не было поддельного драйвера – ни когда ваша мать подарила ему клюшки, ни в какое другое время. Никто никогда не пытался убить его. Он погиб по чистой случайности.

Сара Барстоу молча таращилась на меня. Я ждал, пока она переварит новость.

Наконец она промолвила:

– Тогда это было вовсе не убийство… Ниро Вульф ошибся… Но как…

– Я ничего такого не говорил. Это было убийство. Вульф не ошибся. Просто у первой метки носильщик вашего отца отошел вместе с его сумкой, и ваш отец позаимствовал драйвер у Э. Д. Кимболла. Вот эта одолженная клюшка и убила вашего отца. Всего лишь дрянное стечение обстоятельств. Никто не хотел его убивать.

– Мой отец… Я знала своего отца…

Я кивнул:

– Да, полагаю, вы хорошо знали своего отца. Это все, что я желал сообщить вам, мисс Барстоу. Не хотел говорить по телефону, потому что не знаю, когда Андерсон захочет объявить обо всем. Пока это тайна. И мне не хотелось, чтобы, узнав от него о моих откровениях, вы решили, будто я вас предал. Если вдруг он окажется излишне любопытен и начнет выяснять, зачем это вы выбросили сумку в реку, – хотя это уже никому не нужно, – просто пошлите его к черту. Вот почему я вам все рассказал. Я посчитал нужным упомянуть о драйвере Кимболла, чтобы вы не вертелись без сна в своей постели и не гадали, кто же убил вашего отца, ибо ничего веселого в этом нет. Никто его не убивал. Но я попросил бы вас какое-то время не делиться новостями ни с кем, кроме семьи. – Я встал. – Это все.

Она продолжала сидеть, потом подняла на меня взгляд:

– Вы уходите? Думаю, я еще посижу здесь немного. Благодарю вас, мистер Гудвин. Вы не допили свое молоко.

Я взял стакан, разом осушил его и вышел прочь. Я думал о том, что, пожалуй, мог бы выкроить время, чтобы заглянуть в ее клинику даже в самый хлопотливый день.

Когда я добрался до Армонка, шел уже седьмой час, но солнце еще держалось высоко. На летном поле стояли два самолета, а третий как раз заходил на посадку. Повсюду на ограде и деревянных ангарах было намалевано «Полет 5 долларов», «Покори небеса» и прочие призывы. Судя по оснащению, аэродром был так себе, не слишком тщательно обустроенный, однако поле – приличных размеров, плоское как блин – содержалось в порядке. Я припарковался на обочине шоссе и, пройдя через ворота, двинулся вдоль одного из ангаров. Поблизости никого не было, только из приземлившегося аэроплана выбрались пилот да два пассажира. Я побродил вокруг, заглядывая в двери, и в третьем ангаре обнаружил двух парней, играющих в орлянку.

Они поднялись и уставились на меня, а я кивнул им:

– Привет. – Я ухмыльнулся. – Мне крайне неловко прерывать вашу игру, но я ищу карту, точнее, несколько переплетенных вместе полетных карт. Может, на самом деле это и не так называется, но я не летчик.

Один из них был еще совсем пацан. Другой, немного постарше, в робе механика, покачал головой:

– Мы не торгуем картами.

– Да я не о том. Я ищу атлас в красном кожаном переплете. Мой брат оставил его здесь в прошлый понедельник. Это было пятого июня. Может, помните? Он знал, что сегодня я буду проезжать мимо по пути в Беркшир, и попросил заглянуть к вам и забрать его. Он сажал на вашем поле свой личный самолет около шести вечера и улетел примерно в десять. Он уверен, что наверняка оставил карты где-то у вас.

Механик опять покачал головой:

– Его тут не было.

Я разыграл удивление:

– Как так? Был, конечно. Уж он-то должен знать, где садился.

– Может, и должен, да вот только не знает, раз говорит, что приземлялся здесь. Здесь не было никаких других машин, кроме наших, вот уже больше месяца. Разве только на прошлой неделе как-то утром биплан прилетал.

– Да это просто смешно, – изображал я непонимание. – Вы уверены? Может, вас здесь не было?

– Я всегда здесь, мистер. Даже сплю здесь. Лично я считаю, что вашему брату лучше поскорее найти свои карты. Они, определенно, ему нужны.

– Да уж, похоже на то. А здесь поблизости есть другие аэродромы?

– Не так уж и близко. Есть один в Дэнбери, еще один возле Покипси.

– Что ж. Туда пускай тащится сам. Простите, что помешал игре. Премного благодарен.

– Не стоит.

Я вышел с аэродрома, сел в родстер и стал думать, что́ делать. Не похоже, чтобы механик получил пять долларов за обещание держать рот на замке. Выложил без задней мысли, что́ произошло, точнее, чего не происходило. Армонк отпадал. Покипси тоже: Мануэль мог долететь туда за двадцать минут, но ему еще требовалось время, чтобы добраться до машины, где бы он ее ни оставил, и доехать до места встречи с Карло Маффеи. Они почти наверняка встречались возле какой-нибудь станции метро в Нью-Йорке, а встреча была назначена на половину восьмого. Добраться туда от Покипси он бы ни за что не успел. А вот из Дэнбери, пожалуй, успел бы, решил я и направился на север.

Особого восторга у меня это не вызывало, учитывая, что сегодня было шестнадцатое июня – годовщина возвращения маленького Томми Уильямсона его родителям в кабинете Вульфа. Мистер и миссис Берк Уильямсон вместе с Томми, ставшим на четыре года старше, как обычно, собирались отметить ее ужином с Вульфом. Они каждый год пытались выманить его к себе, но безуспешно. Это была ничего себе пара, и мне нравился Томми, но, что важнее всего, Фриц придавал сему событию необыкновенное значение. Он, конечно же, знал, что Уильямсон владеет сетью гостиниц, и, как мне кажется, стремился продемонстрировать, что в отелях, сколь ни прискорбно, ничего приличного не отведаешь. Как сказал бы Сол Пензер, ну, паря, вот это кормежка! Одна пятая этого ценного груза числилась за мной, и вот, вместо того чтобы востребовать ее и отправить по назначению, в восемь часов вечера я страдал в закусочной под сенью папоротников и пальм за тарелкой с печенкой и беконом, поджаренными не иначе как на машинном масле.

В Дэнбери ничего не выгорело. После жирной пережаренной печенки я отправился на аэродром. Никто ничего не знал. Я прослонялся немало времени в ожидании сведущего человека. Объявился он, когда уже давно стемнело, и вконец меня раздосадовал. Он вел учетные записи, хотя совершенно в них не нуждался, ибо помнил даже время захода солнца с точностью до минуты за все дни после Пасхи. Уходил от него я в полном убеждении, что Мануэль никогда и близко не показывался рядом со здешним аэродромом. Хотя летняя ночь была великолепна, я не особенно-то наслаждался поездкой назад в Нью-Йорк. На Тридцать Пятую улицу я въезжал уже после полуночи. Уильямсоны ушли, а Вульф отправился спать.

В верхнем ящике моего стола обнаружилась записка, выведенная его изящным вытянутым почерком:

Арчи, если ничего не выяснил, утром займись объявлением о слесаре. И коль скоро такт и обаяние помогут тебе вновь умыкнуть мисс Фиоре, привези ее сюда в одиннадцать. Н. В.

Поздно ночью я никогда не ем, разве что в самых крайних случаях, но я все равно поплелся на кухню, где выпил стакан молока и печально обозрел остатки пиршества, словно страдалец, явившийся на кладбище, где покоится прах его возлюбленной. Затем поднялся к себе и лег спать.

Проснулся я поздно. За завтраком Фриц рассказал о пропущенном мною ужине, но я проявил интерес лишь из вежливости: вчерашняя еда особо меня не волнует. Просматривая газету, я раскрыл рубрику объявлений, чтоб проверить, появилось ли то, которое я подал вчера. Его напечатали, и, на мой взгляд, смотрелось оно совсем не плохо. Перед отъездом я немного прибрал в кабинете, поскольку утро обещало быть не ахти каким.

Одна из мелочей, питавших мои сомнения относительно Мануэля Кимболла, заключалась в том, что объявление о слесаре подали в офис на Нижнем Манхэттене. Разве не удобнее было бы – даже планирующий убийство не будет пренебрегать удобством – обратиться на Таймс-сквер или Сто Двадцать Пятую улицу? Но, конечно же, это соображение было несущественным, всего лишь одна из тех мелочей, что приходят в голову, когда ищешь, за что бы зацепиться. В любом случае я не рассчитывал обнаружить что-либо серьезное, занявшись этим объявлением.

В отдел тематических объявлений «Таймс» на Нижнем Манхэттене я и отправился. Объявиться там и пытаться выяснить, кто принимал объявление два месяца назад, что за тип его подавал, а потом звонил узнать, не откликнулся ли кто, было делом безнадежным. С тем же успехом я мог допытываться у спасателя на Кони-Айленде, не помнит ли он лысого парня, что приходил на пляж на День независимости. По пути я притормозил у конторы окружного прокурора и прихватил с собой Пэрли Стеббинса вместе с его значком, но пользу это принесло только Стеббинсу, которому я обязался поставить выпивку. После раскопок в архиве я выяснил, что объявление появилось в номере от шестнадцатого апреля, и хотя сей факт не портил общей картины, выпивки он, на мой взгляд, не стоил.

Я отвез Пэрли обратно в храм правосудия и двинулся на Салливан-стрит.

Миссис Риччи впускать меня явно не собиралась. Она лично вышла на звонок и приняла хмурый вид, стоило мне попасть в поле ее зрения. Я оскалился и сообщил, что приехал пригласить Анну Фиоре покататься, и вел себя как настоящий джентльмен в ответ на все ее поношения, пока она не навалилась на дверь так, что едва не вытолкнула из дверной щели мой предусмотрительно выставленный вперед ботинок. Тогда я взял деловой тон:

– Послушайте, миссис Риччи, подождите минуточку. Вы ведь можете выслушать меня, пока переводите дух. Да послушайте же! У Анны неприятности, но не из-за нас, а из-за полиции. Из-за фараонов. Она сообщила нам кое-что. И это может доставить ей серьезные проблемы, если пронюхает полиция. Они пока ничего не знают. И мы не хотим, чтобы узнали. Но они кое-что подозревают. Мой шеф хочет научить Анну уму-разуму. Он просто обязан. Вы хотите, чтобы она отправилась в тюрьму? Ну давайте же, бросьте разыгрывать оскорбленное достоинство.

Она сверкнула на меня глазами:

– Вы же врете.

– Нет. Ни в коей мере. Спросите Анну. Проверьте.

– Ждите здесь.

– Как вам будет угодно.

Она захлопнула дверь, а я уселся на верхней ступеньке и закурил сигарету. Была суббота, и улица вновь превратилась в сумасшедший дом. Мне заехали по голени мячом, а барабанные перепонки готовы были вот-вот лопнуть, но в остальном зрелище представлялось занятным. Я только отшвырнул в сторону окурок, как сзади раздался шум открываемой двери. Я встал.

Вышла Анна в шляпке и жакете. Миссис Риччи, стоя за ней на пороге, провозгласила:

– Я позвонила мисс Маффеи. Она говорит, вы порядочный человек, но я все равно не верю. Если вы вовлечете Анну в беду, мой муж убьет вас. Ее отец и мать умерли, и она хорошая девочка, даже если у нее и тараканы в голове.

– Не беспокойтесь, миссис Риччи. – Я изобразил подобие улыбки для Анны. – Не хочешь ли прокатиться?

Она кивнула, и я повел ее к родстеру.

Если я когда-нибудь совершу убийство, жертвой почти наверняка будет женщина. Я повидал достаточно упрямых мужчин, знавших кое-что мне необходимое и не собиравшихся этим со мною делиться. Случалось, я ничего не мог вытрясти из них, как ни старался. Но, при всем своем ослином упрямстве, они сохраняли в себе что-то человеческое. У меня всегда оставалось чувство, что, нажми я на нужный рычаг, сумел бы их расколоть. А вот среди женщин попадались такие, которые не поддавались никакому давлению. С первого взгляда на них становилось понятно, что ни черта они не расскажут. Одно выражение их лиц буквально сводило с ума. Причем я уверен, что некоторые нацепляли эту маску намеренно. Выражение мужского лица говорит: умру, но ничего не скажу, и ты думаешь: ладно, это мы еще посмотрим. А на женском лице написано: захочу – расскажу, а захочу – нет, вот только она ни черта не собирается рассказывать.

Я наблюдал за Анной битый час, пока Вульф испробовал на ней все известные ему трюки. И если она осталась безнаказанной, то только потому, что я помнил: нельзя убивать гусыню, которая носит золотое яйцо, даже если глупая птица не желает его снести. Конечно же, я не знал, носит ли она в себе золотое яйцо, и Вульф не знал, но в нашем распоряжении не было других гусынь, способных снести хотя бы обычные яйца.

Мы с Анной приехали на Тридцать Пятую улицу еще до одиннадцати и ждали, пока Вульф не спустится в кабинет. Он взялся за нее аккуратно, как будто не ожидал никаких откровений, а просто хотел кое-что рассказать – чтобы ввести ее в курс дела. Он сообщил, что человек, приславший ей сотню долларов, убил Карло Маффеи. Что человек этот опасен. Что он, возможно, попробует убить ее, раз уж ей известно такое, что не должно выйти наружу. Что мисс Маффеи – милая женщина. Что Карло Мафеи был хорошим парнем, не заслужившим такого конца. Что его убийцу надо изобличить и покарать.

Однако, глядя на лицо Анны, я понимал, что у нас проблемы.

Вульф перешел к тонкостям договорных отношений. Объяснил ей несколько раз, так и эдак, что соглашение между двумя сторонами имеет силу тогда, и только тогда, когда обе стороны принимают его добровольно. Она вовсе не обязана хранить молчание. У нее нет никаких обязательств перед убийцей, потому что она не заключала с ним никакого соглашения. Он просто послал ей деньги и написал, чего от нее ждет. Он даже оставил ей выбор: она могла бы сжечь деньги, если бы захотела. Ничто не мешает ей сжечь их прямо сейчас. Вульф открыл ящик стола, извлек из него пять новеньких двадцатидолларовых купюр и развернул их веером перед ней.

– Вы можете сжечь его деньги прямо сейчас, мисс Фиоре. Это будет святотатством, и мне придется покинуть комнату, но мистер Арчи вам поможет. Сожгите их, и вы получите вместо них вот эти банкноты. Вы понимаете, я дам вам их… Вот, я кладу их на стол. У вас же еще остались те деньги?

Она кивнула.

– В чулке?

Девушка задрала подол платья, повернула ногу, и под чулком обнаружилась выпуклость. Вульф велел:

– Достаньте.

Она оттянула верх чулка, залезла внутрь, достала двадцатки и развернула их. А потом посмотрела на меня и улыбнулась.

– Вот спички, – увещевал Вульф. – А вот поднос. Я выйду из комнаты, и мистер Арчи поможет вам и отдаст новые деньги. Мистеру Арчи это доставило бы удовольствие.

Вульф бросил на меня взгляд, и я подключился:

– Давай, Анна. Я знаю, у тебя доброе сердце. Ты ведь помнишь, что мистер Маффеи был добр к тебе. Ты должна отплатить ему добром. Ну как, сожжем их вместе, а?

Тут я совершил ошибку, потянувшись к деньгам – даже не потянувшись, а едва шевельнув рукой, – и двадцатки с быстротой молнии вновь исчезли в ее чулке. Я попытался исправить положение:

– Да не бойся ты! Не глупи. Никто не тронет твоих денег, пока я рядом. Можешь сжечь их сама, я даже помогать не буду.

Она ответила:

– Я никогда их не сожгу.

Я кивнул:

– Ты уже говорила это, но ты же видишь, что теперь все по-другому. Теперь тебе надо их сжечь, чтобы взять вот те, другие деньги.

Она покачала головой, и с каким выражением! Может, ума ей и недоставало, но тот, что был, сохранял твердую решимость. Она заявила:

– Ничего мне не надо. Я никогда их не сожгу. Я знаю, мистер Арчи, вы считаете меня глуповатой. Я с этим не спорю, раз уж все говорят, что я такая. Но я не глупая, то есть совсем не такая глупая. Это мои деньги, и я никогда их не сожгу. Я не потрачу их, пока не выйду замуж. Это совсем не глупо.

– Ты никогда не выйдешь замуж, если этот человек убьет тебя, как убил мистера Маффеи.

– Он не убьет меня.

Если не убьет он, мелькнуло у меня в голове, я сделаю это сам, ей-богу!

Вульф применил новую тактику. Теперь он пытался ее перехитрить. Стал расспрашивать о родителях, о детстве, об обязанностях в доме Риччи и тамошних обычаях, интересовался ее мнением на тот или иной счет. Она как будто расслабилась и отвечала весьма охотно, но при этом не особенно спешила, особенно когда он перешел к меблированным комнатам. И когда он подобрался к интересующей его теме, спросив что-то об уборке в комнате Карло Маффеи, она захлопнула створки своей раковины. Он начал снова и зашел с другой стороны, но уперся в ту же каменную стену. И в этом она была даже великолепна. Я бы восхищался ее упорством, будь у меня на то время. Глупая или нет, она настроила себя так, что в ее мозгу что-то защелкивалось при одном упоминании Карло Маффеи и всего связанного с ним. Механизм этот срабатывал так же безупречно, как и прозорливость Вульфа. И все-таки он не сдавался. Он взял нарочито небрежный тон, и, зная его невероятное терпение и стойкость, я уж подумывал, что, может, он и сломит ее сопротивление за пару недель.

Но тут дверь в кабинет отворилась, и на пороге появился Фриц. Он закрыл за собой дверь, а когда Вульф кивнул, подошел и подал на подносе визитку. Вульф взял ее, прочел, и я увидел, как ноздри его чуть расширились. Он произнес:

– Приятный сюрприз, Арчи, – и протянул мне визитку через стол.

Я взял ее. На ней значилось:

Мануэль Кимболл.