Текст книги "Как-то перед рассветом"

Рэй Брэдбери
Как-то перед рассветом

Глубокой ночью слышался плач, может даже истерика, потом горячие рыдания, а когда они немного утихали, перейдя во всхлипывание, я слышал сквозь стену мужской голос.

– Ничего, ничего, – говорил он, – ничего, ничего.

Я ложился на спину в своей ночной постели, слушал и терялся в догадках, а календарь на стене показывал август 2002 года. А этот человек и его жена – оба молодые, около тридцати, светловолосые и голубоглазые, со свежими лицами, если не считать глубоких скорбных складок у губ, – только недавно поселились в меблированных комнатах, где я обитал, работая сторожем в городской библиотеке.

И каждую ночь, каждую ночь за моей стеной повторялось одно и то же: она плакала, а он успокаивал ее своим мягким голосом. Я вслушивался, стараясь понять, отчего она плачет, но мне это никак не удавалось. Не потому, что он что-то сказал – в этом я был уверен, – и не потому, что он что-то сделал. Вообще-то, я почти не сомневался, что это начиналось просто так, поздно ночью, около двух часов. Она просыпалась, предполагал я, и тут до меня доносился первый испуганный вопль, а затем долгие рыдания. Они сводили меня с ума. Хоть я и стар, но не выношу, когда плачет женщина.

Я помню тот первый августовский вечер, когда месяц назад они приехали сюда, в этот глухой городишко в Иллинойсе, где в домах не зажигают свет, а все сидят на верандах, полизывая эскимо. Помню, как я прошел через кухню на нижнем этаже и остановился в окружении древних запахов готовящейся еды, слушая, как собака, которую я не видел, лакает воду из миски под плитой – ночные звуки капающей пещеры. А потом я прошел дальше, в темноту гостиной, где мистер Фиске, домовладелец, с распаленным от напряжения лицом яростно тряс кондиционер, который, скотина такая, никак не хотел работать. Наконец он вышел в душную ночь на комариную веранду – для комаров только и построенную, как утверждал мистер Фиске, но все равно туда выходил.

Я тоже вышел на веранду, сел и развернул сигару, чтобы отгонять комаров, а вокруг уже сидели бабушка Фиске, Элис Фиске, Генри Фиске, Джозеф Фиске, Билл Фиске и еще шестеро других квартирантов и постояльцев, и все разворачивали эскимо на палочках.

В этот самый момент, будто выскочив из-под темной, влажной травы у подножия ведущей на веранду лестницы, появился этот человек со своей женой, и они уставились на нас, словно зрители в цирке летней ночи. У них не было багажа. Я навсегда это запомнил: у них не было багажа. И одежда, казалось, была им не по размеру.

– Есть ли здесь еда и ночлег? – нерешительно спросил мужчина.

Все вздрогнули от неожиданности. Наверное, я был единственным, кто заметил их первым. Затем миссис Фиске улыбнулась, поднялась со своего плетеного кресла и вышла вперед.

– Да, у нас есть комнаты.

– Сколько денег это стоит? – спросил человек из жаркой темноты.

– Двадцать долларов в день с едой.

Они как будто не поняли и переглянулись между собой.

– Двадцать долларов, – повторила бабушка.

– Мы остаемся здесь, – сказал мужчина.

– Не хотите ли прежде взглянуть? – спросила миссис Фиске.

Они поднялись на веранду, беспрестанно оглядываясь, словно кто-то за ними гнался.

Это была первая ночь, когда я услышал плач.

Завтрак подавали каждое утро, в полвосьмого: большие горы оладьев, огромные кувшины с сиропами, целые острова сливочного масла, тосты, множество кружек с кофе и кукурузные хлопья по желанию. Я как раз расправлялся со своими хлопьями, когда новоприбывшая чета медленным шагом спустилась с лестницы. Они не сразу вошли в столовую – у меня возникло ощущение, что они просто осматривают все вокруг. Поскольку миссис Фиске была занята, я подошел к ним, чтобы пригласить к завтраку: они оба, муж и жена, стояли как вкопанные и просто смотрели в окно, смотрели и смотрели на зеленую траву, на огромные вязы и голубое небо. Как будто никогда этого не видели.

– Доброе утро, – сказал я.

Их пальцы прикоснулись к салфеткам на столах, пробежали сквозь струи бамбуковой занавески в проеме двери, ведущей в гостиную. А один раз, мне показалось, они оба таинственно улыбнулись чему-то радостной, широкой улыбкой. Я спросил, как их зовут. Сначала они были озадачены этим вопросом, затем сказали:

– Смит.

Я по очереди представил их всем, кто был за завтраком, потом они уселись, долго смотрели на еду и наконец начали есть.

Разговаривали они очень мало, и то когда к ним обращались, так что у меня была возможность заметить красоту их лиц: тонкие и изящные линии подбородка, скул и лба, благородный прямой нос, светлые глаза… Только вот эти усталые складки вокруг рта…

Где-то посредине завтрака произошло одно событие, на которое я должен обратить особое внимание. Мистер Бриц, гаражный механик, сказал:

– Что ж, судя по газетам, сегодня президент снова собирал деньги на свою кампанию.

– Этот ужасный человек! Я всегда ненавидел Вестеркотта, – рассерженно фыркнул новоприбывший, мистер Смит.

Все посмотрели на него. Я тоже перестал есть.

Миссис Смит сердито взглянула на мужа. Тот негромко кашлянул и снова принялся за еду.

Мистер Бриц на мгновение нахмурился, а затем все мы закончили завтрак, однако я запомнил. Мистер Смит сказал тогда: «Этот ужасный человек! Я всегда ненавидел Вестеркотта».

Никогда не забуду.

В ту ночь она снова кричала, словно заблудилась в лесу, а я еще целый час не мог заснуть, размышляя.

У меня вдруг накопилось к ним столько вопросов. Однако встретиться с ними было практически невозможно, поскольку они постоянно сидели в своей комнате взаперти.

Впрочем, на следующий день была суббота. Я на мгновение повстречался с ними в саду, где они оба смотрели на розы: просто стояли и смотрели на них, не трогая, – и крикнул им:

– Отличный денек!

– Изумительный, изумительный день! – воскликнули оба почти в унисон и сконфуженно засмеялись.

– Ну, не настольк

...

конец ознакомительного фрагмента