Текст книги "Сладкая месть"

– Свои проблемы я ставлю куда выше твоих. Не дай Бог, мы потерпим неудачу в нападении на Шрусбери, люди Ллевелина еще смогут спастись бегством и спрятаться в своих родных горах неподалеку. Но мои люди тяжело вооружены, им не укрыться в лесу, и кроме Клиффорда, который находится более чем в тридцати милях к югу от Рыцарской Башни, у меня нет безопасного убежища. Кроме того, поскольку Рыцарская Башня слывет крепостью отнюдь не дружественной мне, отступив в нее, мы получим достаточно времени для того, чтобы перегруппироваться, ибо она находится гораздо ближе к землям Ллевелина, чем Клиффорд. И если нам придется разбить там лагерь, я не хочу раньше времени предавать эти владения огню.

– Очень хорошо, милорд, – ответил Уолтер, но нахмурил брови.

Ричард, всегда очень болезненно относившийся к состоянию своего бунта и втягиванию в свои проблемы других людей, поспешно сказал:

– Если ты не уверен насчет всего этого, мы не воспользуемся Рыцарской Башней.

Уолтер, как и следовало ожидать, связал утверждение Ричарда со своими собственными сомнениями и потому не обиделся на него.

– Если сэр Гериберт откажется подчиниться мне, проблем не возникнет, – сказал он. – Мы сможем сместить его и поставить во главе крепости надежного человека. Но, милорд, что, если он приедет в Клиро с запасом сладких речей, позволит нам оставаться в крепости, пока мы сильны, и закроет перед нами ворота, когда мы окажемся в нужде?

Ричард увидел, что понял Уолтера неправильно, но если он и испытал мимолетное недоверие, то оно мгновенно растворилось в изумлении столь сильном, что это можно было заметить даже на его искалеченном лице.

– И ты уверен, что этот Гериберт – такой вероломный пес? – спросил он.

– В этом-то вся моя беда, – признался Уолтер. – Я не уверен в этом. Я еще ни разу в жизни не встречался и не говорил с ним. Насколько мне известно, он как будто человек достойный. Но сэра Гериберта выбрал кастеляном мой брат Генри. Вы знали Генри. Теперь вы видите, почему я сомневаюсь?

Поскольку граф не любил плохо отзываться о мертвых, он не ответил на этот вопрос прямо. В любом случае, он не сомневался, что брат Уолтера пребывал теперь в аду или в чистилище и не нуждался в дополнительных проклятиях, но Пемброк понимал, что беспокоит Уолтера.

– Если этот человек приедет, ты должен постоянно держать его при себе.

– Это именно то, что мне советовал лорд Джеффри, – отметил Уолтер, – и что я планировал сделать сам, но если мне придется отправиться к вам...

– Привезешь его с собой, – предложил Ричард, но, вникнув в проблему, внезапно замолчал.

Если Уолтер привезет Гериберта с собой, кастелян может пожаловаться королю, что тот принуждает его вступить в среду бунтовщиков. В дополнение к тому, что король Генрих объявит Уолтера вне закона, что, по мнению Ричарда, ничуть не встревожит Уолтера, но встревожит графа, Генрих дарует замок сэру Гериберту, поставив его тем самым в прямую вассальную зависимость. Положение вне закона можно легко отменить королевским указом, но с вассальной зависимостью это не пройдет. Даже если король пожелает вернуть Рыцарскую Башню под сюзеренство Уолтера, что весьма сомнительно, Уолтера вряд ли обрадует иметь такого вассала, как сэр Гериберт, который, предав его один раз, не очень-то охотно смирится с ситуацией.

Ричард не стал детально вдаваться в ситуацию. Он поспешил изменить свое первоначальное предложение и сказал:

– Нет, лучше тебе не привозить его. Возможно, это будет небезопасно. – Здесь он остановился, хитроумно намекая, будто Гериберт скорее может представлять опасность для него и дела бунта, чем для будущего Уолтера. – Если Гериберт прибудет, – продолжал он, – приедешь один – от Клиро до Абергавенни или Аска не так уж и далеко – и расскажешь, что ты решил насчет этого человека. Вместе мы сможем обдумать, следует ли тебе посылать этого человека назад в Рыцарскую Башню одного или ехать вместе с ним и ждать там нашего прибытия.

– Но мое плечо заживет к тому времени, – запротестовал Уолтер. – Оно уже почти не беспокоит меня.

– Будет видно, – нерешительно сказал Ричард. – Я пока сам не уверен в своих действиях, за исключением того, что тоже намерен покинуть Билт не позднее чем завтра. Принц Ллевелин уезжает сегодня. Я думаю, Саймон отправится со мной, чтобы быть рядом со своими людьми и переводить новости, которые они будут собирать. – Он помешкал и продолжил: – Но, если ты хочешь отбыть сегодня, сможешь ли ты взять с собой леди Сибель? Успеет ли она собраться? Она вполне может поехать со мной и ее дядей, если хочешь.

Уолтер не побледнел, хотя ему стало не по себе. Он не подумал о том, что Сибель необходимо собрать свои вещи.

– Она должна ехать, – сказал он. – Клиро, как вы слышали во время заключения соглашения, является ее замком. Если она не успеет подготовиться, мне придется подождать день, но... если вы отпускаете меня, милорд, я сообщу ей обо всем без промедления, и посмотрим, что она скажет.

17

Ричард почти тотчас же отпустил Уолтера, и тот заторопился к Сибель, перебирая в уме не только причины, почему им необходимо уехать в такой спешке, но и разнообразные невыраженные прямо намеки относительно его непричастности к обвинениям Мари, и что столь немедленный отъезд в Клиро не имеет никакого отношения к этой женщине.

К своему большому удивлению и облегчению, Уолтер обнаружил, что трудностей, которых он ожидал, не возникло вообще. Когда Сибель быстро подскочила к нему в ответ на его предложение, она весело улыбалась, и ни на лице, ни в действиях ее не было и тени неприязни. Уолтер скрыл признаки облегчения и выкинул проблему, связанную с Мари, из головы. А когда он сказал ей, что хочет уехать в Клиро именно сегодня, она просто уточнила час, задумчиво, но без всякой злобы нахмурилась и сказала, что будет готова к этому времени или чуть позже.

– А на сколько человек брать еды в дорогу? – спросила она. – Повозка с багажом будет двигаться очень медленно. Вы назначите людей для ее охраны, милорд? Или мне распорядиться теми, которых оставил для меня папа? Их всего десять человек, но он посчитал, что больше мне и не понадобится, поскольку я на вашем попечении.

– Я люблю вас, – сказал Уолтер вместо ответа.

Сибель протянула к нему руку. То, что ей твердили всю жизнь, оказалось правдой: если она без лишней нервотрепки взваливала на свои плечи долю обязанностей своего мужа, задавая при этом лишь вопросы, необходимые для наилучшего выполнения ее части дела, это привязывало мужчину гораздо крепче всяких стенаний о трудностях, говоривших о том, какой непосильной работой она занималась ради него.

– В таком случае, может быть, на двоих человек не брать провизии, – кротко поддразнила Сибель, хотя глаза ее были полны нежности, – поскольку, говорят, влюбленным не нужно иной пищи. Но остальные люди, милорд, не испытывают нашего счастливого состояния и должны есть.

– Я буду продолжать любить вас, даже несмотря на ваше безрассудное утверждение, будто влюбленные не испытывают чувства голода, – сказал Уолтер, улыбнувшись. – Как раз сейчас я умираю от голода. Однако, если мне не удастся соблазнить вас на приятную беседу... Не думаю, что я возьму с собой весь мой отряд. С какой стати сэр Роланд должен всех их кормить? К тому же Ричард найдет применение моим людям, если ловушка, которую он надеется поставить, захлопнется до того, как я вернусь к нему. Десятеро моих людей и пятеро ваших поедут с нами, и по столько же с багажом. Я полагаю, ваши люди знают дорогу до Клиро и могут служить проводниками?

Сибель кивнула в ответ и весело сказала, что Уолтеру следует идти и позаботиться об утолении голода. Ни выражением лица, ни голосом она не выдала того, что обратила внимание на замечание Уолтера в отношении ловушки, которую готовил Ричард, и что он надеется вернуться к графу, вне всяких сомнений, до того, как эта ловушка сработает, если получится. Он заявил об этом как бы невзначай, словно данная проблема не имела большого значения, но Сибель проявила огромное уважение к сообразительности своего жениха. Она ничего не сказала и обдумала его слова, занимаясь приготовлениями к этому поспешному отъезду.

Однако Сибель обдумывала не только проблему, но и способы противостояния ей. Если Уолтер дал Ричарду слово вернуться, она знала, что не сможет остановить его. Однако если это его собственная идея... Отец говорил ей, что граф не огорчится, если Уолтер займется Своими личными делами. Следовательно, она не породит враждебности между своим женихом и его могущественным соседом, если склонит Уолтера остаться в Клиро несколько дольше, чем он намеревается. Если повезет, ловушка Ричарда быстро захлопнется, и тогда она сможет обдумать очередной шаг.

Сибель была готова к отъезду примерно через час после заутрени. В повозку с багажом погрузили не все: одежду путники привязали каждый к своей лошади, и, поскольку в Клиро имелось все необходимое, время прибытия повозки не имело значения. К удивлению Сибель, она столкнулась с большой проблемой, разыскивая Уолтера. Она надеялась найти его в зале, но там оказались только Жервез и Мари, которые праздно сидели у огня. Они сказали, что не видели его. Они с большой искренностью пригласили Сибель дождаться Уолтера с ними, фактически настаивая на ее компании, но она с извинениями удалилась, невзирая на негодование, открыто промелькнувшее на лице Мари.

Следующая мысль, посетившая Сибель, подсказала ей, что Уолтер, должно быть, с Ричардом, но поиски доказали, что она ошиблась. Затем поняла, что он либо в конюшне проверяет волов и присматривает за подготовкой лошадей, либо дает наставления воинам. Но Тостиг, оруженосец ее отца, которого оставили с Сибель, тоже не видел Уолтера. Сибель в замешательстве направилась в конюшню. Уолтер должен был отдавать распоряжения по подготовке лошадей и волов, но каким образом на это могло уйти три или четыре часа?

Поначалу Сибель решила, что его нет также и в конюшне. Конюхи были валлийцами и не говорили на французском; таким образом, она пыталась узнать что-нибудь о Уолтере, называя его имя, разговаривая громче обычного в силу неосознанного порыва достигнуть понимания, повышая свой голос. Это, конечно, не возымело желаемого результата, но Уолтер сам услышал ее и вышел навстречу.

– Я пришла сообщить вам, что все готово, – сказала Сибель, удивившись, как ему удалось появиться из ниоткуда. – Мне жаль, что я опоздала, но меня задержали на некоторое время леди Пемброк и ее сестра, к тому же мне хватило глупости не догадаться, что вы здесь. Уже наверняка подошло время обеда. Мы останемся на трапезу, милорд? Поскольку мы не собираемся ждать повозку с багажом, у нас уйдет немногим более трех часов, чтобы добраться до Клиро. Даже если мы тронемся в путь только после секста[14]14
  Секст – канонический час, начинавшийся примерно в полдень.


[Закрыть], все равно доберемся до Клиро засветло.

При иных обстоятельствах Сибель не ошиблась бы в своем первом предположении: она бы нашла Уолтера в большом зале, где он ходил бы взад и вперед, жалуясь на медлительность женщин, которые копошились над такими мелочами, как поиски и укладывание всех вещей, разбросанных их мужчинами по своим комнатам, комнатам друзей, залу и другим всевозможным местам, имеющимся в замке. Однако Уолтер чуть не попался в руки Мари.

После разговора с Сибель Уолтер посетил мессу, а затем уединился в своей комнате для необходимых молитв. Спустившись довольно поздно в зал на завтрак, он увидел, что Мари и ее сестра уже сидят за высоким столом. К счастью, Уолтер заметил Мари на долю секунды раньше, чем она его, поэтому он уже был в дверях, собираясь выходить, когда та окликнула его. Это позволило Уолтеру притвориться, будто он не услышал ее. Он не хотел причинять Мари боль сильнее той, что уже причинил.

Поскольку Сибель, похоже, отбросила все, что могло вызвать у нее сомнения, злость Уолтера на Мари исчезла. Он считал, что причина ее намеков заключалась в ее собственном страхе, что она опорочила себя, но он не знал иного способа сгладить это чувство, кроме как посвятить себя ей, что являлось невозможным. Однако в данный момент Уолтер считал, что любые его слова и действия причинили бы ей боль, если только он не выразил бы глубокого горя, сказав, покидая ее, что в нем все еще пылает неугасимая любовь, а это, в конечном счете, было бы куда более жестоко. Таким образом, Уолтер собирался избегать Мари и ради самой же Мари, и ради Сибель, поскольку Сибель была, вероятно, единственной, на кого могла наброситься Мари.

Побег Уолтера от Мари лишил его завтрака, хотя он предпочел бы остаться и поесть. Но упоминание Сибель о Жервез и Мари напомнило ему, что он не мог себе этого позволить. Он побледнел от мысли, что они все – единственные оставшиеся в Билте знатные гости – сидят вместе за большим столом. Тем не менее, он был голоден и злился на то, что придется удовлетворять аппетит походным пайком в дороге, а не пробовать вкусные блюда, спокойно сидя за столом.

– Нет, мы не станем задерживаться на обед, – сказал он несколько более взволнованно, чем следовало бы. – Я распоряжусь седлать лошадей и выводить вьючных животных. Пока конюхи будут справляться с этим, я поговорю с воинами. Вы же прикажите слугам вынести все, что хотите взять с собой, и не задерживайтесь в зале, болтая с этими дамочками.

Резкий протест Сибель, который она собиралась было высказать, так и не вырвался из ее уст, как только смысл последней фразы Уолтера обнаружил связь с прежним пристрастием Мари к нему, с намеками на интимность, которые она расточала всем присутствующим два последних дня, с его выражением неприязни, когда Сибель намекнула, что ее задержали Жервез и Мари, с этим поспешным отъездом, с его нежеланием отобедать с теми, кто остался в Билте, с его отсутствием в зале, с долгим промежутком времени, проведенном в конюшне, во время которого, похоже, ничего не было сделано. Как только все эти факты соединились в голове Сибель в одно целое, она поняла, что Уолтер пытается избегать Мари и в то же время удержать подальше от Мари и ее саму. За этой мыслью последовала другая: почти наверняка намеки Мари, были правдивы – она была любовницей Уолтера.

Сибель вышла из конюшни, не обронив ни слова. К счастью, чувство собственного достоинства не позволило ей побежать. Необходимость контролировать движения и короткий период, потребовавшийся для того, чтобы добраться до той части замка, где находилась ее комната, предоставили ей время успокоить порыв ревности и передумать относительно своего отказа вообще ехать с Уолтером куда бы то ни было. Затем она распорядилась вынести уложенные корзины вниз, где должны были ждать лошади, и обсудила последние детали со служанкой своей матушки Эдвиной, которую тоже оставили в интересах Сибель. На этот раз Сибель решила не поддаваться мыслям об Уолтере и Мари. Однако внутренний голос твердил ей, что все стоит хорошо обдумать и не спешить с выводами. И за то время, пока она обувала сапоги, искала перчатки и застегивала пряжки плаща, она сделала некоторые весьма утешительные заключения.

Во-первых, по мнению Сибель, Уолтер не мог иметь никаких отношений с этой женщиной с тех пор, как прибыл в Билт. Во-вторых, она сама видела, как Уолтер оттолкнул Мари в тот самый день, когда просил руки Сибель у отца. В-третьих, сама злоба Мари в тот момент, когда Уолтер отсутствовал, а следовательно, не мог ничего слышать, явно указывала на то, что он, вероятно, порвал эту связь. Если бы он до сих пор ухлестывал за ней, Мари вела бы себя высокомерно и снисходительно, желая сохранить свою связь в тайне.

Эти выводы не уничтожили ревности Сибель, но они придали ей новую окраску. В конце концов, Сибель учили, и она сама неоднократно говорила это Рианнон прежде, чем та согласилась выйти замуж за Саймона – жена не имела права критиковать мужа за то, что он делал до брака. Права жены начинали действовать только после установления связи, и жена сама должна была сделать себя настолько интересной, чтобы у мужа и мысли не появлялось искать удовольствия и развлечения на стороне. Не матушка ли напоминала ей, что Уолтер не зеленый юнец, а мужчина со всем опытом жизни?

Затем Сибель вспомнила его взгляд нынешним же утром, когда он сказал: «Я люблю вас», да и раньше – его лицо, тон голоса, уверенные прикосновения всегда говорили о любви, даже если он говорил о делах. Сибель все еще ревновала потому, что Мари насладилась телом Уолтера, чего так жаждала и хотела она сама. Сибель сказала себе, что, если она не станет делать глупостей, Уолтер никогда больше не допустит о Мари и мысли.

Безусловно, все во время поездки в Клиро лишь подкрепляло этот вывод. Догадываясь, что Уолтер пропустил завтрак, не желая встречаться с Мари, Сибель очень скоро предложила остановиться и поесть. До этого Уолтер был молчалив, а если она заговаривала с ним, в его ответах чувствовалось раздражение. После сытной трапезы (а Сибель позаботилась, чтобы их снабдили по возможности вкусной пищей: никакого черствого походного хлеба и соленого мяса, если в наличии имелось что-либо лучшее), его настроение смягчилось. Он начал поддразнивать ее и шутить с людьми. По сути дела, Сибель решила, что еще ни разу не видела его таким веселым, словно он сбросил с плеч неприятную ношу.

Единственные сомнения, возникавшие у Сибель в течение последующих нескольких дней, пока они ждали ответа сэра Гериберта на вызов в Клиро, явились результатом того, что Уолтер отказывался оставаться с ней наедине. Он мог посидеть с ней немного в зале, но вскоре находил предлог и просил сэра Роланда или его жену или их обоих присоединиться к ним. На третий день, ближе к вечеру, когда сэр Роланд оставил их, чтобы ответить на сообщение стражи у ворот, Сибель прямо спросила Уолтера, не находит ли он ее разговоры глупыми и скучными.

– Не смешите меня, – ответил Уолтер. – Я боюсь оставаться с вами наедине. Даже здесь, где кругом снуют слуги, я не могу положиться на то, что не прикоснусь к вам. Когда рядом с нами никого нет, я начинаю желать того, на что не имею права, пока мы не поженимся.

Сибель не ответила ему тотчас же, но, когда он начал подниматься, торопливо начала:

– Моя бабушка говорила... – и тут же замешкалась. Она оказалась меж двух огней. Уолтер мог неправильно истолковать слова Элинор. Но, даже невзирая на это, повторение подобного утверждения зрелой женщины стало бы нелепым и вульгарным в устах невинной девушки. Сибель не сильно-то переживала за грех добрачной связи, но свобода плотского наслаждения после брака являлась той желанной вещью, с помощью которой она надеялась склонить Уолтера поехать в Англию, а не вернуться немедленно к Ричарду. С другой стороны, если Уолтер испытает разочарование, не станет ли он снова тосковать по тем дням, когда мог удовлетворить свою потребность с любовницей?

При ее словах Уолтер перестал подниматься и снова опустился в кресло, но не с тем спокойствием, что подразумевало долгое праздное времяпрепровождение. Когда Сибель так и не закончила фразу, он пытливо наклонил голову. Одна бровь приподнялась, а в глазах сверкнул озорной огонек. Сибель подумала, сколько же раз Саймон рассказывал Уолтеру о леди Элинор, а затем, приняв во внимание его оживление, поняла, что это случалась очень часто. Если бы она попыталась сказать какую-нибудь банальность или же призналась в том, что действительно говорила ее бабушка, Уолтер рассмеялся бы ей в лицо.

– Она говорила, – начала она вызывающим, злым голосом, ибо почувствовала, как краска подступает к ее лицу, – что будет лучше, если я приберегу свою девственность для свадебной ночи, но я не должна быть настолько глупой, чтобы доводить вас из-за этого до безумия. – Сибель внезапно увидела, как для нее открылся новый путь. Из голоса ее исчезли дерзкие нотки, а цвет лица стал нормальным. – Я бы предпочла, – добавила она, – чтобы вы облегчили себя со мной, чем потратили то, что принадлежит мне, на какую-нибудь другую женщину.

Уолтеру пришлось стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться, когда Сибель рассказала ему о совете своей бабки. Он действительно не раз слышал от Саймона истории, которые указывали на то, что леди Элинор не очень-то страдала от чрезмерной стыдливости и благочестия. Таким образом, стоило Сибель сказать: «Моя бабушка говорила», как у Уолтера появилось отличное представление о том, что последует далее. Однако последняя фраза отсекла всю его веселость, словно ножом.

Поначалу, услышав, что Сибель использует в отношении себя фразу, которую обычно употребляют к шлюхам, Уолтера охватил ужас. Не успел он еще выразить свой протест, как мозг его поразила концовка предложения: «То, что принадлежит мне». Лорд Джеффри употреблял слова «Мое – мне», но смысл был один и тот же. Уолтер услышал неистовое чувство собственности, хотя голос Сибель звучал тихо и нежно. Джеффри говорил в отношении земли; Сибель же говорила о нем.

Естественной реакцией Уолтера мог быть гнев. Мужчины овладевают женщинами; женщины не овладевают мужчинами. Однако тон Сибель изменился на последних трех словах только чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы показать Уолтеру, что ей отлично известно о Мари. Чувство вины немедленно охладило гнев, и стремление Уолтера к самосохранению обострило его восприимчивость, которая дальше, естественно, стала еще сильнее. В голову ему пришло, что в утверждении Сибель не чувствовалось ни упрека, ни обвинения; более того, в нем не было и намека на нежное слезливое прощение. Она говорила об этом, как о чем-то случившемся в далеком прошлом, не забытом, но не имеющем большого значения для будущего.

У такого отношения существовало две стороны. Приятно было сознавать, что грешки прошлого, пускай и не раскрытые, не вызовут у твоей жены ни гнева, ни стенаний, ни благочестивых истерик. Спокойная уверенность, что это не повторится снова, несла с собой еще какое-то исключительное чувство. В утверждении Сибель не слышалось и тени угрозы, а это в известном смысле было гораздо опасней открытого предупреждения. Чтобы предотвратить то, что, по-вашему, станет невозможным для осуществления, не обязательно прибегать к угрозам.

Как раз в этот момент, когда Уолтер еще не решил, смеяться ли ему над наивной самоуверенностью Сибель или ужасаться (он только что вспомнил, как лорд Джеффри говорил: «Если я и нахожусь в зависимости от своей жены... то у меня не возникает желания сбросить с себя эти оковы»), вернулся сэр Роланд в сопровождении вооруженного рыцаря. Юноша был необыкновенно красив.

– Сэр Гериберт, – объявил сэр Роланд.

Удивление прервало размышления, помешавшие ему заметить приближение этой пары, и Уолтер поднялся только для того, чтобы еще больше удивиться, когда сэр Гериберт преклонил одно колено и со словами: «Присягаю вам на верность, милорд» протянул свой меч.

Что-то в его действиях напомнило Уолтеру смешные пантомимы менестрелей, а высокопарность поведения показалась преувеличенной. Он инстинктивно хотел отклонить этот жест, но понимал, что не может. Кроме того, он убедил себя, касаясь оружия сэра Гериберта и произнося формальные слова одобрения, что его настроение едва ли соответствовало для этого в данный момент. Возможно, при иных обстоятельствах подобная клятва показалась бы ему более естественной. Закончив формальности, Уолтер велел своему человеку подняться.

По случайному совпадению, сэр Роланд и сэр Гериберт являли полную противоположность друг другу: сэр Роланд был низок и коренаст, сэр Гериберт – высок и строен. Но они отличались, похоже, и во всем остальном. Сэр Роланд обладал грубыми чертами: сломанный, плохо сросшийся нос и шрам, изуродовавший одну щеку, никоим образом не свидетельствовали о красоте. У него были темные, серьезные глаза, а улыбался он очень редко, но если случалось, то широкая добродушная улыбка озаряла все лицо. С первой же встречи он произвел на Уолтера хорошее впечатление. Каменная твердость сэра Роланда порождала уверенность, а то, что дети сэра Роланда бежали к отцу с радостными криками, жена не носила на себе следов побоев и не трепетала, когда он повышал голос, лишь укрепляло эту уверенность.

В отличие от сэра Роланда, сэр Гериберт мог послужить отличным образцом для статуи ангела. Однако хрупкость его сложения была обманчива, ибо, несмотря на свои латы, он шел по залу с такой непринужденной легкостью, что не оставалось сомнений – этот человек привык к весу доспехов. Светловолосый и голубоглазый, с тонким носом и совершенными губами, с которых не исчезала улыбка, сэр Гериберт своей внешностью доставлял истинное удовольствие. Уолтер едва подавил неприязнь, мгновенно вспыхнувшую в нем, и тут же устыдился своего порыва, убедив себя, что подобное первое ощущение – не только зависть.

– Я привел с собой полный состав людей из Рыцарской Башни, – сказал сэр Гериберт, как только поднялся, – поскольку не знал, что предвещает ваш вызов. Вы, насколько я слышал, человек графа Пемброкского. Вы призываете меня воевать на его стороне?

Сибель тихонько засмеялась.

– Милорд вызвал вас по более счастливому случаю. Он хочет сообщить вам, что собирается жениться.

Либо сэр Гериберт действительно не заметил Сибель, либо не хотел показывать, что замечает ее, чтобы теперь выразить весь свой восторг. В этом Уолтер тоже увидел неприятное для него подражание менестрелям, но Сибель улыбнулась и опустила глаза, притворившись польщенной лживыми комплиментами. Затем сэр Гериберт повернулся к Уолтеру, чтобы поздравить его с трофеем такой необычайной красоты. Уолтеру пришлось заставить себя ответить со всей учтивостью и представить Сибель. Она протянула руку, которую сэр Гериберт поцеловал с такой страстностью, что Уолтер снова стиснул зубы.

В данный момент это не имело значения, поскольку Сибель принялась болтать и задавать вопросы о Рыцарской Башне и о том, как доехал сэр Гериберт. Уолтер отлично понимал, что в его внешности не было ничего необычного, и его посетила неприятная мысль, что обычно причины безразличия к неверности мужа крылись в том, что женщина просто не любит мужчину. Ощущение, порожденное этим предположением, было столь неприятно, что Уолтеру пришлось заставить себя не смотреть в сторону Сибель, которая с вниманием выслушивала ответы сэра Гериберта. Он перевел взгляд на сэра Роланда, лицо которого выражало полное удивление.

Мгновенно все встало на свои места. Несомненно, что сэр Роланд ни разу не видел, чтобы Сибель вела себя подобным образом. Более того, Уолтер понимал, что ей известны его сомнения относительно лояльности сэра Гериберта. Уолтер сознавал, что ее манеры и ответ на первый вопрос Гериберта являлись просто шедеврами. Именно такого ответа и следовало ожидать от женщины, ответа, который ставил на первое место личные проблемы. В нем не было ни единого лживого слова – безусловно, Уолтер не замедлил бы объявить своим вассалам о скорой женитьбе на женщине из влиятельной семьи. В то же время ее ответ ничем не обязывал Уолтера и ни в чем не ограничивал его.

И снова Уолтер пересилил себя и собирался было уже предложить сэру Гериберту присесть, когда Сибель закричала:

– До сих пор? Увы, но я не подумала об этом. Как жестоко с моей стороны задерживать вас своей болтовней, когда вы, наверное, так устали. Сэр Роланд, пусть ваша жена позаботится о нуждах сэра Гериберта, и прошу вас, велите ей подготовить для нас сытный ужин с пирогами и свиным студнем, если это возможно. Сэр Гериберт, должно быть, в спешке засвидетельствовать свою преданность забыл пообедать, и лучше будет, если он сядет за стол, переодевшись в чистую и теплую одежду.

Сэр Роланд без лишних слов церемонно поклонился и удалился. Это могло встревожить Уолтера, поскольку в Роузлинде не были приняты церемонные отношения между вассалом и его господином, но он заметил, что на смену удивлению на лице сэра Роланда пришло скорее понимание, чем злость. Уолтер использовал уход сэра Роланда как предлог вернуться к тому, что собирался сделать, поблагодарил сэра Гериберта в общих словах за его немедленный ответ на вызов и пригласил мужчину присесть, пока для него подготовят все необходимое для удобств.

Уолтер указал Гериберту на кресло с высокой спинкой, скрывавшей зал. В известном смысле такое место считалось почетным, а следовательно, предназначалось для гостей. Кресло было повернуто лицевой стороной прямо к огню и наилучшим образом обеспечивало тепло, а высокая спинка до некоторой степени предохраняла сидящего от шума и сквозняка зала. К тому же она, безусловно, предохраняла сидящего от лишних глаз.

Если сэр Гериберт и почувствовал страх или подозрение, то не выказал этого. Не успел он проникнуться и беспокойством, ибо, едва устроился в кресле, как в зал торопливо вошла леди Энн с двумя самыми симпатичными в замке служанками. Сэра Гериберта увели под поток извинений за любые недостатки относительно его приема, которые, возможно, явились результатом спешки.

После его ухода в зале на некоторое время воцарилась тишина. Уолтер пытался упорядочить свои впечатления; Сибель сидела спокойно, но постоянно следила за теми, кто приходил и уходил из зала. Среди слуг она заметила несколько совершенно незнакомых ей лиц. Они носились туда и обратно: некоторые тащили поклажу, другие, казалось, следили за тем, чтобы ничего не упало и не затерялось, и что странно – все они частенько проходили совсем близко от того места, где сидели они с Уолтером.

Возможно, обычно высокородные дамы не знают лиц серфов, которые несут службу во второстепенных замках, но это не входило в традиции Роузлинда. С пеленок Сибель приучали знакомиться со своими людьми, не только с кастелянами и их семьями, но, по мере возможности, и с простыми крестьянами. Поскольку Сибель не представили ни одного нового слуги, ей стало ясно, что это были люди Гериберта. Возможно, их действия были невинными, но поступок, могущий вызвать недоверие Уолтера к их хозяину, был бы весьма неблагоразумным.

Когда Сибель пришла к такому заключению, Уолтер сказал:

– Что вы думаете...

– О, я думаю, это необыкновенно мило и чутко со стороны сэра Гериберта пылать таким желанием познакомиться со мной, – перебила его Сибель притворным высоким голосом. – Вы не знаете, он женат? Если так, мне очень жаль, что он не привез с собой свою жену.

Уолтер моргнул и тотчас же понял, что, хотя голова Сибель была повернута к нему, взгляд ее блуждал по залу. Уолтер не нуждался в ударе по голове, чтобы постичь это предупреждение. Вероятно, Сибель заметила нечто, что упустил он.

– Мне стыдно признаться, но я не знаю этого, – спокойно заметил Уолтер. – Наши отношения с братом оставляли желать лучшего, поэтому я никогда не встречал сэра Гериберта прежде.