Текст книги "Прикосновение"

Розалин Уэст
Прикосновение

Мерилин Дикман, женщине огромного мужества

Глава 1

– Две сотни за месяц. – Это требование было подкреплено отрывистым кивком одного из двух мужчин за столом, и его проницательные синие, словно оружейный металл, глаза коротко вспыхнули ярким пламенем, как вспыхивает едкая сера, а затем скрылись за занавеской дыма. Однако эта вспышка была достаточно продолжительной, чтобы убедить владельца ранчо, сидевшего напротив, что названная сумма не была шуткой.

– Две сотни, – недовольно проворчал он, считая плату слишком высокой. – Я же нанимаю вас не убивать их.

Мужчина, расположившийся в темном углу, долгое время ничего не говорил, и его присутствие угадывалось только по огоньку сигареты, а черты лица невозможно было разглядеть в полумраке. Хотя в поведении мужчины не было ничего угрожающего и его тон оставался вежливым, сидевший с ним за столом владелец ранчо вспотел. Не могло возникнуть вопроса, кто управляет ситуацией, – все было в руках этой загадочной фигуры. Наконец мужчина заговорил; его слова были смягчены плавной медлительностью речи выходца из Оклахомы или, быть может, из Техаса, но, какими бы мягкими они ни были, в них чувствовался вес сорок пятого калибра.

– Вы нанимаете меня, чтобы избавиться от неприятных проблем, и я именно этим и занимаюсь. Я тот человек, к которому подобные вам люди обращаются, когда не могут сами найти выход и не хотят пачкать свои руки.

– Послушайте меня, – пролепетал владелец ранчо, возражая, насколько мог осмелиться, энергично. Он собирался рассказать о своих честных намерениях, но мужчина, все еще вырисовывавшийся в дыму мрачным силуэтом, устало прервал его, чтобы высказать собственную неоспоримую точку зрения:

– Мистер Джемисон, вам нет нужды убеждать меня в ваших благородных побуждениях. Правы вы или нет, не мое дело, меня не интересует ваша политика. Вы нанимаете меня выполнить работу, и я позабочусь, чтобы она была сделана. Очевидно, вы хотите иметь все самое лучшее, и поэтому приложили столько трудов, чтобы я приехал сюда. Надеюсь, я не дал вам повода подумать, что отступление от законного решения проблемы заменит мне мою обычную плату. Я не сентиментален, сэр, и для меня это работа. Лучшее не обходится дешевле. Если вас не устраивает моя цена, то в этой комнате найдутся другие, кто будет рад работать за меньшую. Если пожелаете, я мог бы указать вам их. – В том, как он произнес все это, не было ни малейшего намека на хвастовство.

Спокойное, равнодушное заявление убедило Патрика Джемисона больше, чем уже известная ему репутация этого мужчины. Он окончательно уверовал, что не ошибся, употребив свое далеко простирающееся влияние, чтобы стащить Долтона Макензи с виселицы в Нью-Мексико, и что сейчас, выворачивая свой карман, тоже не делает ошибки. Он кое-что слышал о Макензи, слышал ужасные вещи, но вряд ли верил им, пока не узнал все от него самого. Джемисон слышал, что Макензи поступал всегда безжалостно, но никогда не заступал за линию закона так далеко, чтобы привлекать к этому внимание, что он использовал все средства, необходимые для выполнения работы, и всегда выполнял ее. Макензи действовал быстро, аккуратно и успешно, он не прятался за модными названиями «детектив» или «главный инспектор» и предпочитал слово «судья» термину «наемный киллер». Джемисона не заботило, как себя называл Макензи или какую запрашивал цену, пока он делал то, за что ему платили, и не создавал самому Джемисону опасных сложностей, – со своими собственными политическими амбициями владелец ранчо не мог этого допустить. Вот поэтому Джемисон выбрал самое лучшее и платил за него без дальнейших проволочек. Отсчитывая банкноты, он клал их на стол, а Макензи продолжал невозмутимо курить.

– Убийство – это не то, что я имею в виду, мистер Макензи, – пояснил Джемисон. – Я бы предпочел, чтобы вы смогли избежать насилия и просто припугнули их своей репутацией. Возможно, для того, чтобы прогнать их, будет достаточно, если они узнают, что я плачу вам. – С тревогой и надеждой он взглянул вверх, на того, кого нанимал, и казалось, запах исходившего от Джемисона страха был так же силен, как запах виски, которое он принял для храбрости перед тем, как пересечь помещение бара.

– Нам нужно прийти к соглашению, сэр. – Вежливое замечание мужчины предотвратило новое затяжное объяснение. – Если я возьму ваши деньги, я не буду вас ни о чем спрашивать, и вы не будете задавать мне вопросов. Если бы этих людей было легко запугать, вы сами это сделали бы, но вы наняли меня, и я действую по-своему. Я не любитель проливать кровь, но, если дойдет до этого, не стану стесняться, как и вы. Договорились?

– Да. – Джемисон с трудом сглотнул, ощущая горький вкус того, что делал.

Две сотни зелеными купюрами лежали стопкой на столе между мужчинами, но Макензи не пошевелился, чтобы взять их, и Джемисон беспокойно заерзал.

– И еще одно, – прозвучал обманчиво спокойный, протяжный голос. – Раз уж мы затеяли это дело, мы должны его закончить без отступлений с чьей-либо стороны. Я имею репутацию, которую нужно поддерживать, и забочусь о ней гораздо больше, чем о вас и ваших личных делах. Я горжусь тем, что слыву человеком слова, и если однажды дал его, то буду держать до самой смерти. От вас, сэр, я ожидаю того же самого. – Сделав свое, твердое заявление, Макензи накрыл большой рукой пачку банкнот, и Джемисон с облегчением шумно вздохнул.

Не будь взгляд этого мужчины таким пронизывающим, Джемисон, вероятно, посмеялся бы над возможностью того, что наемный киллер может быть честен. Но Макензи не мигая смотрел на него, и владелец ранчо, поступив мудро, удержал при себе свое мнение. Джемисон был скотоводом, человеком, не склонным к насилию, и сделал все, что мог, чтобы избежать его. Но время разговоров прошло, настала пора действовать, и, как вполне справедливо сказал наемник, владелец ранчо не хотел запятнать свои руки кровью – во всяком случае, непосредственно.

– Когда я могу ожидать вас, мистер Макензи? – кивнув, спросил Джемисон, горя желанием уйти, когда, к его удовольствию, с неприятной задачей наконец было покончено.

– Я вскоре буду у вас, но сначала мне нужно закончить кое-какие дела. – Макензи замолчал, глядя на него ничего не выражающим взглядом.

– Что ж, пусть так и будет, – пробурчал Джемисон, не дождавшись, чтобы этот крупный мужчина сказал еще что-нибудь.

– Всего доброго, сэр.

Долтон Макензи наблюдал, как встревоженный хозяин ранчо пробирается сквозь толпу в баре Дедвуда, и только после того, как опустились «крылья летучей мыши» – складные двери, – начал пересчитывать деньги, криво улыбаясь. Он мало заботился о тех, кто, зависел от других, и не проявлял к ним уважения. Да, этот человек спас его от неприятного падения, и Макензи был признателен ему, но это вовсе не означало, что он считал себя чем-то обязанным этому человеку. А даже если и считал, то все равно дело оставалось делом. Он не просил спасать ему жизнь и не собирался из-за этого делать что-то особенное. Самое лучшее, что он мог сделать взамен, это выполнить работу, за которую ему платили, и платили не скупясь. А две сотни были большими деньгами, чтобы человек полагался только лишь на слово; когда-то Макензи позлорадствовал бы над этим и раздулся бы от гордости, но теперь сумма не имела для него значения. Слишком много миль и слишком много кровопролитий притупили былые эмоции. Теперь это была просто еще одна работа, которую нужно выполнить, одна из бесконечного множества за то долгое время, когда одно его присутствие наводило страх, а быстрая рука и холодный рассудок оказывали поддержку. Работа обеспечивала Макензи независимость, сохраняла мышление острым, руку твердой, и она помогала ему спать по ночам после того, как он уезжал, – как будто человек его занятий мог спокойно отдыхать.

Взяв пачку денег, Макензи сложил их и, засовывая в карман куртки, стряхнул с себя дурное настроение, решив, что, быть может, выполнив эту часть работы, устроит себе отдых. Он подумал, что его крупного банковского счета было бы вполне достаточно, чтобы в следующем столетии поддерживать сиротский приют, который когда-то хорошо заботился о нем, если он решит простить его служителям их подневольную благотворительность, или что мог бы поехать в Сан-Франциско и осуществить свою давнюю заветную мечту измениться и вести респектабельную жизнь. Респектабельными называли людей, подобных Джемисону, которые нанимали незнакомцев с оружием для решения своих проблем. То, что имел Макензи, было гораздо лучше. Во всяком случае, он оставался честным и не стремился быть не тем, чем был на самом деле, – это являлось самым последним доводом в любом споре.

Макензи услышал приближение человека задолго до того, как поднял взгляд, чтобы окончательно удостовериться в этом, и в силу привычки одна его рука тотчас исчезла со стола. Это был непроизвольный жест самосохранения, которым встречали как друзей, так и врагов.

– Привет, Мак. Что это занесло тебя так далеко на север, а? – Латиго Джонс остановился рядом с пустым стулом, ожидая, чтобы снова появилась правая рука и дала знать, что все в порядке и можно занять место.

– Я бываю там, где можно сделать деньги. – С радушной улыбкой Долтон указал рукой на стул. – А кроме того, у меня возникло ощущение, что я стал худеть от гостеприимства Нью-Мексико. Человек должен слушаться своих инстинктов, подсказывающих ему, когда пора уезжать, если он не хочет застрять навечно. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Латиго ухмыльнулся – он прекрасно понимал. Опустившись на стул, он поставил на стол собственную бутылку и два стакана. Ничего не говоря, он наполнил оба стакана, чистосердечно. Полагая, что давние друзья отлично понимают друг друга. А они действительно были давними друзьями, если только на данный момент их работа не требовала от них иного. Но даже в тех случаях, когда ситуация заставляла их целиться друг в друга, они не воспринимали это как что-то личное. Они слишком долго занимались своей работой и все понимали. Друзья пили и некоторое время предавались воспоминаниям, наслаждаясь настоящим, как наслаждались виски.

– Какой аванс ты теперь запрашиваешь, Мак? – Получив ответ, Джонс тихо присвистнул. – Черт, к этому времени ты, должно быть, стал почти миллионером, если, как всегда, постоянно занят. Вероятно, в один из ближайших дней я услышу, что ты ушел в отставку и ведешь в Калифорнии ту достойную жизнь, о которой всегда говорил.

Долтон не ответил ему улыбкой, потому что в словах его друга было больше, чем простое подшучивание. Латиго был твердо уверен, что отставка для таких, как они, людей означает одно – горизонтальное положение. Но когда-нибудь, и, возможно, скоро, Долтон собирался доказать, что его друг не прав.

– Не забывай о телеграмме с побережья. – Макензи поднял стакан.

– Не забуду. А до тех пор ты не забывай о своей спине. – Они оба выпили за это. Латиго, удовлетворенно вздохнув, поставил стакан и отодвинулся от стола. – Прости, не могу прохлаждаться и болтать с тобой, мне нужно быть в одном месте.

– Работа?

– И работа, и развлечение, – широко улыбнулся Латиго. – Я не могу заняться одним, пока не закончу другое.

– Быть может, вскоре мы снова встретимся, – улыбнулся ему в ответ Долтон.

– Быть может, старина. – Глаза Латиго Джонса тускло светились черным светом, даже когда на его лице была веселая улыбка. – Быть может.

* * *

В поездке от Дедвуда до Шайенна в дилижансе «Конкорд» невозможно было найти абсолютно ничего приятного. Громыхающий экипаж наскочил еще на одну колдобину, и Джуд Эймос попыталась ухватиться за ремень над головой и не поморщиться, когда локоть ее соседа больно уперся ей в ребра. Она решила, что в следующий раз, когда придется ехать по делам в форт Ларами, ей следует не забыть одеться поплотнее. «Безусловно, еще несколько недель я буду вся в синяках после этого путешествия по стиральной доске, которую кто-то не лишенный черного юмора назвал дорогой. Это больше похоже на бесконечные перекаты Блэк-Хиллс в миниатюре», – подумала она, когда на очередном ухабе ее подбросило в воздух. И сразу вслед за этим, не успев снова усесться, она от мощного толчка полетела на колени мужчины, сидевшего напротив нее. Чтобы сохранить равновесие, она вытянула вперед руки и, к своей досаде, в нарушение приличий уперлась ими в его бедра, словно высеченные из камня. Инерция была слишком велика, и девушка, не сумев остановиться, наткнулась головой на мужскую грудь, широкую, как стена каньона. На секунду она утонула в густой шерсти отворотов куртки и, охнув от испуга, втянула в себя запах шерсти и мужского тела. Осознав, что пассажир прижат к ней сильнее, чем в начале столкновения, и почти не дышит, она задержалась на мгновение дольше допустимого, опьяненная сильным мужским ароматом.

– С вами все в порядке, мадам?

Услышав хриплый голос, Джуд вздрогнула от изумления и неожиданности. Придя в себя, она стала отодвигаться и попыталась сесть, чтобы перевести дух и снова обрести достоинство. В безуспешных попытках найти причину своего пленения, Джуд ощупывала колени и грудь несчастного мужчины и вертелась, как форель на удочке, но из-за смущения ее движения приносили мало пользы.

– Ну-ка, позвольте мне, – раздалась сверху тихая команда, и Джуд замерла, пока мужчина распутывал вуаль, зацепившуюся за пуговицу его рубашки. Джуд моментально рассыпалась в извинениях, полившихся ручьем, но была остановлена его пристальным взглядом. Сквозь темную щетину бороды мелькнула улыбка, и Джуд почувствовала, что не может пошевелиться, словно была кроликом, загипнотизированным взглядом змеи. – Не вините себя, мадам. Это просто одна из неприятностей сухопутных путешествий. – Взяв ее за плечи большими руками, он усадил Джуд обратно на ее место, а затем, надвинув шляпу, опять погрузился в дремоту, выбросив девушку из своих мыслей.

Окинув быстрым взглядом четырех других пассажиров, деливших с ними места, обращенные друг к другу, и обнаружив, что все попутчики одинаково безразличны к ее краске смущения, Джуд стиснула дрожащие руки и постаралась успокоиться, но ее ладони все еще хранили ощущение от прикосновения к теплой грубой хлопчатобумажной ткани. Конечно, для женщины ее возраста и прагматичных взглядов нелепо было так по-девичьи растревожиться от случайного прикосновения к существу противоположного пола. Однако годы, которые приносят большой жизненный опыт, оказываются практически бесполезными, когда дело касается любви, а Джуд Эймос была нецелованной старой девой двадцати пяти лет. Она напряженно сидела на сиденье, не позволяя себе еще раз взглянуть напротив, и, делая вид, что ее сердце совсем не стучит, смотрела в окно на окрестности, окутанные покрывалом пыли.

Все считали Барта Эймоса глупцом, когда он привез свою семью в далекую безлюдную страну и пытался получать урожай с истощенной ветрами почвы. В отношении фермы они оказались правы: в суровом климате Вайоминга мало что вырастало, кроме густой, сочной травы. Но Эймос не был лодырем, и будущее показало, что он был дальновидным, а вовсе не дураком. Когда «Линия почтовых и пассажирских перевозок Шайенн – Блэк-Хиллс» откликнулась на зов золотой лихорадки и начала прокладывать пятидневный маршрут, имение Эймоса превратилось в путевую станцию. Из идущей ко дну фермы Эймосу удалось сделать прибыльный бизнес – тот, который Джуд решила продолжить после смерти своего отца два года назад. Тяжелая работа, которой требовало это дело, устраивала ее, заполняя иначе пустые дни, а чувство собственной полезности приносило удовлетворение. Вайоминг придерживался прогрессивных взглядов в отношении женщин, выполняющих мужскую работу, и, как только Джуд доказала свои способности, ни у кого не возникло возражений против того, чтобы она управляла станцией. Жизнь на станции была спокойной и безопасной – пока Патрик Джемисон не надумал все изменить. Джемисон не делал секрета из того, что для выпаса своего постоянно растущего стада хочет получить всю до последнего дюйма землю, тянущуюся вдоль реки Чагуотер. Предлагаемая им цена за ее акры земли была для Джуд одновременно проклятием и благословением. Его деньги принесли бы ей средства, чтобы познакомиться кое с чем в жизни, чего она была лишена. Но она не решалась принять его предложение, и ее нежелание происходило не только из ее собственных страхов распрощаться со спокойной жизнью – у нее был брат, о котором нужно было думать. В двадцать лет у Сэмми Эймоса было тело мужчины и мозг маленького мальчика. Сам он не помнил прежних лет, когда они жили в городе и над ним безжалостно насмехались из-за того, что он был не таким, как остальные, но память Джуд была болезненно ясной. На станции у Сэмми была возможность чувствовать себя полезным. А что у него останется, если она лишит его единственного безопасного дома, который он знал, вытолкнет его в мир, где к непохожести относятся с враждебностью? Ничего. Вот поэтому Джуд и не давала ответа Джемисону. Теперь, если верить тому, что говорили другие, предложение повторено не будет. Патрик Джемисон не отличался терпением, сначала он попросит, а не получив желаемого ответа, просто возьмет то, что ему нужно.

Джуд очень нервничала из-за своей поездки в форт Ларами, она не любила, чтобы Сэмми оставался следить за порядком вдвоем с их поваром, престарелым индейцем из племени сиу Джозефом Отактаи. С тех пор как Джемисон начал энергично действовать, чтобы заполучить землю, находиться в их изолированной маленькой долине стало небезопасно. Джуд старалась держаться в стороне, твердо выступала против насилия, которого требовали другие владельцы небольших ранчо, и они пока что прислушивались к ее доводам. Но придет время, когда соседи перестанут соглашаться с ней, и она боялась этого момента. Если бы Джуд могла, она отменила бы свою поездку, но от ее запасов почти ничего не осталось. Четырехдневное отсутствие было необходимо и теперь она с нетерпением ожидала возвращения к родным. Во всяком случае, так было до того, как красивый мужчина с оружием сел напротив, напомнив ей об особых вещах, которые она упустила в своей жизни.

Она увидела его еще в форте Ларами, когда дилижанс только начал загружаться. Он спускался по наружной лестнице одного из салунов, и Джуд обратила внимание на его попытки двигаться вместе с полуодетой женщиной, настойчиво липнувшей к его губам. Он сделал шаг, замер на мгновение, пока их языки ласкали друг друга, потом сделал еще шаг и снова пощупал свою едва одетую спутницу. Джуд смутилась и пришла в ужас, чувствуя, что ей следует отвернуться. Но ее взгляд и воображение следили, как большие мужские руки, погладив длинные, одетые в чулки ноги, легли на холм прикрытых шелком ягодиц, а в ответ женщина обхватила мужчину руками и ногами, но он постарался сбросить ношу, которая могла унести их обоих через разломанные перила вниз на пыльную улицу. Сцена была откровенно развратная, и Джуд было стыдно наблюдать за ней и при ярком дневном свете, прямо там, на глазах у всех, представлять те ощущения, которые вызывали эти блуждающие большие руки и ищущие губы. Представлять… Джуд представляла, потому что ни один мужчина никогда не заключал ее в похотливые объятия, и затаив дыхание думала, на что это может быть похоже. Женщина, несомненно, была проституткой, и ни одна порядочная женщина не стала бы ей завидовать, однако в тот момент Джуд завидовала, потому что ей казалось, что рыжеволосая проститутка наслаждается, целуя сама и получая поцелуи. Постыдно – и восхитительно.

Затем, прежде чем у Джуд хватило ума отвернуться, крупный мужчина освободился от повисшей на нем женщине и небрежно сунул скрученные зеленые купюры ей за край чулка, игриво щелкнув при этом резиновой подвязкой. К смятению Джуд, он повернулся и направился прямо к дилижансу, где сидела она с пылающими щеками, тяжело дыша и не в силах обуздать собственное воображение. Он ни разу не взглянул назад, туда, где на лестнице осталась стоять почти раздетая удовлетворенная проститутка, а не торопясь пошел через улицу размашистой, слегка покачивающейся походкой сильного человека, привыкшего большую часть времени проводить не в седле. По его грубо высеченным чертам можно было догадаться, что его мысли заняты другими делами, а ночь страсти уже забыта.

И тогда Джуд перестала завидовать другой женщине. Иметь такого мужчину, только чтобы позволять ему беспрепятственно уходить, не считаясь ни с совестью, ни с обязательством, быть просто промежуточной путевой станцией между двумя пунктами, всегда короткой остановкой в пути, но никогда не местом назначения, – нет, такое не для Джуд.

Яркий красно-желтый дилижанс быстро заполнился, заднее сиденье заняла семья по фамилии Брокмен – мужчина, женщина и ребенок, и Джуд, единственной из женщин, пришлось расположиться на одной из двух противоположных скамеек. Багаж крепко привязали на крыше к верхней раме, поскольку оба багажника уже были заполнены почтой, маленькими срочными грузовыми посылками и золотом, как предположила Джуд по колючей внешности хорошо вооруженного охранника, который ехал наверху рядом с веселым грубым кучером. К счастью для Джуд, она оказалась прижатой к окну, так как ее попутчик слева, видимо, питал отвращение к ванне и смене белья. А крупный мужчина уселся напротив нее и, чтобы освободить место для ее юбок, согнул и широко расставил длинные ноги, те длинные, крепкие ноги, вокруг которых обвивалась проститутка. И эти бедра с твердыми мускулами Джуд ощутила под своими ладонями.

Джуд подвинулась на сиденье, стараясь выбросить из головы то, что она видела на лестнице, пытаясь не думать о мужчине. Это было трудной задачей, когда Джуд сидела с ним колено к колену и просто некуда было больше смотреть, потому что экипаж поднимал густую пыль, сквозь которую ничего не было видно. Встревоженная и расстроенная своим плохим настроением, она незаметно разглядывала мужчину сквозь ресницы.

Занимая свое место, он бросил на нее вежливый взгляд, быстрый любезный понимающий взгляд; таким взглядом мужчины обычно одаривают женщин, которые либо слишком стары, либо слишком невзрачны, чтобы расточать им свое обаяние. Он пробормотал вежливое приветствие и, закрыв глаза, откинулся назад, чтобы досмотреть весь сон, который он упустил, будучи в комнате наверху. И сейчас, опустив вниз поля шляпы, он, по-видимому, собрался продолжить свое занятие.

Глядя на него, Джуд могла сказать, что он производил неприятное впечатление. Его окутывала атмосфера наглой самоуверенности, подкрепленной великолепным оружием, которое он носил в плотно закрепленной, низко вырезанной кобуре. Он был человеком, прокладывавшим себе дорогу шестизарядными пистолетами, которые носил костяными рукоятками вперед, – ни один ковбой не был так тщательно экипирован и так великолепно одет. Джуд не почувствовала запаха ни лошади, ни седла, когда прижалась к его груди. От мужчины исходил аромат свежего крахмала, дорогой сигары и… женских сладковатых духов. Наемный киллер. Джуд видела таких достаточно часто и знала их отличительные черты: руки никогда не отодвигаются слишком далеко от кобуры, и бдительность не покидает человека, даже когда его глаза закрыты. И вдруг в Джуд пробудилась надежда, что он направляется заниматься своим бизнесом куда-то в другое место. Это не помешало ей фривольно пожелать, чтобы такой мужчина подарил ей больше, чем мимолетный взгляд. В течение одного болезненного мгновения Джуд захотелось обладать милой женской беспомощностью, которая ловила бы мужчин, стремившихся ее защитить, так же как ее вуаль поймала его перламутровую пуговицу.

Джуд не была уродливой, в ее правильных чертах не было ничего, что заставило бы кого-то вздрогнуть и с отвращением отвести взгляд. У нее было округлое лицо, немного большой рот и кожа цвета темного, чистого золота. Каштановые волосы, которые она носила скромно стянутыми в узел на затылке, не имели ни пышных завитушек, ни густых тяжелых волн. Будучи распущенными, они висели прямыми и блестящими, упрямо отказываясь виться и закручиваться. Унаследованные ею от матери, которую она едва помнила, серые глаза с густыми темными ресницами Джуд всегда считала своей самой привлекательной чертой. Но одни только ресницы не могли скрасить того, что она была невзрачной, невзрачной и простой. В ней не было ничего, что могло бы оттолкнуть взгляд, но и ничего, что могло бы привлечь его.

Джуд вспомнила женщину из салуна и представила себе, как бы выглядела, если бы оделась в подобный непристойный наряд. Ее собственная грудь была приятно округлой, хотя едва ли пышной, но без длинных стройных ног и пышной груди такой наряд просто превратился бы в кучу ткани и кружев. Джуд недоставало женской мягкости, Ее отец с гордостью объявлял, что она выносливая, как вьючный мул, считая это комплиментом, но робкая и болезненно ранимая молодая девушка воспринимала такие слова совсем иначе. После многих лет тяжелого физического труда ее тело стало мускулистым, а не мягким и белым, она могла справиться с шестеркой лошадей так же быстро, как любой мужчина, но это вряд ли было тем, что могло зажечь в мужчине страсть. Если бы невзрачная внешность и угловатая фигура не были столь вопиющими, Джуд не жила бы бог знает где, привязанная к унылой работе и заботам о брате. Если мужчина и мог бы вынести первое, то вряд ли терпимо отнесся бы ко второму. Считается, что таких слабоумных, как Сэмми, лучше держать изолированными от общества, но Барт Эймос не соглашался с этим, и Джуд тоже горячо защищала своего младшего брата. Но какой мужчина захочет взять себе дурнушку и в придачу еще обременить себя мальчиком-мужчиной? Поэтому Джуд лучше было забыть о своих желаниях и заниматься повседневными делами.

От этих размышлений Джуд отвлек внезапно изменившийся ритм движения дилижанса. Упряжка скакала галопом позади нее экипаж раскачивался и подпрыгивал, и пассажиров бросало взад-вперед, словно дорога Вайоминга превратилась в бушующее море. Стиснув зубы и сжав мускулы, Джуд крепко ухватилась за раму окна, стараясь удержаться на месте. Она подумала, что их кучер, наверное, сошел с ума, если гонит на такой опасной скорости, или, быть может им всем угрожает опасность, которой он старается избежать. Джуд вспомнила о золоте в багажнике и о вооруженном охраннике наверху, и ее сердце забилось, когда она представила себе возможные последствия.

– Что происходит? – в страхе закричала женщина позади Джуд, и ее напряженный голос заглушил плач напуганного ребенка. – Лошади везут нас неизвестно куда?

– Беспокоиться не о чем, мадам, – растягивая слова, отозвался мужчина с оружием, сидевший напротив Джуд. Он говорил не открывая глаз и даже не выпрямился, чтобы принять безопасное положение. Его замечание прозвучало спокойно и даже немного утомленно. – Мой совет вам: просто сядьте на место, и пусть все идет своим чередом. Нас собираются ограбить.