Текст книги "Сладкая месть"

26

Когда Сибель и Уолтер согласились на столь поспешную женитьбу, большая часть приготовлений по поводу свадебного торжества была урезана. Однако Элинор не захотела отказывать простому люду в удовольствиях и оповестила все близлежащие фермы и деревни о том, что следующий день объявляется праздничным, а в городке Роузлинда каждый получит бесплатную еду и эль. Пока Уолтер и Сибель приятно проводили время друг с другом, мясники забивали скот, свиней и овец, слуги готовили ямы для жарки, а дровосеки по специально полученному разрешению рубили деревья для костров. Городские пекари делали замес теста для хлеба и пирогов, в десять раз превышающий обычный, пивовары выкатывали на улицу бочонки с элем и пивом, а виноторговцы откупоривали бочки с вином.

Утром свадебная процессия вернулась в палату новобрачных, чтобы осмотреть простыни. Простыни были должным образом перепачканы кровью, но лишь только их показали и унесли, чтобы припрятать в качестве свидетельства на случай, если непорочность невесты будет когда-либо подвергаться сомнению, серьезность и важность рассеялись.

– Хорошо, что кровь – это просто кровь, и никто не способен определить, чья она и откуда, – усмехнулась Сибель. – Спасая мое доброе имя, ты позабыл о других своих дарованиях. Самое постыдное заключается в том, что у меня, как и у бабушки, не было девственной плевы, и мы не знали об этом. Подумать только – все твои переживания, связанные с тем, чтобы я легла на брачное ложе невинной девственницей, оказались напрасными.

Уолтер тоже смеялся. Несмотря на то, что он не нашел препятствия, когда входил в нее, он ничуть не сомневался в девственности своей жены. По сути дела, он знал, что причинил ей ощутимую боль, хотя потратил немало времени, чтобы основательно подготовить ее, так что вручение обещанного подарка оказалось делом не легким. Уолтер не сомневался, что он прокладывал путь, которым никто не пользовался прежде. Проснувшись перед рассветом и занявшись любовью во второй раз, они не испытали таких трудностей. И все же ее последние слова омрачили его.

– Мои переживания были вызваны другой причиной, – сказал он.

В голосе Уолтера прозвучали такие странные нотки, что Сибель остановилась и вернулась к нему. Она как раз направлялась к двери, намереваясь позвать Эдит и Адель, чтобы те помогли им одеться.

– Чем же тогда, милорд? – спросила она, прекратив смеяться.

Он покачал головой.

– Ничем. К тебе это не имеет никакого отношения, моя возлюбленная жена. Нам повезло, что мы смогли разделить любовь и наслаждение, не опозорившись и не совершив греха перед лицом Бога и всех людей. – На мгновение на его лице промелькнуло раскаяние, затем он улыбнулся. – Давай лучше оденемся, если мы хотим успеть на мессу. Кроме того, по всей видимости, мы должны спуститься в городок и показаться перед тамошним людом. Помимо этого, мне необходимо переговорить с твоим отцом и дедом. Я не могу оставить Дэя во главе Рыцарской Башни. Мне нужно назначить нового кастеляна, и этот человек должен иметь большой жизненный опыт.

– И жену, которая знает, как справляться с хозяйством замка, – коротко добавила Сибель.

Когда Уолтер не захотел рассказать ей о том, что же его беспокоило, ее всю пробрал неприятный холодок. Однако в течение напряженного дня она забыла об этом инциденте, ибо раскаяние больше не появлялось на лице мужа, а сам Уолтер выглядел явно счастливым. Судя по виду, его ничуть не тяготила необходимость предстать перед людьми. А когда он общался с купцами Роузлинда или с серфами и рыбаками, которые отовсюду стеклись в городок, чтобы насладиться щедрыми дарами, в его манерах не было ни робости, ни беспокойства.

По сути дела, Уолтера ничуть не тревожил такой тип обязанностей. Как сын, а позже брат графов Глостерских, он привык замещать их в подобного рода делах и имел отличную практику общения с простым людом, начиная от могущественных хозяев гильдий и кончая самым последним серфом.

День и вечер они провели за обсуждением планов на ближайшее будущее. В путь решили тронуться следующим утром, надеясь застать короля в Оксфорде, ибо Джеффри знал, что Генрих намерен снова отправиться на запад после совершения религиозных обрядов в Бромхольме. Рианнон предложила отправиться в путешествие с двором и утешить Генриха своим пением, которое его восхищало. Если Генрих примет ее, это послужит очередным швом в прохудившемся кафтане его отношений с баронами, поскольку она являлась дочерью Ллевелина.

После этого Уолтер поднял проблемы Рыцарской Башни. Джеффри и Иэн тотчас же согласились, что Уолтеру необходимо немедленно позаботиться о своей собственности. Ему не обязательно было оставаться со двором.

– У меня как раз есть для вас человек, – сказал Джеффри, когда Уолтер заговорил о подходящем кастеляне. – Сэр Джон – человек средних лет с преданной и хозяйственной супругой. Кроме того, у него есть сын, который может взять на себя управление замком, во главе которого он сейчас стоит. Таким образом, молодой Джон поднаберется опыта, к тому же это всего лишь временная мера. Когда в Рыцарской Башне будет наведен порядок, вы сможете выбрать человека на свое усмотрение, и сэр Джон вернется в Одихем. Я почти уверен, что подберу место для его сына к тому времени, так что мы все извлечем из этого пользу.

– Да, – сказал Иэн, – и необходимость официального введения в должность кастеляна послужит благовидным предлогом для вас с Сибель, чтобы не задерживаться слишком долго со двором. Но ты должен немедленно написать кастелянам Барбери, Торнбери и Фой и вызвать их к себе для принесения феодальной присяги верности. Боже упаси, чтобы нынешний покой оказался лишь затишьем перед новой бурей, но если это действительно так, ты должен завладеть своими землями до того, как начнется эта буря.

– Верно, – согласился Джеффри. – Сэр Джон присоединится к нам в Оксфорде. Я сегодня же пошлю к нему гонца. Одихем находится не очень далеко.

– Если вы отправитесь на запад, – вставила Элинор, – не забудьте остановиться в Клиро и принять присягу верности у сэра Роланда, Сибель.

– Но спешить с этим нет никакой необходимости, – возразила Сибель. – Сэр Роланд уже знает, что Клиро является частью моего приданого, а его преданность не оставляет сомнений.

– Конечно, но никогда не вредно возобновлять клятвы верности, – мягко уточнила Джиллиан.

– Ты права, Джиллиан, – согласилась Элинор, нежно улыбнувшись своей невестке, которая некогда была в этой жизни всего лишь тихой, забитой, попираемой опекуном сиротой, а теперь справилась бы с целым королевством, окажись она у власти. – Однако моя главная цель заключается не в этом. Если я хорошо помню запад страны, то Рыцарская Башня – самый северный замок Уолтера, а Голдклифф – самый западный. Следовательно, Клиро находится ближе этих замков к Торнбери и Фой, по крайней мере, на день пути. Барбери необязательно принимать во внимание, поскольку вы сможете вызвать его кастеляна в поместье под Брейдоном.

– Вы хорошо помните запад страны, леди Элинор, – сказал Уолтер, – и собрать людей в Клиро благоразумней не только из-за расстояния, но и по другой причине. Возможно, не все из них окажутся такими же трусами и предателями, как сэр Гериберт. Есть даже шанс, что один из них или даже все они – люди порядочные. Зачем нужно, чтобы они чувствовали себя неловко, увидев, что я не только сменил кастеляна Рыцарской Башни, но и весь гарнизон замка?

– К тому же в том, что ты вызовешь их в это время, не будет ничего необычного, – добавила Сибель, – поскольку ты должен объявить им о нашей женитьбе, и они смогут стать свидетелями присяги верности, которую принесет мне сэр Роланд. Эта присяга подчеркнет тот факт, что за тобой находится вся сила Роузлинда.

Вся семья одобрительно загудела. Уолтер поудобней уселся в кресле, выложенном подушками, которое для него поставили рядом с камином. В самом начале беседы, в целом сосредоточенной на проблемах королевства, он спросил себя, неужели его личные интересы были столь незначительны, что их отодвинули на задний план. Теперь он понимал – раз уж он стал членом клана Роузлинда, его дела не могли быть забыты никоим образом. Он улыбнулся, вспомнив, как недовольно отзывался Саймон о своей матушке и сестре, как о женщинах, которые с радостью отдадут десять бушелей пшеницы, но только после того, как пересчитают все зернышки в каждом колоске и проведут основательное расследование, если вдруг не досчитаются хотя бы одного зерна.

По сути дела, Уолтер не видел в этом никакого изъяна. Отношение Саймона к собственности предков всегда приводило его в недоумение. Стоило им с Рианнон предложить сыграть при дворе определенную роль, как они тотчас же потеряли всякий интерес к мелким деталям и исчезли. Сам Уолтер не любил, когда с ним хитрили, и прилагал все усилия, чтобы этого не происходило. Он оглядел всех присутствующих, и его удовлетворение стало еще сильнее. Он не видел ни одного изъяна в поступках всей семьи, ставшей отныне его.

Во всем соблюдалось приличие и порядок. Несмотря на то, что все присутствующие женщины были гораздо богаче и могущественнее своих мужей, в кресле сидела только леди Элинор, и то оно было более низким и не таким изящным, как кресло лорда Иэна. Кроме того, эту привилегию давал ей возраст. Джоанна, Джиллиан и Сибель занимали стулья в ногах у своих мужей, что вполне отвечало приличиям, если кресел не хватало, и делало их похожими на простых, раболепных женщин. Это обстоятельство успокаивало, хотя Уолтер отлично понимал, что оно не имело никакого значения. Затем он поправил свою мысль: оно не имело никакого значения, поскольку каждая жена уверенно облокотилась на своего мужа, так же как Сибель опиралась на его ноги. Рука Адама покоилась на плече Джиллиан, и она поигрывала его пальцами; Джеффри рассеянно поглаживал одним пальцем Джоанну по щеке. Играть роль покорных жен для создания видимости этим женщинам позволяли доверие к своим мужьям и уверенность в собственной силе.

Они не нашли короля в Оксфорде. Служащий казначейства, считавший Джеффри надежным другом Генриха, сообщил ему, что король уехал в Хантингтон, который находился к западу от Херефорда близ Пейнкасла. Джеффри поблагодарил клерка и присоединился к семье для торопливого и неспокойного совещания. Своим отъездом на самый крайний запад Генрих словно намеренно вызывал и искушал бунтовщиков.

– Это может вернуть все к самому началу, – сказал Уолтер. – Поскольку Ричард уехал в Ирландию, людьми Пемброка командует Джилберт Бассетт. Бассетт не горит любовью к королю, и я думаю, что большая часть армии Ричарда, по крайней мере, те подразделения, что не задействованы в охране других замков, сейчас находится в Клиффорде.

– По моим предположениям, это проделки подлой змеи Винчестера, – проворчал Джеффри. – Если Бассетт нападет на Генриха и королю придется бежать, злость и позор пересилят желание короля заключить мир.

– Я отправлюсь в Клиффорд и предупрежу Бассетта, – предложил Саймон.

– Нет, – возразил Уолтер, – это сделаю я. От вас и леди Рианнон будет гораздо больше пользы в Хантингтоне. Ваше присутствие послужит для Генриха действенным доказательством, что принц Ллевелин не принимал участия в нападении, если я вдруг приеду слишком поздно или Бассетт не станет слушать меня.

– А как насчет меня, милорд? – спросила Сибель. – Что лучше поспособствует вашей цели – если я поеду с вами или отправлюсь ко двору?

– Ни то, ни другое, – ответил Уолтер после секундного раздумья. – А еще лучше, если вы последуете за мной на всех парах, какие только смогут выжать сэр Джон и его супруга. Они не знают местности, и мы не можем допустить, чтобы они путешествовали сами. В любом случае они не попадут без меня в Рыцарскую Башню, поскольку Дэй никому не откроет ворот без моего приказа.

В этом Уолтер сомневался, понимая, что Дэй наверняка откроет ворота, увидев Сибель. Затем он убедил себя, что это будет неудобно, поскольку для встречи с Сибель ему придется ехать на север, а затем возвращаться с ней на юг в Хантингтон. Ничего страшного не случится, если Рыцарская Башня, останется без кастеляна еще несколько дней. Однако за сознательным решением скрывалось некоторое беспокойство, порожденное мыслью, что настоящей причиной того, что он не хотел посылать ее в Рыцарскую Башню, являлось его нежелание расставаться с ней на два дополнительных дня, которые бы ушли на все необходимые приготовления. Но это беспокойство выудило на поверхность совершенно иное толкование. Из того, что Уолтер слышал в последнее время, леди Мари и ее сестра должны были остаться в Клиффорде.

– Не ездите в Клиффорд, – поспешно продолжал Уолтер. – Я не хочу, чтобы преданность сэра Джона королю подверглась сомнениям из-за того, что он посетит крепость мятежников до подписания мирного договора. Езжайте в Клиро. Я приеду туда.

Приказ Уолтера полностью отвечал логике, ибо Клиро и Клиффорд находились столь близко друг от друга, что Уолтер мог без лишних хлопот разъезжать туда и обратно в случае необходимости. И все же что-то в голосе Уолтера, та поспешность, с которой он поменял «последуете за мной» на «езжайте в Клиро», напомнила Сибель о мимолетном раскаянии, промелькнувшем у него на лице в то утро, после их свадьбы. Она тоже знала, что леди Пемброк и ее сестра Мари будут в Клиффорде. Не потому ли Уолтер не хотел, чтобы она ехала туда?

На мгновение Сибель ощутила острый укол ревности, но тотчас же вспомнила жадные ласки своего мужа, его страсть, то, как он цеплялся за нее, когда бы ни появлялась Мари, пока они были в Абергавенни. Нелепо было ревновать его к этой безмозглой кукле, которая, по мнению Сибель (эта уверенность отнюдь не являлась следствием нескромности), была далеко не так красива, как она сама. Более того, спокойствие Сибель лишь усилилось, когда она невозмутимо согласилась с приказом мужа после того, как он пылко обнял ее на прощание и прошептал, чтобы она торопила сэра Джона и его супругу по мере своих сил, чтобы они с Сибель как можно скорее оказались снова вместе.

Чуть до смерти не загнав лошадей и людей, Уолтер прибыл в Клиффорд через день поздно ночью. К его большому облегчению, Бассетт находился в замке и невинно спал, ничего не зная о местонахождении короля. Хотя Бассетт не очень обрадовался тому, что его вытащили в такой поздний час из постели, он обрадовался известию Уолтера. Однако напоминание, что Ричард не одобрит нападение на короля, которое могло бы повлечь за собой возобновление конфликта, особенно теперь, до некоторой степени поумерило пыл Бассетта. Тем не менее, поскольку было уже слишком поздно, и Уолтер едва держался на ногах от усталости, Бассетт отложил совещание до утра.

Уолтер проспал очень долго, но Бассетт встал с первыми лучами солнца, чтобы передать новости Ричарду Сиуорду. В новостях не было ничего секретного, и за завтраком Бассетт довольно долго обсуждал эту проблему со своим шурином.

Ни тот, ни другой не обращали внимания на сэра Паланса де Тура – гостя сестры леди Пемброк. Они уже привыкли к его неизменному присутствию за несколько дней, что он гостил в замке. Он был весьма любезен, должным образом скромен, не мешал им и всегда был готов присоединиться к любому развлечению или азартной игре, если его приглашали. Однако они не придавали его персоне большого значения и не заметили той спешки, с которой он исчез, когда было упомянуто о прибытии сэра Уолтера.

К тому времени, когда Уолтер присоединился к Бассетту и Сиуорду, сэр Гериберт умудрился второпях посовещаться с Мари и покинуть Клиффорд с намерением вернуться в красуолльский приорат. Он сказал ей на прощание, что если она будет оповещать его о действиях Уолтера, то он поможет ей добиться желанной мести. Мари со всей искренностью заверила, что будет посылать ему любые известия, ведь теперь она нуждалась в присутствии Гериберта не меньше, чем в удовлетворении своей мести.

Мари понравилось иметь в своем распоряжении рыцаря. Его почтительные манеры доставляли ей огромное удовольствие, поскольку ее покойный супруг не поощрял своих друзей, если те относились к ней с чрезмерной учтивостью. Несмотря на его красоту, она ни на минуту не подумала о Гериберте, как о своем муже, поскольку он просто не имел должного титула, богатства и перспективы получить таковые. Однако его комплименты и внимательность радовали ее, и, как только погода наладилась, она увидела все преимущества постоянного присутствия человека, готового отвезти ее, куда бы она ни пожелала.

Все вокруг как нельзя лучше удовлетворяло Гериберта. Будучи гостями Мари, он и его люди жили и питались за счет графа Пемброкского, более того, их число было столь незначительным по сравнению с нынешним гарнизоном Клиффорда, что никто не возражал против лишних ртов. Мари не хватало благоразумия понять, что ситуация изменится, когда наступит мир, поэтому не переставала думать о том, что, если Гериберт добьется своей цели и лишит Уолтера поместья, он сам получит власть над Рыцарской Башней и вернется туда. По сути дела, Гериберт так часто говорил о мести Мари, словно Уолтер интересовал его только из-за нее, что полностью завуалировал от нее то, что он имел личные причины ненавидеть Уолтера.

Таким образом, как только Мари узнала о прибытии Уолтера, она почувствовала отнюдь не удовлетворение, что он находился теперь в двух шагах от ее расплаты, а раздражение, что его визит лишил ее общества такого cavalier flagomeur[18]18
  Обольстительный кавалер (фр.).


[Закрыть]. Если бы он уехал немедленно, она бы просто послала вдогонку Гериберту записку с просьбой вернуться и сказала бы, что ей не удалось выяснить, каков был следующий шаг Уолтера. Однако Уолтер не собирался предоставлять Бассетта и Сиуорда их собственным уловкам, тем более что отлично понимал, что Сибель еще не добралась до Клиро. Итак, проснувшись, он принялся размышлять, какие шаги можно предпринять, чтобы подтолкнуть короля к миру.

Мари решила, что она просто не будет обращать внимания на Уолтера в течение того короткого промежутка времени, пока он находится в Клиффорде. Свое равнодушие она выразила, бросив на него ледяной мимолетный взгляд и повернувшись спиной в ответ на его вежливое приветствие. К счастью, она очень резко повернулась к нему спиной и не увидела в его изумленном взгляде выражение вины, которое бы обязательно приняла за печаль и раскаяние. Это плюс ее собственная заносчивость вполне могли убедить ее, что Уолтер тосковал по ней и страдал, не удовлетворенный выбором жены. В ее нынешнем расположении духа это доставило бы ей огромное удовлетворение.

Однако она не заметила этого, а ее место рядом с Жервез находилось достаточно близко, чтобы между бессвязными комментариями сестры слышать обрывки мужского разговора. Из этих обрывков Мари удалось выяснить несколько неприятных фактов: во-первых, Уолтер уже женился на Сибель, и для Мари его речь звучала как кукареканье важного петуха на своем пепелище. Когда он произнес «мы в Роузлинде считаем...», то можно было подумать, что вокруг этой семьи вращаются звезды и солнце. Во-вторых, Уолтер, похоже, подстрекал Бассетта и Сиуорда к каким-то действиям, связанным с войной, а это означало, что все мужчины уедут, и им с Жервез снова придется умирать от скуки. В-третьих, визит Уолтера отнюдь не обещал быть коротким. Очевидно, он намеревался оставаться в Клиффорде до тех пор, пока эта сучка, его жена, не прибудет в свой замок, а затем ежедневно будет приезжать из Клиро сюда.

Мари готова была вспыхнуть от гнева. Она считала Уолтера самым ненавистным для себя человеком на всем свете. Он разговаривал с ней с такой непринужденностью, будто между ними не случилось ничего выходящего за рамки; это было явным оскорблением. Он оказывал дурное влияние, желая возобновления войны, а ведь Мари знала, что все хотели лишь ее окончания; это была измена. К тому же он служил помехой, поскольку сэру Гериберту придется скрываться до тех пор, пока он будет оставаться по соседству; это огорчало Мари больше всего, поскольку теперь, когда ей захочется выехать на прогулку или послать какую-нибудь записку, придется просить об одолжении Жервез, в то время как сэр Гериберт беспрекословно выполнил бы любое ее желание. От Уолтера нужно как-то избавиться.

Уолтера немало огорчило то, как Мари отреагировала на его приветствие, ибо это подчеркивало, что она до сих пор испытывала к нему сильные чувства. Все его предыдущие связи, за исключением тех, что завершались благодаря чрезмерной ненасытности его любовниц, заканчивались по взаимному согласию, оставляя лишь смутное чувство сожаления. Когда он случайно встречался со своими женщинами снова, они приветствовали его пускай сдержанно, но дружелюбно. Таким образом, нежелание Мари хотя бы поздороваться с ним лишь обострило его чувство вины. Он решил, что недооценил ее и причинил ей боль, и считал своим долгом исправить это положение.

Однако Уолтер понимал, что не может предложить ей никакой компенсации, и пытался избавиться от чувства вины, сосредоточив все свое внимание на политических проблемах. Первым делом он предложил полностью игнорировать присутствие короля, поскольку Генрих не представлял для них никакой угрозы. Однако ни Бассетт, ни Сиуорд не могли принять такое предложение. Оба хотели нанести сокрушительный удар.

– Но не по королю, – предупредил их Уолтер. – Вам известно, что Ричард не пошел бы на это, даже если бы Генрих находился сейчас у ворот Аска. Даже когда король нарушал клятву или наносил кому-нибудь огромное оскорбление, никто не смел нападать непосредственно на него. Если вы двинетесь на Хантингтон, то лишь приобретете нового врага в лице Ричарда. В Роузлинде мы говорили о том, что намерения Генриха восстановить мир очень шаткие. Может быть, существует какой-нибудь другой способ выразить наше презрение к его министрам и уважение к его собственной персоне?

– Уважение! – усмехнулся Сиуорд.

– Он – король, – вздохнул Бассетт, – и Ричард действительно не одобрит нападения на него.

– Лорд Джеффри утверждает, что стремление короля к абсолютной власти не что иное, как лихорадка, вызванная в Генрихе ядовитыми словами Винчестера, – заметил Уолтер, – и я верю в это, поскольку мой отец и брат часто жаловались, что король слишком много внимания уделяет красоте и церкви и почти не заботится о правительстве, предоставляя всю власть графу Кентскому.

– Погодите-ка... – задумчиво проговорил Бассет, – дайте подумать. Что-то крутится у меня в голове, нечто имеющее связь со словами Уолтера. Ударить по королевским министрам... вот оно! Не более чем в двух милях от Хантингтона лежит поместье под названием Элмондбери, и оно принадлежит Стефану де Сеграве. Если мы нападем на него, известия об этом очень скоро достигнут Хантингтона.

– Отлично, – согласился Уолтер и улыбнулся. – Да, это идеальный выход. Генрих поймет, что вы с таким же успехом могли двинуться на Хантингтон, который представляет собой более богатое место. Таким образом, вы выкажете свое уважение к владениям короля и свое презрение к владениям Сеграве. Жаль, что мои люди сейчас в Рыцарской Башне, но я уверен...

– Я не думаю, что вам следует ехать с нами, – сказал Бассетт. – Имейте благоразумие, Уолтер. Если ваш герб будет случайно замечен среди знамен нападающих, вашему тестю придется нелегко, объясняя королю, как так случилось, что он отдал свою дочь в жены человеку, который совершает набеги с бандой преступников уже через неделю после свадьбы.

Уолтер открыл было рот, но тут же закрыл его. Ричард Сиуорд положил руку ему на плечо.

– Как вы сами сказали, сейчас не время вызывать сомнения в голове короля, к тому же Джеффри Фиц-Вильям связан с Генрихом кровными узами. Вполне хватит того, что вы сообщили нам это известие. Можете не бояться, что мы усомнимся в вашей преданности.

К обеду Мари пересмотрела свою первоначальную идею игнорировать присутствие Уолтера. Если он планировал остаться в Клиффорде, ее поведение заметят. И если Жервез поймет ее, Бассетт и Сиуорд наверняка удивятся этому и, возможно, обо всем сообщат Ричарду. Мари явно льстила себе, ибо эти джентльмены имели куда более важные вопросы к Пемброку, но Мари смотрела на жизнь со своей колокольни.

Стоило Мари подумать об Уолтере, как ее гнев пробудился снова. Ей хотелось выказывать ему надменное презрение, словно он был гораздо ниже ее по положению, но она не смела, боясь, что он рассердится и начнет проявлять по отношению к ней грубость и невоспитанность, отпуская в присутствии людей шуточки о ее желании выйти за него замуж вчера, и о ее холодной надменности сегодня. Противоречивые чувства, кипевшие в ней, привели к весьма странному результату: она то уходила в себя, то нервно смеялась без причины, то бессвязно говорила, то опускала глаза и замолкала.

Уолтера огорчали эти признаки того, что он по ошибке принимал за томительную страсть. Он делал все возможное ради Мари, притворяясь, что не замечает ничего необычного, и относясь к тому, что она говорила, с серьезной учтивостью, которая не таила в себе никаких намеков. Однако из-за угрызений совести голос его звучал очень тихо, а взгляд был полон тревоги. Мари принимала это за сожаление, но такое наказание уже не могло удовлетворить ее. Она не хотела довольствоваться лишь страданиями Уолтера; Сибель тоже должна была страдать, должна была возненавидеть своего любимого мужа столь сильно, чтобы для них обоих жизнь превратилась в сущий ад.

После обеда вернулись охотники, и Уолтер, к своему огромному облегчению, удалился под предлогом, что ему необходимо выслушать их донесения. Мари не возражала. Она хотела побыть наедине, ибо нуждалась в тщательном плане. Сибель никак не отреагировала на ее намеки об их отношениях с Уолтером, поэтому необходимо было предпринять нечто более действенное, чем слова. Мари решила, что их с Уолтером должны застать при таких компрометирующих обстоятельствах, которые нельзя будет игнорировать.

Но это погубит ее так же, как и Уолтера. Нет, этого можно избежать, если она скажет, что обратилась к Уолтеру за помощью, а затем заявит, что он в ответ на это заволок ее силой в постель и изнасиловал. Если она скажет, что не сможет жить, коль он не подарит ей еще одно коротенькое воспоминание об их любви, он, несомненно, по своей глупости затащит ее в постель. И даже если он не захочет переспать с ней, она сама порвет на себе одежду и позовет на помощь.

Естественно, ей понадобится надежный свидетель, и она не сомневалась, что может довериться сэру Палансу – не сэру Гериберту (на людях она называла его Палансом, поэтому часто забывала его настоящее имя), ибо он идеально подходил для этой цели, поскольку они с Сибель знали друг друга. Мари верила, что Гериберт достаточно умен и сможет найти для этой дуры Сибель объяснения, почему он не прибыл в Рыцарскую Башню в назначенное время.

Вот точный расчет времени представлял собой трудную задачу, ибо Мари не знала, сколько намерен оставаться в Клиро Уолтер после того, как приедет Сибель. Так или иначе, будет лучше, если Уолтер придет к ней вскоре после прибытия своей супруги. Иначе оскорбления никто и не заметит. Но где они встретятся? Где-нибудь неподалеку, но не в Клиффорде. Никто не поверит, что Уолтер пытался изнасиловать ее в Клиффорде.

И тут Мари вспомнила, что сразу же после завершения холодов и отъезда Ричарда в Ирландию они выезжали на прогулку и посещали небольшое поместье близ Хея. Тамошний бейлиф вспомнит ее и не станет возражать, если она проведет в доме несколько часов и воспользуется его спальней. И даже если он не вспомнит ее, то не осмелится отказать ей, если она приедет в сопровождении сэра Гериберта и его людей. К тому же Хей находился совсем рядом с Клиро – примерно в миле или что-то около этого. Они проезжали Клиро, когда возвращались назад в Клиффорд.

Но тут она от досады прикусила губу. Как же сэр Гериберт будет сопровождать ее со своими людьми, если он пребывает в красуолльском приорате? Если только она сама не отправится в Красуолл... А почему бы и нет? Ей нужно лишь сказать Жервез, что она больше не может находиться рядом с сэром Уолтером и хочет уехать в приорат. Жервез знала о том, что произошло между ней и Ричардом, когда она пыталась заявить, что беременна от Уолтера. Теперь, когда мир был почти достигнут, Жервез намеревалась поддерживать хорошие отношения со своим мужем, чтобы он взял ее с собой ко двору, когда поедет туда. Она не выдержит, если Мари накличет беду; она предпочтет обойтись без ее общества несколько дней.

Мари вскочила на ноги. Она еще могла успеть добраться до приората сегодня, и тогда сэр Гериберт завтра же пошлет за своими людьми. Уолтер сказал, что скорее всего Сибель приедет не раньше чем послезавтра. Гериберт пошлет несколько человек следить за ее прибытием. Один из них вернется и предупредит Гериберта и ее, а другой доставит письмо Мари. Мари хихикнула. Если Уолтера вдруг не окажется в Клиро, письмо скорее всего вручат Сибель. Если же она прочтет его... если она прочтет его, появится множество дополнительных возможностей навлечь на них неприятности.

Поскольку от Жервез не ускользнуло странное поведение Мари за обедом, она не стала отказывать сестре в ее просьбе. Если ей и пришла в голову мысль, что Мари скорее стремилась оказаться в обществе сэра Паланса, чем уехать подальше от Уолтера, она не стала высказываться на этот счет. Жервез заметила, какое внимание оказывал сэр Паланс Мари, заметила и то, что Мари это очень нравилось, но она понимала свою сестру и совершенно не боялась, что увлечение Мари перерастет в нечто большее. То, что сэр Паланс с такой поспешностью вернулся в Красуолл, озадачило ее, но Мари бойко отвечала, что сэр Паланс не хотел впутываться в войну и уехал, чтобы избежать просьб Бассетта и Сиуорда участвовать в предполагаемом набеге. Этот аргумент показался Жервез вполне резонным, и, улыбнувшись своей обычной презрительной улыбкой, она пожелала сестре счастливого пути.

Естественно, что просьбу Жервез об отряде, который сопровождал бы Мари в Красуолл, передали Бассетту, а он, в свою очередь, не очень лестно отозвался о невестке Ричарда и ее желании посетить приорат именно в тот момент, когда он нуждался в каждой лошади для более важной цели. Уолтер услышал это, и чувство вины и облегчения перемешалось в нем. Он уже подумывал о том, чтобы уехать в Клиро, не желая проводить вечер в обществе Мари, но ему не очень хотелось ехать туда. Он как раз размышлял о том, как ему присоединиться к набегу. Он бы мог нести щит с чьим-нибудь другим гербом, не обязательно со своим. Кроме того, нужно было время, чтобы убедить Бассетта принять его идею. В связи с этим Уолтер хотя и чувствовал свою вину в том, что Мари уезжала из Клиффорда, но был немало благодарен ей за это.